«Интуиция» – это будущий спектакль по замечательной идее Константина Юрьевича Хабенского, моего друга, партнера и учителя, о людях, которые только что умерли, очнулись на том свете, и мы можем услышать их первые монологи: воспоминания, сожаления, переживания. Они еще не отпустили ту жизнь, из которой они выпорхнули, и думают, что бы они могли в ней исправить, хотя бы в этом последнем дне. От ситуаций сатирических до трагических. В этой книге представлены четыре истории, ну а совсем скоро их будет двенадцать, и мы с вами будем выбирать ту историю, герою которой мы сочувствуем более всего.

…Вот что я ей тогда не позвонил?.. Ведь и телефон был. Представляешь, помнил его наизусть лет сорок, получается. Ничего не мог запомнить, а его не мог забыть. 36-55-14. У них еще тогда по шесть цифр было. Жизнь кажется длинной, а потом вот – р-р-р-раз – и сидишь тут, с собакой разговариваешь. Я много раз хотел набрать. А что скажу? Привет, ты как? Я нормально, женат, двое детей, девочки, внук даже есть. Кого люблю? Девочек? Конечно! Жену? Ну… она мама хорошая…

А она вдруг скажет: «А у меня все плохо, жизнь не сложилась, жаль, ты тогда не позвонил. Я так ждала».

Я и тогда-то испугался ответственность взять. У нее ребенок от кого-то, я нищий. Ну куда мне все это. Но телефон-то помню.

А уж если ей сейчас плохо, то начал бы себя корить, что во всем виноват, еще полез бы спасать. Точно бы полез. Знаешь, иногда лучше про чужие беды не знать. Просто если знаешь, то не помогать как-то неприлично. А если не знаешь, то какие вопросы.

Надо было позвонить. Хотя бы раз голос услышать. Пусть лет через двадцать, еще бы узнал. Сейчас, наверное, уже нет. Да она, может быть, умерла. Ты, может, ее видела. Может, сидела вот так, тебе про меня рассказывала, говорила: «Встретишь Колю Кирпичникова, откуси ему…» Нда-а, если она раньше меня на ваши суды попала и все обо мне поведала, рассчитывать особо не на что. Хотя… если так взять. Плохого я ничего не сделал. Разве что надежду дал на какое-то время. Но ничего не обещал, просто исчез, перестал трубку брать. А зачем? Только мучить.

Мне кажется, я вот как тогда полюбил ее, так больше никого по-настоящему и не любил. По-настоящему – это только если взаимно. Иначе все не то. А она меня любила. Вот вы, собаки, нас любыми идиотами любите. И она меня так же.

Надо было набрать.

Я когда начальника местного тут встречу, обязательно скажу, что предупреждать надо о том, что кран выключать собрались. У меня реально минуты две-три было. Так сердце прихватило, что понял – не успеть мне до больницы. Думаю, надо жене позвонить, предупредить, что к ужину не приду. А в голове только ее цифры – 36-55-14. Забыл все остальные номера, а рядом только городской. Ну я и набрал. А там гудки странные. На ее голос похожие. Я бы, знаешь, просто прощения попросил. Здесь ее нет, у кого попросить?.. У тебя только если. А что ты понимаешь? Молчишь. Дышишь. Хотя чего тут понимать. Ладно, если ты ее после меня встретишь, передай, что я прощения просил. Пойду я. Поищу, где выход. Запомнила? 36-55-14. Коля Кирпичников. Ах да, зовут ее… Господи, как же ее зовут-то?! Тьфу, вот склероз. Нет, ну подожди. Я не мог забыть. Я когда умирал, помнил, а сейчас забыл? Так не бывает. Помню, мне имя не нравилось, я еще ее Соней называл. Да что же это такое?! Вот придурок. Уфф. Смешно, ей-богу. Я же дочку в ее честь назвал. Это я на нервной почве. Не каждый день умираешь. Галина она.

Галина. Телефон в Рязани. 36-55-14. Коля из Москвы. Запомнишь? Прощения просил. Ну и передай, что до сих пор люблю. Я не знаю, может, ей от этого легче станет. Хотя какая здесь уже разница, но все равно. Вот так – раз и узнать, что мудак один трусливый всю жизнь о тебе думал, помнил… любил. Был бы здесь автоответчик, я бы ей сообщение наговорил и всё.

Надо было набрать. Надо.

Ну и наркоз. Привидится же такое. А девочки предупреждали. Но это не зубы, по местной не сделаешь. Тоска, конечно, у меня в голове, раз такие галлюцинации. Так, минутку. Э-э-э-э… Нет. Нет! Нет, нет, нет, нет!!!

