Дела любовные, или О, спорт, ты — жизнь!
В глубокой задумчивости я вышагивал по коридорам и залам, направляясь в бухгалтерию. Мимо, вжимаясь в стены и старательно кланяясь, спешили по своим придворным делам разнообразные монстрики, скелеты, бесы, даже пара людей попалась, но я почти и не замечал их, погруженный в свои мысли.
Да мыслитель и что такого? Не всем же саблями махать во чисто поле, надо же кому-то и государственными делами планетарного масштаба заниматься. Не хочется, а надо.
Но спасение мира — это чуть позже, а пока меня больше всего волновало, где бы раздобыть знающего колдуна, чтобы Кощею магическое экранирование организовать. Казалось бы — сказочное государство, тут всяких волшебников, чародеев, магов и прочей этой заумной братии, как грязи должно быть, ан нет. Вредный бунтовщик Лиховид у нас в коробке заперт — предварительное заключение, так сказать. Кощей вернётся, пусть уже сам голову ломает, что с ним делать. Баба Яга еще есть — хозяйка участкового Лукошкинского. Колдует она точно, а вот насколько сильна, да и подойдёт ли её магический профиль для наших целей — вопрос. Ну и противная она, сварливая и меня почему-то сразу невзлюбила. И всё. Больше колдунов не знаю. Есть они конечно тут, но или в засаде где-то сидят или по лесам-горам прячутся, чтобы их работать не припрягли. Пойди, попробуй, найди их. Охохошеньки… Ну почему всё самому делать приходится?
Добравшись до бухгалтерии, я пригладил волосы, вдохнул-выдохнул и вежливо постучал в дверь. Угу, царь. Угу, мог бы и пинком дверь открыть. Угу, может быть и жив остался, но денег точно бы не получил. Наш главбух — Агриппина Падловна, кикимора по происхождению и бухгалтер по призванию, дамой была крайне суровой. Дело своё знала великолепно и строга была немеряно. Габариты имела внушительные и круглый год без отрыва от производства сидела на жутких диетах, используя в основном народные рецепты, ну там, болотные гнилушки на завтрак, горсточку ила на обед, а на ужин, максимум — пару головастиков и то до шести часов вечера. Толку с того не было, а сама главбух от такой диеты только зверела. Профессиональная вредность плюс диетические страдания сделали из милой кикиморы ужасную гарпию, от которой шарахался весь дворец и даже мимо бухгалтерии придворные пробирались ползком или на цыпочках.
Однако у меня была уже отработанная система и, дождавшись громового "кого там еще бесы принесли?!", я вошёл в бухгалтерию и тут же схватился за сердце:
— Да что же вы со мной делаете, Агриппина Падловна?! — завопил я. — Я вас всего-то пару дней не видел, а вы с полпуда точно сбросили! Если так дело пойдёт, то через пару месяцев у нас же тут во дворце дуэли из-за вас начнутся, будут трупы воздыхателей ваших на каждом углу валяться.
Главбухша довольно вздохнула и кокетливо поправила болотную тину на голове:
— Ну, Федь, ты как скажешь…
— Вы это прекращайте, Агриппина Падловна, — я шутливо погрозил ей пальцем, — эдак с вашим похудением мы скоро всех придворных кавалеров растеряем. Оставайтесь лучше такой как сейчас — в меру похудевшей и всеми любимой. Только платьице себе ушейте, а то на боках висит.
Всё, она моя.
Глазки у неё замаслились, подернулись мечтательной паволокой, но профессионализм все же взял верх:
— Шо? Опять деньги пришёл клянчить?
— Не для себя, Агриппина Падловна, — я выставил перед собой руки. — Для детишек малых стараюсь. Хочу праздник сироткам наших сотрудников устроить.
— Сироткам? — усомнилась главбух.
— И сироткам тоже, — кивнул я. — Какие у них радости в жизни? С утра до вечера трудятся, родителям по дому помогают, а если и вырвутся на улицу в грязи поваляться, так раз в неделю, не чаще. Надо бы им, Агриппина Паддловна, хоть раз в год праздник сделать, по пряничку малому выдать, по петушку на палочке…
— Сколько?
— Детишек? Точно не знаю, сейчас кладовщик их переписывает и вам потом сообщит.
— Сколько денег надо?
