— Это же гребаный «Клэш»!— кричала зеленоволосая девчонка в кремневые глаза вышибалы.

— Ага,— отвечал вышибала, толкая ее обратно к сиденью.— А это гребаный кинотеатр.

Это действительно был кинотеатр: респектабельный «Одеон». Охрана всерьез намеревалась пресечь любые танцы, но когда местная группа «Джозеф Кей» отыграла первое отделение и на сцене появился во всей красе гвоздь программы с оглушительным хитом «Клэш — городские рокеры», весь зал как один человек ломанулся вперед. Зеленоволосая девчонка воспользовалась смутой и вновь полезла к сцене. Охрана еще какое-то время пыталась бороться с приливом, однако вынуждена была капитулировать — где-то в середине программы, между песнями «Я сражался с законом» и «Белый во дворце Хаммерсмит».

Толпа растворилась в пульсирующем шуме: передние самозабвенно прыгали на пятачке перед сценой, задние взбирались на сиденья и тоже прыгали. Зеленоволосая девчонка оказалась ближе всех. И скакала, казалось, выше всех. А может, виноваты были зеленые волосы, вздымающиеся в стробоскопическом свете словно изумрудное пламя. Некоторые — их было немного — плевали в музыкантов, и девчонка кричала, чтобы они прекратили: ее кумир недавно перенес гепатит.

До этого она нечасто бывала в «Одеоне», последний раз — когда показывали «Апокалипсис»; но такого бедлама кинотеатр еще не видел, она могла поклясться. Ее подружка Тина танцевала рядом, в двух шагах,— из девушек лишь они ухитрились подобраться к сцене так близко, что практически чувствовали запах музыкантов.

Прикончив одним глотком пластиковую бутылку из-под «Айрон брю», наполненную смесью пива с сидром — «змеиный укус», чумовая вещь!— зеленоволосая девушка смяла ее и бросила под ноги, на липкий ковер. В мозгу шипели веселые пузырьки, алкоголь работал в паре с сульфатом амфетамина, принятым ранее. Девушка выкрикивала слова песен, входила в транс, улетала в места, где можно забыть о том, что он сегодня сказал…

Они как раз закончили заниматься любовью. Он сразу притих, отдалился; лишь слегка подрагивало распростертое на матрасе тщедушное тело.

— В чем дело, Донни? Что случилось?— спросила она.

— Всему капец,— произнес он беспомощно.

— Не будь дурачком,— улыбнулась она,— все замечательно, сегодня идем на «Клэш», сто лет этого ждали…

Он повернулся: в глазах блестела вода, как у ребенка — ее первый и единственный любовник,— и заявил, что трахался с другой девчонкой. Здесь, на этом самом матрасе, где они спали каждую ночь. Где только что занимались любовью.

— Это ничего не значит, просто глупость,— заверял он, паникуя, угадывая истинные масштабы своего проступка по глубине ее реакции. Он был еще молод, еще только нащупывал границы допустимого, по мере того как пополнялся его эмоциональный словарь — прямо на глазах, и все равно слишком медленно. Он лишь хотел открыться, хотел быть честным…

Девчонка видела, как шевелятся его губы, но почти не слышала слов. Вскочив с матраса, она поспешно оделась, достала из кармана один из билетов — и порвала на куски у него перед носом. А затем отправилась в Южный бар, чтобы встретиться с остальными, как и было договорено, и пойти на концерт, в кинотеатр «Одеон», потому что величайшая рок-группа всех времен и народов гастролировала в ее городе, и она их сегодня увидит, а он пропустит,— и хоть так восторжествует справедливость.

Когда группа запела «Полный контроль», высокий парень, что скакал рядом — короткая темная стрижка, джинсы, кожаная куртка и мохеровый свитер,— начал кричать ей в ухо. Девчонка не разобрала ни слова, но это не имело значения, потому что в следующую секунду ее губы уже гуляли по его лицу, а он обнимал ее за талию, и это было чертовски приятно.

Музыкантов повторно вызвали на бис. Они начали с довольно малоизвестного «Революционного рока», а закончили забойным «Лондон в огне», переделанным на «Эдинбург в огне». Девчонка тоже была в огне: метамфетамин плавил мозг, заставлял его пульсировать на холодном ветру, когда они вышли из кинотеатра. Парень собирался на вечеринку в Кэнонгейт и пригласил ее с собой; она согласилась. Лишь бы не домой! И пусть кое-кто увидит, что она тоже умеет играть в игры.

Они шли пешком, ночь была холодной. Парень болтал не умолкая: очевидно, зеленая прическа его здорово потрясла. Он рассказывал, что этот район раньше назывался Маленькой Ирландией, потому что его основали ирландские иммигранты. Здесь, на этих улицах, знаменитые душегубы Берк и Хэйр убивали нищих и бомжей, а трупы продавали врачам для анатомических опытов. Девчонка глядела ему в лицо — мужественные черты, нежные, почти женские глаза. Экскурсия продолжалась. Парень показывал на церковь Святой Марии и объяснял, что в этих стенах, за много лет до «Селтика» в Глазго, эдинбургские ирландцы организовали первый футбольный клуб. Возбужденно кивнув в сторону улицы, где родился великий революционер Джеймс Конноли, он говорил о пасхальном дублинском восстании 1916 года, апофеозом которого явилось освобождение Ирландии от ига британского империализма.

Парень особо подчеркивал, что Конноли был социалистом, а вовсе не националистом. В этом городе никто не знает своих корней, вздыхал он, люди слепо верят в то, что им навязывают.

Но девчонку не интересовали экскурсы в историю, ее голова была занята другим. Этот парень должен был стать ее любовником — вторым за вечер. А на исходе ночи будет еще и третий.