Глава 25

– Так ведь никто не может – взять и сделать!

– Вы. Вы сможете, – тихо сказал помощник Олаф.

Док уже ничему не удивлялся. Мало того что у меня в руках обещают сосредоточить значительный, очень значительный материальный ресурс – так еще и дают специальную технологию «очистки». А зачем мне все это? Какой в нем смысл?

– Послушайте, Олаф! В моем далеком детстве я любил журналы «Техника – молодежи» и «Знание – сила», – добродушно начал Док, – помню даже, как за несколько дней до выхода свежего номера начинал бегать к почтовому ящику на лестнице.

– Зачем? – спросил Олаф.

– А чтобы не пропустить! Подписка была дефицитная, могли и упереть из ящика.

– Понятно.

– Вот. А мне непонятно. Непонятно, зачем вообще вся эта история с телегонией и с методикой очистки. Что она вообще может дать? Мы же столетиями живем именно так, безо всяких, как это правильно называется, полевых чисток-очисток. И нормально, никто не жалуется. Что и зачем чистим?

– Хороший вопрос, Док. Я рад, что вы его задали. Ответ я дам вам позже.

– Когда?

– Тогда, когда мы рассмотрим еще целый ряд вопросов. Пока же скажу только одно.

– Говорите уже! А то напустите тумана…

– Это не туман, Док. Это нелинейное обучение. Мы же договаривались.

– Хорошо, хорошо, Олаф. Я просто брюзжу. Не принимайте всерьез.

– Не волнуйтесь, не принимаю. Итак. Чистка-очистка, как вы ее только что обозвали, выполняет одну из важных функций. Снова воспользуюсь аналогией. У вас собака есть?

– Есть, и не одна. Дом большой, двор тоже.

– Вы им прививки делаете?

– Конечно, а как же. Ветеринар приезжает по графику.

– А как прививки делаете? Просто врач приехал и уколол?

– Нет, за две недели до прививки антиглист даю.

– Отлично, Док. А зачем антиглист?

– Олаф, я понял!

– Тогда формулируйте вы!

– Я даю антиглист собакам, чтобы заранее выгнать паразитов и не мешать введенным вакцинам формировать нужные нам аспекты иммунитета у животных…

– Так-так! И?..

– Значит, очистка нужна для того, чтобы женщина смогла зачать – назовем его так – чистого ребенка.

– Продолжайте, Док.

– И уже на этого чистого ребенка мы можем посадить патч.

– Значит…

– Значит, если не провести очистку матери, то патч на ребенка не сядет. Не сработает.

Олаф широко улыбнулся.

– Так, Олаф?

Олаф снова улыбнулся.

– Что молчите, почему не отвечаете?

– Так я уже ответил, Док.

– Когда?

– Да только что!

– Что за идиотизм? Вы молчали!

– Я обещал говорить, когда вы делаете неверные допущения. Обещал?

– Да.

– Когда вы завершили ваше умопостроение, разве я сказал, что оно неверно?

– Нет, не сказали!

– Так какой еще ответ вам нужен, Док?!

– Честно говоря, меня покоробило ваше сравнение женщин с собаками.

– Экий вы чувствительный, Док! Знаете, зачем я воспользовался неприятной вам аналогией? Чтобы вы быстрее поняли суть того, что я хотел до вас донести. А теперь я хочу сменить тему. Поговорим об одной вещи, о такой, о какой в приличном обществе и вовсе упоминать не следует.

Интересно, подумал Док. Мы вроде и так уже, честно говоря, за гранью. Что может быть еще более неприемлемым для так называемого приличного общества?

– На самом деле, я шучу. Понимаете, Док, эта тема не может быть приличной или неприличной. Она попросту табуирована в нынешней человеческой цивилизации. Помните, была такая песня про птиц, – Олаф насмешливо пропел фразу, – «летят перелетные птицы…»?

– Ну, как же не помнить! – Док поддержал дурашливость Олафа, – «Музыка Матвея Блантера. Слова Михаила Исаковского. „Летят перелетные птицы“. Исполняет народный артист СССР Иосиф Кобзон»! Детство мое, причем раннее.

– Она, родимая! – рассмеялся Олаф. – Но тут есть один технический вопрос. Вот летят они, перелетные птицы. А как они летят?

– Ну, как-как. Птенцов вырастили, взлетели, от зимы на юг полетели. Весной обратно вернулись. Что здесь сложного?

