ГЛАВА ТРЕТЬЯ
НАР-ШАДДАА
Прежде чем встать в очередь за билетами на Нар-Шаддаа, напарники, заметая следы, погуляли по окраине космопорта Нар-Хекки. Два-три разумных вопроса в двух-трех второсортных тавернах дали им имя лучшего специалиста по фальшивым документам.
Специалист оказался цикленкой с Цика, округлым лысым созданием с туго натянутой белесой кожей. Своей профессии она подходила идеально, круглые глаза обеспечивали исключительное зрение, а семь пальчиков на каждой конечности своей гибкостью напоминали щупальца. Благодаря двум противопоставленным пальцам на каждой руке цикленка умудрялась орудовать двумя голостилусами одновременно. Хан наслаждался, наблюдая за созданием ИД-карты для него и Чубакки. Теперь приятелей звали Гаррисом Киллом и Арри-кабакком соответственно. Хан понятия не имел, знает ли Тероенза о Чуи, но рисковать не собирался.
С поддельными документами и значительно облегченными кошельками парочка новоиспеченных авантюристов поднялась на борт «Звездной Принцессы», что совершала регулярные рейсы до Нар-Шаддаа.
Путешествие оказалось неинтересным и скучным, кореллианин все равно не переставал волноваться и вздрагивать по поводу и без повода. За ним снова охотились... не самое удачное начало для новой карьеры. Нар-Хекка находилась на границе системы И’Тоуб, но полет затянулся дольше стандартных суток, так как корабль ковылял на досветовой. Антикварный навигационный компьютер престарелой «Принцессы» не умел рассчитывать гиперпространственные прыжки вблизи гравитационного колодца звездной системы с шестью планетами. Всякий пилот знает — это та еще задачка.
Ворочаясь на узкой койке, Хан видел во сне, будто он все еще кадет и все еще учится в академии на Кариде. И будто он встал в строй на плацу, предварительно наведя глянец на сапоги. Китель сидит безупречно, волосы не топорщатся, обувка сияет так, что глазам больно.
Он стоял на плацу с другими кадетами, совсем как в жизни, и смотрел в ночное небо, откуда ему весело подмигивала небольшая луна, талисман академии. Хан разглядывал ее, как не раз поступал в действительности, и вдруг она взорвалась, разбрызгав по темному небосводу желтые искры. Кадеты вскрикнули от неожиданности. Оцепеневший Хан не мог отвести взгляд от желто-белого шара с расширяющимся кольцом раскаленного газа. Словно взрыв миниатюрной звезды...
Он смотрел и смотрел и вдруг — по непредсказуемости сновидения — очутился совсем в другом месте, на трибунале. Один из старших офицеров, адмирал Оззель, заунывно бубнил статьи приговора, а младший лейтенант под тот монотонный аккомпанемент один за другим срывал с парадной формы кореллианина шевроны и нашивки, в результате чего китель все больше становился похожим на лохмотья. С лишенным выражения лицом юный лейтенант вынул из ножен на поясе Хана церемониальный клинок и сломал о колено. Предварительно подпиленное лезвие сломалось без труда.
Затем парнишка, чем дальше, тем больше похожий на дроида (Тедрис Бжалин, он окончил учебу годом раньше, они с Ханом быстро сдружились), отвесил Соло пощечину, что должно было выражать презрение и насмешку. И, чтобы окончательно подчеркнуть моральное падение своего недавнего соратника, плюнул. Хан смотрел на начищенные до зеркального блеска сапоги, смотрел, как, пачкая идеальную поверхность, по носку ползет бледно-серебристая ниточка слюны.
В реальной жизни Хан про себя поблагодарил Тедриса за то, что не плюнул в лицо, а ведь мог бы. Имел полное право. Тогда Хан выдержал унижение, придушил эмоции, но во сне с протестующим криком бросился с кулаками на приятеля...
...и проснулся, мокрый от пота и дрожащий, на узкой койке.
Он с трудом сел, вцепился слабыми пальцами в волосы, убеждая, что это был всего лишь сон, что публичных порок больше не будет, все кончено, больше ему не придется терпеть унижение.
Никогда.
Он вздохнул. Столько сил положить, чтобы попасть в академию, удержаться там... Ему не хватало знаний и воспитания, но он не щадя муштровал себя, лишь бы стать лучшим из лучших. И ему повезло. Он окончил академию с отличием, и день выпуска стал самым прекрасным из дней.