Я что, сдохла, что ли?! То есть я натурально сдохла на операции?! В 28 лет?! Мне врач сказал – один случай на миллион! Я что, одна на миллион?! Наконец! Одна на миллион. Любая баба мечтает такое услышать. А сдохла-то я из-за этого козла! Точно! Я же конченая дура, я идиотка, в 28 лет умереть из-за мудака. Надо мной же все телки ржать будут, это же не похороны будут, а «Комеди клаб»! А от чего Светка умерла? Рак? Ага! От глупости. Нет, я Макса здесь дождусь и лично ему глаза выцарапаю. Скотина. Как вспомню этот его взгляд снисходительный. Мол, ну да, Рябинкина, не дал тебе Бог. Ему, можно подумать, дал особо, я же молчала, а он, сука… не молчал.

И я ведь читала, что это все из детства, что у него там в детстве что-то криво пошло – то ли не кормили его нормально, то ли увидел кого-то голую, ну, в общем, я не виновата. Но мне же больше всех надо! И за свои деньги! Кредит взяла! Господи, я же у тебя такая одна, да? Ну скажи мне: «Света Рябинкина, ты у меня такая одна. Такая идиотка». Это же история для кино. Ради мужика решить сделать себе сиськи нормальные, взять кредит и умереть на операции. И кстати, вот да! Нормальные сиськи. Девки, не ведитесь на эту хрень. Любые сиськи – нормальные! То, что этому недокормышу дойки нужны были, – это вообще-то его проблема. Я же не просила его член увеличить, а не помешало бы! Нет, говорила, что все хорошо!

А он, сука, как на пляж приходил, так на каждую корову глаза сворачивал. А мне что делать?! Доска, два соска. Хотя соски красивые. У этих, с большими сиськами, не соски, а размазня, а у меня – как вишни. Интересно, соски-то остались? Кстати… А ведь правда интересно, успел врач импланты-то вставить? Хоть бы успел. Тогда на похоронах красоткой буду. Э-э-эх, догадался бы кто меня без белья хоронить или расстегнуть блузку. Сиськи-то стоять будут. Имплантам – им все равно, живая или мертвая. Фоточки красивые будут. Макс любил большие сиськи… Я ему сюрприз готовила. Представляю его лицо на похоронах, если он мои новые сиськи увидит. Мне кажется, его на всю жизнь колбаснет.

Это все, конечно, если врач честный. Может же импланты и вынуть. Скажет, что умерла до того, как вставили. Хотя они мои. Я 300 000 заплатила? Заплатила. Не имеет он права их себе оставлять. Но сегодня никому верить нельзя. Неужели кинет меня? Не должен. Мне его так рекомендовали. Хороший врач, говорят. Что я у него на столе умерла, о нем как враче, конечно, не очень говорит, но, может, хотя бы человек честный. Должен же понимать, что похороны – это самая крутая тусовка в моей жизни. Все придут. Однокурсники, одноклассники, родственники, дядя Коля, папин брат двоюродный, который лет с 13 меня трахнуть пытался, бывший мой… О, его же бывшая припрется! Точно! Вот она точно от зависти сдохнет! Прямо на кладбище! Тоже, кстати, доска. Вот Макс невезучий, вечно в селедок каких-то влюблялся. И тут я – молодая, красивая и с новыми сиськами. Жизнь-то удалась. Не зря все-таки к хирургу пошла, на хрен меня девочки отговаривали. Интересно, а в чем меня хоронить-то будут? Лучше бы, конечно, в том платье голубом. Только вот где оно?.. Ой, я же его из химчистки не забрала! Вот дура! Оно теперь там и останется! Обидно как, надо было забрать еще вчера, тогда бы точно в нем похоронили, ну не идиоты же все! Хотя маме не до того будет, а Макс вообще не видел разницы, в чем я хожу. Кроме Карины, никто об этом не подумает. Ну вот как так. Завещание надо было написать. А ведь шутили с Каришей, музыку еще подбирали нам на похороны. Жаль, я ей тогда про платье не сказала. Она бы запомнила. Дура! Один раз умираю, и так все провалить.

Ну надо же. И здесь собаки. Ты туда или обратно? В смысле, может, тебя назад собакой отправят? Я бы не против. Честно говоря, если по образу и подобию, то как-то не очень получилось. Я, знаешь вот, инженер и могу сказать: конструкция очень хреновая. Ломается чуть что, запчастей не найти, а главное – ну никакой предсказуемости. Мне приятель со скорой рассказывал: привозят к нему за день двоих. Один с пятого этажа упал, представляешь, придурок. Решил посмотреть, нет ли очереди за пивом, ну вот и посмотрел. А второй лампочку на кухне решил поменять, стул на стол поставил, рухнул. Так у того, что с пятого этажа рухнул, сломана лодыжка, а у второго – шея. Парализован на всю жизнь. Ну какое тут подобие?! А собак я не люблю. Нет, конечно, вы добрые, но уж очень мне жизнь поломали твои братья. Помню, жена рожает, я в роддом лечу и собаку сбиваю… Ну торопился я, а жена просила при родах поприсутствовать. Не знаю, зачем ей это сдалось. Чего там смотреть.