– Да вроде ничего, Док. Кроме одного маленького вопроса. А как они знают, куда лететь? Как ориентируются?

– Ой, Олаф, ну полно вам. По магнитным линиям, как еще!

– Парадоксальная ситуация, Док. Чем дальше заходит ваша наука, тем глубже она копает сама себе могилу. Своими собственными шаловливыми ручками. В этом случае – тоже.

– А ну-ка поясните, Олаф.

– Раньше перелетных птиц окольцовывали на месте их обитания. А потом отлавливали, например на месте зимовки, и смотрели – те ли это птички или не те.

– И что?

– Да ничего. Птички оказывались «те». Но вот как они туда попали, какими путями летели, установить таким способом было невозможно. А теперь все изменилось. Появилась технология окольцовывания птиц с помощью GPS-трекеров. Трекер на автономном питании, включается сам на семьдесят секунд от восьми до десяти раз в год. Может включаться чаще, но тогда батарейка сядет раньше. И вот интересные вещи оказались с этими птицами.

– Какие?

– Они не просто летят с севера на юг и обратно. Они летят по устойчивым миграционным маршрутам. По специальным воздушным коридорам, организованным столь же разумно, что и коридоры для авиационного трафика. Спрашивается вопрос. Авиационный трафик – дело головы и рук человека. А кто создавал коридоры для птичьей миграции? Но и это еще не всё. Помните все эти новости – киты и дельфины выбрасываются на берег и погибают?

– Как не помнить, Олаф! Люди столько сил тратят, чтобы стащить их с мелей обратно в глубокую воду!

– Именно! Но это касается тех, кого обнаружили вовремя. А сколько трагедий остается за кадром… И вот вопрос: эти морские млекопитающие, с их высокоорганизованными мозгами, с интеллектом – они что, идиоты? Выпрыгивать на мель и биться о скалы насмерть – это такая дельфинья романтика?

– Вряд ли, Олаф.

– Ну и в чем же причина?

– То, что я читал и слышал, – у них происходит какая-то ошибка навигации.

– Ну да, справедливо, – лицо Олафа опять украшало насмешливое выражение, – плыл себе кит, плыл, нашел где-то в океане тонну водки, принял, в мозгах у него зашумело, эхолот сбился, и – хуяк! – выпрыгнул, болезный, на рифы!

– Да, так…

– Это один кит, Док. А их не один, а сто. Значит, каждый из ста нашел по тонне водки? И одномоментно у них у всех съехала крыша? Так?!

Док напрягся.

– А на следующий день водки нет, все киты плавают трезвые, и рифы пусты. Так, Док?

– Скорее всего… нет, Олаф. Не так.

– А как?

– Не знаю.

– А теперь, Док, приплюсуйте сюда то, что мы только что говорили о птичьих миграциях. И так вроде получается, что все они летают, плавают, ходят, прыгают – не просто так. А пользуются каким-то интересным механизмом. Этот механизм сохраняет им жизнь. А иногда сбоит – и приносит смерть. Кстати, Док. Откуда мы знаем про китов и дельфинов?

– Оттуда, что они большие и заметные.

– А птицы?

– Маленькие и незаметные.

– Ага-ага. То есть в случае, если этот механизм дает сбой на птицах, то что происходит?

– Очевидно, Олаф, они не долетают. Например, падают в океан. И никому там до них и их трагедии нет никакого дела.

Олаф радостно посмотрел на Дока.

– Ну а теперь, Док, нам осталось сказать еще одну маленькую вещь. Как ведет себя стая птиц при миграции? Как ведет себя стадо китов и дельфинов?

– Очень организованно, Олаф.

– Ваш ответ принят, Док. Но, похоже, вы боитесь пойти дальше в ваших рассуждениях. Я сделаю это за вас.

– Не боюсь, Олаф. Все они на маршруте ведут себя как единый организм!

– Именно. Только не организм, а над-организм. Роид. Не пытайтесь искать термин в Гугле. Его там нет. Думаю, излишне говорить, что обмен информацией с навигационной системой у роида идет в обоих направлениях. Как и любой приличный навигатор, эта система заранее предупреждает движущиеся роиды о проблемах на маршруте.

– И значит… – начал Док.