Хан мотнул головой. «Какой смысл жить прошлым, Соло?» В его жизни больше нет всех этих людей, командиров и сослуживцев, — Тедриса, капитана Мейса, адмирала Оззеля (ну и остолоп, между прочим!). Для них Хан Соло умер. Умер и погребен. Даже с Тедрисом они больше не виделись...
Кореллианин сглотнул комок, царапающий горло. Поступая в академию, он спал и видел в мечтах светлое и ясное будущее. Хотел расстаться с прежней жизнью, стать уважаемым, гражданином. Хан с детства вынашивал мечту о карьере флотского офицера. Безупречного и порядочного. Он знал, что не обделен мозгами, и здорово потрудился, восполняя пробелы в образовании. Он видел себя в адмиральском мундире, командовал в мечтах флотом... а еще лучше стать генералом, это если перевестись в летный дивизион, с СИДами он всегда ладил.
«Генерал Соло... звучит!» Кореллианин вздохнул. Помечтал? А теперь просыпайся и взгляни в лицо действительности. Шанс на честную жизнь безвозвратно утерян, спасибо тебе, Чубакка. Хотя будем честны, он об этом не жалел.
Жестокость офицеров и их подчиненных росла не по дням, а по часам. Излюбленной мишенью становились негуманоиды, хотя в последнее время зверства стали затрагивать и людей. Создавалось впечатление, что Император семимильными шагами направляется с отметки «относительно сносный диктатор» к отметке «безжалостный тиран». Он определенно вознамерился раздавить все миры, до которых мог дотронуться.
Хан сомневался, что долго протянет на флоте. В один какой-нибудь не очень прекрасный день какой-нибудь старший офицер прикажет участвовать в одной из «демонстраций», а Хан скажет, куда бы тому пойти. Едва ли он сумел бы принять участие хотя бы в одной такой бойне. Как на том же Девароне, где безо всякого сожаления и милосердия перебили почти семьсот аборигенов.
Он умел убивать, с холодной и ясной головой стрелял, когда сталкивался с вооруженным противником. Но расстреливать беззащитных пленных? Увольте. Нет. Ни за что. Уж лучше прозябать на гражданке, лучше быть контрабандистом и вором.
Хан принялся натягивать темно-синие брюки военного образца с лампасами «Кореллианских кровавых полос». Он ждал, что его лишат и этой награды, но ее почему-то оставили; наверное, потому, что ее давало кореллианское правительство гражданам Кореллии, и Империя тут была ни при чем. Хотя среди военных «полосы» ценились довольно высоко, как знак признания необычайного героизма.
Ну да, легко тогда не было, это точно. Хан задумчиво водил большим пальцем по красным квадратикам лампаса; их легко снять и приладить на новую пару брюк, хотя процесс трудоемкий. А многие посторонние даже понятия не имеют, что же это такое, думают — украшение.
Ну и пусть. Хан носил «Кровавые полосы» как единственное напоминание о военной службе, но никогда и ни с кем не обсуждал, как он их заработал.
Не все воспоминания стоит будить.
Рубашку и темно-серый жилет Хан надел второпях, корабль уже должен был подходить к Нар-Шаддаа.
Закинув на плечо дорожную сумку, Соло вышел в коридор и отправился на прогулочную палубу. Трудно ожидать от грузопассажирского транспорта шикарных удобств и развлечений, но иллюминаторы были большие, любуйся — не хочу. Хан не знал никого, кто не хотел бы любоваться на звезды.
На палубе обнаружился Чубакка, который предавался именно этому занятию. Хан встал рядом с вуки у иллюминатора.
Планета, к которой они приближались, превосходила размерами Кореллию, ее поверхность была покрыта коричневыми пятнами пустошей, черно-синими лоскутами океанов и чахлыми прожилками зелени. Хан ее сразу узнал — он был здесь пять лет назад.
— Нал-Хатта. — Он толкнул напарника локтем. — На языке хаттов означает «сверкающая драгоценность», но поверь мне, дружище, название не соответствует сути. Болото на болоте, а воняет почище сточной ямы.
Он наморщил нос при воспоминании. «Звездная Принцесса» обогнула планету, пользуясь ее гравитацией, чтобы погасить скорость.
— Урроуврр?
— Нет, на Нар-Шаддаа я не бывал. Когда я был здесь пять лет назад, то даже не обратил на нее внимания.
Из-за диска планеты быстро вылезал горб луны. Чубакка опять заскулил.
— Точно, синхронизированные орбиты. Планета и спутник всегда обращены друг к другу одними и теми же полушариями.
Хан обратил внимание, что пространство вокруг замусорено обломками, вернее, как вскоре обнаружилось, брошенными кораблями всех размеров и видов. Академическое образование позволило определить многие из них, но там были такие, которых кореллианину видеть не приходилось.
