Киев
Мартовская непогода, шумевшая за окном, вывела главврача из задумчивости. Елена Евгеньевна, слушавшая вполуха доклад медсестры, обвела тяжелым взглядом притихшую утреннюю смену. Не заметив ничего крамольного на лицах персонала, она снова погрузилась в свои мысли.
Остро отточенный карандаш выводил в еженедельнике асимметричные причудливые лепестки неизвестных цветов. Со стороны могло показаться, что, рисуя фантастические цветы, она даже не услышала о смерти Кузиной. Не отрываясь от рисунка, Елена Евгеньевна побарабанила пальцами по столу, призывая к порядку.
О смерти пациентки она узнала среди ночи. Невзирая на позднее время, дежурная, как и положено в таких случаях, звонила ей сразу, не дожидаясь утра.
Ничего удивительного или необычного в смерти Кузиной не было. Смерть как смерть. Можно сказать, от старости. Как ни крути, без малого восемьдесят лет. Всем бы еще столько прожить.
И если бы не статья в газете, беспокоиться было бы не о чем. Всю стопку газет она забрала со стола дежурной и теперь они лежали в шкафу. Только толку с этого никакого. Газету читали все, а если кто и не читал, то все равно был в курсе. Выйдут из кабинета и начнут судачить.
Елена Евгеньевна еще раз внимательно посмотрела на собравшуюся смену. Как все не вовремя: и газета, и Кузина. Все одно к одному.
«Надо еще раз просмотреть историю болезни, — Елена Евгеньевна сделала пометку на полях, — и срочно внести поправки. Анализы можно оставить. Электрокардиограмму — заменить. С такой работой сердца Кузину хоть в космос отправляй, а она взяла и умерла. Запись кардиолога об ухудшении состояния пациентки — тоже не помешает».
— Елена Евгеньевна, тело опустим в подвал, пока Сергей Николаевич подготовит выписку. Палату обработаем.
— Лариса, этапы своей работы можете не озвучивать. Если вопросов нет, я больше никого не задерживаю.
Вопросов не было. Кабинет ожил. Первыми направились к выходу, как всегда, санитарки. Работы с утра полно. Это после обеда, когда наступит «тихий час», они сядут в столовой, чтобы обсудить все, что подлежит обсуждению. Сегодня будут говорить о Кузиной. А вечером, невзирая на строжайшие запреты главврача, выпьют за упокой души усопшей. Может, и правильно. Ведь, кроме них, ее и помянуть-то больше некому.
Толкаясь у двери, кабинет покинули присмиревшие медсестры с первого этажа. Смерть, хоть на каком этаже, веселья не добавляет.
Задержалась только Лариса. И теперь она стояла у двери, ожидая, когда Сергей Николаевич оторвется от газеты и пойдет на обход и она сможет получить лекарство для своих подопечных.
— Елена Евгеньевна, я зайду позже, — Лариса кивнула в сторону сидящего Крапивина.
— Хорошо. Я освобожусь и сама тебе позвоню.
Давать лекарство в присутствии Крапивина Елена Евгеньевна не стала. Никаких секретов от него давно не было, но без посторонних ей было все же спокойнее.
«Темпы такой работы надо срочно снижать, — Елена Евгеньевна сосредоточилась на цветах, — и на время отменить все назначения. Смерти идут чередой, как по графику. Придется как-то убедить Задонского. А если тот и слышать ничего не захочет? Какое ему дело до ее проблем? Ох, как не вовремя эта статья в газете. При случае надо поговорить о повышении зарплаты».
Еще одна галочка замерла на полях еженедельника. Конечно, на саму зарплату грех было жаловаться. Когда Антон предложил ей работу и озвучил оклад, ни в какое сравнение не шедший с ее нищенской пенсией, сумма Елене Евгеньевне тогда показалась заоблачной.
О риске она догадалась сразу. Никакой главврач, будь он хоть семи пядей во лбу, таких денег не стоил. Задонский платил исключительно за риск. И кому теперь жаловаться? Елена Евгеньевна на минуту прикинула в уме, сколько она заработала за это время денег Антону Игоревичу. Количество нулей было внушительным. А что стоит за этими деньгами…
Елена Евгеньевна зябко повела плечами и закрыла еженедельник с черно-белым букетом цветов.
