Сжавшись на заднем сиденье отцовского «Мерседеса», Мэри Кэтрин смотрела в окно. В городе было тихо. Дороги опустели. В витринах магазинов и окнах домов сверкали праздничные украшения. Но праздника не ощущалось. Всюду витала какая-то мрачность. На улице не было ни души. Издалека доносился запах пожарищ. Она хотела спросить, в чем причина, но родители, забрав ее из лечебницы, так и не проронили ни звука, и Мэри Кэтрин побоялась сказать что-нибудь не то.

– Приехали, – негромко сообщил отец.

«Мерседес» свернул на парковку.

Мэри Кэтрин загляделась на храм. Нынче он был особенно прекрасен. Оазис на фоне зловещего ночного неба. Да и Рождество у них в семье всегда было особенным праздником. Один день в году родители стряхивали напряжение. Мама пила красное вино. Отец пил хмельной «гоголь-моголь» и, размякнув, даже обнимал маму.

Их «Мерседес» остановился на постоянном месте.

– Пошли, – скомандовал отец.

– Но… – выдавила Мэри Кэтрин.

– Что еще? – взорвался отец.

Мэри Кэтрин хотела сказать, что ее привезли сюда в больничной рубахе. Хотела попросить хоть какую-нибудь пару обуви и пальто. Но побоялась раскачивать лодку и ответила одним словом:

– Ничего.

Все трое вышли из машины. Мэри Кэтрин брела следом за родителями. На парковке было холодно. Босые ноги ступали по грязной снежной жиже.

Мэри Кэтрин знала, что произошла какая-то чудовищная ошибка, но возвращаться в лечебницу не хотела. Она хотела одного: чтобы родители вновь ее полюбили. И всеми своими мыслями обратилась к храму. Вокруг царила тишина, хотя на парковке яблоку негде было упасть. Великолепные гирлянды радовали глаз. Ей вспомнилось, как в детстве она сочиняла истории про человечков, которые живут в цветных витражах. Это были ее воображаемые друзья.

Родители отворили церковную дверь.

Мэри Кэтрин заглянула внутрь. Церковь освещалась мягкими, теплыми огоньками свечей. Сюда, будто ко всенощной, стянулись все прихожане. Но люди не переговаривались. Не подпевали хору. И даже не преклоняли колени, чтобы помолиться.

Они попросту таращились на нее.

Мэри Кэтрин огляделась в поисках какого-нибудь дружелюбного лица. Она узнала своих бывших одноклассников из молодежного приходского клуба. В раннем детстве все эти ребята и их родители перезнакомились в Общинном католическом центре. Но теперь она общалась только с Дагом, который сейчас сидел на скамье рядом с Дебби Данэм. И держал ее за руку. В его лице появилось нечто странное. Как будто следы от иголочных уколов вокруг рта. Да и все здесь было чужим. Мэри Кэтрин невольно попятилась к выходу.

И наткнулась на кого-то спиной.

– Мэри Кэтрин, – окликнул чей-то голос.

Она обернулась и встретила милую улыбку миссис Рэдклифф, своей наставницы из Общинного католического центра.

– Ничего не бойся. Мы собрались, чтобы тебе помочь. Даже место для тебя приготовили, – указав рукой, проговорила миссис Рэдклифф.

Кивнув, Мэри Кэтрин выжала ответную улыбку. Она растерялась. А потому направилась к обычному месту их семьи во втором ряду.

– Нет. Не там, деточка, – остановила ее миссис Рэдклифф. – У алтаря.

Мэри Кэтрин обернулась к родителям, чтобы те подсказали, как ей быть. Отец хранил суровый вид. Мать нервно отводила глаза. Взяв Мэри Кэтрин за руку, миссис Рэдклифф мягко потянула ее к алтарю. У наставницы был жар: на коже поблескивали капельки пота.

– На колени, дитя мое, – приказала миссис Рэдклифф.

Мэри Кэтрин обернулась к матери, но та не решилась встретиться взглядом с дочкой.

– Прошу тебя, Мэри Кэтрин: преклони колени, – взмолилась мать.