Луна контрабандистов оказалась довольно крупной, пожалуй одна из самых больших, встречавшихся Хану, и была окружена точно таким же кольцом брошенных и разбитых кораблей. Металлолома на орбите было столько, что «Принцесса» то и дело меняла курс, избегая столкновения. У многих кораблей была пробита обшивка или оплавлен корпус.
Разглядывая шрамы на их бортах, Хан размышлял о том, что большинство этих реликтов болталось в пространстве десятилетия, а может, даже века. Интересно, почему их так много? И тут кореллианин заметил, как на поверхности призрачной сферы, окружающей луну, заиграл блик, а в следующую секунду в защитном поле сгорел кусок космического мусора.
— Я все понял, Чуи! Видишь вон то мерцание? Нар-Шаддаа закрыта полем. Если не получишь разрешения на посадку, щиты не снимают, а тебя угощают из ионной пушки. Похоже, местные в сговоре с пиратами и мародерами, э?
Чубакка басовито пророкотал ответ, который звучал как «хрррррнннн» и означал «верно».
Полупрозрачная дымка поля мешала разглядеть детали, но и так становилось ясно, что застроена вся поверхность луны, а из нагромождения зданий поднимаются шпили антенн. «Как поношенная версия Корусанта...» Хан вспомнил планету, превращенную в один гигантский город, планету, слой за слоем укрытую строениями, так что природными красотами любоваться можно лишь на полюсах.
А еще он вспомнил свой недавний сон, в котором разглядывал другую луну, находящуюся далеко отсюда. Хан нахмурился. Забавно... а ведь приснились ему реальные события. Он действительно когда-то стоял на плацу с другими кадетами и наблюдал, как в ночном небе Кариды взрывается спутник.
Наверное, подсознание прислало ему весточку, напоминая, что он забыл Что-то важное. Хан поправил на плече лямку дорожной сумки.
— Мако, — прошептал он.
Чубакка вопросительно покосился на приятеля. Соло пожал плечами:
— Да вот... вдруг подумал, что, может, нам нужно разыскать Мако.
Вуки склонил голову набок:
— Мхррррннн?
— Мако Спинс. Мы познакомились, когда он учился на последнем курсе, и здорово поладили.
Мако Спинс был старым другом, а последнее, что о нем слышал Хан, так это то, что видели Мако именно на Нар Шаддаа. Поговаривали даже, что он тут живет, не постоянно, но время от времени. Не мешает возобновить давнее знакомство, вдруг Мако не откажется помочь своему приятелю?
Мако был старше лет на десять, и трудно было отыскать большие противоположности, чем он и Хан Соло. Хана воспитала улица и Гаррис Шрайк. Мако родился в семье влиятельного сенатора, у него было все, что ни пожелаешь в жизни, не хватало лишь решительности и целеустремленности Соло. В академии его интересовали только развлечения.
Мако учился двумя курсами старше. Несмотря на разницу в возрасте и происхождении, молодые люди быстро подружились, вместе гоняли на свупах и ходили на негласные вечеринки, вместе разыгрывали скучных инструкторов. Инициатором похождений всегда был Мако, осторожный Хан никогда не забывал, что может на счет раз-два вылететь из учебного заведения. Кореллианин старался не попадаться, а Мако, уверенный, что деньги и связи отца уберегут его от последствий, не боялся никого и ничего, даже возмездия за самые сумасшедшие эскапады.
Величайшей из которых можно назвать взрыв луны-талисмана. Величайшей и последней.
Хан знал, что готовится нечто грандиозное. Намереваясь тайком забраться в химическую лабораторию, Мако звал его с собой, но Хан готовился к экзамену и отказался. Иначе наверняка постарался бы отговорить.
Той ночью, пока Соло высчитывал орбиты и работал над докладом «Экономические аспекты переброски войск через гиперпространство», его друг влез в лабораторию профессора Кал-Мег и выкрал грамм антиматерии. Затем прогулялся в ангар, где позаимствовал небольшой одноместный челнок и скафандр. Приземлившись на крохотном планетоиде, ближайшем к Кариде из трех ее спутников, Мако поместил капсулу с антиматерией в центр Печати академии, которую много лет назад выжгли лазером, а затем с безопасного расстояния запустил реакцию, вознамерившись стереть Печать с лица маленькой луны.
Только заряд не рассчитал. Луну эффектно разнесло в пыль на глазах у кадетов, а Мако оказался главным подозреваемым.