Если бы проект «Решение внутренних проблем посредством искусства» немного доработать: внести яркие сочные краски плюс денежное вливание в раскрутку, то с Елены Евгеньевны Куриленко получился бы модный арт-терапевт, так же быстро, как она стала главврачом частного реабилитационного центра. А потом крутить рекламный ролик с интервью исцеленных, да по всем каналам, до зубного скрежета, — можно заработать немалые деньги. Только мысли главврача в это утро были далеки от любого искусства.
— Газету видела? — Сергей Николаевич подписал рецепт и внимательно посмотрел на Елену Евгеньевну.
— Газету? Что опять не так?
Удивление получилось слишком наигранным. Статью Елена успела прочитать.
— Все не так. И это, как ты говоришь, «не так» лезет наружу, — Крапивин дотянулся до стола и положил прочитанную во время пятиминутки газету. — Я только одного не пойму: ты действительно ничего не боишься?
— Что значит — не боюсь? А чего мне бояться? Документация в полном порядке. В отделении — порядок. Никто не жалуется. Чего, собственно, я должна бояться? Если ты имеешь в виду Кузину, то для начала посмотри на дату ее рождения. Эликсира молодости у нас нет, — Елена невольно процитировала удачное выражение Савицкой. — Продлить жизнь мы не можем.
Последняя фраза из уст главврача реабилитационного центра прозвучала цинично.
— Это точно. Об этом, кстати, и пишут в газете.
— Как состояние Дроздовской? — говорить о статье Елена Евгеньевна упорно не хотела.
Знал бы кто, как не вовремя эта статья! Газеты Людмила привезла вчера вечером и положила в холле на столе. И теперь неважно, сколько их взял персонал, главное — все уже в курсе.
Но здесь она сама виновата. Надо было сразу журналиста, будь он не ладен, вести к себе в кабинет, а не красоваться с ним в коридоре. Что говорить и как говорить, а главное — о чем молчать, она знала, как никто другой. И не появись тогда Людмила в центре, все так бы и было.
Людмилу Савицкую, жену владельца реабилитационного центра и работодателя, Елена Евгеньевна в глубине души презирала, считая безмозглой курицей, удачно заполучившей богатого мужа. Но только в душе. Для всех они были уж если не закадычные подруги, то приятельницы точно.
Изредка Елена жалела Савицкую. Скоро сороковник стукнет, а что та видела в своей золотой клетке? Ни детей, ни работы, ни увлечений, ни семьи. Семья, конечно, официально у Людмилы была, но без общих интересов и любви. Ну, какие общие интересы могут быть со стареющим Иваном? Уж она заметила бы. Разница в двадцать лет — не шутка. Любовника и того толком завести не смогла. Разве Антона Задонского можно назвать любовником? Нет. Одни цифры в голове. Да и разница в возрасте не в пользу Людмилы. Получалось, что, кроме денег, у Людмилы Савицкой ничего и не было. Жаль, что от количества денег, мерила ценностей и собственной значимости, не зависит чисто женское счастье.
Только не будь у Людмилы этого центра, Задонский нашел бы себе другую женщину, и неважно какую, тому главное не женщина, а центр. Истинную цель его отношений Куриленко знала, как никто другой. А Людмила? Не будь этого центра, в ее сторону он даже не посмотрел бы, как не смотрит в сторону персонала. А что такое персонал? Те же люди, только без денег.
Порой Савицкая ее раздражала своей неприспособленностью к жизни и слащавой правильностью. Только откуда взяться этой правильности? Одна видимость. Уж она-то в курсе всей ее «правильности». Разве это скроешь.
Елена Евгеньевна перевела взгляд с газеты, которую положил Крапивин, на свои руки. Мелкая бриллиантовая россыпь, окружавшая небольшой бриллиант, блеснула на свету. Удачно потраченные премиальные немного успокоили главврача.
— Как состояние Дроздовской? — напомнила свой вопрос Елена.
