Глава 27

Да, вот в кино – там всё иначе. В такие моменты за кадром играет тревожная музыка. Или, наоборот, мертвая тишина, слышно, как комар пролетает. На экране – волевой профиль героя. В фоне – сцены из прошлой жизни. Или видения жизни будущей. Чтобы все сразу поняли особость и торжественность момента. Это в кино. А в жизни? А в жизни как в жизни.

Док вышел утром из родительской квартиры на Стромынке. «Мерседес» стоял перед подъездом. На лобовом стекле – ляп птичьего дерьма. К деньгам, значит. Оценив размеры подарка – к хорошим деньгам. Сел в машину, завел двигатель. Занудно мыл стекло, разгребая экскременты дворниками. Давно можно было ехать, но – вот так – стоял, медлил зачем-то. А, ладно…

Набрал по громкой Олафа. Трубку долго не снимали, думал, сейчас включится автоответчик, но тут все же:

– Утро доброе, мой старший друг! Как вы?

– Мы нормально, Олаф. Я согласен.

Вот так спокойно. Тихо, без нажима. Где фанфары? Где радуга в окне? Просто «я» и просто «согласен». И ничего больше.

– Что же, Док. Добро пожаловать!

И не сказал даже, куда пожаловать и зачем.

Минут через сорок, когда Док уже въехал на Новую Ригу, пискнула почта в телефоне. Проехав километра полтора, свернул на заправку, притулился на стоянке, открыл телефон.

Док открыл рисунки – что-то написано иероглифами. Черным по белому. Крупно – люди везде страдают плохим зрением.

Док залез в карман пиджака. Темно-красная коробочка была на месте. Открыл. Какой-то старый латунный медальон, потемневший – была бы моя воля, почистил зубной пастой. Восточное некрасивое скуластое лицо с закрытыми глазами. В двух местах сколы, как будто от отвертки или от стамески. К макушке грубо припаяна петля. В петлю продет шнурок. Сколько может стоить такая штука? Пятьдесят центов? Доллар? Может, два?

Она стоит целую твою жизнь. Да, немного же стоит моя жизнь, подумал Док. Точнее, стоила.

Таня хозяйничала на кухне.

– Здравствуй! Потерпи полчасика, сейчас обедать будем!

Док присел в сторонке. Смотрел, как ловко она управляется с готовкой. Раньше любил так вот, со стороны, смотреть на нее, когда она занималась делом. Неважно каким – уборкой, игрой с детьми, чтением книги или кухней. Она не стеснялась его взгляда, не делала вид, что не замечает, – понимала, что он здесь, рядом, но у нее было дело, и она его делала. А он – у него теплело на душе. Непонятно отчего. Просто становилось тепло и уютно. Сегодня он снова сидел в углу, снова смотрел на нее. Мое последнее прибежище – столько лет, столько жизни, столько всего. И сейчас придет то единственное, знакомое, особое тепло, оттого что она рядом, пусть и не обращает внимания.

Тепла не было.

Таня накрыла на кухне – сказала, домработницу отпустила, зачем в столовую тащить, тут проще будет. Док сходил в винный погреб, потом сидел, машинально тыкал в подменяемые тарелки – сначала ложкой, потом ножом с вилкой, пригубливал марочное «Лангендок-Руссийон», что-то отвечал на расспросы. От послеобеденного бренди разморило. Ушел в кабинет, прилег на диван, укрылся пледом. Тепла не было.

Когда Олаф вручал медальон, Доку, честно говоря, стало смешно. Какие-то детские игры в шпионов, не иначе.

– Вам обязательно следует взять его с собой в поездку, и никак нельзя терять. К медальону обязательно должен быть привязан шнурок…

– Этот?

– Любой. Хотите – веревку привяжите, хотите – цепочку через петлю пропустите. Знаки и символы правят миром, а не слова и не закон.

– Кто это сказал?

– Конфуций, Док.

– А-а-а, тот самый человек-легенда!

– Ну да. Никто не знает – был, не был, кто такой на самом деле…

– …зато изречениями земля полнится, как будто только и делал, что умничал, – рассмеялся тогда Док.

Если бы Доку еще год назад хоть кто-то сказал, что он отправится вот в такую поездку, Док бы его послал. Никогда раньше у него не было ни малейшего желания приобщаться к экзотике. Но теперь-то дело было не в экзотике, а в том, что слово дал. Сказал же «согласен».

Весь полет до Пекина Док смотрел тупые американские боевики про «крепкого орешка». Уиллис нравился Доку. В его манере держаться, в крепости фигуры, в улыбке было что-то такое, внушавшее уверенность – сейчас всех пораскидаем, всех попалим, всех нагнем! Чем старше становился Док, тем больше ему нравились дурные боевики. Это как начать грызть воблу, понимая, что соли дофига, что вредно, – а не остановишься. Док поражался сам себе, но с пристрастием к киношной тупости бороться не хотел. Должно же оставаться в тебе несовершенство, такое, что ты можешь себе позволить и не особо грустить на тему, что позволяешь.