— Ой, ну что вы всё о деньгах?.. Агриппина Падловна, а вы Новый год в этом миленьком платьице встречать будете или у вас уже нечто шедевральное для нас подготовлено? Только прошу вас — не увлекайтесь красотой, куда же больше? А то наши придворные вместо Снегурочки, только на вас и глазеть будут, весь праздник нам сорвут… А сколько денег я не знаю. По кулёчку сладкому соберём каждому ребёнку, ну, может куклу какую недорогую или лошадку деревянную. Вы же в этом лучше меня разбираетесь, вам и карты в руки. А на счет платья новогоднего, вы всё-таки серьезно подумайте — катаклизмы и народные волнения, они куда как дороже обходятся, чем подарки ребятне. А дети — это наше всё, это — наше богатство.
— Продавать их надумал штоле? — оживилась главбух.
— Нет, это я так, в образно-государственном смысле. С перспективой на будущее.
— Ладно, — вздохнула Агриппина Падловна, — половину казна оплатит. И не спорь, Федька! Половину пущай родители выкладывають! Казна у нас не безмерная! Всё иди-иди, мне еще годовой отчёт составлять.
Послав ей воздушный поцелуй, я живенько смотался, пока не передумала. А казна у нас хоть и не безмерная, но вполне хватит, чтобы полмира купить. Уж чего-чего, а денежек у Кощея на тысячу лет непрестанных пиров хватит. Просто должность такая у Агриппины Падловны, понимаю.
— Федька! — вдруг раздался громовой голос из бухгалтерии, и я покачнулся от воздушной волны, ударившей в спину. — А ну, подь сюды!
Ой-ёй, только бы не передумала. Я метнулся назад и был крайне поражен увиденным — главбухша, с трудом выбравшись из-за стола, старательно пыталась сделать книксен:
— Ваше… это… Федь, Величество…
— Ой, ну что вы, Агриппина Падловна, — кинулся я к ней, — а ну-ка сядьте немедленно и прекращайте уже эти церемониальные штучки! Ну как вам не стыдно? Вы же для нас как мать родная, а тут поклоны бить надумали…
— Федь… — главбух поёрзала в кресле, устраивая в нём свой необъятный… седалищный нерв. — Подумала я тута, а давай мы полностью подарки детишкам оплатим за счет казны? Чай не обеднеем. Жалко их, сопляков малых…
— Та-а-ак… И в чем подвох?
— Просьба у меня Ваше… Федя.
— Для вас — что угодно, — твёрдо заверил я, мысленно вздыхая.
— Племяшка моя… Помоги, Федь?
— Елька? А что не так? Вроде у нее все в порядке, с работой справляется, Варя её хвалит, Сидор приглядывает, да и сама довольная вон круги по дворцу нарезает, фиг догонишь.
— Не Елька, — вздохнула главбух. — Тамарка. Подросла девка, замуж пора, вот и хочу ей хорошего мужика найти.
— А у меня уже невеста есть, — лихорадочно забормотал я. — И свадьбу мы летом планируем. А может и раньше — весной или вон на Новый год как раз.
— Да тьфу на тебя, Федька! Какой из тебя жених для моей Тамарки? С кикиморой справиться, енто слабо тебе будет.
Слава богам! Блин, напугала, аж в животе заныло.
— Ну, я не против, Агриппина Падловна, только чем помочь-то могу?
— Слыхал, небось, Горох Лукошкинский жениться надумал? Баб себе из-за границ понавыписывал, скоро приедуть и будет он средь них царицу себе выбирать?
— Ну да, докладывали что-то такое… Вы племянницу Гороху подсунуть хотите?!
— А чего нет? — удивилась главбухша. — Девка она у меня ладная, хоть и масти непривычной, но на такое мужики и кидаютьси. Хорошая, пригожая, да и хозяйка знатная — сама всему обучала. А да что я тебе расписываю? Ща покажу… Тамарка! А ну рысью сюда!
В бухгалтерию зашла красна девица, ну, может и не столько красная, сколько коричневая, но высокая, фигуристая. Поклонилась низко, а потом стала, ручки сложила спереди, глазки потупила.
— А чего эта она такого цвета? — шёпотом спросил я у главбухши.
— Да сестрица моя Мушандра, спуталась с ефиопом одним знатным и получите подарочек через девять месяцев.
— А где же она в наших краях негра-то нашла? Ой, не надо, не рассказывайте, мне и своих забот хватает. А почему опять на вас дочку свалили? Везет вам — то Елька, теперь — Тамарка. А больше у вас племянниц нет?
