21
Кобб сдержал обещание — гонял нас весь день.
Мы отрабатывали совместные развороты с креном, боевые порядки и упражнения на подстраховку напарника. Мои пальцы задеревенели, руки ныли, словно я таскала тяжести, мозг превратился в кашу. Кобб заставил нас упражняться даже во время обеда, послав адъютанта за сэндвичами для всех, кроме меня. Я, как обычно, жевала вяленое крысиное мясо и грибы.
Диоды в шлеме постепенно остыли. Адмирал думала, что по каким-то там показателям сможет определить, трусиха я или нет? Что за безумие?
Впрочем, волноваться об этом было некогда. Кобб терзал нас маневрами уклонения от обломков, разворотами со светокопьем и упражнениями с перезарядкой щита. Я вымоталась, но в хорошем смысле слова, и вспомнила о Биме лишь однажды, когда поняла, что никто в очередной раз не ноет насчет того, что нам нельзя применять оружие.
Когда Кобб наконец нас отпустил, мне казалось, я готова свернуться калачиком и вырубиться прямо в классе.
— Эй, Артуро. — Недд встал и потянулся. — Эти проекторы довольно неплохие. Думаешь, им под силу симулировать мир, в котором ты не будешь настолько ужасным пилотом?
— Для этого просто нужна кнопка, выключающая твою рацию, — отозвался Артуро. — Не сомневаюсь, мы все сильно продвинемся в обучении, если перестанем слушать твой бесконечный вздор. Кстати, если мне не изменяет память, как раз ты в меня врезался.
— Ты был у меня на пути!
— Мальчики, мальчики, — вмешалась Рвота, проходя мимо. — Не надо ссориться. Сойдемся на том, что вы оба ужасные пилоты.
— Ха! — воскликнул Артуро. — Еще посмотрим, однажды я заставлю тебя подавиться этими словами, Рвота.
— Не подавлюсь, если подать под правильным соусом, — отозвалась она. — Только бы столовая была открыта. Бзик, можно твой десерт?
— Что? — Киммалин подняла взгляд от привязных ремней, которые она, как обычно, защелкивала и аккуратно складывала на кресло, покидая учебную кабину.
— Ты классная и все такое, — сказала Рвота. — Наверняка уступишь, если я поднажму. Так что, можно твой десерт?
— Да благословят тебя звезды, — ответила Киммалин. — Но только тронь мой пирог, и останешься без пальцев.
Покраснев, она в смущении прижала руку ко рту.
— Ей не слабо, Рвота, — пошутила я. — В тихом омуте черти водятся.
— Ага, а разве… — Она осеклась на полуслове, осознав, кому отвечает. Потом отвернулась и пошла дальше к двери.
Я знала этот взгляд. С тех пор, как Йорген разболтал о том, что я дочь Охотника, наши отношения с Рвотой изменились.
Остальные, толкаясь, покинули класс. Вздохнув, я собрала рюкзак, приготовившись к утомительной прогулке обратно в пещеру. Закинув его на плечо, я поняла, что ФМ никуда не ушла. Она стояла у стены и наблюдала за мной. Такая высокая и красивая. Курсанты должны были одеваться, как принято в АОН. На занятия мы могли носить обычные комбинезоны или, если хотели, стандартную форму, просто нужно было быстро переодеться в летные костюмы в случае тревоги.
Большинство ходило в комбинезонах, так было удобнее. Но не ФМ. Помимо начищенных ботинок она обычно надевала подогнанный по фигуре китель, который по непонятной причине смотрелся на ней гораздо стильнее, чем на нас. Она была такой безупречной, что больше напоминала статую, чем живого человека.
— Спасибо за твои слова, — сказала она. — О Биме, Заре и звездах.
— Они не показались тебе «чересчур агрессивными»? — спросила я.
ФМ вечно жаловалась на нашу излишнюю агрессивность, что не имело для меня никакого смысла. Разве суть войны не в агрессии?