На следующее утро после перелета, сделав вид, что поборол джетлаг, Док уселся в лимузин – к нему прилагалась русскоязычная экскурсоводша – и отправился осматривать все то, что положено осматривать. В голове от проеханного и пройденного не оставалось ничего, ноги разве что болели. Мелькали в окне все эти пагоды, здания, лица, посвистывало в ушах мурлыканье экскурсоводши, кстати, вполне себе приятное, зудел щебет сотен голосов возбужденных туристов, щелкали – а чему там щелкать, сплошная имитация! – затворы фотоаппаратов, били по глазам вспышки. Док вернулся в отель и отключился.

В самолете до Синина на соседнем кресле оказалась молодая мамаша с мальчишкой лет двух. Мальчишка выгибал спину, разбрасывал ручонки в разные стороны, всё хватал. Раза три выдергивал наушники-вкладыши из ушей Дока. Мамаша смущалась, извинялась по-китайски. Куда я лечу, главное, зачем? – опять пытался проснуться здравый смысл. Но вместо этого заснул сам Док.

Утром Док сел в поезд. Ничего нельзя забыть – все эти паспорта, визы, разрешения, бумажки с непонятными закорючками. Двадцать один час, путь неблизкий впереди. Док опять рассмеялся сам себе. Раньше со словом «Тибет» у него была единственная устойчивая ассоциация – минет. А теперь он, здоровенный седобородый мужик шестидесяти лет от роду, на полном серьезе – ну ни психиатрия ли? – едет в Лхасу, да еще с каким-то грязным куском латуни в кармане! Маразм крепчал, не иначе.

В купе оказались пожилая китайская пара, рыжий англичанин лет сорока и Док. У Дока была нижняя полка, у китайцев нижняя и верхняя. Проводница забрала цветастые аляповатые билеты, выдала вместо них какие-то картонки. Док жестами показал китайцам, что хочет убраться с нижней полки – мол, уступаю вам. Китайцы улыбались, долго кланялись. Британец что-то сказал Доку, тот машинально ответил – и британца понесло. Ой, как же приятно встретить знающего английский, ой, как же они здесь живут, ой, – кудахтал, как курица какая-то. Доку надоело.

– Послушайте, а зачем вы едете в Лхасу? – Док задал свой простой вопрос и немигающим взглядом уставился в точку на переносице англичанина. Тот нес какую-то чушь в ответ, а Док думал: ну вот зачем тебе этот Тибет, а? Зачем мне – я знаю. А ты-то что там делать будешь? Селфи снимать? Ну припрешься ты, ну попрыгаешь туда-сюда по туристическим точкам, ну сувениров накупишь – и назад. А зачем приезжал? К чему собирался приобщаться? Как вообще можно к чему-либо приобщиться через карго-культ?!

Олаф тогда был безжалостен:

– Только не подумайте, что там что-то особенное. Под таким углом зрения проблему вообще не следует рассматривать. Все проще.

– А именно? – не понял поначалу Док.

– Тибет, мой старший друг, – это большой логистический узел.

– Какой-какой?

– Логистический. Склад. Хаб. Подъездные пути. Только очень особый хаб.

– Чем особый?

– Тем, что существует десятки тысяч лет. И все это время работает без перебоев. Внутри там всё – артефакты, технологии, двери в иные пространства. Только те, кто это обслуживают, понятия не имеют, что им на самом деле доверено.

– Почему?

– А потому, Док, что это единственно возможная схема организации процесса, если вы строите его не на годы и века, а сразу на тысячелетия. Вот смотрите. Допустим, вам нужно что-то такое передать, чтобы его забрали и им воспользовались, скажем, через пять тысяч лет. Как вы поступите?

– Ну, наверное, спрячу эту вещь где-то. Наберу разумный персонал. Оставлю инструкции, что делать.

– И?

– Ну и пусть дожидается адресата.

– Блестяще. Вы через пятьдесят лет умерли. Персонал тоже смертен. А еще войны, разруха, эпидемии. Так что делать будем?

Док молчал, собираясь с мыслями.

– Дорогой мой старший друг, не ломайте голову зря. Есть несколько условий, что следует соблюсти при организации подобного хаба. Первое условие – труднодоступность. Это чтобы большинство катаклизмов, связанных с социумом, проходили мимо. Пусть воюют и болеют там, внизу. А хаб мы поставим на четырех или пяти тысячах над уровнем моря. Кстати, если там цунами какое или новый потоп – тоже вряд ли зальет.