Агриппина Падловна начала считать, загибая пальцы, но тут же спохватилась и яростно замотала головой:
— Только две енти прынцессы, а боле ни одной нет! Мушка с хахалем своим загорелым по миру гуляет — решили вона южные земли поближе рассмотреть, говорят царство там своё, за морями-окиянами оснуют… обоснуют… освоют… Тьфу ты! А мне Тамарку и подкинули.
— Понятно. А что, мне идея нравится, прикольно. Если и правда дело выгорит — поржём вволю. А ты сама, Тамара… Как по отчеству-то?
— По матчеству, — низким, но приятным голосом поправила тёмно-красна девица. — Мушандровна. Матушка у меня — Мушка, стало быть, Тамарка Мушандровна я и есть.
А верно, вечно я забываю, что у кикимор по матери всё. И по жизни по имени. Угадайте, как маму нашей главбухши звали?
— Так что, Тамара Мушандровна, хочешь за Гороха-то?
— Хилый он какой-то… — протянула она. — И борода противная.
— Да вроде и не хилый, — удивился я.
— Тамарка! — рявкнула Агриппина Падловна. — Ить она тут еще перебирать будет! Ей царя в постель пихають, а она нос воротит!
— Да я что? — потупилась юная кикимора. — Давайте хоть царя, чего уж…
— Уговорили, — хмыкнул я. — Теперь надо подумать, как тебя Гороху представить.
— А чего тут думать, батюшка? — снова поклонилась Тамарка. — Принцесса я и есть. Папашка-то мой — принц, хоть и младшенький.
— Ну, пойдет. Давай только для конспирации, не эфиопской тебя принцессой назовём, а, скажем… Нигерийское королевство, во. Только тебя приодеть соответствующе… Точнее — прираздеть. Вряд ли в Африке наши сарафаны с шубами в моде.
— А у меня есть, батюшка, — затараторила кикимора. — Маменька с папенькой как в чужедальние края подалися, так подарками меня и засыпали, чтобы я не плакала. У меня и шкур каких угодно много, и носорожьи есть, и жирафьи, и леопардовы с хвостами…
— Трепло ты, Тамарка, — проворчала главбухша. — Таких и слов-то на свете нет, а она — шкуры…
— А вот и есть, тётушка! А вот и есть! А еще у меня лук со стрелами есть, да копьё ихнее, народное! Я с ним ентой осенью на кабана ходила! С одного раза соседского порося уложила, вот!
— И разговаривать тебе, Тамара, не по-нашему надо, — заметил я.
— Ндугу бвана вангу, — гордо подбоченилась Тамарка.
— А ну, цыц, охальница! — рявкнула тётушка. — Повыражайся мне еще при царе-батюшке!
— Ух ты! — удивился я. — Ты и по-африкански говорить можешь?
— Суахили, батюшка, — поклонилась кикимора.
— Да ты слова-то выбирай! — снова заорала главбух. — Ты как царя обозвала, паршивка?! Сама ты суа… енто самое слово!
— Всё в порядке, Агриппина Падловна, — вмешался я. — Это язык такой, ну, как у нас французский или там английский.
— Язык у них, — проворчала успокаиваясь пожилая кикимора. — От я бы енти языки и пообрывала бы под корень…
— Ну, значит, договорились, — я поднялся. — Свиту еще надо, да хорошо бы негритянскую, поколоритнее. Ну, негров нам Калымдай организует — его бойцы запросто любую личину накинуть могут, а с национальными одеждой и оружием в процессе решим. — Я задрал кверху голову и заорал: — Калымда-а-ай!
Пять минут и бравый полковник уже вытянулся по стойке смирно в бухгалтерии.
Понимающе кивая и изредка хихикая, Калымдай выслушал поставленную перед ним задачу, кивнул: "сделаем" и открыл дверь, пропуская Тамарку вперед: — Мадмуазель…
Та важно вышла из кабинета, а Калымдай, подмигнув мне, шагнул вслед за ней. Тут же в коридоре раздался визг и звонкий шлепок. Что такое? Я выскочил из бухгалтерии и уставился на счастливую, потирающую попу Тамарку и не менее счастливого, потирающего щеку Калымдая.
— Калымдай! Я тебе что поручил? А ты чем занимаешься?! Марш работать!
— Виноват, господин генерал, — вытянулся он и снова подмигнул.
Совсем распустились тут.
— Вот покончу с Кощеевыми проблемами — возьмусь за них, — ворчал я, сворачивая из главного коридора в тронный зал. — Один самогонкой заливается, другой — девок щиплет… И всё на глазах у меня-батюшки! Будто мне не завидно…
Сильные руки подхватили меня и под шелест крыльев я был вознесён к потолку.
