В понедельник Винсент поджидал ее у заводских ворот. Все как всегда, только нервничал он больше обычного. Джульетты не было. После шести к воротам устремился поток рабочих и Винсент увидел брата Джульетты, курившего в компании приятелей у дверей цеха. Заметив Винсента, Джованни направился к нему.

– Buona sera, Giovanni! – дружески поздоровался Винсент.

Сицилиец молча затянулся сигаретой. Взгляд его не выражал ничего, кроме холодного презрения.

– Джульетта? – Винсент сделал вопросительный жест.

Джованни уронил окурок на землю.

– È andata a casa. Go home.

Это прозвучало почти как угроза. Джованни демонстративно отвернулся, растоптал окурок и продолжал стоять, как бы предлагая Винсенту убраться подобру-поздорову.

– Oh, sì, grazie… – сказал Винсент все так же приветливо. – Сiao…

Он ушел. Но на улице, когда Джованни не мог его заметить, повернул назад и через боковую дверь прошмыгнул к конторскому корпусу. Здесь, в боковом флигеле, работала Джульетта. Винсент заглянул в окно. За столами с тяжелыми пишущими машинками уже никого не было. Винсент открыл железную дверь, вошел в коридор.

Услышав голос Джульетты, он заторопился, собрался было окликнуть, но понял, что девушка не одна. Крепкий, коренастый парень помогал ей надеть жакет. Он был ненамного старше ее и как будто ниже ростом, даже если принять во внимание каблуки Джульетты.

Винсент узнал рабочего, который каждый вечер сопровождал ее и Джованни к заводским воротам. И опять – ни поцелуя, ни случайного прикосновения. Спутник Джульетты вел себя как ее опекун, по крайней мере, телохранитель. Было что-то покровительственное в том, как он провожал ее к выходу.

На следующий день Винсент постучал в дверь секретарского бюро и вошел, не дожидаясь ответа. Он принес список деталей, которые нужно было доставить из Мюнхена.

Деловито стучали печатные машинки, несколько девушек разговаривали по телефону. Джульетта, сидевшая у окна, заметила его сразу. Остальные девушки прекратили работу, охваченные любопытством, когда Винсент положил листок Джульетте на стол.

– Вот детали, которые нужно доставить из Мюнхена. Экспресс-почтой, пожалуйста.

Девушка кивнула, продолжая печатать. Винсент не уходил. Он не мог понять, в чем допустил промашку, чувствовал себя провинившимся мальчишкой. Джульетта глазами показала под стол, на сумку со шляпной коробкой.

– К сожалению, я не могу принять ваш подарок, – прошептала она.

– Но почему?

Джульетта не отвечала, ее молчание оглушало. Стыд, отчаяние, гнев – воздух вокруг нее будто вибрировал.

– Это же… от всего сердца, – сказал Винсент.

Она продолжала печатать.

– Что подумают люди?

Он огляделся. Секретарши склонились над своими машинками.

– Понимаю… – пробормотал Винсент.

– Нет. Ничего вы не понимаете… Я… я помолвлена.

Последнее прозвучало как удар грома. Винсента бросило в жар.

– Понимаю, – повторил он.

Секретарши вскинули головы. Джульетта вскочила и выбежала из кабинета, прикрывая лицо рукой. Все взгляды устремились на Винсента.

Не без труда приоткрыв железную дверь, Винсент вступил в монтажный цех. Уши тотчас заложило от металлического грохота – куда более оглушительного и хаотичного, чем стрекот печатных машинок в секретарской. Винсент двинулся вдоль огромных рельсов, по которым подвешенные корпуса «изетт» перемещались в другой конец зала. Там их опускали и прикручивали к вмонтированным в конвейерную ленту шасси. В цеху этот этап сборки прозвали свадьбой. Лента с равномерной скоростью крутилась против часовой стрелки.

Именно здесь работал Джованни. Как и крепкий сицилиец, которого Винсент вчера видел с Джульеттой. Ее жених. Он сосредоточенно и молча трудился, в то время как другие вокруг кричали, жестикулировали и сыпали проклятьями. Только один раз сицилиец прервался, вытащил платок из кармана синего комбинезона, утер пот и вернулся к работе. Стойкий, неприметный солдат заводской армии.

На следующий день, когда итальянские инженеры и Винсент приспосабливали четырехступенчатую коробку передач к двигателю «БМВ», в дверях цеха появилась Джульетта. Ее лицо выражало решимость, но Винсент на расстоянии почувствовал ее отчаяние. Она ждала. Винсент положил монтажный ключ и подошел к ней.