К тому времени Спинс натворил столько дел, что его начали проверять едва ли не до того, как часть обломков сгорела в атмосфере, а часть, рассеявшись в пространстве, сформировала кольцо вокруг Кариды. Хан тоже попал под подозрение, но, к счастью, к нему зашел приятель — позаниматься астрофизикой. Алиби было прочное.
У Мако такового не отыскалось.
На слушании дела Спинса объявили террористом, который злонамеренно проник в учебное заведение. Хан добровольно вызвался дать показания под сывороткой правды, рассказал, что Мако хотел всего лишь неумно пошутить. Хан старался снять с друга хотя бы это обвинение, и трибуналу пришлось поверить ему на слово. В результате Спинса попросту выставили вон.
Отец Мако тоже присутствовал, дал сыну денег на собственное дело. Меньше всего сенатор ожидал, что единственный его отпрыск потратит деньги на корабль и контрабандный груз. Мако надолго исчез, но Хан не терял уверенности, что Мако Спинс не того поля ягода, чтобы тихо-мирно удалиться со сцены. Там, где весело и много денег, там и Мако Спинс.
Хан мог ручаться, что кто-нибудь на Нар-Шаддаа обязательно укажет, где искать его друга.
«Принцесса» валко ковыляла к большой луне, которая легко могла бы сойти за скромную планету, так как размерами была почти в треть Нал-Хатты. За пеленой защитного поля полыхали зарницы.
Сектор полупрозрачного щита рассеялся, пропуская лайнер, и тот благополучно миновал заслон и вскоре вошел в атмосферу. Теперь источник вспышек стал ясно виден — огромные рекламные вывески. Хан прочитал на одной: «Разумные твари — сюда! Все дозволено! Есть кредиты — мы дадим вам, кого — или чего — вы хотите!»
М-да, классное местечко... Хан и раньше видел рекламу увеселительных заведений, но настолько откровенные встретил, пожалуй, впервые.
Грузно переваливаясь с боку на бок, «Принцесса» направлялась к большой груде пермакрита, вознамерившись совершить посадку именно туда. Хан принялся поспешно искать кресло с ремнями безопасности, но увидел лишь беззаботных пассажиров, которые всего-навсего ухватились за поручни. Переглянувшись с напарником, кореллианин последовал их примеру. Чубакка тоже не стал изображать из себя героя. Выяснилось, что переживать сложную посадку в качестве пассажира гораздо увлекательнее и страшнее, чем из кабины пилота. За штурвалом ты слишком занят, чтобы задумываться об опасностях.
Им наподдало под днище, все, сели.
Поток пассажиров вынес напарников к шлюзу, где сразу же обнаружилась очередь. Тут же бросилась в глаза внешность народа — крепкие, отмеченные космосом мужчины и женщины, которые порой казались еще крепче, чем мужчины. Представители самых разных народов, но нет ни стариков, ни семейных пар, ни детей.
«Барабелка пришлась бы здесь ко двору в самый раз...» — подумал Соло, ощущая успокаивающий вес бластера в кобуре. Шлюз открылся, пассажиры начали спускаться по трапу на площадку. Хан глубоко вдохнул местного воздуха и поморщился. Рядом негромко скулил Чубакка.
— Знаю-знаю, — краешком губ произнес кореллианин. — Воняет. Привыкай, дружище. Мы собираемся жить здесь... какое-то время.
Ответный вздох Чубакки был красноречив и не требовал перевода.
Хану совершенно не хотелось, чтобы в нем с первого же взгляда признали новичка, и он старался не вертеть головой по сторонам. С местностью пришлось знакомиться кое-как. Нар-Шаддаа действительно напоминала Корусант: нигде ни клочка свободной земли, только здания, башни, шпили, двигающиеся дорожки и посадочные площадки для челноков — своеобразный пермакритовый лес, расцвеченный рекламными голограммами.
Прошло некоторое время, прежде чем Хан сообразил, что Луна контрабандистов все-таки отличается от Центра Империи, как ныне официально именовался Корусант. Там верхние уровни были чистые, ухоженные, со вкусом построенные и освещенные. Нужно было спуститься достаточно глубоко, на сотни уровней города-планеты, чтобы столица превратилась в мусорную кучу. Верхние этажи Нар-Шаддаа были не чище нижних этажей Корусанта. «Если таков верх, — рассуждал кореллианин, изучая искусственный каньон между двумя кособокими зданиями, разрисованными местными юными талантами, — я даже думать не хочу, что же внизу...»