— Ну, почти все, что ты говоришь, — полная чушь. Хвастливая бравада, оправдывающая псевдо-патриотические байки, привитые тебе пропагандой Непокорных. Однако эти твои слова, они шли от сердца. Мне… нужно было их услышать. Спасибо.
— Странная ты, ФМ.
Я понятия не имела, что значит большая часть из того, что она только что сказала.
Кобб за своим столом фыркнул и глянул на меня поверх бумаг. «Это ты-то зовешь кого-то странным?» — говорил его взгляд.
Мы с ФМ вышли в пустой коридор. Другие учебные звенья давным-давно освободились.
— Хочу кое-что прояснить, — сказала ФМ. — Я не осуждаю твою позицию. Ты плод колоссального социального гнета, вынуждающего молодежь занимать крайне агрессивную точку зрения. Я уверена, в душе ты очень милая.
— Вообще-то нет, — ухмыльнулась я. — Но ничего страшного, если меня недооценивают. Может, креллы сделают то же самое, и я буду смаковать удивление в их глазах, когда вырву эти самые глаза из черепов.
ФМ бросила на меня ошеломленный взгляд.
— То есть если у них под броней есть глаза. И черепа. Короче, что бы у них там ни было, я это вырву. — Я посмотрела на нее и ухмыльнулась шире. — Шучу, ФМ. Вроде как. Я говорю такое, потому что это забавно. Ну, знаешь, как в старых сказках.
— Я не читала такие сказки.
— Вряд ли они тебе понравятся. Почему ты всегда говоришь, что мы слишком агрессивные? Разве ты не Непокорная?
— Меня вырастили Непокорной, — согласилась она. — Но теперь я предпочитаю быть Критиком, как называют нас внизу. Я выдвигаю возражения о способах ведения войны. Думаю, нам нужно сбросить деспотичную длань военного правительства.
Я остановилась как вкопанная. Никто никогда не говорил при мне таких слов.
— То есть… ты трусиха?
Покраснев, ФМ гордо выпрямилась.
— Мне казалось, уж кто-кто, а ты не будешь разбрасываться подобными ярлыками.
— Прости.
Я тоже покраснела. Она права. Но все равно трудно осознать, о чем она говорит. Я понимала слова, но не смысл. Свергнуть военное правительство? Тогда кто будет руководить войной?
— Я по-прежнему хочу бороться, — сказала ФМ с высоко поднятой головой. — Если я хочу перемен, это не значит, что я позволю креллам нас всех уничтожить. Но подумай, во что превращается наше общество, если мы практически с рождения учим детей идеализировать и прославлять борьбу? Учим поклоняться Первым гражданам как святым? Нужно учить детей большей заботе и пытливости — не только разрушать, но и строить.
Я пожала плечами. О таком легко болтать, когда живешь в глубоких пещерах, где бомба не убьет твою семью. Но все равно приятно лучше узнать эту женщину. Она казалась такой уравновешенной и спокойной, что язык не поворачивался называть ее «девушкой», пусть она и была нашей ровесницей.
Если с ней за компанию я слишком близко подойду к столовой, то столкнусь с полицейскими и заработаю неприятности. Они перестали каждый день сопровождать меня до выхода из корпуса, но я ни на миг не поверила, что могу сходить поужинать. Так что я попрощалась с ФМ, и она побежала догонять остальных.
Я повернула к выходу, роясь в рюкзаке в поисках воды, но вспомнила, что оставила последнюю полную фляжку у кабины. Ну здорово. Снова навалилась усталость после занятий. Я побрела обратно в класс.
Кобб активировал в центре класса голограмму, проецирующую уменьшенную версию боя. Корабли размером с подшипник носились среди падающих обломков, за которыми тянулись хвосты огня и дыма. Креллские корабли, приплюснутые, не больше талонов за заслуги палили из крошечных деструкторов.
Он пересматривает вчерашний бой, поняла я. Тот, где погибли Бим и Заря. Я понятия не имела, что сражения записываются.