– Вам почта. – Девушка протянула конверт.

Винсент не ждал никакой почты. Ни адреса, ни имени отправителя на конверте не значилось. Открыв его, молодой человек достал отпечатанное на машинке письмо.

«Я должна с вами объясниться, – было написано на безупречном немецком языке. – Завтра в шесть, Пьяцца-дель-Дуомо».

Они расположились в одном из тех маленьких кафе, куда заглядывают после работы клерки перехватить кофе или аперитив. Вокруг мужчины в деловых костюмах обсуждали последние биржевые сводки и прогноз погоды на завтрашний день. На обшитых темными деревянными панелями стенах металлические вывески рекламировали ликеры и освежающие напитки.

За стойкой бармен возился с самой большой из кофейных машин, какие Винсент только видел в жизни. Пахло свежемолотым кофе.

Снаружи вдруг хлынул ливень. Клерки забегали под летним дождем, прикрывая головы портфелями. Джульетта и Винсент сидели за столиком у окна. За запотевшим стеклом во всю стену полз нескончаемый поток автомобилей. Под столом стояла коробка с красной шляпой.

Официант принес два эспрессо.

– Почему вы пьете кофе из таких маленьких чашек? – спросил Винсент, чтобы нарушить тягостное молчание.

– Из маленьких? – удивилась Джульетта. – Разве его нужно пить из больших?

Винсент улыбнулся.

– И какие же чашки в Германии? – спросила она.

– Большие… – Винсент показал руками, – во-от такие… И кофе там наливают через фильтр, что гораздо удобнее.

Джульетта задумалась.

– Что ж, может, когда-нибудь и итальянцы будут пить фильтрованный кофе из больших чашек. – Она печально улыбнулась. Потом перегнулась через стол и уже серьезно продолжила:

– Энцо мой родственник, только дальний… Кузен. Он… просил мою руку… так это говорят?

Дать Винсенту от ворот поворот просто так Джульетта не могла. Она чувствовала себя виноватой и хотела по крайней мере объяснить свое поведение.

– Просил вашей руки, – поправил Винсент. Ему тоже было не по себе. – Простите, я совсем не хотел осложнять вам жизнь.

Джульетта молчала. Винсент дорого дал бы за то, чтобы знать, о чем она сейчас думает.

– И вы согласились? – спросил он наконец.

Обручального кольца на ее руке он не видел.

– Я не могла ему отказать, – уклончиво отвечала девушка. – Энцо хороший человек. Это он нашел квартиру для меня, брата и мамы. Он работал на «ИЗО» и дал нам… как это говорится… raccomandazioni…

– То есть рекомендовал вас?

Она кивнула.

– На Сицилии у нас совсем ничего не было – ни работы, ни денег.

– На Сицилии? – переспросил Винсент.

– Да. Но мы не siciliani di Sicilia, мы eoliani.

– Еoliani? – Винсент с трудом повторил за ней это слово.

– Sì. Эолийские острова… Их семь у берегов Сицилии.

Винсент впервые слышал об этом.

– Прекраснейшее место на Земле. – Лицо девушки просияло, как будто она и вправду объездила весь мир. – Вы знаете фильм «Стромболи»? Там играла Ингрид Бергман.

– Слышал, но я редко хожу в кино.

– Стромболи – один из островов… È un volcano attivo! Все они когда-то были вулканами посреди моря – Липари, Панарея, Филикуди… наш называется Салина.

– Салина… – Винсент точно попробовал это слово на вкус.

– Самый красивый из островов, – она прикрыла глаза, – но жизнь там тяжелая. И никого нет, кроме рыбаков и крестьян. Мой отец собирал в поле capperi. В Германии есть capperi?

Винсент смутился. Он явился сюда ради ответа на один-единственный простой вопрос: помолвлена она или нет. Меньше всего он хотел разбередить ее память. Джульетта достала из сумочки словарь и пролистала. Нашли слово «каперсы», но Винсент не знал, что это такое.

– Сaponata? Spaghetti alla puttanesca? Vitello tonnato? – продолжала Джульетта.

Он покачал головой, и девушка рассмеялась:

– Когда-нибудь я приготовлю для вас все это. – Потом вздохнула и продолжила рассказ: – Мой папа вместе с папой Энцо работал на полях дона Витторио. Дон Витторио жил не на острове, в Мессине. Но ему принадлежала земля. А тот, кто владеет землей, владеет и людьми. Когда дон Витторио появлялся на острове, мы должны были целовать ему руку. Но мой папа был… comunista, вы понимаете?

