Святитель Григорий Богослов (около 325/330, поместье Арианз близ города Назианза — 389/390, там же) — архиепископ Константинополя, великий отец и учитель Церкви, систематизатор православного догматического учения о Пресвятой Троице, полемист с арианской ересью, а также с ересью Аполлинария, выдающийся проповедник, яркий духовный поэт.

Святитель Григорий родился в христианской аристократической семье в поместье Арианз близ города Назианза, в Каппадокии. Его отец — Григорий-старший — был епископом Назианза. Будущий святитель с самого раннего детства воспитывался в особом христианском благочестии.

Святитель Григорий получил прекрасное светское образование в Назианзе, в Кесарии Палестинской, в Александрии, а затем в знаменитой Афинской академии. В Афинах он подружился со святителем Василием Великим, который тоже там учился: их дружба длилась многие десятилетия — до самой кончины святителя Василия.

По возвращении из Афин на родину будущий святитель принял Крещение (в ту эпоху его чаще всего совершали над взрослыми). Главным желанием Григория было вести аскетический образ жизни, в сочетании с богословскими и философскими занятиями. Однако по настоянию отца он был рукоположен в пресвитеры (361 год).

В 372 году святитель Григорий против своего желания принял епископский сан; это произошло по настоянию святителя Василия Великого. Кафедрой святителя Григория должен был стать маленький городок Сасимы, находившийся в зоне канонического конфликта между святителем Василием и епископом Анфимом Тианским. Своим назначением на эту кафедру святитель Григорий оказывал поддержку другу в борьбе с Анфимом. Однако в день прибытия святителя в Сасимы возникла угроза вооруженного конфликта со сторонниками Анфима. Не желая вступать в борьбу, святитель Григорий вернулся в Назианз, где до смерти отца помогал ему в управлении епархией.

После кончины Григория-старшего святитель Григорий еще некоторое время управлял церковью в Назианзе, а затем уехал в охваченный арианской ересью Константинополь (379 год) — по приглашению малочисленной православной общины столицы. Некоторое время святитель Григорий служил в единственном православном храме Константинополя — маленькой домовой церкви Анастасии (Воскресения); здесь он произнес знаменитые «Пять слов о богословии», догматически глубоко раскрывавшие православное учение о Пресвятой Троице.

После вступления в Константинополь Феодосия Великого (380 год), поддерживавшего православие и являвшегося противником арианства, святитель Григорий по настоянию императора сделался архиепископом столицы.

Святитель Григорий председательствовал на заседаниях II Вселенского Собора, открывшегося в Константинополе в 381 году. Однако вскоре между ним и участниками Собора произошел конфликт: признав его сначала в качестве законного архиепископа Константинополя, они затем сформулировали и огласили на Соборе (по инициативе враждовавших против него александрийских епископов) канонические препятствия формального характера, не позволявшие святителю Григорию занимать столичную кафедру. Чтобы не усугублять конфликт, он добровольно сложил с себя полномочия архиепископа Константинопольского и вернулся на родину, где продолжил еще некоторое время заниматься делами Назианской кафедры, а затем — по причине преклонных лет и болезней — удалился на покой.

Свою жизнь святитель Григорий окончил в фамильном родительском имении Арианз, где некогда появился на свет. Он скончался в 389 или 390 году.

Важнейшие творения святителя Григория — его «Пять слов о богословии», ряд гомилий на церковные праздники, догматически значимые послания к Кледонию, направленные против аполлинарианской ереси, а также замечательные поэтические богословские произведения.

Публикуемое 38-е слово на Богоявление, или на Рождество Спасителя, произнесено в 379 году, во время пребывания святителя Григория в Константинополе. Вполне возможно, что это слово — первое свидетельство о разделении в греческой традиции прежде единого праздника Богоявления на два отдельных — на самостоятельные церковные празднования Рождества Христова и Крещения Господня. Здесь подробно говорится о событии Рождества, однако лишь упоминается о близящемся праздновании Крещения. Слово на Богоявление, или на Рождество Спасителя, является прекрасным образцом праздничной проповеди святителя Григория. Следует отметить, что текст слова в значительной степени совпадает с содержанием другой проповеди святителя Григория — его 45-го слова на Святую Пасху. Таким образом, в обеих гомилиях присутствует обширный авторский самоповтор. В этой проповеди святитель Григорий касается не только темы Рождества Христова, но и целого ряда иных аспектов православного учения: например, различных сторон учения о Богопознании, о природе человека.