– …значит, если она дает фатальный сбой, роид, находящийся в данный момент времени под ее управлением, погибает. Отсюда такие масштабы трагедий – не одна-две особи, как там, в полицейских протоколах говорится, «не справившиеся с управлением», а целый роид – целое стадо, целая стая. А теперь давайте экстраполируем этот механизм на человека. Даже не на человека, а на человечество. У птичек и зверюшек он есть, а у «царя зверей» – отсутствует? Так?

– Не может быть… – протянул Док.

– Тогда где же он? Почему человеку нужен компас и навигатор, а грязный баклан, страдающий дизентерией от поедания гнилой рыбы, прекрасно управляется без приборов? Как так?

– Не знаю, Олаф.

– У человека есть роидный механизм, Док. Но он выключен. На месте этого модуля, когда-то работавшего, ничего нет. Выдран, что называется, с корнем с печатной платы. Хотя убрали не всё. Оставили жалкие подобия. Феномен толпы, например. Даже говорить о нем не хочется – настолько это мерзко. В толпе нет отдельных людей. Есть роид – агрессивный, неповоротливый, часто с суицидальными наклонностями.

– Да, Олаф, согласен.

– Я называю это «нижней» роидностью. Сейчас в человеческой роидности сосредоточено все самое худшее, самое агрессивное, самое низкое, самое криминальное. Вдобавок отдельно взятому человеку с самого детства впечатывают в сознание установки: ты индивидуал, твои права и свободы индивидуальны, индивидуальное превыше общественного. И крах социализма здесь работает в качестве подтверждения. Говорят – смотрите, коммунисты залили мир кровью, и что в итоге? И ответить-то нечего. А что можно ответить, если роидный механизм управления личностью отключен? Должно же быть иначе!

Олаф замолчал, собираясь с мыслями.

– Но есть и «верхняя» роидность! Над-организм осваивает ноосферу, живет в ней, совершенствует ее! Освоить ноосферу отдельными индивидуумами нереально. А людям сейчас говорят «однова живем», и всё. На самом же деле жизнь есть череда перерождений, а «со-знание» и «со-весть» не пустые слова, а краеугольные понятия! Только никто не учит, что в словах нужно поставить дефисы. Чтобы пустые слова наполнились смыслом, понятным каждому.

– Олаф, значит, люди с имплементированным патчем…

– …это люди с «верхней» роидностью, способные в любой момент становиться из индивидуалов – над-организмом и использовать всю мощь своего над-организма для строительства своего мира. В этой «верхней» роидности нет места алчности и внутривидовой агрессии. Но, чтобы вид выжил в таких условиях, нужно еще одно привходящее условие.

– Какое?

– Ресурс. Энергия. Неисчерпаемая энергия.

– Расскажите мне о ней, Олаф!

– Позже, Док, не сейчас. Пока же у нас с вами есть еще несколько моментов, и их обязательно следует коснуться. Хотя бы чуть-чуть. Хотя бы назвать, обозначить. Вот давайте представим себе площадку молодняка в зоопарке. Там все виды содержатся вместе, в мире и согласии. А к двум годам, например, у волка обязательно перещелкнет, и он будет всех жрать. Даже вчерашнего своего друга – собаку. Исправить это невозможно. Поэтому нельзя содержать людей с патчем и без патча, что называется, в одном объеме – новое человеческое поколение будет уничтожено старым! Можно только не допустить, чтобы овцы оставались с волками. Можно только изолировать их друг от друга. Не надо говорить волку «начни с себя, возлюби овцу как сестру свою»! Он на такое начинание биологически, алгоритмически неспособен. Это заведомая ложь. Все эти «начни с себя» – это все равно как безногим говорить: а что это вы в футбол не играете? С себя начните!

– Да, Олаф, вечер перестает быть томным…

– А нам, Док, легкой жизни никто и не обещал. Теперь давайте оценим феномен телегонии в приложении к нашим целям и задачам. Бесполезно с ней тотально бороться в нынешней человеческой популяции.

– Почему, Олаф?

– Потому что мы не настолько богаты. У нас нет такого количества энергии. Поэтому сначала нам нужно будет почистить нескольких женщин. Метод очистки, о котором упоминается в древних легендах, утерян. Человеческая популяция, им владевшая, полностью погибла. Она выкошена под корень. Есть один работающий механизм. Для его разворачивания на практике нам нужны вы, Док.

– В чем суть механизма, Олаф?

