Глаза его были зашиты.

Отец Кристофера стоял в фаянсовой ванне. На нем была больничная пижама. Брюки промокли насквозь. Но не от воды. А от крови.

Кристофер подступил ближе. Шрамы на отцовских запястьях все еще кровили. Отказывались подсыхать. Наполняли вечную ванну.

БУЛЬ. БУЛЬ.

Сзади них грохнула железная дверь. Это шли про́клятые.

– Пап? – окликнул Кристофер.

Он подался вперед и взял отца за руку. Ему запомнились похороны. Прощание с телом. Помещение с пепельницами. Он чмокнул отцовский лоб. Такой безжизненный. Не наэлектризованный. Холодная рука.

Но сейчас рука оказалась теплой.

– Папа, это взаправду ты? – усомнился Кристофер.

Отец дернулся. Застонал через шов на губах. Кристофер почувствовал, как ему жжет уши предостережение славного человека.

Кристофер полез в карман – поискать, чем бы разрезать шов. Под руку попалось что-то твердое и зазубренное.

Шептуньин ключ.

Привстав на цыпочки, он поднес ключ к отцовскому рту. Перепилил суровую нить, соединявшую губы отца. Отец пошевелил челюстью, которая онемела и затекла от старых стежков.

– Кристофер, – слабо заговорил он. – Ты ли это?

– Я, папа, – ответил Кристофер.

– Ты живой?

– Да.

Мужчина заплакал.

– Я все время вижу твою тысячекратную смерть, – всхлипнул он. – Ты раз за разом тонешь в ванне.

– Нет, пап. Это был не я.

Отец ненадолго задумался. Наморщил лоб и наконец нашел нужное воспоминание.

– Значит, это я умер в ванне?

– Да, пап.

– Я так себя виню, что тебя покинул.

– Понимаю.

– Дай посмотреть на тебя, солнце.

Кристофер поднес ключ к отцовским глазам и перепилил толстую пряжу, делавшую отца незрячим. Потом вытащил шерстяную нить, соединявшую веки, и бросил под ноги. Отец ошалело смотрел перед собой, будто эта темная пещера была ярчайшим из солнц. Потом заморгал, как новорожденный, пока глаза не привыкли к свету. Опустил взгляд на сына. И наконец улыбнулся.

– Совсем большой стал.

Отец хотел его обнять, но локоть был прихвачен бечевой. Кристофер помог ему высвободиться. Коснувшись бечевы, которую сжимал в пальцах отец, Кристофер удивился. Самая что ни на есть обыкновенная веревочка. Не стальная же цепь. И тут ему вспомнился один старый фильм, который они смотрели с мамой. Там циркового слоненка приковали к столбу цепью. Слоненок вырывался, дергал цепь, но разорвать стальные звенья не сумел. А дальше показали большого слона, которого привязали простой веревкой. Кристофер тогда спросил у мамы, как такое может быть. И мама объяснила: слонят держат на цепи, чтобы они притерпелись.

А взрослый слон привычно думает, что простая веревочка – все та же цепь.

Сейчас Кристофер призадумался. У него не было уверенности, что все получится, но, как-никак, попытка – не пытка.

– Папа, – сказал он, – думаю, веревка больше не понадобится, брось ее.

– А можно?

Кристофер бережно взял отца за руку. И почувствовал миг смерти. В последнюю секунду его отец передумал. Он хотел жить. И отдал бы все, чтобы не покидать родных. Но было уже слишком поздно. Но было еще не поздно. Слишком поздно не бывает никогда.

Отец Кристофера выпустил веревку из пальцев.

Немного постоял, ожидая, что небо вот-вот упадет на землю. Но этого не произошло. Выбравшись из ванны, он опустился на колени и обеими руками прижал к себе сына. От его рубашки пахло табаком. Кристофер тоже обнял отца и оглядел целый рой из сотен почтарей. Они все были связаны воедино. Город и тоннели. Все связаны невидимой веревкой. Почтарей никто не удерживал. Они удерживали себя сами. Человеки-почтари оказались не солдатами славного человека.

Они оказались рабами.

До Кристофера долетели стоны. Все человеки-почтари молили об избавлении. Наконец-то Кристофер разобрал, из чего состоят их крики. Из гнева. Из остервенения. Из слов «помоги мне» – только их он теперь и слышал. Он чувствовал, как некто все сильнее нагнетает жар. Лягушки, ничего не подозревая, оставались в кипящем котле; им было неведомо, что жар этот – у них под кожей. Они угодили в долину смертной тени, но долина простиралась не где-нибудь снаружи. Долина таилась у них внутри.

Долина эта – мы сами.

Кристофер подобрал отцовскую веревку и крепко сжал в руках. Затем поднес к губам, сделал глубокий вдох и пустил по ней слова. Так ребенок делает телефон из двух консервных жестянок.

– Теперь вы свободны.