— Смотря что ты имеешь в виду? — Сергей Николаевич задумался. — Если не считать, что она постоянно видит смерть в коридоре, то нормально. Дроздовской нужна психиатрическая помощь. Или родственники этого не понимают? Сиганет у нас со второго этажа и попрощаться не успеем. — Сергей Николаевич суеверно постучал о край деревянного стола. — И что тогда? Я бы на твоем месте договорился о ее переводе в психбольницу.
— Сергей, ты не на моем месте, — быстро прервала подчиненного Елена Евгеньевна.
Умник сыскался. Дроздовская была ее личной головной болью. Как она дала себя уговорить невестке Дроздовской? Надо было сразу выпроводить ту из кабинета, но интеллигентная Юлиана Дроздовская не только рассказала все ужасы проживания с полоумной свекровью, но и, смущаясь содеянного, протянула увесистый конверт. Оплата значительно превышала цену прейскуранта. Пришлось согласиться. Теперь нечего сетовать. Осталось ждать два месяца и молиться, чтобы Дроздовская, не дай бог, не сиганула с балкона.
— Елена Евгеньевна, я, хотя и не на твоем месте, — Сергей Николаевич вернул словесный пас обратно, — но поостерегся бы. Я говорю не о Дроздовской. Хотя балконную дверь надо в ее палате наглухо закрыть. Нечего ей сидеть на балконе. Пусть лучше на улице гуляет.
— Вот и займись Дроздовской. А вообще, Сергей, знаешь чего тебе не хватает?
Елена Евгеньевна легкой походкой подошла к сидящему Сергею Николаевичу настолько близко, что он уловил терпкий запах ее духов. Рука, опущенная на его плечо, плавно переместилась на спину, ближе к лопаткам. От этого внезапного прикосновения у Крапивина даже дух перехватило. И он только вопросительно кивнул, мол, чего же все-таки не хватает?
— Отдыха. Замотался ты здесь один за всех. Бери отпуск на неделю. Съезди к сыну, внука повидай. В конце концов, съезди на дачу, сходи на рыбалку. Просто — отдохни.
Будь ее воля — она бы весь персонал отправила бы в отпуск. Ведь статью будут обсуждать, и найдутся умники: начнут перебирать, считать, сколько умерло стариков в центре. Ни к чему такие разговоры. Как же не вовремя и статья, и смерть Кузиной. Даже Сергей, которого, кроме бутылки, особо ничего не волнует, и тот туда же. «Все у нас не так». А деньги, спрашивается, на выпивку за что получаешь?
— Елена, за отпуск, конечно, спасибо. А как с ночными дежурствами? Кто в отделении останется?
— Не волнуйся. Неделю продержимся. Договорюсь с районным терапевтом. Подежурит. Справимся.
Елена снова, блеснув бриллиантовой россыпью кольца, доверительно похлопала его по плечу. Сергею Николаевичу даже неудобно стало за разговор. Далась ему эта статья. Пусть пишут что хотят. У каждого свой хлеб. О своем хлебе он старался не думать.
— И вот еще… — замялся Крапивин, — Вероника Ивановна из восьмой палаты в последнее время стала какая-то вялая. — Сергей Николаевич многозначительно посмотрел на Елену. — Ты же мне обещала отменить лечение.
— Уже отменила.
— Но ведь Вероника Ивановна говорила, что Лариса утром ей снова приносила капли.
— Послушай, Сергей, в таком приличном возрасте, как у твоей Вероники Ивановны, померещится и не то. Может, кто-то из медсестер валерьянку приносил. Так что теперь?
Во двор, нарушая привычную тишину, а заодно и разговор, заехали машины. Елена Евгеньевна убрала руку с плеча Крапивина и направилась к окну.
За машинами автоматически закрывались ворота. Задонский приехал не один. В спутнице Антона Игоревича Елена без труда узнала нотариуса и с облегчением вздохнула. Задонский приехал к Веронике Ивановне. Выходит, созрела бабушка для душевного разговора. В такие приезды Задонский обычно долго в центре не задерживался. Забежит еще к Людмиле на полчаса и сразу уедет.