Как-то раз ему довелось побывать на самом нижнем уровне столицы. Один-единственный раз, и с него хватило, чтобы не желать повторения. Тайком поглядывая по сторонам, Хан сделал мысленную пометку: НИКОГДА не появляться на нижних этажах Луны контрабандистов.
Небо над головой было странного цвета, как будто напарники смотрели на обычную голубизну сквозь грязный коричневый фильтр. Большую часть занимала Нал-Хатта, располневшая и жирная, как те слизни, которые называют ее своим домом. Хан подумал, что здесь, должно быть, две ночи. Одна — самая обычная, длинная, когда одно из полушарий луны обращено от местного светила. И вторая — относительно короткая, которая случается, когда солнце затмевает огромный каравай Нал-Хатты. Соло подсчитал, вышло — пара часов, не больше.
Заливисто залаял Чубакка.
— Ты прав, дружище, — поддержал друга Хан. — На Корусанте хоть деревья сажают, кусты всякие, цветочки. Только, По-моему, на этой помойке ничего не вырастет. Тут сдохнет даже лубеллианская плесень.
Они направились к винтовому и плохо освещенному спуску с площадки. Садились они при дневном свете, но высокие строения и шпили, которые окружали относительно низкое здание с плоской крышей, приспособленной под посадочную площадку, заслонили солнце. В закрытом коридоре спуска было и вовсе темно. Остальные путешественники давным-давно разошлись, между высокими стенами гуляло гулкое эхо. Тусклые лампы разгоняли сумрак как могли, а могли они очень немного. Хан шагал, чуть ли не прилипнув к стене; в голове кружилась неприятная мысль о том, что лучше места для засады не сыскать.
Его ладонь улеглась на рукоять бластера...
...в ту же секунду, когда словно ниоткуда выплеснулся зеленовато-голубой парализующий разряд!
На реакцию Соло никогда не жаловался, а жизнь в бегах отточила рефлексы до остроты. При этом заряд растекся по стене, кореллианин бросился животом на пермакрит, откатился в сторону и вниз под уклон. Когда же приподнялся, то в руке держал готовый к стрельбе бластер. Нападавшего он видел — коренастый нечеловек, морда волосатая, глаза жадно горят. Ботан, наверное. Охотник за головами наверняка. Кореллианин выстрелил, но не попал, лишь дырку прожег в стене. Хан сидел на корточках у противоположной стены и ждал, когда противник снова высунется из-за угла.
Завыл Чубакка. Хан оглянулся на приятеля, который тоже опустился на четвереньки, и сделал жест, призванный означать «сиди тихо!». Чубакка в ответ сверкнул глазами и выразительно потряс в воздухе самострелом. Ну и что он этим хочет сказать? Чуи взревел; для того, кто не понимал ширивук, изданный звук показался бы боевым рыком. Но Хан язык знал. Он кивнул и помчался вниз по спуску, стреляя во все, что придется. Дважды пришлось в стену, полетела пермакритовая крошка.
Дождавшись нового парализующего выстрела, Хан глубоко вздохнул, истошно заорал и согнулся пополам, выронив бластер. Затем очень натурально и талантливо грохнулся на пермакрит и замер, как будто его в самом деле оглушило. «Надеюсь, сработает...»
Он услышал приближающиеся шаги, быстрые и решительные. Звонко чпокнула тетива самострела. Последовал громкий свист, чмоканье и приглушенный вскрик. Хан вскочил на ноги и увидел, как его неудавшийся убийца валится на колени с изумлением на волосатой морде. Ботан, вне всяких сомнений. Лапы были прижаты к дымящейся дыре в груди.
Охотник за головами... Эту породу Хан чуял за световой год, хотя лично этого ботана он не знал. Тем временем инородец с хрипом растянулся ничком, дернулся в последний раз и затих. Хан опять оглянулся на напарника:
— Метко стреляешь, Чуи. Спасибо.
Он подошел к мертвому ботану, подцепил носком ботинка и перевернул на спину. Изучил рану.
Что-то не слишком похоже на лазерный ожог. Знаешь, приятель, поскольку вуки на Нар-Шаддаа маловато, придется представить смерть этого бедолаги как-то иначе.
Он отвернулся, выставил бластер на полную мощность и разрядил в грудь мертвецу. Когда он рискнул вновь взглянуть на ботана, о какой-то грудной клетке говорить вообще не приходилось. Как и о каких-либо следах деятельности Чуи. Хан обыскал труп, нашел несколько кредитов и объявление о награде с описанием некоего Хана Соло и пометкой, что объект, скорее всего, направляется на Нар-Шаддаа. Голову бедового кореллианина оценили в семь с половиной тысяч кредитов. Добычу следовало привезти живой.
