Пытаясь дозвониться до матери, Кристофер слегка растерялся. Домашний номер выдавал долгие гудки. А ответила она с номера нового мобильника. И отдаленные звуки музыки доносились явно не из телевизора. Ресторанная какая-то музыка.

– Алло, мам, – сказал он.

– Привет, солнце.

– А ты где? – спросил Кристофер.

– В «Китайских воротах».

– Ты там одна? – полюбопытствовал он, уже догадываясь, каков будет ответ.

– Нет. С другом.

Кристоферу сразу все стало ясно. Каждый раз, когда у мамы появлялся новый ухажер, она говорила про него «друг». А имя «друга» раскрывалось лишь после того, как знакомство перерастало в серьезные отношения. Вспомнилось, как было дело в Мичигане. Целый месяц она хранила имя друга в тайне, пока наконец не призналась, что зовут его Джерри.

– Ну хорошо, – сказал Кристофер.

– А у тебя как дела? Отрываешься? Ночные посиделки в разгаре?

– Ага. Но я по тебе скучаю, – ответил Кристофер.

– Я тоже по тебе скучаю, солнце.

– Может, завтра после церкви придумаем что-нибудь интересное?

– Конечно, солнце. Все, что захочешь. Можем даже в ту кафешку с игровыми автоматами сходить.

– Хорошо, мам. Я тебя люблю.

– И я тебя, солнце мое. До завтра.

На том они и порешили. Наступила тишина.

Кристофер вернул телефон Тормозу Эду и вернулся к работе. Краем глаза он видел, как Майк и Мэтт отправляют своей матери эсэмэски с телефона мамы Тормоза Эда, очень кстати «потерянного» ею перед выходными. Потом Кристофер слышал, как Тормоз Эд набирает отцу с телефона Майка и Мэтта, чтобы рассказать, как шикарно они зажигают в гостях у братьев. И… ой, нет… маминого телефона не видал. Не иначе как она его в салоне посеяла, во время своих «ноготочков».

Впрочем, Кристофер особо не прислушивался. Все его мысли были об одном: чтобы новый мамин «друг» хорошо к ней относился. В отличие от прежних. Ему вспомнились те крики, которые временами доносились из-за стенки. По малолетству он еще не понимал всех слов, которыми обзывали маму. Где-то месяца через два один знакомый мальчик объяснил ему, что значит слово «сучка». Еще через пару месяцев добавилось «шалава». За «шлюхой» последовала «давалка». Кто бросался такими словами, тот на глазах старел и дурнел лицом. Вот бы уплотнить стены штаба, да так, чтобы они не пропускали этой гадости! Сделать их потолще, чтобы сюда никогда не проникло «вали отсюда, поблядушка». Не упуская из поля зрения белый пластиковый пакет, Кристофер знай вколачивал гвозди: один за другим, один за другим…

– За работу, народ. Перерыв окончен, – скомандовал он.

Вопросов ни у кого не возникло. Ребята просто выстроились в шеренгу и повернулись к дереву. Они вкалывали весь день, прерываясь лишь на растворимый напиток – «Кул-эйд» с вишневым вкусом – и мясные консервы. Ближе к полудню поперечные балки для пола были надежно закреплены. К обеду появились потайной люк и веревочная лестница. А ближе к закату выросли остовы четырех стен. И даже когда температура упала, считай, до минус пяти, они, словно религиозные фанатики, трудились не покладая рук. За разговорами на важные для всех мальчишек темы никто не замечал, как вечерняя стужа исподволь пронизывает их до костей.

Тормоз Эд, например, рассуждал о чизбургерах. Он не мог понять, за счет чего в «Макдоналдсе» они такие вкусные (а в столовке – отрава, хотя называются так же). Зато у него были претензии к яблочным пирогам из того же «Макдака». «Там про карамельный соус вообще в курсе? А?» Его критика быстро сменилась мечтаниями о праздничном ужине в честь Дня благодарения – по такому случаю одна из его бабушек всегда пекла свой фирменный яблочный пирог. До праздника оставалось каких-то пять дней. Ням-ням.

А Мэтт задался вопросом, когда же его ленивый глаз перестанет «лениться» и можно будет наконец-то снять повязку. Скорей бы – тогда Дженни Херцог перестанет обзываться: «Попка-Пират! Попка-Пират!»

Кто счел за лучшее не вспоминать о своем прозвище, так это Майк: его дразнили «Майка-Лесбиянка». Он с головой ушел в строительство штаба. По его оценке, гвозди оказались что надо. Входили в дерево как по маслу! Обычно с гвоздями одна морока. Чуть промажешь – и погнутый гвоздь уже нужно вытаскивать и распрямлять. Но с этими был полный порядок. Они с легкостью прокладывали себе путь в глубь ствола. Майк покосился на младшего брата-близнеца, и тот улыбнулся. Без всякой видимой причины Майк улыбнулся в ответ.