— Давай, Сергей, иди работай. И об отпуске подумай.
Сергей Николаевич, сожалея, что разговор так внезапно прервался, а главное — прервалась видимость близости с Еленой, покинул кабинет. Его ждал обход немногочисленных пациентов.
Вот Вероника Ивановна стала хуже себя чувствовать. А ведь он просил Елену повременить с лечением. А за это время он обязательно что-то придумает. Правда, от отмены препарата сразу лучше не станет. Пока выведется полностью из организма — время должно пройти. А насчет утренних капель надо уточнить у Ларисы. Не могла же Елена его обмануть.
От этих невеселых мыслей Сергей Николаевич Крапивин захотел немедленно выпить. Он робко посмотрел по сторонам, словно кто-то мог прочитать его мысли и доложить Елене.
Чтобы не искушать судьбу, Крапивин направился в палату Старостиной. Он всегда начинал обход с ее палаты. Жалоб и сетований на жизнь у Агнессы Харитоновны никогда не было. Хорошее настроение, казалось, передавалось всем, кто хоть как-то соприкасался с ней. И окончит он утренний обход, как обычно, в палате Вероники Ивановны. Измерит давление, подержит ее сухонькую, жилистую руку в своих руках. И такое ощущение, что прикоснулась к нему рука покойной жены.
Почему именно так должна была бы выглядеть его Женька, доживи до такого почтенного возраста, он и сам не знал. Только каждый раз, подходя к восьмой палате, он вспоминал жену именно в тот момент, когда они пили дешевое вино на съемной квартире. Он должен был получить очередное звание и не получил. Женя смотрела на него сквозь бокал и утешала. Да бог с ним, с тем званием. А что обошли в очередной раз с повышением, так не страшно. И будут еще у них праздники, и все звезды на погонах у него впереди. Да что там звезды — вся жизнь впереди. Они были молоды и счастливы. Женьке удавалось хорошо жить, невзирая ни на что. Рядом с ней он тоже жил хорошо и счастливо. Жаль, что поздно узнал об этом.
После смерти Жени ни погоны, ни деньги, ни Киев, о котором они мечтали, стали ему не нужны.
Сергей Николаевич тихонько постучал в палату номер восемь и приоткрыл дверь. Без стука отставной полковник медицинской службы в женские палаты не входил. Вероника Ивановна улыбнулась, и ему показалось, что с небес улыбнулась его Женька.
Окончив обход, Крапивин допил припрятанный коньяк и вернулся к прерванной компьютерной игре.
Мартовская непогода опустилась на Киев, невзирая на то, что тротуары давно высохли, солнце пригревало и на газонах начала пробиваться еле заметная трава.
Иван Андреевич Савицкий в этот день проснулся непростительно поздно. Стрелка часов медленно приближалась к восьми. В последнее время он чувствовал себя неважно. Особенно плохо ему становилось под вечер. Это «плохо» трудно поддавалось описанию: сердце начинало бешено колотиться, а потом, устав от собственного ритма, замирало в груди. Голова превращалась в пустотелую глыбу. Но больше всего Ивана Андреевича пугали мысли, вернее, их полное отсутствие. Временами он слушал собеседника и ничего не понимал из сказанного, словно тот прилетел с другой планеты и тарабанил на своем инопланетном языке. К счастью, такое состояние длилось всего пару секунд. Эти секунды Иван Андреевич переживал как вечность. А еще память… Совсем никуда не годится.
Иван Андреевич сонно посмотрел на циферблат. Обычно он просыпался не позже шести, и все шло по графику: пробежка по аллее вдоль дома, до парка и обратно. Потом он долго плескался под горячим душем, блаженно подставляя тело под колючие тоненькие струйки, чтобы затем резко включить холодную обжигающую воду. После контрастного душа во всем теле ощущались легкость и бодрость. Чисто выбритый и слегка помолодевший, при полном параде он появлялся в столовой, когда Людмила разливала кофе по чашкам. Он с удовольствием брал чашку в руки и любовался женой.