– Разумно. Как-то я не подумал.

– Условие второе. То, что вы собираетесь передавать, лучше передавать на уровне информации, а не материального тела.

– Это как?

– Хотите передать, например, деревянную палку через десять тысяч лет? Так она или сгниет, или сгорит за это время, а то и просто потеряется. Значит, передавать нужно не палку, а описание того, как она выглядит и как ее изготовить.

– Понятно.

– Третье условие. Рассчитывать на персонал неразумно. Они повымирают и деградируют. Нужно так рассредоточить передаваемую в будущее информацию, чтобы ее мог хранить без искажений любой дебил. А потом реципиент забирает эти кусочки у нескольких хранителей, собирает из них пазл, и информация словно возрождается.

– То есть, соблюдая эти три условия…

– Нет, Док, не три. Их больше. Сейчас озвучу вам четвертое. Как будут жить все эти тысячелетия те, кто хранит и поддерживает хаб? Кто будет их содержать и кормить?

– Ну, сами, наверное. Выращивать там будут всякие сельхозкультуры.

– Замечательно. А как неурожай? Куда бежать? Значит, нужно дать им в руки нечто такое, что будет их кормить, невзирая на погодные условия и проходящие века.

– Что?!

– Театр, куда можно постоянно продавать билеты, а на вырученные деньги поддерживать хаб и самим жить.

– Какой театр?

– Карго-культ, Док. Карго-культ. Все эти бордовые одеяния, песнопения, моления, артефакты на продажу. Все то, что можно вещать в мир с многозначительным выражением лица, исподволь обменивая на деньги. Такие вещи отлично продаются, Док. И именно они и позволяют существовать и самовоспроизводиться всей системе.

Под вечер у Дока разболелась голова. Он взглянул на карту в телефоне. Четыре с половиной тысячи метров над уровнем моря. Проходим перевал. Ничего особенного, обыкновенная симптоматика гипоксии. Выход один – меньше двигаться и привыкать. И тут, почти сразу, из краников в купе и в коридоре вагона раздалось шипение. Включили подачу кислорода. Головная боль быстро прошла. Дальше будет легче – Лхаса на высоте три шестьсот пятьдесят. Док поужинал в вагоне-ресторане и быстро заснул.

Очередь на паспортном контроле прошла быстро. Проверили бумажки, поставили штампы – режимная территория, выпустили в город. Док заселился в «Холидэй Инн Лхаса». Олаф предупреждал:

– Минимум сутки никакой активности – только есть и спать. Иначе потом у вас будут серьезные проблемы. Это пусть туристы носятся сломя голову. И постарайтесь не злоупотреблять выпивкой.

Вышел ненадолго в город. Ощущение в голове, как будто там пусто и звонко. Гипоксия. Нужно идти спать. Заснул.

Следующим вечером сел в такси, отдал бумажку. Ехали недолго. Уже стемнело. Длинная улица, одноэтажные каменные серые дома с обеих сторон. Оконца маленькие, как бойницы. В окнах темно. Ни души. Собаки только погавкивают по дворам. Над улицей густой запах дерьма – где-то, очевидно, прорвало канализацию. А может, они всегда здесь так живут.

Постучал в дверь. Открыла женщина, взяла протянутую бумажку, провела во внутренний двор. Здесь было светлее – на стенах два фонаря, дававшие мертвенно-бледный свет. В центре двора стол, возле него стулья и табуретки. На столе грязная клеенка. И тишина.

Ждать пришлось минут пять. Вышел парень лет двадцати пяти. Небольшого роста, одет в какие-то ветхие брюки и свитер со спущенными петлями резинки. Остановился под одним из светильников, посмотрел на Дока. Между ними было метров семь-восемь. Отдавайте медальон так, как я учил, вспомнились слова Олафа.

Док снял рюкзак, поставил на пол, прислонил к стене. Присел. Вынул из внутреннего кармана коробочку. Достал медальон. Подошел к парню на расстояние вытянутой руки. Зажал веревку медальона между двумя ладонями так, чтобы медальон оказался на уровне подбородка парня. Вытянул руки перед собой и замер. Парень поднял руки перед собой, завел ладони справа и слева от медальона. Свел ладони вместе. Медальон оказался между ними. Док отпустил веревочку. Под ногтями у парня была видна грязь.

Парень повернулся и молча ушел в дом. Док остался во дворе. Парень вернулся через десять минут, неся в руке заламинированный листок бумаги. Положил на стол перед Доком. На листе крупными печатными буквами было написано:

REMOVE ALL RINGS AND JEWELRY

Док снял один перстень, с трудом, проворачивая на пальце, стянул второй. Полез за пазуху, достал и снял нательный крестик. Положил на листок с надписью.