– Помнишь, как ты наступил на ржавый гвоздь и тебя кололи от столбняка? – сказал он брату.

– От сквозняка, – поправил Тормоз Эд.

– Ага. Больно было, – ответил Мэтт.

– Но ты не ревел, – заметил Майк.

– Еще чего. Ни разу.

Вскоре после этого беседа переросла в ожесточенный спор о том, кто из Мстителей круче всех. Тормоз Эд сам был копией Халка – один в один. Мэтту нравился Железный Человек, впрочем, лишь до того момента, пока старший брат-близнец не заявил, что его любимый супергерой – Тор; тогда Мэтт спешно поддакнул. Сам собой возник вопрос: как бы это выглядело, если бы Халк навалил кучу? Но никто не сомневался – получилось бы офигительно смешно, дикая ржака.

Все согласились, что каждый должен – по своему выбору – превратиться в супергероя. Так, Тормоз Эд заполучил любимого Халка и при этом убедил всю компанию, что Майк – это идеальный Тор, поскольку лучше всех орудует молотком. Мэтта ждало превращение в Капитана Америку, потому что из доходяги тот стал большим и сильным. И никто не спорил, что Железный Человек просто создан для одного-единственного парня. Для Кристофера. Это их вожак. Самый умный. Гений.

– Назначим тайное голосование, – предложил Тор-моз Эд.

На том и порешили. И до конца дня все разговоры прекратились. Дерево было похоже на мать, которая прижимает к себе детей. Согревая и защищая каждого. Зато на земле мальчишкам грозил озноб: в воздухе лютовала стужа. Время летело незаметно. Поляна словно погрузилась в какое-то отдельное измерение. Большой круг, защищенный деревьями и облаками. Островок посреди океана.

И только Кристофер не чувствовал себя в безопасности. По мере того как сгущались сумерки, он все больше и больше походил на пучеглазого оленя, который высматривает хищников, обступивших поляну. Но разглядеть их нельзя – разве что почуять. Кристофер стучал молотком, а в голову лез какой-то шепот. Снова и снова одни и те же слова повторялись эхом, как на воскресной службе – слова молитвы отца Тома и миссис Рэдклифф.

Чтобы дело шло быстрее, намного быстрее, Кристофер попросил друзей приналечь. Те согласились. У всех саднило руки. Лица, несмотря на холод, обожгло ноябрьским солнцем. Заметно было, что все уже выдохлись, но никто и никогда в этом бы не признался. Особенно Мэтт, который рядом со старшим братом не желал выглядеть слабаком. Но даже Майк – и тот выбился из сил. И все же ни один не остановился. Чуть слышно звучала песня. «Голубая луна». Но к одиннадцати часам ребята стали валиться с ног, и тут наконец-то прорезался одинокий голос разума.

– Да это жесть. У меня в брюхе урчит! – возмутился Тормоз Эд.

– Не отлынивать, – приказал Кристофер.

– Завязывай, Крис. А то сел на шею и погоняет. Мы же только начали, – уперся Майк.

– Точно, – поддакнул Мэтт.

– Чуваки, закруглиться надо к Рождеству, – настаивал Кристофер.

– Да с какого перепугу? – взвился Тормоз Эд. – Что за гонка такая?

Кристофер покосился на белый пакет. И пожал плечами:

– Действительно. Твоя правда. Ну давайте перекусим, что ли.

Плечом к плечу все четверо уселись на самый длинный сук – ни дать ни взять строители Рокфеллеровского центра на знаменитой фотографии. В библиотеке, куда Кристофер ездил с мамой, он своими глазами видел это изображение. Рабочие в строительных касках уминали обед, сидя на балке. Одно неловкое движение – и кранты.

Подкрепились они сэндвичами с арахисовым маслом, сдобренными виноградным конфитюром, а запили «Кул-эйдом» из фляжки, которую передавали по кругу. На десерт было печенье «Орео» с ледяным молоком, остуженным в водах ручья, неподалеку от хлипких мостков. После долгих трудов всем казалось, что ничего вкуснее они в жизни не пробовали. А потом битый час мальчишки, хохоча, состязались, у кого получится рыгнуть или пернуть продолжительнее или мощнее всех.

Впрочем, это не мешало им в промежутках рассказывать леденящие душу истории о привидениях. Дополняя их страшилками.

Мэтт рассказал про убийцу с крюком, но эту историю все сто раз слышали. Войти в роль злодея он даже не пытался (крюка-то под рукой не нашлось), так что получилось совсем не страшно. Только Кристофер всеми силами изображал ужас, чтобы Мэтт не расстраивался.