Текст гомилии печатается по изданию: Святитель Григорий Богослов. Творения. Т. 1. СПб., 1912.

Христос рождается: славьте! Христос с Небес: выходите навстречу! Христос на земле: возноситесь! Воспойте Господу, вся земля (Пс. 95:1)! И скажу обоим в совокупности: Да возвеселятся небеса и да радуется земля (Пс. 95:11 по LXX) ради Небесного и потом Земного! Христос во плоти; с трепетом и радостью возвеселитесь: с трепетом — по причине греха, с радостью — по причине надежды. Христос от Девы; жены, сохраняйте девство, чтобы вам стать матерями Христовыми! Кто не поклоняется Сущему от начала? Кто не прославляет Последнего?

Опять рассеивается тьма, опять является свет; опять Египет наказан тьмой, опять Израиль озарен столпом. Народ, сидящий во тьме неведения, да увидит великий свет ведения (ср. Мф. 4:16). Древнее прошло, теперь все новое (2 Кор. 5:17). Буква уступает, дух преобладает; тени проходят, их место заступает истина. Приходит Мелхиседек; Рожденный без матери рождается без отца: в первый раз — без матери, во второй — без отца. Нарушаются законы естества; мир горний должен наполниться. Христос повелевает, не будем противиться. Восплещите руками все народы (Пс. 46:2); Ибо Отрок родился нам, и Сын дан нам, у Которого владычество на раменах Его, ибо возносится со Крестом, и порицается имя Его: великого совета — совета Отчего Ангел (Ис. 9:6 по LXX). Да провозглашает Иоанн: приготовьте путь Господу (Мф. 3:3)! И я провозглашу силу дня. Безплотный воплощается, Слово отвердевает, Невидимый становится видимым, Неосязаемый осязается, Безлетный начинается. Сын Божий делается Сыном Человеческим, [Тот, Который есть] Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же (Евр. 13:8).

Пусть иудеи соблазняются, эллины смеются, еретики притупляют язык! Они уверуют тогда, когда увидят Его восходящим на небо; если же и не тогда, то непременно, когда узрят Его грядущим с Неба и воссевшего судить.

Но это будет после; а ныне праздник Богоявления, или Рождества, ибо так и иначе называется день этот и два наименования даются одному торжеству, потому что Бог явился человекам через Рождение. Он — Бог, как Сущий и Присносущий от Присносущего, превысший причины и слова (потому что нет слова, которое было бы выше Слова); и Он является ради нас, родившись впоследствии, чтобы Тот, Кто даровал бытие, даровал и благобытие, лучше же сказать, чтобы мы, ниспавшие из благобытия через грех, снова были в него возвращены через Воплощение. А от явления наименование Богоявления и от Рождения — Рождества.

Таково наше торжество; вот что празднуем ныне — пришествие Бога к человекам, чтобы нам переселиться или (точнее сказать) возвратиться к Богу, да, отложив ветхого человека, облечемся в нового (ср. Еф. 4:22–24), и как умерли в Адаме, так будем жить во Христе (1 Кор. 15:22), со Христом рождаемые, распинаемые, спогребаемые и совосстающие. Ибо мне необходимо претерпеть это спасительное изменение, чтобы как из приятного произошло скорбное, так из скорбного вновь возникло приятное. А когда умножился грех, стала преизобиловать благодать (Рим. 5:20). И если вкушение было причиной осуждения, то не тем ли более оправдало Христово страдание?

Итак, будем праздновать не пышно, но божественно, не по-мирскому, но премирно, не наш [собственный] праздник, но праздник Того, Кто стал нашим, лучше же сказать, праздник нашего Владыки, не праздник немоществования, но праздник уврачевания, не праздник создания, но праздник воссоздания.