Я нашла взглядом свой корабль, когда он рванул в гущу боя. Снова ощутила ошеломляющий хаос, восторг от того, что наконец сражаюсь в настоящем бою. Я почти слышала взрывы, обеспокоенный голос Киммалин, собственное дыхание — возбужденное и резкое.
Пока я бессильно смотрела, во мне зарождалось неприятное предчувствие, даже легкий страх. Заря опять погибла.
Внутри у меня все сжалось. Но я не позволю себе отвести взгляд.
Мой корабль мелькнул в сердце боя, подцепив крелла на хвост. Я нырнула под кусок космического мусора, для верности крутанувшись на светокопье, потом резко взмыла между двумя другими креллскими кораблями.
Кобб жестом остановил симуляцию и, шагнув вперед, сосредоточился на моем корабле — застывшем в воздухе посреди захватывающей мешанины выстрелов, росчерков света и взрывающихся кораблей. Потом перемотал запись и проиграл ее снова, следя за моим маневром.
— Я почти отключилась, — заметила я от двери. — Я не контролировала скорость и не успела выйти из разворота до того, как вырубились гравиконы.
— Маневр все равно вышел что надо, — похвалил он. — Особенно для курсанта. Замечательный, почти невероятный.
— Говнюк лучше меня.
— У Йоргена отличная техника, но он не чувствует корабль, как ты. Ты напоминаешь мне твоего отца. — При этих словах он словно помрачнел.
Мне вдруг стало неловко. Я пересекла класс и взяла фляжку. Кобб проигрывал бой дальше, и я заставила себя смотреть, как мы с Бимом погнались за креллским бомбардировщиком. Кобб снова остановил симуляцию, когда от вражеского бомбардировщика отделились четыре необычных корабля сопровождения — те, что мгновенно сбили Бима.
— Что это за корабли? — спросила я.
— Какие-то новые. Креллы не меняли тактику больше десяти лет. Что же произошло? — Кобб прищурился. — Мы выживаем, потому что способны предвосхищать их действия. Если можешь угадать, как поведет себя враг, у тебя преимущество. Не имеет значения, насколько они опасны: если знаешь их следующий ход, можешь ему противостоять.
Ха! Это меня поразило, и я поймала себя на том, что согласно киваю.
Кобб выключил голограмму и проковылял обратно к своему столу.
— Возьми-ка. — Он протянул мне коробочку. — Забыл тебе отдать.
Личная рация?
— Обычно их выдают только пилотам, которые проводят свободное время в Вулканической. Но так как ты живешь не на базе, я решил, что рация тебе не помешает. Везде носи ее с собой. Когда нападут креллы, ты получишь общее предупреждение.
Я взяла устройство — прямоугольное, размером с маленькую гантель. Отец носил при себе такое же.
Кобб отпустил меня взмахом руки, устроился поудобнее и углубился в бумаги.
Я задержалась, мне не давал покоя один вопрос.
— Кобб?
— Да?
— Почему вы не летаете с нами? Другие инструкторы поднимаются в воздух вместе с курсантами.
Я ждала гнева и выговора, но Кобб лишь похлопал по ноге.
— Старые раны, Штопор. Старые раны.
Вскоре после Битвы за «Альту» его подбили. При катапультировании он задел ногой фонарь.
— Летать можно и без ноги.
— Некоторые раны не столь очевидные, как покалеченная нога, — тихо проговорил он. — Тебе ведь было нелегко сегодня вернуться в кабину, после того как погибли твои друзья? Представь, каково это, когда ты сбил собственного товарища.
Меня вдруг окатило холодом, словно я катапультировалась на большой высоте. Неужели он имеет в виду…
Неужели он имеет в виду, что это он сбил отца?
Кобб поднял на меня глаза.
— А кому еще, ты думала, прикажут с ним разобраться, девочка? Я был его напарником. Я преследовал его, когда он сбежал.
— Он не сбежал.
— Я был там. Он сбежал, Спенса. Он…
— Мой отец не был трусом!