Но попросила. А я собаку сбил. Шавку какую-то, сама под колеса прыгнула, бездомная. Визг еще такой… Знаешь, я до сих пор помню этот визг. Ребенок не так кричит, когда из… ну, короче, когда рождается. Я, правда, вживую не слышал. Но по телику часто показывают. Интересно, когда в кино, ну, роды показывают, там же дубли, я слышал. Вот как там с этим решают? Не говорят же «все по местам, ребенка давайте назад, дубль такой-то, тужимся…» Значит, могут всё с первого дубля… А чего тогда выпендриваются? У меня приятель без работы остался. Пошел в кино хрень какую-то таскать, говорит, один раз, как сигарету прикуривают, целый день снимали. А он только курить бросил, прикинь. Только бросил – и такое тебе, а ведь в курении главное – радость прикурить. Тебе не понять. Ну не знаю, как для тебя косточку первый раз после голодухи лизнуть. Хотя нет, прикурить круче. Так вот, Андрюха через шесть часов не сдержался да как начал орать: «Вы тут что, все охренели совсем, в стране жрать нечего, а вы снять не можете за пять минут, как человек прикуривает! У вас артист вообще курил хоть когда-нибудь? Он же не в рот берет, что у него лицо такое сложное?! Дайте покажу!» И показал. Его с работы и выгнали. Правда, и актера поменяли. Не понимаешь… Так вот, я шавку эту сбил, ну, машину тормознул, вышел, она лежит, скулит, ноги не шевелятся… Еще бы, такой удар был. Что мне было делать? Жена в роддоме, а эта тут помирает. Я ее на травку положил, сел за руль. И не могу ее бросить. Ну как бросишь? Решил: сам кончу, чтоб не мучилась. В детстве у бабки каждое лето щенков с котятами топили – и ничего. Бабка за это картошку жарила. Не утопишь – не пожрешь. Думал, легко задушу. А она, сука, прямо в глаза смотрит и скулит. Больно, наверное. Мне уже из роддома звонят, ну что мне делать? Я глаза закрыл, начал душить, а она обоссалась. Люди тоже так, говорят, если вешаются. Ну, кароч, не смог я. Звоню в роддом, спрашиваю, а можно я собаку сбитую привезу? Меня, понятно, обматерили. Говорят, у нас роддом, а не ветеринарная клиника. А то я не знаю. У нас люди странные. Иногда лежит человек на улице, помирает, никто не поможет, а иногда мужа, алкоголика, скотину, баба всю жизнь тянет. Не поймешь нас. Так и тут – ну вот что мне делать? Убить не смог, бросить тоже, в роддом не взяли, поехал в ветеринарную. Приехали, врач спросил: «Ваша собака?» Я говорю: «Нет, бездомная, просто подобрал». Он и ушел. Я, если честно, даже не понял, думал, ну еще пять минут подожду и поеду. И сижу. А должен в другом коридоре сидеть. Жене попросил передать всё как есть, мол, рожайте без меня, я собаку спасаю. Ничего не ответили. Да я ее понимаю, надо было нормально машину водить. Я, конечно, выпил, что уж там, на радостях, ну немного так. Ну как – немного. Ну выпил. До роддома два километра, думал, доеду. Доехал, ага. Я врачу стучу, говорю, мне ехать надо, что там? Можно я, дескать, поеду, а он говорит – нет, тело забрать надо. Он ее просто усыпил. Даже спасать не стал. Удивился только: «Сказали же, что не ваша собака, я и понял, что никто ее выхаживать не будет». Ну кто же знал-то?! Конечно, я бы ее выходил! Что же сразу усыплять-то?! А он такой: «Ну, минимальный вред». Я даже запомнил. Минимальный вред. Я его хотел было об стену головой, чтобы тоже минимальный вред. Сдержался. Вышел, лечу в роддом, жена звонит, говорит: «Ну что, мудило. Ни при родах не был, ни при зачатии». Я так обалдел, что в столб и въехал, лежу, ногами пошевелить не могу. Думаю, эх, того бы доктора с минимальным вредом сейчас. А рядом люди идут, мимо все. Один, правда, стал помогать, но машина загорелась, он убежал. Я его понимаю – чего рисковать, я бы тоже побежал. Я так один раз убежал, тоже в деревне: вижу, рыбак под лед провалился, кричать начал, я побежал, в другую сторону. Ну, там полынья, оба бы потонули. Хотя хрен знает, рыбак все равно приезжий, не из наших. Пусть его свои спасают. И вот, знаешь, я как подумал, что сгорю живьем, и не в танке героем, а в жигулях мудаком, так и умер. Повезло. Пощадили меня. Живьем гореть очень больно.