В свой черед Кристофер пересказал фильм «Сияние», который смотрел по телику, пользуясь тем, что Джерри валялся в отключке. Мама тогда оставила Кристофера на его попечение, а сама отрабатывала вечернюю смену в закусочной. Больше всех в этом фильме Кристоферу понравился чернокожий повар, и только одно было непонятно: если человек способен видеть будущее, неужели он пойдет прямиком под топор? Но вообще классный фильм.

У Майка тоже получилось круто. Для затравки он прижал к подбородку фонарик.

– А известно ли вам, зачем покойников закапывают в землю метра на два? – зловеще спросил он, совсем как те жутковатые дядьки из телемарафона ужастиков.

– Да чтобы не воняли, – ответил Тормоз Эд. – По телику рассказывали.

– А вот и нет, – подвывал Майк. – Их закапывают на два метра, чтоб они на поверхность не выбрались. Там, под землей, они не спят. Как черви, извиваются – хотят вылезти. И сожрать ваши мозги!

Потом Майк рассказал, как один зомбарь, проснувшись, выполз из могилы, чтобы поквитаться с чуваком, который когда-то грохнул и его самого, и его невесту. Дело кончилось тем, что этот мертвяк, раздобыв нож и вилку, поедал мозги убийцы. Всем ребятам страшилка очень понравилась!

Всем, кроме одного.

– Моя история получше будет, – уверенно заявил Тормоз Эд.

– Хренушки тебе, – возмутился Майк.

– Во-во, – с умным видом поддержал Мэтт.

– Точно говорю. Эту страшилку мне папа рассказал, – заверил Тормоз Эд.

Майк покивал, словно подначивая Тормоза Эда: «Давай-давай, сам же опозоришься!» Взяв фонарик, Тормоз Эд поднес его к подбородку.

– Давным-давно. В нашем городе. Стоял дом. И жила в нем семья по фамилии Олсон, – начал он.

Майк с Мэттом тут же прикусили языки. Эта история была им знакома.

– В тот вечер мистер и миссис Олсон пошли куда-то поужинать. Старшего сына оставили приглядывать за чокнутым мелким братом Дэвидом. Пока старший обжимался со своей девчонкой, мелкаш то и дело прибегал к ним вниз из своей спальни и нес какую-то околесицу.

«У меня за окном ведьма».

«С ней кот – плачет, как ребенок».

«В шкафу кто-то прячется».

Стоило ему сбежать вниз по лестнице, как старший брат загонял его наверх и снова принимался тискать подружку. Даже когда мелкий со страху описался и примчался в мокрой пижаме, брат решил, что тот нарочно придуривается, потому как в последнее время у него совсем крыша съехала. Отвел он мальца наверх, переодел в сухое. Потом прошелся с ним по всему второму этажу и доказал, что ничего страшного там нет. Но мелкий ничего слышать не хотел. Орал как оглашенный. Дошло до того, что старший брат взял да и запер его на ключ. Дэвид завизжал, ногами чуть дверь не вышиб, но брат его не выпустил. Наконец удары и визги прекратились. И старший брат вернулся к своей девушке.

Вот тогда-то они с ней и услышали детский плач.

Младенец будто на крыльце лежал. Но влюбленной парочке не верилось, что кому-то приспичит на ночь глядя нести к ним подкидыша. Да и зачем? Короче, подошли они к дверям.

«Эй, кто здесь?» – спросил старший брат.

И посмотрел в глазок. Но ничего не увидел. А плач не утихает. Решился парень дверь отворить, а подруга хвать его за руку.

«Постой!» – кричит.

«Да ты чего? – рассердился он. – Там же дитя малое».

«Не открывай», – взмолилась она.

«Что на тебя нашло? А вдруг ребенок без присмотра брошен? Не ровен час, на дорогу выползет».

«Это, – говорит она, – не ребенок». А сама побелела как полотно. Застыла от ужаса.

«Рехнулась, что ли», – говорит старший брат.

И тут она бросилась наверх, к Дэвиду.

«Ты куда?» – заорал старший брат.

«Братишка твой не врет!» – прокричала она в ответ.

Старший брат распахнул входную дверь. И видит: на крыльце стоит корзина, в каких младенцев носят. Подкрался старший брат к этой люльке, сдернул одеяльце. И видит там…

…портативный магнитофончик: детский плач на кассете записан. Ринулся старший брат вверх по лестнице и на крик своей девушки вбежал в спальню Дэвида. Там окно разбито. На стенах, на разбитом окне кровавые отпечатки ладоней. А братишки нет как нет. Так его и не нашли.

