Витя с трудом поднялся с кровати. Голова привычно кружилась, хотелось лежать без движения, но он собрался с силами. Похороны его давнего студенческого друга проходили на каком-то заштатном кладбище. Вроде бы перед смертью все равны, но географию и деньги не обманешь. Поэтому к малообеспеченным гражданам, неудобно размещающимся на вечный покой, приходит до неприличия мало людей как на сами похороны, так и потом на годовщины.

Так вот, Витиного друга юности Борю хоронили именно неудобно. Если не на машине, то на метро – час и потом еще маршрутка минут со рок.

Маршрутка, идущая на кладбище. В них почему-то практически никто не разговаривает громко по телефону. Да и водители почему-то вежливее, чем в обычных. Хотя, может, нам так кажется.

Витин водитель буркнул: «Кто же сюда ездить-то будет…»

На улице было уже морозно и пока бесснежно. Витя даже как-то вдруг стал поживее себя чувствовать. Он в последнее время редко выходил надолго, а тут такая прогулка. Гостей пришло немного, хотя Боре было-то всего сорок девять. Обычно в таком возрасте если отчаливаешь, живы многие, поэтому похороны многолюдны. Но не в этот раз. Холодно, далеко, бедно.

Витя поймал себя на мысли, что хочет проснуться; он не мог поверить, что Боря умер. Вспомнил последний разговор с другом. Прошло всего четыре дня, а ему казалось – вообще пара часов. Последний раз они встретились в хосписе. Болтали.

– Ну как ты? А кстати, ты почему уже здесь? Я так понимаю, можно было бы дома пока…

– Можно, но я тут договорился, приняли пораньше. Подготовлюсь, так сказать, прочувствую атмосферу, мне так лучше, если честно.

– Своих не хочешь мучить, да?..

– Да. Они как посмотрят, так мне… Я тут, знаешь, стал мастером успокоения близких и друзей уходящих. Иногда мне кажется, это у них рак, а не у меня. Надеюсь, тебя успокаивать не надо, ты всегда был непробиваемый.

– Я и не собирался тут страдать и тебе сочувствовать, особенно когда медсестру увидел.

– Ты еще мой обед не видел! Честно скажу, я не помню, когда настолько размеренно жил последний раз: сплю по часам, ем тоже по часам.

– Может, поменяемся местами?

– Ой не-е-е, меня твоя Маринка в гроб за три дня вгонит, а тут мне врачи целых два месяца дали.

– Всего два…

– Ну да. Не разбежишься. Но у меня план по сериалам есть, которые я так и не посмотрел, литературу тоже хочу подтянуть, а то мало ли, на том свете библиотека, как в отеле…

– С авторами зато лично пообщаешься, это интереснее.

Мужчины засмеялись.

– Да мне организационно надо много что закрыть, если серьезно. Сдаю жизненный, так сказать, отчет. Вдруг выяснилось, что земля на даче оформлена криво, с акционерами кое-какие неясности есть, плюс у Сереги вопрос с поступлением. Короче, у меня тут расписано все по минутам до самого конца, хотя могу, конечно, умереть раньше срока. На том свете скажут «недоношенный». Ну, надеюсь, выходят уж как-нибудь.

– Это смешно, это я запишу. Может, тебе помочь чем? Ты говори!

– Нет, вот это смешно, а не то что мертвец недоношенный. Поможет он. Ты мне, конечно, как брат, но мы оба знаем, что если ты начнешь моими делами заниматься, то я и без земли останусь, и без бизнеса. Просто в гости заходи. Хотя нет, будет минутка, этой сволочи Ширину дай в табло, только не убей.

– Это запросто. Он и правда скот редкий, у самого руки чешутся. Убил бы. Но поберегу твое тамошнее спокойствие.

– Мое?

– Ну представь: я Ширина убью, и вы там сразу с ним увидитесь. То есть мы с тобой – хрен знает когда, а ты с ним – сразу. И мне обидно, и тебе неприятно.

– Лейкин, ты не ссы, я тебя сразу там увижу. Умру, зачекинюсь, как молодежь говорит, и сразу ты следом за мной.