— Мсье Теодор, — горячо зашептали мне в ухо, — я по Кнутику соскучилась. Никаких сил нет, даже руки дрожат от любовной страсти, вот-вот разожмутся.
— Вот Кнута Гамсуновича своего и хватай, Маш, чего ты в меня вцепилась?
— А дайте тогда мне во временное пользование ваш Шмат-разум, а? Я быстренько туда и сюда. Поздороваюсь только с господином послом и сразу назад. Ну, хоть на три денёчка, а, мсье Теодор? — заканючила Маша.
— Максимилиана седлай и вперёд.
— Холодно же, мсье Теодор! Застужу себе всё женское, потом сами лечить будете.
— Маш, мне Шмат-разум самому нужен. Не дам.
— А давайте вместе тогда в Лукошкино вояж сделаем? Вы же наверняка по мадмуазель Варе соскучились, а она так вообще глазки свои томные прорыдала вас дожидаючись.
— Хотелось бы, конечно…
— Вот и аванти, мон шер!
— Летим, Маш в Канцелярию, а там видно будет.
Повизгивая на крутых поворотах, я болтался в крепких вампирских объятиях, а сам размышлял о том, что, действительно, а почему бы и не рвануть в Лукошкино? С Никитой на счет его бабки поговорю — может и правда нам поможет с магическим экраном? Ну и Варюшу повидаю…
В Канцелярии за столом горько рыдала Олёна.
— Что случилось? — кинулся я к ней, едва Маша поставила меня на пол.
— Ой, плохо мне, батюшка! — завыла она. — Ой, истосковалось сердечко моё-о-о!
— Всё-всё, — успокоила её Маша, — заканчиваем спектакль, я уже договорилась с Теодором — едем в Лукошкино!
— Ой, как здорово! — захлопала в ладоши Олёна, сияя совершенно сухими глазами.
— Бабы, — философски пожал плечами дед, уворачиваясь от просвистевшей у его уха миски. — А и правда, внучек, поехали? И сам-то, небось, по Варьке соскучилси, да и я пару слов Пелагеюшке пошептать хотел.
— У нас же дел полно! — возмутился я. — А работать кто будет? Вам бы только бездельничать, да развлекаться, а я всё на себе один тащу! Давай полушубок. И бесенят гони на кухню — пусть у Иван Палыча профитроли для Вари попросят, не с пустыми же руками отправляться, а она их любит даже кажется сильнее, чем меня.
Девушки кинулись меня расцеловывать, а я кинулся от них в ванную — приводить себя в порядок.
* * *
В Лукошкино было необычно. Я тут давно не был, а теперь с интересом оглядывался по сторонам. Вся Колокольная площадь, как и весь город, была засыпана толстым слоем пушистого снега. Легкий ветерок носил снежинки вокруг нас, стараясь запихнуть их за шиворот, а если не получалось, то обиженно бросал их пригоршнями в лицо. Снег был хаотично расчерчен утоптанными тропинками, совершенно не поддающимися никакой логике. Ну, когда тропинки тянутся параллельно друг другу, это понятно — двое рядом шли, а вот когда такие же тропинки на расстоянии метров трех-четырех друг от друга? По уже протоптанной нельзя было пройти? Пересекающиеся под самыми разными углами — тоже нормально, а вот та, например, начинающаяся с переулка и заканчивающаяся прямо посредине площади? Шёл-шёл и передумал? Назад по своим следам пошел или вознесся? А, ну их. Делать мне больше нечего, как логическое мышление лукошкинцев пытаться понять.
Девчонки наши моментально улизнули, а мы с дедом направились к высокому забору, за которым находились школа и терем моей Вари.
— Деда, ты, наверное, один иди, а я к участковому сбегаю и подойду попозже.
— А чавой-то ты у него забыл?
— Да хочу на счет его бабки порасспрашивать — может поможет она нам с Кощеем.
Михалыч вдруг резко остановился, снял с меня меховую шапку, пригладил заботливо волосы, обошел сзади и… отвесил мне подзатыльник!
— Ты чего, дед?! За что, блин?!
— От ты, внучек, умный-умный, а местами, ну как те Иванушки, что Кощея-батюшку воевать ходят — дурак дураком. С какого это непостижимого хрена ты удумал, что Яга помогать Кощею будет? Да и участковому, дружку твоему, который сам царя-батюшку в тюрягу упёк, зачем оно?