Иван Андреевич сел на кровать, нащупал босой ногой тапки. Ощутив сухость во рту, допил вчерашний чай, стоявший на прикроватной тумбочке. В голове немного прояснилось. Ни о какой пробежке не было и речи. Иван Андреевич принял только теплый душ и появился на кухне, когда кофе уже остыл.
Перекинувшись с женой дежурными фразами, Иван Андреевич по многолетней привычке открыл «Вечерние новости». Газета была таким же атрибутом, как пробежка, утренний душ и разговор с женой ни о чем.
Правда, с годами «Вечерние новости» заметно сдали активные политические и социальные позиции, становясь похожими на обычное бульварное чтиво, с множеством пустой рекламы и светскими сплетнями. И брал газету в руки Иван Андреевич только потому, что ее каждое утро, до самой смерти, читал отец.
Родители работали стоматологами в Печерском районе и, возвращаясь с работы, забирали у знакомой киоскерши отложенную газету, чтобы утром, за завтраком, быть в курсе всего, чем живет город. Интересные места отец зачитывал вслух.
Звонок микроволновки отвлек его от воспоминаний. Овсяные хлопья, запаренные в молоке с медом, подоспели к завтраку.
Иван Андреевич бегло просмотрел первые страницы газеты, где обычно комментировались политические события, дальше на целый разворот освещалась жизнь сильных мира сего: кто, где и с кем. Чужая праздная жизнь его никогда не интересовала, и он автоматически пролистал пару страниц, остановившись на разделе «Экономика». Дальше шли прогнозы цен на свет, газ и тепло. Цены безбожно росли с каждым днем, независимо от газеты.
— Посмотри предпоследнюю страницу. Там интересная статья.
Людмила поставила на стол мисочку с овсяной кашей и постучала длинным, ярким ногтем по газете.
Иван Андреевич начал листать газету, не представляя, какая информация могла заинтересовать Людмилу. Прессу, насколько он помнил, жена не читала.
Видя недоумение мужа, Людмила быстро открыла нужную страницу, на которой красовалось ее черно-белое фото.
Надо отдать должное, Людмила была из той редкой породы женщин, которым с годами удается хорошеть. Открытое лицо, копна волос небрежно подобрана и, кажется, вот-вот рассыплется по плечам, чувственные губы. Эта красавица была его женой и его мужской гордостью. Появись портрет в газете раньше, Иван Андреевич непременно вырезал бы его на память вместе со статьей.
Пробежав первые строки, он утратил всякий интерес, вспомнив причину появления этой статьи.
Со старым знакомым, главным редактором «Вечерних новостей», Савицкий встретился случайно на открытии очередного спа-салона, который Караваев, давний приятель, подарил своей дочери. Он уже собирался, не привлекая внимания, покинуть мероприятие, когда появился Валера Сомов. Слово за слово, перешли на любимую тему редактора — рекламу.
— Да, надоела вся эта реклама, — отмахивался Иван Андреевич от собеседника. — Твоя реклама, согласись, уже меньше влияет на потребителя. Напористость раздражает. Скоро будем говорить об информационном терроре, — рассмеялся Иван Андреевич, похлопав на прощание Сомова по плечу.
— Это все от того, что вы, потребители, стараетесь в рекламе увидеть подвох, даже там, где его и в помине нет. Вот ты, к примеру, дай рекламу своего медицинского центра в метро, в такси, пусти по городу промоутеров и знаешь, что ты получишь? Правильно — фигу, — сделал заключение Сомов. — Думаешь, спасибо скажут, что ты свои деньги вложил в такое дело? Никогда! Скажут, что на чужом горе сколачиваешь состояние. Вот так-то!
Спорить, а тем более что-то доказывать подвыпившему Сомову Иван Андреевич не стал.
— Но! Ничто не стоит на месте и реклама тоже! — приняв молчание Савицкого за готовность слушать собеседника дальше, Сомов продолжил излагать свой профессиональный подход к рекламе. — Есть вариант рекламы более приятный, действующий исподволь, не агрессивно, как ты говоришь. Это — скрытая реклама! И не давит на обывателя, и результат действенный.