Парень махнул – следуйте за мной – и пошел в дом. От большой полутемной комнаты отходил коридор с дверями по правую и левую сторону. Парень открыл одну из дверей справа, жестом пригласил зайти. В комнате стояли стул и низкий топчан, застеленный простыней. На топчане лежали одеяло из верблюжьей шерсти весьма несвежего вида и подушка-валик. Помещение выглядело грязным и неуютным, но не было никаких запахов – ни неприятных, ни приятных.

Парень показал жестами – снимите одежду, и указал на стул. Док разделся до трусов, положил одежду на стул. Парень показал – ложитесь на топчан. Док лег на спину. Парень развернул одеяло и укрыл Дока по грудь. Повернулся, вышел за дверь.

Док лежал на спине на жестком топчане под грязным одеялом в какой-то жопе мира, хрен знает где, в каких трущобах, и чего-то ждал.

Парень вернулся с пиалой. Жестами приказал сесть и выпить. Док сел, выпил. На вкус было похоже на лимонад. Парень взял его за плечи и на своих руках стал опускать на топчан. «Зачем, я что, сам не…» – удивился Док. И отключился.

В нос ударило нашатырем. Док открыл глаза. В комнате было ярко от солнечного света. Стоявший рядом парень закрывал склянку нашатыря с притертой пробкой. Док сбросил одеяло и сел на топчане, спустив ноги на пол. Парень достал из-под топчана утку и протянул Доку. Это было очень кстати. Еще бы полминуты, и сфинктер мочевого пузыря подвел бы его.

Парень принял утку из рук Дока. Док хотел было встать, но парень жестом остановил. Вынул из кармана штанов какой-то небольшой блестящий предмет, протянул. Док пригляделся – кусачки для ногтей. Недоуменно поднял взгляд на парня, но тот жестом указал Доку на кисти его рук. Док посмотрел. Ногти на руках стали длиннее на пять миллиметров, если не больше.

После стрижки ногтей парень позволил одеться и вывел Дока во внутренний двор. Док надел нательный крест, взял перстни. Надетые перстни свободно болтались на фалангах. Парень протянул Доку дымящуюся кружку – на этот раз без сюрпризов, горячее какао с сахаром. Док глотал какао, приходя в себя. Парень ушел в дом. Вернулся с деревянным ящичком, похожим на портфель-дипломат. Жестами показал – это ваше. Потыкал по своей ладони пальцем, будто набирал номер телефона, потом приложил к уху, затем убрал руку и поднял большой палец вверх. Удостоверился, что Док забрал рюкзак и непонятный чемоданчик, и проводил его на улицу. Прямо перед входом стояло такси. Док показал водителю отельную карточку, тот кивнул.

В номере Док сел за маленький стол, положил на него чемоданчик. Замков у чемодана не было, только один маленький крючочек, очевидно защищавший конструкцию от случайного открывания. Поднял крышку. В чемодане на красном бархате в специальных углублениях валетом – три и три – лежали дешевые молельные барабанчики, какие тоннами продают туристам на Тибете. Всего шесть штук. Док смотрел на новообретенное богатство, как парнокопытный на новые ворота, и не смог сдержать смеха.

Внезапно в голове прозвучал голос:

– Доброе утро!

Пиздец, галлюцинации. Что этот урод намешал в какао?

– Число «пи», – снова прорезался голос.

– Что число «пи»? – молча спросил Док.

– Число «пи» до пятнадцатого знака после запятой.

– Что до пятнадцатого знака?

– Возьмите листок бумаги в ящике стола, запишите число «пи» до пятнадцатого знака.

Охуеть, подумал Док. Взял бумагу, ручку. Написал: три – запятая – четырнадцать… Из-под его руки стали появляться какие-то цифры.

– Проверьте, – приказал голос.

– Как? – не понял Док.

– Интернет.

Док достал телефон. Взгляд на бумагу, взгляд в браузер. Снова – взгляд на бумагу, взгляд в браузер. Невольно прошептал:

– Охуеть!

– Не обязательно, – ответил голос. – Напишите номер вашего текущего счета в «Альфа-Банке».

У Дока закружилась голова, когда он сравнил результат с цифрами в мобильном приложении.

– Добро пожаловать! – сказал голос.

– Куда? В психушку?!

– Нет. В помощники, Док.

– Спасибо.

– Не за что, мой старший друг.

– Олаф?!

– Я рад, что теперь вы с нами на полных правах.

– Так что, теперь всегда будет так?!

– Нет, Док. Будет еще круче! Тот, который передвигает горы, сначала убирает маленькие камешки.

– Конфуций, Олаф? У меня голова кругом идет…

– Какая разница, Док. Привыкайте. Головокружение пройдет. Сила – останется.