Мэри Кэтрин повиновалась. Пропасть у нее внутри опустилась еще ниже. Кожа зудела.

– Хорошо, Мэри Кэтрин. А теперь… исповедуйся, – сказала миссис Рэдклифф.

Мэри Кэтрин стала подниматься с колен. Чтобы этого не допустить, миссис Рэдклифф положила ей на плечо пышущую жаром ладонь.

– Куда это ты собралась? – удивилась она.

– В исповедальню, – ответила Мэри Кэтрин.

– Нет. Прямо здесь, – потребовала миссис Рэдклифф.

– Ммм… будь по-вашему, миссис Рэдклифф… но где же отец Том? Он должен выслушать мою исповедь.

– Насчет отца Тома не волнуйся. Можешь исповедаться перед нами.

Мэри Кэтрин покивала. Ей грозила жуткая опасность. Подняв глаза, она остановила взгляд на прекрасной статуе распятого Иисуса, как делала каждое воскресенье, сколько себя помнила.

– Покайся, – мягко поторопила миссис Рэдклифф.

У Мэри Кэтрин в горле застрял ком. Пропасть внутри ширилась. Краем глаза она увидела, как миссис Рэдклифф подошла к боковому входу. Отворила дверь. На обледенелом тротуаре лежал отец Том. С многочисленными ножевыми ранениями. Над каждой раной, как над решеткой люка, поднимался пар.

– Кто отец, Мэри Кэтрин? – преспокойно спросила миссис Рэдклифф.

Она вырвала из рук отца Тома корзину для пожертвований. Вернулась. И пустила корзину по рядам.

– Я не знаю, кто отец, – ответила Мэри Кэтрин.

И повернулась к матери. Мать застыла от ужаса.

– Прошу, скажи им, Мэри Кэтрин, – взмолилась она.

– Я не могу сказать того, чего не знаю.

– Молю! Скажи им, кто отец!

– Не знаю. Я – девственница.

Обернувшись, Мэри Кэтрин увидела, как по храму плывет корзина для пожертвований, передаваемая из рук в руки. Но прихожане почему-то не спешили опускать туда деньги.

На сей раз они доставали из корзины камни.

– СКАЖИ ИМ! УМОЛЯЮ! – вскричала мать Мэри Кэтрин.

– Мама, я девственница. Как Пресвятая Дева Мария.

– Богохульство! – пронеслось по рядам. – Покайся!

– Назови любое имя, Мэри Кэтрин, – зарыдала мать.

– Мама, не заставляй меня лгать в храме Божьем. Прошу тебя.

– ПОКАЙСЯ ПЕРЕД НАМИ! А НЕ ПЕРЕД НЕЮ! – заорала миссис Рэдклифф.

Теперь она не сводила глаз с алтаря. Мэри Кэтрин в больничной рубахе с разрезом сзади стояла на коленях. Вся паства видела ее голую спину. Мэри Кэтрин замерзала, как Дева Мария в яслях. Под рубахой не было даже белья. Прихожане поднялись со своих мест и столпились у нее за спиной. Корзина переходила из рук в руки. Люди разбирали камни, как яблоки.

– Боже милосердный, Иисус Христос. Помоги, – молила Мэри Кэтрин.

– Покайся! – выкрикнула миссис Рэдклифф и бросила первый камень.

Камень угодил в оконный витраж.

– ПОКАЙСЯ! – эхом подхватили остальные.

По храму носилось одно слово. Покайся. Покайся. Покайся. Мэри Кэтрин, сдаваясь, воздела руки над головой. И повернулась лицом к прихожанам. Те сжимали в руках камни. Отец Том лежал на улице в луже запекшейся крови. Паства одержала верх. В приюте распоряжались безумцы. Готовые забить ее до смерти.

– ХОРОШО! Я КАЮСЬ! КАЮСЬ! – вскричала Мэри Кэтрин.

Все умолкли. В ожидании. Мэри Кэтрин обернулась к матери.

– Мама, – начала она дрогнувшим голосом. – В ту ночь я не могла успеть домой к назначенному времени.

Когда у нее с языка сорвалась правда, Мэри Кэтрин расплакалась.