Хан сунул листок в карман.
— Жизнь становится все интереснее, — заметил он. — Лучше нам не зевать.
— Хрррррнннн...
Интересно, что делать с ботаном? Может, уничтожить труп? Или оставить как есть в качестве предупреждения? Или спрятать куда-нибудь, где его не сразу найдут? После некоторого размышления кореллианин решил не потеть зря. Если, глядя на труп коллеги, другой охотник за головами передумает выслеживать добычу, тем лучше. Спускаясь по пандусу рядом с Чубаккой, Хан ждал, когда на них набросится партнер ботана, но их никто не побеспокоил.
А через несколько минут напарники затерялись на улицах Нар-Шаддаа, запрыгнув на скользящую дорожку и позволив ей унести их прочь. Нар-Шаддаа напоминала трехмерный лабиринт-загадку, сконструированную безумцем. Паутина дорожек опутывала высотные здания; архитектурные стили и отделка с различных планет соседствовали друг с другом. Купола, шпили, арки, громоздкие кубы, спирали... от многообразия форм кружилась голова. Дюрасталь, пермакрит, глассин и другие строительные материалы, которых Хан даже не мог опознать, были покрыты слоями грязи и надписей. Порой рисунки занимали несколько этажей.
Здания побольше, очевидно, были выстроены много десятилетий назад, когда Нар-Шаддаа была еще респектабельным космопортом, луной, куда богатые существа прилетали спустить деньги на развлечения. Великолепные строения, некогда бывшие дорогими отелями, сейчас превратились в низкопробные многоэтажные ночлежки. Улицы и переулки подверглись бомбардировке ядовитыми и вонючими отходами с верхних этажей. Воздух был такой же, как на болотах Нал-Хатты, если не хуже.
Ароматы еды перемешивались с вонью протекающей канализации с легкой ноткой спайса и прочих наркотиков. Невозможно было отделаться от выхлопов, машины всех мастей с жутким ревом проносились над головой, совершали посадки, взлетали в бесконечном и жутковатом балете. Впрочем, кое-какие отели и казино еще действовали — те, владельцами которых, вероятнее всего, были хатты. На улицах толкались обитатели различных планет, избегающие смотреть друг другу прямо в глаза. Всегда настороженные, всегда готовые сыграть на чужой ошибке или слабости. Почти все носили оружие, за исключением разве что дроидов.
Хан был голоден, но опасался пробовать то, что предлагали в уличных палатках.
— Говорят, Где-то есть кореллианский сектор, — сообщил он напарнику. — Наверное, туда нам и следует отправиться.
Он не хотел признаваться, что заблудился, из боязни привлечь воров или кого похуже, но через несколько минут увидел вывеску, свисающую с козырька. Тут почти все лавки были оборудованы козырьками или навесами для защиты от помоев, которые в любую секунду могли выплеснуть на голову. Вывеска на шести языках помимо общегалактического сообщала: ПРОДАЮ ИНФОРМАЦИЮ.
Хан сошел с движущейся дорожки и направился в лавочку, Чубакка топал сзади. Продавцом информации оказалась дряхлая тви’лека, такая древняя, что сморщенные, узловатые головные хвосты ее напоминали веревки. Женщина пристально вглядывалась в посетителя.
— Что желаешь знать, пилот? — произнесла она на своем языке.
Хан положил на конторку монету в полкредита, благоразумно придержав ее указательным пальцем.
— Две вещи, — сказал он, предположив, что торговка обязана понимать общегалактический. — Как безопасно и быстро добраться отсюда до кореллианского сектора...
Он замолчал, пока тви’лека вводила запрос в древний инфопланшет, а когда торговка вновь подняла голову, продолжил:
— ...И где мне отыскать контрабандиста Мако Спинса?
Старуха ухмыльнулась, продемонстрировав пожелтевшие обломки зубов.
— Вот, держи.
Она сунула Хану клочок флимсипласта, на котором, прищурившись, кореллианин разобрал сектор карты. Мигающая красная точка означала «вы здесь», а линия — маршрут до кореллианского сектора. Соло кивнул:
— Лады. А как быть с Мако?
Женщина окинула его веселым взглядом:
— Иди в кореллианский сектор, пилот. Спрашивай в барах, борделях, игорных домах. Ты не найдешь Мако, нет. Зато он разыщет тебя, пилот.
Хан неуверенно хмыкнул:
— Да, очень похоже на Мако. Лады, думаю, ты заслужила деньги.