Как же это исполнить? Не будем увенчивать преддверия домов, составлять хоры, украшать улицы, пресыщать зрение, оглашать слух свирелями, нежить обоняние, осквернять вкус, тешить осязание — эти краткие пути к пороку, эти врата греха. Не будем уподобляться женам ни мягкими и волнующимися одеждами, которых все изящество в безполезности, ни игрой камней, ни блеском золота, ни ухищрением подкрашиваний, приводящих в подозрение естественную красоту и изобретенных в поругание образа Божия. Не будем предаваться пированиям и пьянству, с которыми, как знаю, сопряжены сладострастие и распутство (Рим. 13:13), ибо у плохих учителей и уроки плохи или, лучше сказать, от негодных семян и нивы не годны. Не будем устилать древесными ветвями высокие ложа, устраивая роскошные трапезы для угождения чреву; не будем высоко ценить благоухания вин, поварских приправ и многоценность помазаний. Пусть ни земля, ни море не приносят нам в дар дорогой грязи — так научился я величать предметы роскоши! Не будем стараться превзойти друг друга невоздержностью (а все то, что излишне и сверх нужды, по моему мнению, есть невоздержность), особенно когда другие, созданные из одного с нами брения и состава, алчут и терпят нужду.

Напротив того, предоставим все это язычникам, языческой пышности и языческим торжествам. Они и богами именуют услаждающихся туком, а сообразно с этим служат божеству чревоугодием, как лукавые изобретатели, жрецы и почитатели лукавых демонов. Но если чем и следует нам насладиться — тем, которые поклоняемся Слову, то насладимся словом, и Божиим законом, и сказаниями как об ином, так и о причинах настоящего торжества, чтобы наслаждение у нас было собственно свое и не чуждое Создавшему нас.

Или, если угодно, я, который ныне у вас распорядителем пира, вам, добрым соучастникам пира, предложу об этом слово, насколько могу, обильно и щедро, чтобы вы знали, как может пришелец угощать исконных жителей, поселянин — городских обитателей, не знакомый с роскошью — роскошных, бедняк и бездомный — знаменитых по обилию. Начну же вот с чего: желающие насладиться предложенным да очистят и ум, и слух, и сердце, потому что у меня слово о Боге и Божие, да очистят, чтобы выйти отсюда, насладившись действительно не чем-нибудь тщетным. Само же слово будет и весьма полно, и вместе весьма кратко, так что ни скудностью не огорчит, ни излишеством не наскучит.

Бог всегда был, есть и будет или, лучше сказать, всегда есть, ибо слова «был» и «будет» означают деления нашего времени и свойственны естеству преходящему, а Сущий — всегда. И этим именем именует Он Сам Себя, беседуя с Моисеем на горе, потому что сосредоточивает в Себе Самом всецелое бытие, которое не начиналось и не прекратится.

Как некое море сущности, неопределимое и безконечное, простирающееся за пределы всякого представления о времени и естестве, одним умом (и то весьма неясно и недостаточно — не в рассуждении того, что есть в Нем Самом, но в рассуждении того, что окрест Его) через набрасывание некоторых очертаний, оттеняется Он в один какой-то облик действительности, убегающий прежде, нежели будет уловлен, и ускользающий прежде, нежели умопредставлен, настолько же осиявающий владычественное в нас, если оно очищено, насколько быстрота летящей молнии озаряет взор. И это, кажется мне, для того, чтобы постигаемым привлекать к Себе (ибо совершенно непостижимое безнадежно и недоступно), а непостижимым приводить в удивление, через удивление же возбуждать большее желание, и через желание очищать, и через очищение делать богоподобными; а когда сделаемся такими, уже беседовать как с вечными (дерзнет слово изречь нечто смелое) — беседовать Богу, вступившему в единение с богами и познанному ими, может быть, настолько же, насколько Он знает познанных Им (ср. 1 Кор. 13:12).

Итак, Божество безпредельно и неудобосозерцаемо. В Нем совершенно постижимо сие одно — Его безпредельность; хотя иной и почитает принадлежностью естества быть или вовсе непостижимым, или совершенно постижимым. Но исследуем, что составляет сущность простого естества; потому что простота не составляет еще его естества, точно так же, как и в сложных существах не составляет естества одна только сложность. Разум, рассматривая безпредельное в двух отношениях — в отношении к началу и в отношении к концу (ибо безпредельное простирается далее начала и конца и не заключается между ними), когда устремляет взор свой в горнюю бездну и не находит на чем остановиться и где положить предел своим представлениям о Боге, тогда безпредельное и неисследимое называет безначальным; а когда, устремившись в дольнюю бездну, испытывает подобное прежнему, тогда называет Его безсмертным и нетленным; когда же сводит в единство то и другое, тогда именует вечным; ибо вечность не есть ни время, ни часть времени, потому что она неизмерима. Но что для нас время, измеряемое течением солнца, то для вечных вечность, нечто спротяженное с вечными существами и как бы некоторое временное движение и расстояние.