– Вы узнаете. Узнаете, когда им овладеете. Когда у нас будут созданы такие женщины, очищенные управляемым вами механизмом, и они станут зачинать детей, мы обработаем их патчем. И вот уже против этих детей телегония будет бессильна. А внутривидовая агрессия будет у них отсутствовать полностью. Этих детей растить и готовить будете вы и другие, такие, как вы, понимая, как на духу, что вы сами – тупиковая ветвь, но вам нужно «день простоять да ночь продержаться» на стыке поколений и не упустить «склейку»!

– Смогу ли я, Олаф?

– Я не знаю, Док. У вас есть свобода воли. Вы можете отказаться в любой момент.

– Мне нужно думать.

– А я и не собирался требовать от вас озвучить решение сейчас или завтра. Сделаете это, когда будете готовы. Но продолжим. Невозможно просто взять и сделать новый вид «из пробирки». На него нужно навесить, ему нужно передать социальные аспекты поведения, этику, эстетику, культуру, науку, прикладные знания. И вот их-то и не получить из пробирки. Их нужно передать! И именно вы и такие, как вы, и будете организовывать и контролировать их передачу новым детям. Со своей стороны, со стороны мира нематериального – мы сохраним вас. Мы будем заботиться о вас. Вы создадите по нашим технологиям и с нашей помощью территории неограниченной энергетики, куда никто не сможет попасть извне с недобрыми намерениями.

– Что за территории, Олаф?

– Условно назовем их «колпаки». Колпаки будут располагаться в труднодоступных местах, там, где нет населения. Нынешнее население не может там жить, потому что нет энергии, нечего есть, нечем обогреваться. Но вы – сможете, мы обеспечим вас энергией. Дальше дело техники. И технологий, что есть у нас для вас.

– То есть мы будем изолированы от мира?

– Не грустите, Док. Это скорее мир будет изолирован от вас! – рассмеялся Олаф. – Сейчас мы с вами рассматриваем лишь общие схемы. Практика наверняка внесет коррективы в конкретные решения. Но одно ясно – вы и такие, как вы, старое поколение, становитесь самураями и камикадзе. На вас будет возложена важнейшая работа по изменению мира. Реальному изменению, не декларативному. Впервые за долгую историю человечества вы будете действовать на уровне вида, по-настоящему, а не в рамках индивида, как это всегда было раньше. И вы будете делать все это вместе с нами. Вы не останетесь в одиночестве. У вашего поэта с гитарой, предвосхитившего многое, были сильные строки:

Не правда ли, все то, что мы с вами обсуждаем, сильно диссонирует со смыслами, живущими в нынешнем обществе?

Док прекрасно знал, что Олаф прав. Не было никакого смысла спорить. Последние несколько лет Док много летал самолетами. Когда самолет заходил в посадочную глиссаду перед Москвой, Док любил смотреть вниз. Под крылом медленно проплывали тысячи и тысячи новых домов, коттеджей, имений и поместий. По новым дорогам плавно проезжали тысячи и тысячи приличных автомобилей. Док помнил всю ту же самую глиссаду, только двадцать, тридцать лет назад – разруха, запустение, безнадега. Да, страна изменилась. Это видно невооруженным глазом. Но какой смысл был вложен в изменения? Никто так и не вышел за пределы суточного цикла – сегодня похоже на вчера. А завтра? – а завтра еще не наступило.

Док высадился на пристань и, не оборачиваясь, двинулся в сторону отеля. Паттайя гудела, впрочем, как и всегда, – ей было хорошо и привычно. Огромный человеческий муравейник, потребляющий тонны еды, воды и спиртного, производящий сотни килограммов спускаемой в канализацию в презервативах спермы, подогреваемый бесконечным кругооборотом денег. Монстр, Молох – и вся Земля под ним! Нет ни конца, ни края.

С Валькой спорили как-то, много-много лет назад, еще в институте – в чем смысл жизни? Док кипятился тогда, высокопарными фразами сыпал. А Валька внезапно посмотрел своими лучезарными глазами и расставил все по местам, коротко и ясно:

– Когда срать садишься, посмотри на дерьмо, что ты произвел. Это реально единственное, что остается в мире от тебя и от твоего смысла. Врубился, убогий?

Олаф не торопил. И Док это знал. Как знал и то, что решение все равно придется принять.

Наутро Док побросал свои куцые пожитки в маленький чемоданчик системы «стюардесса» и улетел в Москву.