Он снял палец с монетки, и полкредита исчезли как по волшебству. Тви’лека не отводила от кореллианина крохотных красно-оранжевых глазок в паутине морщин.
— Пилот симпатичный. — Старуха изобразила наилучшее приближение к игривой улыбке; эффект, учитывая гнилые зубы, получился сногсшибательный. — Удоннаа стара, но полна жизни. Пилот интересуется?
Она поманила молодого человека кончиком лекку.
У Хана глаза полезли на лоб. «Приспешники Зендора, да бабка флиртует со мной!» Головной хвост старухи продолжал делать приглашающие жесты. Соло резво попятился, мотая головой; щеки его пылали.
— Э-э-э... нет, благодарю вас, госпожа, — строго заявил кореллианин. — То есть большая для меня честь и все такое, но я... это... принял... а, обет! Воздержания. Точно, вот этот самый обет.
Тви’лека помахала ему на прощание. Кажется, отказ не рассердил ее, скорее позабавил. Хан совершил разворот налево кругом и удалился, чеканя шаг. Чубакка шел сзади и восторженно улюлюкал.
— Пасть заткни! — скомандовал напарнику Соло. — Я в последний раз подставляю шею вместо тебя.
Вуки расхохотался.
Через два часа парочка добралась до желанного сектора; карта старой тви’леки не подвела, пояснения не обманули, вот только на улицах частенько отсутствовали таблички с названиями. А порой какие-то шутники их меняли местами. Сектор Хан узнал скорее по архитектуре и почувствовал себя почти как дома. Запахи из небольших кафе звали за собой, знакомые и успокаивающие.
— Есть хочу, — заявил Соло и потащил Чубакку в заведение, которое показалось ему чище остальных.
Под одним из вездесущих навесов — на этот раз красно-зеленым — были расставлены столы и стулья некогда белого цвета. Хан заказал гуляш из траладона и порадовался, выяснив, что по вкусу он почти не отличается от домашнего. Пилот с энтузиазмом работал вилкой, пока Чубакка уминал салат из тазика и вгрызался в сырые траладоньи ребрышки. Утолив голод, Соло откинулся на спинку стула и присосался к кружке местного эля, пытаясь выяснить, нравится ли ему вкус напитка. У дроида-официанта, который принес ему счет, Хан поинтересовался, не заходит ли сюда Мако Спинс.
— Среднего роста, широкоплечий, короткие темные волосы, седина на висках, — пояснил он.
Голова дроида качнулась из стороны в сторону.
— Нет, господин, я не видел описываемого вами человека.
— Передай своему хозяину, что я спрашивал о Мако, ладно? — попросил Хан.
Он допил эль, и напарники направились дальше по улице к самому ярко освещенному из баров. И’Тоуб зашла за Нал Хатту, начиналась «короткая» ночь. До настоящей было еще очень далеко, и длиться она будет больше сорока стандартных часов. Когда включили искусственное освещение, Хан спросил себя, сумеет ли он когда-нибудь привыкнуть к таким долгим ночам. Хотя, наверное, это не имело значения, так как луна, по сути, была городом, который никогда не спал.
В «Приюте контрабандиста» Хан опять спросил о Мако, и, естественно, никто о таком даже не слышал. В «Счастливой звезде», жалких остатках того, что когда-то было элегантным казино, история повторилась. Как и еще в двух барах. Хан начал привыкать к слову «нет». Со вздохом он отправился дальше.
«Убежище контрабандиста».
«Кореллианское кафе».
«Золотая сфера».
«Экзотическая выставка». «Живые танцоры! Живое шоу!».
Казино «Комета».
«Пьяный барабанщик».
Ноги гудели от долгих хождений по улицам и переходам. Кое-куда здесь можно было добраться, лишь имея крылья или ракетный ранец. Можно было взглянуть с балкона на желанное место — в десяти метрах, рукой подать! — а потом шагать туда минут пятнадцать вверх и вниз по мостикам. Между некоторыми домами были натянуты веревки или провода, но Хан был не настолько безрассуден и не находился в столь отчаянном положении, чтобы лезть по ним через пропасть в двадцать, сорок, а то и сто этажей. Переходы между зданиями порой никто не ремонтировал, и после внимательного осмотра Хан часто предпочитал длинный окружной путь. Может, какие-нибудь и выдержали бы его самого, но вот Чубакку — едва ли.