Этим да ограничится ныне любомудрствование наше о Боге, потому что нет времени более распространяться и предмет моего слова составляет не богословие, но Божие Домостроительство. Когда же именую Бога, разумею Отца и Сына и Святого Духа, как не разливая Божества далее этого числа Лиц, чтобы не ввести множества богов, так не ограничивая меньшим числом, чтобы не осуждали нас в скудости Божества, когда впадем или в иудейство, защищая единоначалие, или в язычество, защищая многоначалие. В обоих случаях зло равно, хотя от противоположных причин. Таково Святое Святых, скрываемое и от самых серафимов и прославляемое тремя Святынями, Которые сходятся в единое Господство и Божество, о чем другой некто прекрасно и весьма высоко любомудрствовал прежде нас.

Но поелику для Благости не довольно было упражняться только в созерцании Себя Самой, а надлежало, чтобы благо разливалось, шло далее и далее, чтобы число облагодетельствованных было как можно большее (ибо это свойство высочайшей Благости), то Бог измышляет, во-первых, ангельские и небесные силы. И мысль стала делом, которое исполнено Словом и совершено Духом. Так произошли вторые светлости, служители первой Светлости, понимать ли под ними или разумных духов, или как бы невещественный и безплотный огонь, или другое какое естество, наиболее близкое к названным. Хотел бы я сказать, что они не движимы на зло и имеют только движение к добру, как сущие окрест Бога и непосредственно озаряемые от Бога (ибо земное пользуется вторичным озарением), но признавать и называть их не неподвижными, а неудободвижными убеждает меня Денница по светлости, а за превозношение ставший и называемый тьмой, с подчиненными ему богоотступными силами, которые через свое удаление от добра стали виновниками зла и нас в него вовлекают.

Так и по таким причинам сотворен Богом умный мир, насколько могу об этом любомудрствовать, малым умом взвешивая великое. Поелику же первые твари были благоугодны Богу, то измышляет другой мир — вещественный и видимый; и это есть стройный состав неба, земли и того, что между ними, удивительный по прекрасным качествам каждой вещи, а еще более достойный удивления по стройности и согласию целого, в котором и одно к другому, и все ко всему состоит в прекрасном отношении, служа к полноте единого мира. А этим Бог показал, что Он силен сотворить не только сродное Себе, но и совершенно чуждое [Себе] естество. Сродны же Божеству природы умные и одним умом постигаемые, совершенно же чужды твари, подлежащие чувствам, а из этих последних еще дальше отстоят от Божественного естества твари вовсе неодушевленные и недвижимые.

«Но что нам до этого? — скажет, может быть, какой-нибудь чрезмерно ревностный любитель праздников. — Гони коня к цели, — любомудрствуй о том, что относится к празднику и для чего мы собрались ныне». Так и сделаю, хотя начал несколько отдаленно, к чему принужден усердием и словом.

Итак, ум и чувство, столь различные между собой, стали в своих пределах и выразили собой величие Зиждительного Слова, как безмолвные восхвалители и первые проповедники великолепия. Но еще не было смешения из ума и чувства, сочетания противоположных — этого опыта высшей Премудрости, этой щедрости в образовании естеств, и не все богатство Благости было еще обнаружено. Восхотев и это показать, Художническое Слово созидает живое существо, в котором приведены в единство то и другое, то есть невидимая и видимая природы; созидает, говорю, человека; и из сотворенного уже вещества взяв тело, а от Себя вложив жизнь (что в слове Божием известно под именем разумной души и образа Божия), творит как бы некоторый второй мир — в малом великий; поставляет на земле иного ангела, из разных природ составленного поклонника, зрителя видимой твари, свидетеля тайн твари умосозерцаемой, царя над тем, что на земле, подчиненного Горнему Царству, земного и небесного, временного и безсмертного, видимого и умосозерцаемого, ангела, который занимает середину между величием и низостью, один и тот же есть дух и плоть, — дух ради благодати, плоть ради превозношения, дух, чтобы пребывать и прославлять Благодетеля, плоть, чтобы страдать и, страдая, припоминать и учиться, насколько щедро одарен он величием; творит живое существо, здесь предуготовляемое и переселяемое в иной мир, и (что составляет конец тайны) через стремление к Богу достигающее обожения. Ибо умеряемый здесь свет истины служит для меня к тому, чтобы видеть и сносить светлость Божию, достойную Того, Кто связует и разрешает, и опять совокупит превосходнейшим образом.