Я встретилась взглядом с Коббом, и второй раз за день он отвернулся.
— Что тогда случилось на самом деле, Кобб? — Я прищурилась. — Почему, основываясь только на показаниях моего мозга, они считают, что я поступлю так же? Что вы от меня скрываете?
Я никогда не верила в официальную версию событий, но в глубине души всегда считала, что репутация отца пострадала из-за какой-то ошибки. Может, в суматохе решили, что он струсил, хотя все было иначе.
Теперь у меня появился шанс поговорить с человеком, который там присутствовал. С человеком, который… нажал на спуск…
— Что произошло? — Я шагнула вперед. Хотела, чтобы вышло с нажимом, непокорно, но получилась мольба шепотом. — Можете рассказать? Что вы видели?
— Ты читала официальный рапорт. — Кобб по-прежнему избегал моего взгляда. — Креллы наступали огромной волной, с могильщицей. Мы никогда не сталкивались с такими большими силами, и позиция врага явно указывала на то, что «Альта» обнаружена. Мы отбили одну атаку, но они перегруппировались. Когда они снова приготовились к наступлению, твой отец запаниковал. Начал кричать, что враг слишком силен, что мы все умрем. Он…
— Кому он это говорил? Всему звену?
Кобб помедлил.
— Да. Точнее, четверым уцелевшим. Он кричал и кричал, потом сломал строй и полетел прочь. Ты должна понять, насколько это было опасно для нас. Мы без преувеличений сражались за выживание человеческого вида. Если бы другие корабли тоже бросились в бегство, воцарился бы хаос. Нельзя было позволить, чтобы…
— Вы его преследовали, — перебила я. — Он сбежал, а вы его преследовали. И потом сбили?
— Приказ от командира звена пришел почти сразу. «Сбей его, чтобы преподать урок остальным и не допустить, чтобы сбежал кто-то еще». Я сидел прямо у него на хвосте, и он не отвечал на наши призывы. Так что я активировал ОМИ, вырубил его щит и… выстрелил. Я солдат. Я подчиняюсь приказам.
Боль в его голосе была такой настоящей, такой личной, что мне стало почти стыдно за свой напор. Впервые моя непоколебимость пошатнулась. Неужели это правда?
— Можете поклясться, что именно так все и случилось? — спросила я.
Кобб наконец посмотрел мне прямо в глаза. На этот раз он удержал и не отвел взгляд, но и на вопрос не ответил. Окаменел, стиснув зубы. В тот миг я поняла, что его молчание и есть ответ. Он повторил мне официальную версию.
И это ложь.
— Тебе уже давно пора уходить, курсант. Если хочешь, могу достать тебе копию официального рапорта.
— Но это ложь, ведь так? — Я снова посмотрела на него, и он почти незаметно кивнул.
Весь мой мир взорвался. Мне следовало рассердиться. Разозлиться на Кобба за то, что он сбил отца. Но я ликовала.
Отец не сбежал. Отец не был трусом.
— Но почему? — спросила я. — Какой смысл притворяться, что один из твоих пилотов сбежал?
— Иди. — Кобб указал на дверь. — Это приказ, курсант.
— Вот почему Железнобокая не хочет брать меня в АОН, — поняла я. — Она знает, что я буду задавать вопросы. Потому что… скад, она ведь была командиром звена? И отдала приказ сбить отца? В рапорте имя скрыто, но, кроме нее, никто не подходит…
Я снова взглянула на Кобба. Он покраснел от гнева. А может, от стыда. Он раскрыл мне тайну, важную тайну, и теперь, похоже, сожалел об этом. Пока из него больше ничего не вытянуть.
Я подхватила рюкзак и поспешила прочь. Мое сердце разбито из-за потери друзей, а теперь придется жить еще и с тем, что мой инструктор — убийца отца.
Однако в тот миг я ощущала себя солдатом, водрузившим знамя на захваченной в тяжелых боях высоте. Все эти годы я грезила, убеждала себя и верила, что отец — настоящий герой.
И была права.