Интересно, она от обиды или правда не мой ребенок. Как бы узнать? Я не то чтобы зло на нее держу, нет… Но мне спокойнее будет. Может, они мне там соврут, я только рад буду. Ну чего ты так смотришь?.. У меня колбасы нет. Хорошие у тебя глаза, добрые, как будто все понимаешь. Жалко, конечно, что ту псину просто усыпили. Хотя, может, и к лучшему.

Ох ты ж… сюда целым прибыл. А там, наверное, не очень я целый.

Эх, Рыбкин. Кретин ты, конечно.

Нет, я не жалею, я даже не задумался. Как увидел глаза этого Рыбкина, так… Он пацан совсем еще. Неуклюжий, бестолковый, правда, честный. Была у нас заварушка, он сам огреб, но никого не сдал. А вот руки из жопы, ничего в них удержать не может. Он еще такой, знаешь, весь в веснушках, мать говорит, это в деда. К нам мать приезжала, она как чувствовала, говорит: «Сергей Иванович, я вам Кирюшу как отцу доверяю, он у меня один. Была у него сестра, да…» И заплакала. А я уж спрашивать не стал. Чего сердце бередить, у самого двое девчонок. Я, когда они палец режут, с ума схожу, а тут… Хорошая мамка у Рыбкина. Заботливая, но в меру. Не сидит на нем, как курица на яйце, хотя на Рыбкине надо бы. Я вообще не знаю, как он жить собрался. Мать вот беречь его просит, может, думает, он в старости заботиться о ней будет. Рыбкин будет, это точно! Только я бы многое отдал, чтобы в старости к нему в руки не попасть. Старость сразу закончится.

Знаешь, есть такие люди – добрые, хорошие, но такие непутевые, что одно зло от них. Ну хорошо, не зло, зло это намеренно, просто один вред. Вроде бы помочь всем хотел, а все испортил. И непонятно, прощать таким или как. Ведь если с добрым сердцем, то, наверное, прощать нужно. Я не знаю. Рыбкин, кстати, если каким-то чудом армию пройдет, должен о моих дочках хотя бы как-то позаботиться. Они всем отделением должны, конечно, но Рыбкин больше всех. А от его заботы, боюсь, одной беды жди. Надеюсь, Маринка быстро снова замуж выйдет. Баба видная, еще и с работой. Потом, меня, наверное, как-то наградят, хотя от их наград толку никакого, посмертно особенно. У вас тут мои награды зачтутся? Не в курсе? Вот и я о том. У вас тут свои награды, я думаю. А эти лучше бы квартиру дали. А то живем в двушке маленькой вчетвером. Точнее, жили… Нет, все равно лучше, чем в общаге. Если по-честному, то в армии сейчас всё как надо. Я еще помню, как в двухтысячные было. Нищета… А сколько людей по глупости положили! Скажешь, я тоже по глупости? Может, и так. Но уж точно не от безденежья или предательства какого. Просто таких, как Рыбкин, нельзя в армию брать. Опасно для всей страны. Он и не хотел. Говорит, возьмите санитаром.

А куда его, лба здоровенного, в санитары?! Руки – как ласты. Вот он, дурень, гранату в ластах и не удержал. И что мне было делать?! Стоят двенадцать оболтусов и Рыба над гранатой. Глаза стеклянные. Ну как можно было ее выронить?! Я войну прошел, выжил, а тут… Мне, чтобы прыгнуть, Рыбкина аж оттолкнуть пришлось. А когда падал, время остановилось. Но жизнь не пролетела. Вспомнил Серегу почему-то. Тезка мой. У нас его Засранец Фартовый в роте прозвали. Они на машине ехали, а он фасоли наелся, попросил тормознуть, выбежал в лес, вернулся – машина в клочья… Он чуть с ума не сошел. Всех своих пацанов потерять… А потом за неделю до дембеля в засаду попал, два часа отстреливался, патроны кончились, он себя подорвал. Так вот, я на гранате лежу, вспомнил Серегу, думаю, жди, братан, еще одного Серегу Фартового… А маму Рыбкина я не обманул, слово сдержал. Знаешь, о чем только жалею? С женой не помирился. Разосрались в хлам. Из-за ерунды. Спали на разных концах кровати. Утром торопился, не помирился, не поцеловал. Она меня с войны ждала, а я… Она же теперь тоже жалеет. Еще как. Надо было помириться утром. Надо.

Ладно, куда тут самоубийцам?