– Почему? Думаешь, я тоже…

– Нет, конечно, я уверен, ты еще сто лет проживешь. Но пойми, там так все устроено, что время течет по-другому. Здесь года – там секунды, как в космосе. Сколько бы ты ни прожил, я тебя сразу увижу, даже соскучиться не успею. И меня там, ну, к примеру, баба Тома тоже не ждала все эти годы. По ее времени я почти сразу за ней приду.

– Ни хрена себе… Это кто тебе сказал? Или прочел где?

– Прочел в книжке одной. Как ты понимаешь, я тут в этой теме поднатаскался.

– Ну очень даже может быть… Подожди, тогда следующий вопрос: а как же ты меня узнаешь, я же старый буду?

– Лейкин, там не идиоты сидят, я тебя увижу таким, каким видел в последний раз. Это тоже такой фокус. Не понял, как устроено, но толково. Вот, допустим, бабу Тому я увижу там старой, а она меня – таким, каким я был десять лет назад, когда она умерла. А ее мама бабу Тому увидит девушкой молодой. Так что ты хоть пол поменяй, прибудешь ко мне мужиком, да еще относительно молодым. Бороду только сбрей.

– Бороду… э-э-э-эх… А мне нравится…

– Бриться тебе лень, придурок. Я же знаю.

– Ну да…

– У тебя-то как?

– Да… Хотел сказать: по сравнению с тобой, не так плохо.

– Всегда говорил: юмор – не твое. Так что плохого?

– Да в целом все хорошо, но Ксюша… Знаешь, что-то с ней не так.

– Что случилось?! Здоровье?! Может, чем помочь?

– Нет, что ты! Со здоровьем все хорошо, но у нее почти нет друзей, парня тоже нет. Ходит на лекции, возвращается – сидит дома либо бродит одна по городу, ну иногда на какой-нибудь день рождения свалит. Ну что это такое? Восемнадцать лет, гуляй не хочу! И ведь не страшненькая.

– Я бы даже сказал – красивая. Странно, конечно. Ну а интересуется чем-то?

– Да не то чтобы я знаю… Как ни спросишь – все вроде в порядке, подрабатывает вечерами официанткой, но все равно…

– Может, в религию ударилась?

– Вроде нет. Хотя она все время про Восток читает, но там скорее философия. Ты бы с ней нашел общий язык. Думал ее даже с собой взять, но она бы изревелась здесь, мне кажется. Она вообще-то чересчур впечатлительная, если честно.

– Чересчур, Лейкин, не бывает. И не всем же быть такими бревнами, как ты.

– Это точно. И с Маринкой у них тоже не очень. Я с Ксюшей пытаюсь сам говорить, но она на меня так смотрит, как будто это я ребенок и это я ничего не понимаю. Вот я, конечно, выступил, приехал к другу в хоспис и нагрузил!

– А ты не помнишь, как ты ко мне на сборы приехал и сожрал все, что мне мама привезла? Так что не переживай, в моей ситуации всех дел не переделаешь. С Ксюшей повидаюсь, надеюсь, реветь не будет.

– Спасибо, Витек… Эх, какой ты все-таки человек…

– Обычный. Ладно, мне сейчас кое-что делать будут, поезжай, созвонимся, увидимся!

– Спасибо, старик! Ну ты тут… даже не знаю, что сказать.

– Ну скажи «не скучай». Точно не ошибешься.

Боря вышел из хосписа, поехал домой, зашел к Ксюше, она слушала какую-то музыку. Решил прилечь и потом уже рассказать про дядю Витю. Он проспал до вечера, утром нужно было бежать на работу, в офисе Боре стало плохо, и через полчаса он умер. Внезапная остановка сердца.

Когда Вите сообщили, он долго не мог прийти в себя. Боря убежал на тот свет раньше. Молодой, здоровый Боря умер, а Витя в хосписе еще нет. Интересное у Бога понимание иронии, Ремарк бы оценил.

«Встречу его с дурацкой бородой, значит… Эх, Борька, Борька…» – Витя смотрел на лежавшего в гробу друга. После похорон Витя подошел к Ксюше.