Сомов направился в очередной раз к фуршетному столу, подталкивая Ивана. Савицкий и сам не рад был, что спровоцировал Сомова.
— Слушай, так ты мне все свои коммерческие секреты расскажешь.
— Брось. Сомов секреты не открывает. Скрытую рекламу придумали америкосы. Мы тоже используем. Не так рьяно, скажем, как они, но тоже результативно. Вот, например, — Сомов на минуту задумался, подыскивая пример. — Приезжает в твой центр журналист или, скажем, журналистка и пишет статью о жизни медицинского центра и всякое там «бла-бла». Реклама прямо в лоб. Коммерческий заказ. А если написать о каком-то известном человеке, который достиг чего-то социально значимого в жизни, вносил посильную лепту в развитие… да неважно чего. А потом приключилось несчастье. Скажем, травма. И вот, он столько маялся, пока случайно, или не случайно, узнал о центре, который творит чудеса.
— То есть это уже не реклама? — засмеялся Савицкий.
— Реклама, но с одним «но». Это не рекламная наигранность, а слова реального, известного человека, прошедшего через страдания. Понимаешь, это — другое. Принципиально другой продукт. Психология рекламы!
Да уж, психология! Куда нынче без нее. Это Савицкий и сам знал. Самое простое — большие тележки в супермаркете, рассчитанные на то, что человек, по сути своей, не терпит пустого пространства и спешит его заполнить. Так корзину и наполняют незапланированные покупки. А чего стоит обойти в магазине стенды с яркими упаковками. Товар, выставленный прямо на дороге, покупается импульсивно. А о том, что самые ходовые товары часто находятся в самом конце торгового зала, и говорить не приходится. Пока доберется покупатель до хлеба и сыра — столько всего увидит и купит! И товары для детей лежат очень низко — тоже неспроста. Вот и приходится родителям покупать очередной «Киндер», чтобы избежать детской истерики. О женщинах и говорить нечего. Сколько раз замечал за Людмилой: стоило той посмотреть на себя в большое, скорее всего, искривленное в нужном месте зеркало, как одежда, даже на ее безупречной фигуре, сидела мешковато. Приходилось покупать очередную вещь. Хорошо, он мог оплатить жене приглянувшуюся ерунду. Вот вам и вся психология!
Но тем не менее Савицкому пришлось выслушать целую лекцию о скрытой рекламе, которая проникла даже в женские романы. Правда, сам Иван Андреевич названных романов не читал и даже не подозревал о таких писательницах, как Донцова и Куликова.
Вот тогда Сомов и предложил оттиснуть в «Вечерних новостях», при случае, конечно, статью со скрытой рекламой реабилитационного центра. Договорились, что как только, так сразу.
Иван Андреевич в рекламе центра не нуждался и в обещания на пьяную голову не верил, и о Сомове забыл сразу, как только покинул вечеринку.
И вот надо же, статья появилась в газете. Скрыть рекламу, как обещал Сомов, по мнению Ивана Андреевича, журналисту Владу Волкову не удалось.
Вступительная часть писалась шаблонно, спустя рукава, и статья грозила быть неинтересной. Все сводилось к тому, что частный медицинский центр, которых не так много на Украине, помимо платных реабилитационных услуг совместно с фондом «Рука помощи» занимается благотворительностью, оказывает помощь одиноким престарелым людям. Дальше красочно повествовалось об условиях их проживания в центре, досуге и оздоровительных процедурах. И ни слова о самой реабилитации, врачах, программах, результатах восстановления пациентов. Словно ничего этого в центре и в помине не было. «И фотография Людмилы совсем не к месту, — отметил про себя Иван Андреевич. — Вот вам и «скрытая реклама». Не статья, а прейскурант».
И если бы журналист не перешел к интервью, вряд ли кто дочитал бы статью до конца.
— По какому принципу вы отбираете на оздоровление людей, которые сами не могут оплатить услуги? — задал вопрос Волков.
— Непосредственно центр этими вопросами не занимается. Мы только оказываем услуги, которые частично нам оплачивает благотворительный фонд «Рука помощи».
— Выходит, как в лотерейном билете — кому повезет.