— Блин.
— Ага, внучек, он самый. А всё енто от…
— Знаю-знаю — от недоедания и нервов, которые тоже только едой и лечатся.
— От и умничка, держи шапку.
А какая идея хорошая была… Вот дед всегда так — возьмёт и обломает.
Мы протиснулись в узенькую калитку и остановились посреди двора. Двор был уже отгорожен от школы высоким забором, а сама она выросла до третьего этажа и мастеровые возились с… этими… ну бревнами, на которых крыша держится. Стропила, да? Короче — со стропилами. Мне лучше знать, как тут и что называется, попробуйте поспорить. И вообще, царь я или не царь?
Дверь терема распахнулась и на крыльцо вылетела моя Варюша. Всплеснула руками и радостно кинулась ко мне, быстро перебирая очаровательными ножками в маленьких валенках. Дед хмыкнул и направился в дом, а я шагнул навстречу своей любимой и распахнул руки для объятий. Только, едва Варя прижалась ко мне, как я тут же коварно запустил руки ей под шубу, обхватил сзади и стал гладить спинку, ощущая нежное тепло, а потом и вовсе пополз ладонями вниз.
— Вредный ты у меня, Федька, — горячо зашептала Варя, тесно прижимаясь ко мне. — Ну куда полез от, ну куда?
— Ну как я могу попку тебе не помять? Ты же обидишься.
— Вредный… — снова прошептала она и заёрзала по мне горячим, мягким телом. — Ну, всё, хватит… Отпусти, Федька, слышь? От закричу же, вражина! Давай, целуй и пошли в дом!
Пришлось подчиниться и поцеловать. К сожалению — недолго. Мороз же.
Вредную тётку Пелагею, уже куда-то уволок Михалыч, наверное, про Аристотеля что-нибудь поучительное рассказать, а меня Варя взяла за руку и потащила к себе. А я прям отбивался, прям отбивался… Верите? В спаленке она сразу же кинулась сдирать с меня свитер, приговаривая:
— Вот же ты настырный какой у меня, Федька… И откуда только прыть такая?.. И майку свою бесовскую тоже скидывай… Вот куда ты полез, а?.. А ладно, от тебя разве отобьёшься… Вот уж нет, никаких поцелуев в шею! Сначала в губки целуй… Ой, а что это у тебя там?..
Пардон, увлёкся. Дальше — это личное. Если уж очень интересно — можете сами додумать, я не против. Хотя всё равно фантазии не хватит, настолько хорошо мне было с Варюшей.
Когда через полчасика она лежала рядом, положив голову мне на грудь и легонько царапая меня ноготками, то вдруг вздохнула:
— Нехорошо, Федь…
— Тебе было плохо, Варюш? — забеспокоился я.
— Нехорошо во грехе жить.
— Да разве любовь — это грех?
— Любовь-то не грех. А вот то, что ты, обольститель сатанинский со мной тут только что вытворял — точно грех.
— А мне показалось — тебе понравилось… Ой! Не щипайся!
— Я и укусить могу. А только нельзя так дальше…
— Как это — нельзя? Ты о чем, Варь?
— А ты забыл разве, что по весне мне Горох обещал мужа найти роду боярского, чтобы мы ему слуг верных понарожали побольше.
— Хрен им. И мужу и Гороху.
— Тю на тебя… Хрен-то хрен, да только я — слуга царю нашему батюшке и слушаться его должна.
— Ну, давай тогда поженимся и всех делов.
— Как у тебя всё просто… А жить где будем? У Кощея во дворце?
— Почему бы и нет?
— А детишек, — она покраснела, — тоже у Кощея воспитывать будем?
Вот почему женщины не могут без заморочек? Обязательно какие-то проблемы придумывают… Ничего мы конечно, в этот раз не решили, но хоть и не поругались уже хорошо.
Когда мы сидели в знакомой мне горенке и неспешно уминали большую ватрушку, честно разрезанную пополам, я обратил внимание на необычное оживление под окнами.
— Да это дружок твой, Никита, новую забаву придумал, — отмахнулась Варя. — Как-то по-басурмански называется… забыла. Здоровые мужики с клюками в руках по льду чурку березовую гоняют.
— Хоккей, что ли?
— Во-во, именно это слово, прости меня господи. Весь город ходуном ходит, куда не выйдешь — одни только и разговоры об ентой забаве.
— Да? Весь город, говоришь? Варюш я на секундочку выйду, поговорить надо кое с кем.