– Что? – Мать не поверила своим ушам.

– В ту ночь, когда я нашла Кристофера. Мне было никак не успеть домой к двенадцати часам. Я солгала вам с папой. Чтобы не лишиться водительских прав. Я поступила плохо. И теперь расплачиваюсь.

– В этом нет греха. Говори: кто отец? – завопила миссис Рэдклифф.

– Мама, скажи я тогда правду, вы бы отняли у меня права. Не выскочи я тогда на шоссе, мне бы не пришлось объезжать оленя, и я бы не врезалась в машину с ребенком. Я причинила страдания мальчику, потому что боялась попасть в Ад. Я проявила себялюбие. ТОЛЬКО В ЭТОМ мой грех. Но клянусь… я не знаю, кто отец. Душой своей клянусь: я – девственница. Ты мне веришь?

Сквозь слезы она смотрела на мать. Та посветлела лицом, как будто увидела перед собой ту девочку, которую воспитала.

– Верю, дочка, – кивнула она.

– А ты, папа?

– Я верю тебе, Мэри Кэтрин, – ответил отец.

У нее внутри прорвало дамбу: толпа подступала все ближе, занося камни для убийства.

– ДЭН! – вскричала ее мать.

Отцовский инстинкт вспыхнул мгновенно. Ее муж бросился на помощь своей дочке, но толпа недолго думая избила его в кровь.

– Не смейте трогать моих родных! – выкрикнула мать, и тогда паства повалила ее на пол.

Теперь Мэри Кэтрин бросилась на помощь родителям, но вмешались миссис Рэдклифф и Дебби Данэм. Они удерживали ее перед крестом.

– Даг, – шипели они. – Час настал.

Даг поднялся со скамьи. У него были черные, потусторонние зрачки. Безумные. В каждой руке он держал по камню.

– Даг! Ну-ка подсоби!

Даг не ответил. Он молча подступил к Мэри Кэтрин. Та сквозь слезы вглядывалась в своего парня. Это лицо было ей дорого с одиннадцати лет. Сейчас она видела отметины вокруг рта. Из кожи торчали обрывки пряжи. Он так и стоял, стыдливо прикрывая ладонью рот, пока до него не дошло, что Мэри Кэтрин вовсе не смотрит на него, как на чудовище.

– Что они с тобой сделали, Даг? – встревожилась она.

– Да не слушай ты ее. Она тебя дураком выставила, Даг, – вмешалась Дебби Данэм.

– Брось в нее камень, Даг, – прошипела миссис Рэдклифф. – Брось камень в блудницу!

Прихожане заголосили как один:

– Брось в нее камень. Брось в нее камень.

Все друзья по католическому центру и по молодежному клубу скандировали его имя. Даг занес камень и посмотрел в глаза Мэри Кэтрин.

– Я люблю тебя, Даг, – сказала она. – Я тебя прощаю.

Его черные зрачки блестели от слез. Он замахнулся над головой и что было сил метнул камень.

Прямо в лоб миссис Рэдклифф.

– БЕГИ! – крикнул Даг.

Он сунул ей в руку ключи от машины и повернулся, чтобы сдержать толпу. Мэри Кэтрин через боковую дверь выбежала на парковку. Там было не повернуться; машину Дага она не нашла. Из церкви донесся леденящий душу крик. В оконные витражи летели камни. Тогда она нажала тревожную кнопку. В дальнем конце стоянки замигала фарами машина Дага.

Мэри Кэтрин бросилась туда, в кровь раня босые ноги камнями и гравием. Она открыла дверцу и повернула ключ зажигания. На холоде двигатель замерз. Прихожане высыпали на парковку через главный вход. И с криками устремились в ее сторону. Она вновь повернула ключ. Двигатель с ревом вернулся к жизни. Мэри Кэтрин сорвалась с места и запетляла по парковке. На автомобиль сыпались камни; лобовое стекло треснуло. Мэри Кэтрин вырулила на дорогу. В зеркале заднего вида отражалась толпа. На стоянке распахивались дверцы. Оживали фары, как сверкающие в лихорадке глаза.

– Господи Иисусе, – выговорила она. – Помоги нам.