Людмила не нашлась, как остроумно ответить журналисту, и ответ повис в воздухе.
— Как я успел заметить, на оздоровление к вам поступают далеко не молодые люди, что вы делаете в случае их смерти?
— К сожалению, любой человек смертен, и наши пациенты не исключение. Мы обеспечиваем им оздоровление, но эликсира бессмертия у нас нет, поэтому…
Журналист профессионально направил разговор в другое русло и, подогревая интерес читателя, начал задавать неоднозначные вопросы. Но в отличие от журналиста Людмила не смогла так же блестяще ответить. Да что там Людмила, Иван Андреевич и сам бы на них не ответил. Действительно, как быть с теми, кто отходит в мир иной, находясь в центре? Кто и на какие средства организовывает их похороны? Кто занимается поиском родственников умерших? Что делать в случае отсутствия тех самых родственников? Кому тогда достается наследство одиноких людей?
Профессиональные вопросы журналиста и совершенно дилетантские ответы Людмилы. Иван Андреевич отложил газету в сторону.
— Людмила, как это понимать? — Савицкий строго посмотрел на жену. — О каких смертях идет речь?
— Что значит о каких? У нас умирают пациенты, — Людмила непонимающе посмотрела на мужа. — А что тебя не устраивает? По-моему, статья неплохая. Реклама нашему центру не помешает. Тебе не нравится, как я отвечала?
— Люда, речь не о тебе и не о рекламе. Елена мне ни разу не говорила, что кто-то в центре умер.
— А почему она тебе должна об этом говорить? — вопросом на вопрос ответила Людмила. — Умирают только пациенты со второго этажа. А за них отвечает Антон Задонский.
При упоминании о Задонском Людмила немного смутилась и, чтобы скрыть замешательство, начала ложкой помешивать овсянку.
— Люда, за свой центр я сам отвечаю, а не какой-то Задонский. Ладно, — Иван Андреевич сменил гнев на милость, — я сам разберусь, кто и за что отвечает. Только запомни раз и навсегда: никаких интервью без моего согласия. Почему интервью давала ты, а не Елена?
— Но это бесплатная реклама и…
На вопрос мужа Людмила не ответила. Журналист был молодой и веселый, и ему самому неохота было общаться с Еленой. А вот она ему понравилась сразу. И Влад Волков с удовольствием пил кофе в ее кабинете и после того, как выключил диктофон, наговорил ей столько комплиментов. Людмила улыбнулась своим воспоминаниям.
— Еще раз повторяю — никаких журналистов без моего согласия. Я доходчиво высказал свою просьбу?
Людмила кивнула головой. От обиды у нее слезы навернулись на глаза и, не удержавшись, потекли по щекам. Ивану Андреевичу подумалось, что из таких синих глаз должны обязательно течь такие же синие слезы. Говорить больше не хотелось. Женских слез Иван не выносил с молодости. И чтобы загладить перед женой вину, опять открыл газету, словно ничего и не случилось.
На последней странице, ради которой многие и покупали газету, красовалась очередная полуобнаженная дива, претендентка на титул «Мисс Столица». Ниже, под стройными ногами будущей победительницы, печатался незамысловатый кроссворд, подтверждающий наличие интеллекта у среднестатистического читателя. А еще ниже — следовал старый анекдот, родом из юности Савицкого.
Отложив газету, Иван Андреевич старческой походкой направился в кабинет и, найдя записную книжку, набрал номер главного редактора и тут же дал отбой. Что он скажет Сомову? Что статья журналиста не понравилась? Так опять же статья, если бы не касалась его центра, была очень даже интересная. Вопросы — актуальные, ответы на них — пустые. Скорее всего, это несоответствие и насторожило его. «Надо срочно поговорить с Антоном Задонским и пусть тот сам постарается ответить на все вопросы журналиста», — решил Иван Андреевич и пошел обратно на кухню.
Когда он зашел попрощаться, Людмила успела привести себя в порядок. Недавно заплаканные глаза были безмятежны, как озеро в тихую погоду.
В девять часов утра возле подъезда Ивана Андреевича ждала машина.