Ребята притихли. Кристофер сглотнул.

– Это взаправду было? – выдавил он.

Все трое знатоков покивали.

– Ходят в здешних местах такие байки, – ответил Тормоз Эд. – Предки нас ими пугают, когда вечером не могут в постель загнать.

– Ну не знаю, наш дядя по-другому рассказывает: будто на крыльце поджидал убийца с записью детского плача, – вмешался Майк.

– Во-во, – поддакнул Мэтт. – А девчонки там вообще не было.

Но вопрос решился сам собой. В конкурсе на лучшую страшилку Тормоз Эд вышел победителем. Время было за полночь. После дневных трудов и плотного ужина ребят клонило в сон. Однако страшные истории всех взбудоражили, а потому созрело решение, что кто-нибудь один будет нести вахту, а остальные тем временем поспят. Как и подобает вожаку, Кристофер вызвался дежурить первым, чтобы вся бригада смогла хорошенько отдохнуть.

И заодно дать ему возможность переговорить со славным человеком наедине.

Под взглядом Кристофера все трое расположились на стылой земле, каждый в своем спальнике. И сбились в кучку, чтобы не замерзнуть. Через пару минут болтовня смолкла. Фонарики, дружно щелкнув, погасли. И была тьма. И была тишь.

Кристофер сидел на дереве. Он смотрел по сторонам, чтобы не пропустить ни младенцев, ни кошек, ни ведьм. Но видел только оленя. Олень, все тот же, метнул короткий взгляд в его сторону и стал принюхиваться к земле в поисках пищи.

Поплотнее закутавшись в спальный мешок, Кристофер надкусил холодную кругляшку «Орео» и кончиком языка нащупал шершавую белую прослойку. При свете луны он вглядывался в лесную чащу. Там полыхали костры переменчивой оранжево-красной листвы. И тут ему в ноздри ударил запах кожаной бейсбольной перчатки, и прокуренной отцовской рубахи, и скошенной травы, и прелых листьев, и блинчиков с шоколадной крошкой, а следом приплыло множество других вкуснейших запахов. Он поднял взгляд: облака расступились, чтобы не загораживать лунный свет. Из-за луны выглядывали тысячи звезд.

Никогда прежде он не видел, чтобы их было такое множество. И все яркие, красивые. Заметил он и падающую звезду. Потом еще одну. И еще. Однажды на уроке катехизиса в ОКЦ миссис Рэдклифф сказала: падающая звезда – это чья-то душа, улетевшая на небеса. А когда по телевизору показывали какой-то научно-популярный фильм, там иначе объясняли: падающая звезда – это метеорит, который сгорает в земной атмосфере. Впрочем, была у Кристофера и другая, излюбленная теория, которую он услыхал на детской площадке в Мичигане. Там говорили, что падающая звезда – это всего лишь последний вздох умирающей звезды, но свет ее летит до Земли шесть миллионов лет: столько требуется времени, чтобы мы узнали о смерти звезды. А как разобрать, думал Кристофер, что же там светится. Душа или звезда? Может, все звезды уже сгорели, но об этом станет известно только через шесть миллионов лет. А вдруг этот срок истечет прямо завтра? Вдруг они останутся совсем одни? Без единой звезды не считая Солнца. А что будет, если и Солнце сгорит? Тогда нашу главную падающую звезду тоже заметят не сейчас, а через шесть миллионов лет. Некий паренек со своими друзьями, которые будут строить штаб на дереве. И жевать промерзшее печенье «Орео» или что-нибудь другое – как знать, какое еще лакомство придумают во Вселенной. Неужели все звезды и все души в итоге слетятся в одно и то же место?

Не так ли будет выглядеть конец света?

От этой мысли у него, как ни странно, чуть-чуть заболела голова, хотя головные боли обычно до него не добирались, если он сидел на дереве. Но ведь тут и раздумья оказались необычными. И привели они к другим, более приятным. Например, про уютные костры. И про теплую домашнюю постель. И про мамину руку, которая перед сном гладит его по голове. А ведь он не спал, считай, больше двадцати дней, потому что каждую ночь подтаскивал к дереву мелкие пиломатериалы для предстоящих строительных работ. Но сейчас Кристофера клонило в сон как никогда.

Глаза слипались, невзирая на все его усилия, а перед мысленным взором всплывали какие-то видения этого дерева. Как будто он уже тут ночевал. Ему грезилось, будто на лбу лежит материнская рука – так мама проверяла, нет ли у него температуры. Но мамы рядом не было. Были только ветви дерева. А ветви нипочем не лягут тебе на лоб.

И они, уж конечно, ничуть не похожи на живые руки.