Вот тут я тоже немного пояснить должен, уж пардон. Те из вас, которые читали мои ранние отчеты, конечно в курсе нашей булавочной связи, а вот те, кому только сейчас повезло приобщиться к моим хроникам, коротко расскажу. У каждого из сотрудников Канцелярии торчит в воротнике по специальной булавке — говорушка по-нашему. Тут всё просто: берется зелье колдовское и капается им на обычную булавку. Можно вызвать для разговора любого у кого такая же есть, а можно и конференц-связь устроить между несколькими собеседниками. Голос слышится прямо в голове и никто подслушать не может пусть вы хоть среди толпы стоите. А то, что вы среди толпы сам с собой разговариваете… Ну, может, сумасшедший, кому какое дело? Расстояние приличное. Хотя я вам уже рассказывал о наших расстояниях. От Лысой горы до Лукошкино без проблем добивает, а вот до Урала, например, уже нет.
Вот и сейчас, выйдя за дверь, я дважды сжал головку булавки пальцами и тихо сказал:
— Аристофан.
Никаких, гудков в голове, конечно, не было, как и голоса оператора, зато возник голос моего беса:
— Это… босс?
— Аристофан, собирайся и дуй сюда в Лукошкино. Как на Колокольную площадь прибудешь — свяжись со мной, понял?
— Без базара, босс. Пацанов взять?
— Пока не надо. Если что — потом высвистаешь.
Вернувшись в горницу, я с сожалением развел руками:
— Дела, Варюш, надо идти. Гони свою Пелагею от моего Михалыча, да будем собираться.
— Что, вот прямо сейчас-сейчас? И минуточки еще не побудешь?
— Минуточку — побуду, — засмеялся я.
— А что стоишь тогда? Давай, целуй! Вот же настырный Федька ты у меня… м-м-м…
Через полчасика мы с дедом с сожалением покинули терем и дед, напяливая посильнее шапку на голову, проворчал:
— Ну что енто у тебя, Федька, вечно спешка в самый неподходящий момент? Я только Пелагеюшку свою ка-а-ак разверну, да ка-а-ак…
— Не надо подробностей! — перебил я. Мне только баек про утехи этих престарелых любовничков и не хватало. — Дело, деда, превыше всего! Сейчас расскажу, только Аристофана дождемся.
— Тут я, босс, в натуре, — произнес невзрачный низенький мужичок, подбредая по сугробам к нам.
Бесы, они тоже личину менять могут. Да и вообще — многое, что могут.
— Ага, отлично. Слушайте. Тут участковый Лукошкино подсадил на спортивную игру — хоккей называется. Бегают по льду мужики с клюшками, ну это палки такие изогнутые и стараются маленький чурбачок в маленькие же ворота загнать. Короче, правила нам без надобности, а вот народ тут с азартом такое развлечение воспринял.
— Зима, скукотень, — кивнул Михалыч.
— Интересно, босс, — протянул Аристофан. — Золотишком попахивает.
— Вот именно. Откроем подпольную букмекерскую контору, будем ставки на игру собирать.
— Это… босс. Да там навару с того мало в натуре. Да еще и конкретно влететь можно — из своего кармана платить придётся.
— И от кого я это слышу? — укоризненно покачал я головой. — Учишь тебя, учишь… Вот ты, Аристофан сам прикинь. Есть в команде один-два сильных игрока, на которых вся команда и держится. А если этот игрок прямо перед самой игрой, когда ставки уже сделаны, возьмет да поскользнётся, да ногу вывихнет, а?
— Пролетят все в натуре, кто на команду бабло поставил… Реально, босс!
— Да тише ты, рогатый, — шикнул на него дед. — А можно и денежку команде сунуть, чтобы играли плохо.
— Или тупо припугнуть так, типа выиграешь — избу подпалю.
— Ну, вроде того, — согласился я. Пошёл творческий процесс. — Только так уж глобально не надо, Аристофан, слышишь? Участковый это затеял и если заметит махинации, то злой будет ужас как. Он потом на уши всех поставит, а оно нам надо?
— Не надо, босс, без базара. Нам бы только навариться и всё.
— Ну, вот и действуй. Бери ребят своих потолковее и вперёд.
— У меня — все пацаны толковые конкретно, — гордо выпятил грудь Аристофан.
Аристофан остался планы коварные разрабатывать, а мы с Михалычем домой отправились, а Машу с Олёной даже предупредить забыли. Да ничего, они тут не заскучают без нас.