– Дядя Витя, спасибо, что пришли… Он вас так любил. – Ксюша заплакала, но быстро остановилась, замялась и как-то аккуратно, но с большой любовью сказала: – Я все… все про вас знаю, поэтому как дела не спрашиваю, папа мне сказал, что вы в хосписе.

Обычно все произносили это слово через паузу, отводили взгляд, а Ксюша сказала все спокойно.

– Это да… Не самое веселое место, зато время есть подготовиться, все дела в порядок привести…

– Да. Папа вот не успел… Хотя он бы их еще больше запутал…

Слезы снова навернулись на глаза. Именно недостатки, какие-то дурацкие, раздражающие нас при жизни привычки мы потом вспоминаем десятилетиями как самое дорогое, что было в любимом человеке.

– Это точно. – Витя улыбнулся и обнял Ксюшу. – Ты лучше расскажи, как твоя жизнь?

– Все хорошо, дядь Вить, учусь, работаю.

– Слушай, я врать не буду: папа мне сказал, что очень за тебя переживает. Ну… точнее – переживал, что ты все время одна. Уж насколько он носорог, а чуть слезу не пустил. Даже попросил меня с тобой встретиться. Получается, последняя просьба, сама понимаешь, не выполнить не имеем права. – Витя усмехнулся.

– Надо же… Не думала, что папа волновался… А я, представляете, давно хотела именно с вами поговорить.

– Давай, может, завтра? Только, если тебе несложно, ты ко мне приезжай. Место, конечно, не лучшее, хотя люди все хорошие… Но пообещай, что без слез. Мы твои проблемы решаем, а не мои, договорились?

– Конечно! Конечно! Обещаю, плакать не буду!

Ксюша была очень трогательная и какая-то очевидно неудобная для сегодняшнего мира. Казалось, ни мир, ни она не знали, что делать друг с другом. Одета очень просто, практически без косметики, одна сережка, браслеты индийские, телефон треснутый. Она хорошо отучилась в школе, легко поступила в университет, зачем-то на исторический, родителям так и сказала – чтобы от лекций получать хотя бы радость. Со сверстниками отношения были ровными, даже приветливыми. Ксюша много раз пыталась влиться в компании, но прислушивалась к беседам и понимала, что ей там тяжело. А еще у нее было незлое и радостное лицо.

Незлое и радостное лицо сегодня – очень большая роскошь. Люди настолько боятся завтрашнего дня, что, на всякий случай, встречают его готовыми к битве. Отсюда и злые лица. Конечно, у каждого из нас в гардеробе есть несколько добрых масок, и иногда мы в них ходим целый день, но, как только расслабляемся, сразу же становимся мрачными и агрессивными, ну или просто несчастными, тут уж как у кого с силами на данную минуту.

Витя завтрашнего дня, по понятным причинам, уже не боялся, и его лицо постепенно потеряло привычное выражение превентивной агрессии. А ходить несчастным он не мог себе позволить в силу характера. Не хотел никого оглушать своим диагнозом. Лицо у него стало добрым и счастливым, как и у Ксюши.

Лица Вити и Ксюши встретились. На следующий день Ксюша приехала в хоспис.

Долго разговаривали. Она о своей жизни, будущей. Он о своей, прошедшей и немного о будущей. Правда, Вите казалось, что это она ему объясняет, как все устроено, а не он ей, и вообще он стал сомневаться, кто кому нужен был больше в этот момент… Один их диалог Витя вспоминал до самого конца. Они вдруг стали обсуждать своих и чужих.

– Дядь Вить, свой человек – это же так просто. Все дело в счастье и несчастье. Свой человек – это тот, которого делает счастливым и несчастным то, что делает счастливым и несчастным тебя. У меня тут недавно парень наклевывался, нам даже какое-то время вместе интересно было. А потом у него кроссовки модные украли, он на них долго копил, «Адидас» какой-то особый. Так вот, когда их сперли, он чуть не заплакал. Сказал, что теперь три месяца никуда ходить не будет, чтобы другие такие же купить, на еде экономить собирался. Я ему их подарила, у меня было кое-что отложено. Никогда его таким счастливым не видела. И сразу ясно стало – чужой. Он, кстати, сам все понял, даже деньги потом вернул. Хотя, наверное, я его просто не полюбила, иначе радовалась бы только тому, что он счастлив.