Этого человека, почтив свободой, чтобы добро принадлежало не меньше избирающему, чем и Вложившему семена его, Бог поставил в Раю (что бы ни значил этот Рай) делателем безсмертных растений — может быть, божественных помыслов, как простых, так и более совершенных; поставил нагим по простоте и безыскусственной жизни, без всякого покрова и ограждения, ибо таковым надлежало быть первозданному.

Дает и закон для упражнения свободы. Законом же была заповедь: какими растениями ему пользоваться и какого растения не касаться. А последним было древо познания, и посаженное вначале не злонамеренно, и запрещенное не по зависти (да не отверзают при этом уста богоборцы и да не подражают змию!); напротив, оно было хорошо для употребляющих благовременно (потому что древо сие, по моему умозрению, было созерцание, к которому безопасно могут приступать только обладающие совершенным опытом), но не хорошо для простых еще и для неумеренных в своем желании; подобно как и совершенная пища не полезна для слабых и требующих молока.

Когда же, из-за зависти дьявола и по обольщению жены, которому она сама подверглась как слабейшая и которое произвела как искусная в убеждении (о, немощь моя! ибо немощь прародителя есть и моя собственная), человек забыл данную ему заповедь и побежден горьким вкушением; тогда через грех делается он изгнанником, удаляемым в одно время и от древа жизни, и из Рая, и от Бога; облекается в кожаные ризы (может быть, в грубейшую, смертную и противоборствующую плоть), в первый раз познает собственный стыд и укрывается от Бога. Впрочем, и здесь приобретает нечто, именно смерть — в пресечение греха, чтобы зло не стало безсмертным. Таким образом, самое наказание делается человеколюбием. Ибо так, в чем я уверен, наказывает Бог.

Но в преграждение многих грехов, какие произращивал корень повреждения от разных причин и в разные времена, человек и прежде вразумлялся многоразлично: словом, Законом, пророками, благодеяниями, угрозами, карами, наводнениями, пожарами, войнами, победами, поражениями, знамениями небесными, знамениями в воздухе, на земле, на море, неожиданными переворотами в судьбе людей, городов, народов (все это имело целью сгладить повреждение); наконец, стало нужно сильнейшее врачебное средство по причине сильнейших недугов: человекоубийств, прелюбодеяний, клятвопреступлений, муженеистовства и вот еще какого последнего и первого из всех зол — идолослужения и поклонения твари вместо Творца. Поскольку все это требовало сильнейшей помощи, то и подается сильнейшее [для нее средство]. И оно было следующее: Само Божие Слово, превечное, невидимое, непостижимое, безтелесное, Начало от Начала, Свет от Света, Источник жизни и безсмертия, Отпечаток первообразной Красоты, Печать непереносимая, Образ неизменяемый, Определение и Слово Отца, приходит к Своему образу, носит плоть ради плоти, соединяется с разумной душой ради моей души, очищая подобное подобным, делается человеком по всему, кроме греха. Хотя чревоносит Дева, в Которой душа и тело предочищены Духом (ибо надлежало и рождение почтить, и девство предпочесть), однако же Происшедший есть Бог и с воспринятым [то есть с человеческим естеством] — единое из двух противоположных — плоти и Духа, из которых Один обожил, а другая обожена.