Это слово Винсент понимал. Теперь пол-Германии принадлежало коммунистам. Его родина стала частью Польши. Ферму отца национализировали.

– Земля принадлежит тому, кто ее возделывает, – так говорил отец. – Он работал на этих полях и зимой и летом, а потом дон Витторио забирал у нас весь урожай. Нужна была rivoluzione, in tutta la Sicilia. – Лицо Джульетты просветлело, было видно, как она любит своего отца. – Отец Энцо заболел. У него не было денег на врачей, и он умер. Тогда мой папа пришел в ярость. Он организовал большую забастовку среди крестьян. Они хотели dignità… как это… защитить честь.

Винсент кивнул.

– Папа был гордый человек. Он сказал мне: «Когда придет дон Витторио, не целуй ему руку. Мы не рабы». – Воспоминания волновали девушку все больше. – Мама испугалась. Все время повторяла, что мы бедные, что такова наша судьба. Но папа отвечал, что судьбу делаем мы сами.

Она замолчала, опустив глаза на маленький стол.

– И что было потом? – спросил Винсент.

– Дон Витторио прислал вооруженных людей. Они стреляли: работа или смерть. Крестьяне испугались и вышли в поле. Но папа не сдавался: лучше умереть с честью, чем жить, утратив человеческое достоинство. Он продал все, взял кредит и купил… как это… biglietti…

Винсент кивнул:

– Да. Билеты.

– В Америку… Для всех нас и для Энцо, его сестер и матери…

– И вы уплыли в Америку?

– Почти. – Она оставалась серьезной. – Мы упаковали чемоданы. Папа рассказывал нам о Нью-Йорке, Бостоне… Я очень хотела туда. Но в ночь накануне отъезда к нам в дом ворвались вооруженные люди дона Витторио. Они избили папу, переломали ему руки и ноги. Джованни был маленький, ничего не мог сделать. А мне было так страшно.

Она перевела взгляд на Винсента, как будто желая удостовериться, что тот понимает.

– Но зачем они это сделали? – удивился Винсент. – Вы ведь все равно собирались уезжать?

– Onore… вопрос чести.

Он все еще не понимал.

– Из мести?

Джульетта опустила глаза.

– На острове Эллис всех больных отправляют обратно, им нужны только здоровые. Папу не пустили бы в Америку, и мы остались на Салине. Но папа больше не мог работать. Через год он умер. Теперь Джованни должен был работать на дона Витторио. Понимаете?

Только теперь Винсент стал улавливать извращенную логику событий.

– Энцо уехал в Милан, – продолжала она. – Мама разговаривала с ним по телефону, просила, чтобы он помог нам. Взамен он попросил моей руки.

– По телефону?

– Да. Но позже, тогда было не время. А что нам оставалось делать? У мамы не было выбора. Да и Энцо был uomo onesto, порядочный и при деле. Однажды он прибыл поездом из Милана и забрал всех нас на север. Устроил все – и жилье, и работу. Энцо спас нас.

Винсент молчал, пораженный и пристыженный. Напрасно он так плохо думал об Энцо. За окном мелькали машины, на крышах уже загорелась неоновая реклама. Современный Милан – и рабы, бегство, месть… Что за бред?

Джульетта первой нарушила молчание:

– Наша свадьба была… una promessa… договоренность на далекое будущее, не более. Но теперь…

Она закусила губу.

– Вы любите Энцо? – спросил Винсент.

Джульетта остановила на нем долгий взгляд, очевидно тронутая этим вопросом, ответить на который так и не смогла.

Обратно они мчались на мотоцикле по уже высыхающим улицам. Джульетта обнимала Винсента за талию обеими руками, а потом прислонила голову к его спине. Винсент слышал, как бьется ее сердце.

На углу набережной они расстались. Канал лежал подернутый туманом. Тенью промелькнула кошка. Джульетта быстро огляделась – не видит ли кто из соседей? – и, не попрощавшись, скользнула за угол. Но только Винсент развернул мотоцикл, пытаясь совладать с бурей в душе, как за спиной послышались легкие шаги. Она вернулась и обняла его за шею. А потом поцеловала – так страстно, что перехватило дыхание. И убежала, прежде чем Винсент успел опомниться.

В отель Винсент летел на всей скорости. Ночь выдалась лунной, в лицо хлестал влажный летний ветер. Винсент забыл надеть летные очки, они так и болтались на шее. В голове царил хаос, Винсента переполняли противоречивые чувства. По сторонам мелькали огни фонарей, глаза застилали слезы.