– Интересно… Мне всегда казалось, люди так похожи в том, что их делает счастливыми…

– Не похожи. Иначе не было бы столько несчастных людей среди тех, кто получил все, к чему стремился. И расходятся люди тоже поэтому. Один к одному счастью идет, а другой – к другому. Они друг другу не свои.

– А у тебя своих много?

– Вы первый.

Ксюша сказала это легко, без женского кокетства или романтического подтекста.

– Вы вот сказали, что счастливы снег вдыхать. И я тоже. Вы не думайте, я в вас не влюбилась, просто так вот получилось, что мы познакомились, когда вы…

На этот раз она остановилась, не сказала сразу, Витя это заметил.

– Да говори уж – умираю.

– Уходите, вы просто уходите, но вы сейчас особенный.

У Вити защемило внутри из-за фразы про своего. У него этих своих тоже было не так уж и много, а тут, перед самым концом, встретить еще одну… Ему стало грустно, и он решил отшутиться.

– Ну да, ухожу, даже убегаю, а то папаша там твой один скучает, но скоро увидимся!

Витя посмотрел на Ксюшу, и его сердце сжалось. От страха.

– Ксюш, что ты так смотришь? Думаешь… Думаешь, мы там не встретимся? Думаешь, там нет ничего?

В голосе Витьки впервые за долгое время звучала безнадежность. А вдруг Ксюша знает что-то, чего не знает он? Вдруг его там никто не ждет? Ксюша сразу закачала головой и с каким-то особым теплом и опять же без всякой патетики стала рассказывать. Как рассказывают другу о просмотренном хорошем кино, легко и немного торопливо:

– Ну конечно, есть, точнее, только ТАМ и есть. Сюда мы просто вышли из дома ненадолго, а теперь возвращаемся домой с прогулки. А может, всё еще проще. Вы там утром глаза откроете и подумаете: «Ничего себе, мне тут целая жизнь приснилась!» И пойдете на свою небесную работу, скидывать на Землю снег с облаков.

– Хорошую ты мне работу нашла…

– Думаете, есть лучше? Что-то лучшее, чем скидывать снег с облаков?

Голос Ксюши стал другим, каким-то сверхъестественно объемным, обволакивающим, заливающим все вокруг, как шум сильного ветра в ночном лесу. Витя начал терять чувство пространства, комната исчезла, остались только ее глаза, в которых появилось какое-то бесконечное и безмятежное море неземной любви, зовущее Витю к себе.

У него пересохло в горле. Он прошептал:

– Думаю, нет…

Витя все понял про Ксюшу. Кто она. Зачем она пришла. Точнее, за кем.

Эта невозможная, но такая простая мысль совершенно не укладывалась в его голове, и, чтобы хоть как-то удержаться на ногах, он попытался вернуться в реальный разговор.

– А я, кстати, очень люблю снег чистить. Успокаивает. Представляешь, один раз чистил снег на даче перед домом, браслет нашел. Всех соседей опросил, никто не сознался. Я его себе оставил. Оказался старинный. Непонятно откуда…

Ксюша улыбнулась. Она поняла, что дядя Витя обо всем догадался, тоже вернулась в реальность и задорно ответила.

– Значит, надо ему было к вам попасть, вот он в снегу и ждал. – И потом вдруг добавила: – Дядь Вить, извините, а не могли бы вы мне его оставить на память? А я потом, если у вас внучка будет, ей передам. Я не потеряю! А пока буду носить и думать о вас, когда идет снег: вдруг это вы там лопатой машете…

– Подарю, конечно! Внучка… Может, и будет внучка.

Вите стало совсем тепло, он успокоился и окончательно поверил, что скоро будет дома. Каждую ночь ему снилось, что он сбрасывает снег с облаков и потом идет к себе. Витя даже расстраивался, когда просыпался в палате.

А потом он закончил все дела и…

На следующий день пошел снег. Много снега. Машины врезались друг в друга, пешеходы падали, все ругали городские власти, и только Ксюша смотрела в ночное небо, гладила браслет, улыбалась и говорила: «Ну хватит, дядь Вить, ну хватит…»