О, новое смешение! О, чудное растворение! Сущий начинает бытие; Несозданный созидается; Необъемлемый объемлется через разумную душу, посредствующую между Божеством и грубой плотью; Богатящий становится нищим — нищает до плоти моей, чтобы мне обогатиться Его Божеством; Исполненный истощается — истощается ненадолго в славе Своей, чтобы мне быть причастником полноты Его. Какое богатство благости! Что это за таинство о мне? Я получил образ Божий и не сохранил Его; Он воспринимает мою плоть, чтобы и образ спасти, и плоть обезсмертить. Он вступает во второе с нами общение, которое гораздо чуднее первого, поскольку тогда даровал нам лучшее, а теперь воспринимает худшее; но это боголепнее первого, это выше для имеющих ум!

Что скажут нам на это клеветники, злые ценители Божества, порицатели достохвального, объятые тьмой при самом Свете, невежды при самой Мудрости, те, за которых Христос напрасно умер, неблагодарные твари, создания лукавого? Это ставишь ты в вину Богу — Его благодеяние? Потому Он мал, что для тебя смирил Себя? Что к заблудшей овце пришел Пастырь добрый, полагающий душу за овец (Ин. 10:11); пришел на те горы и холмы, на которых приносил ты жертвы, и что обрел заблудшего, и обретенного воспринял на те же плечи (ср. Лк. 15:4–5), на которых понес Крестное Древо, и воспринятого опять привел к горней жизни, и приведенного сопричислил к пребывающим в чине своем? Что зажег свечу — плоть Свою, и подмел комнату — очищая мир от греха, и нашел драхму — Царский образ, заваленный страстями; по обретении же драхмы созывает пребывающие в любви Его силы, делает участниками радости тех, которых сделал свидетелями тайны Своего Домостроительства (ср. Лк. 15:8–9)? Что лучезарнейший Свет следует за предтекшим светильником, Слово — за гласом, Жених — за невестоводителем, приготовляющим Господу народ особенный (Тит. 2:14) и предочищающим водой для Духа? Это ставишь в вину Богу? За то считаешь Его низшим, что препоясуется полотенцем (Ин. 13:4–5), и умывает ноги учеников, и указует совершеннейший путь к возвышению — смирение? Что смиряется ради души, приклонившейся до земли, чтобы возвысить с Собой склоняемое долу грехом? Как не поставишь в вину того, что Он ест с мытарями и у мытарей, что учениками имеет мытарей, да и Сам приобретает нечто? Что же приобретает? Спасение грешников. Разве и врача обвинит иной за то, что наклоняется к ранам и терпит зловоние, только бы подать здравие болящим? Обвинит и того, кто из сострадания наклонился к яме, чтобы по закону (см. Исх. 23:5; Лк. 14:5) спасти упадший в нее скот?

Правда, что Он был послан, но как человек (потому что в Нем два естества; так, Он утомлялся, и алкал, и жаждал, и был в борении, и плакал по закону телесной природы); а если послан и как Бог, что из этого?

Под посольством понимай благоволение Отца, к Которому Он относит дела Свои, чтобы почтить безлетное начало и не показаться противником Богу. О Нем говорится, что предан (Рим. 4:25), но написано также, что и Сам Себя предал (Еф. 5:25). Говорится, что Он воскрешен Отцом и вознесен (Деян. 3:15; 2:33), но написано также, что Он Сам Себя воскресил и восшел опять на Небо (ср. 1 Фес. 1:14; Еф. 4:10), — первое по благоволению, второе по власти. Но ты выставляешь на вид уничижительное, а обходишь молчанием возвышающее. Рассуждаешь, что Он страдал, а не добавляешь, что страдал добровольно. Сколько и ныне страждет Слово! Одни чтут Его как Бога и сливают, другие безчестят Его как плоть и отделяют. На которых же более прогневается Он или, лучше сказать, которым отпустит грех? Тем ли, которые сливают, или тем, которые рассекают злочестиво? Ибо и первым надлежало разделить, и последним соединить: первым — относительно к числу, а последним — относительно к Божеству. Ты соблазняешься плотью? И иудеи также соблазнялись. Не назовешь ли Его и самарянином? О том, что далее, умолчу. Ты не веруешь в Его Божество? Но в Него и бесы веровали; о ты, который невернее бесов и несознательнее иудеев! Одни наименование Сына признавали означающим равночестие, а другие узнавали в Изгоняющем Бога, ибо убеждало в этом претерпеваемое от Него. А ты ни равенства не принимаешь, ни Божества не исповедуешь в Нем. Лучше было бы тебе обрезаться и стать бесноватым (скажу нечто смешное), нежели в необрезании и в здравом состоянии иметь лукавые и безбожные мысли.

Вскоре потом увидишь и очищающегося в Иордане Иисуса — мое Очищение, или, лучше сказать, через это очищение делающего чистыми воды, ибо не имел нужды в очищении Сам Он — [Тот], Который берет [на Себя] грех мира (Ин. 1:29); увидишь и разверзающиеся небеса (Мк. 1:10); увидишь, как Иисус и приемлет свидетельство от сродного Ему Духа, и искушается, и побеждает, и окружен служащими Ему ангелами, и исцеляет всякую болезнь и всякую немощь (Мф. 4:23), и животворит мертвых (о, если бы оживотворил и тебя, умершего зловерием!), и изгоняет бесов, то Сам, то через учеников, и не многими хлебами насыщает тысячи, и ходит по морю, и предается, и распинается, и сораспинает мой грех, приводится как Агнец, и приводит как Иерей, как человек погребается, и восстает как Бог, а потом и восходит на Небо, и придет со славой Своей. Сколько торжеств доставляет мне каждая тайна Христова! Во всех же в них главное одно — мое совершение, воссоздание и возвращение к первому Адаму!

А теперь почти Чревоношение и скачи, если не как Иоанн во чреве, то как Давид при упокоении кивота; уважь перепись, по которой и ты вписан на Небесах; поклоняйся Рождеству, через которое освободился ты от уз рождения; воздай честь малому Вифлеему, который опять привел тебя к Раю; преклонись перед яслями, через которые ты, сделавшийся безсловесным, воспитан Словом. Познай (повелевает тебе Исаия), как вол Владетеля своего и как осел — ясли Господина своего (ср. Ис. 1:3). Принадлежишь ли к числу чистых, и законных, и отрыгивающих жвачку слова (ср. Лев. 11:4), и годных в жертву или к числу еще нечистых, не употребляемых ни в пищу, ни в жертву и составляешь достояние язычества — иди со звездой, принеси с волхвами дары — золото, и ладан, и смирну — как Царю, и как Богу, и как Умершему ради тебя; прославь с пастырями, ликуй с ангелами, воспой с архангелами, да составится общее торжество небесных и земных сил. Ибо я уверен, что небесные силы радуются и торжествуют ныне с нами, потому что они человеколюбивы и боголюбивы, как и Давид представляет их восходящими со Христом по страдании Его, сретающимися и повелевающими друг другу поднять врата (Пс. 23:7 по LXX). Одно только можешь ненавидеть из бывшего при Рождестве Христовом — это Иродово детоубийство; лучше же сказать, почти и в нем жертву единолетних со Христом [младенцев], предварившую [собой] новое Заклание [Христово]. Бежит ли Христос во Египет, с Ним и ты охотно беги. Хорошо бежать со Христом гонимым. Задержится ли Он во Египте, призывай Его из Египта, воздавая Ему там доброе поклонение. Шествуй непорочно по всем возрастам и силам Христовым. Как Христов ученик, очистись, обрежься, отними лежащее на тебе с рождения покрывало; потом учи в храме, изгони торгующих святыней. Претерпи, если нужно, побиение камнями; твердо знаю, что укроешься от мечущих камни и пройдешь посреди них, как Бог, потому что слово не побивается камнями. Приведен ли будешь к Ироду, не отвечай ему больше. Твое молчание уважит он более, нежели длинные речи других. Будешь ли сечен бичами, домогайся и прочего, вкуси желчь за первое вкушение, испей оцет, ищи заплеваний, прими удар по щеке и заушения. Увенчайся тернием — суровостью жизни по Богу; облекись в багряную ризу, прими трость; пусть преклоняются пред тобой ругающиеся истине. Наконец, охотно распнись, умри и прими погребение со Христом, да с Ним и воскреснешь, и прославишься, и воцаришься, зря Бога во всем Его величии и Им зримый, — Бога в Троице поклоняемого и прославляемого, Которого молим, да будет и ныне, насколько возможно, явлен нам, узникам плоти, о Христе Иисусе Господе нашем. Ему слава во веки. Аминь.