Кореллианин уже подумывал, где можно будет прикорнуть в безопасности несколько часиков. Он только сейчас сообразил, что с тех пор, как он проснулся на «Принцессе», минуло почти двенадцать часов. Он как раз повернул голову, чтобы изложить свои мысли Чубакке, когда из темноты проулка вытянулась рука и взяла его за горло. А спустя полсекунды Хана крепко прижали к вполне человеческому телу, а к виску приставили дуло бластера.
— Один шаг, — предупредил, обращаясь к Чубакке, низкий мужской голос, — и я поджарю твоему дружку мозги, так, что они полезут у него из ушей.
Вуки замер на месте, он рычал, скалил зубы, но в атаку не шел. Хан знал этот голос. Он сделал попытку набрать в легкие воздух, но чужая рука дюрастальной хваткой сжимала ему глотку.
— Ма... — вот и все, что ему удалось сипло пискнуть.
— Только не зови при мне маму, малыш, — произнес голос. — А теперь поведай, кто ты, во имя Зендора, такой и почему спрашиваешь обо мне на каждом углу?
Кореллианин хватал ртом воздух, задыхался, но говорить не удавалось. Чубакка зарычал, указал на барахтающегося в чужих объятиях напарника.
— Х-х-а-а-н-н-н. — Вуки с большим трудом заставил свою пасть выговорить человеческое имя. — Х-а-а-ан-н-н...
— Что? — растерянно переспросил голос. — Хан?
Соло вдруг отпустили, затем развернули. Он все еще разевал беспомощно рот, тер руками шею, а его уже обнимали с таким энтузиазмом, что могли лишить дыхания еще раз.
— Хан! Малой, как я рад тебя видеть! Как поживаешь, ты, старый гандарков сын?
Увесистый кулак врезался кореллианину между лопаток. Соло вновь поперхнулся, но его заботливо похлопали по спине, что, впрочем, не исправило дела.
— Мако... — в конце концов выдавил он. — Давненько не виделись. Ты изменился.
— Как и ты, — отозвался его друг.
Они разглядывали друг друга. Отросшие волосы Мако рассыпались по плечам, а среди темных прядей было гораздо больше седины. К тому же он отрастил пышные длинные усы, да и набрал лишний вес и раздался в плечах. Подбородок перечеркивал узкий шрам. Хан порадовался, что Мако на его стороне, — Спинс выглядел как человек, которого не хотелось бы иметь своим врагом. Одет он был в летный комбинезон из кожи, тонкой, эластичной и все-таки прочной; поговаривали, что такой костюм сохраняет внутреннее давление и в вакууме.
Друзья обнялись и засыпали друг друга вопросами. Замолчали, расхохотались.
— По очереди! — предложил Мако.
— Договорились, — согласился Хан. — Ты первый.
Спустя короткое время они сидели в таверне, пили, разговаривали и продолжали задавать вопросы. Хан рассказал Мако историю своей жизни и обнаружил, что его друг не удивился, узнав, что он бросил службу.
— Я знал, что рабство не придется тебе по нутру, Хан, — заявил Мако. — Я помню, как ты скрипел зубами при малейшем упоминании о рабах. Ты просто с катушек слетал, парень. Я знал, что твоя блестящая карьера оборвется, как только тебя приставят присматривать за рабами.
Хан скрыл смущение за большой кружкой алдераанского эля.
— Ты слишком хорошо меня знаешь, — признал кореллианин. — Но что мне было делать, Мако? Никлас собирался убить Чуи!
Льдисто-голубые глаза Мако неожиданно потеплели.
— Малой, ты все правильно сделал.
— А ты чем занимаешься? — быстро сменил тему Хан.
— Тем и этим, дружище, тем и этим! Имперские запреты делают нас всех богаче, возить контрабанду ныне выгодно. Спайс, о да, это высший класс! Но мы занимаемся и оружием, боеприпасами, а еще всяким парфюмом и аскажианскими тканями. Тоже прибыльное дело. Скажу тебе, парень, что старик Палпатин не спал бы ночами, если бы знал, насколько недовольны его правлением кое-какие планеты.
— Так работа найдется? — Ничего больше кореллианина не интересовало. — Для пилота? Ты же знаешь, Мако, я хороший пилот.
Спинс сделал знак дроиду-официанту принести новые порции эля.
— Малой, ты один из лучших, я всем так и скажу. — Мако похлопал друга по плечу. — Бадур назвал тебя Ловкач, а он просто так прозвищами не разбрасывается. Скажу тебе вот что, приятель. Хочешь поработать на меня? Мне нужен второй пилот, а я тем временем покажу тебе лучшие кормушки. И познакомлю с другими игроками. Некоторые не откажутся от помощи.
Хан помедлил:
— А как же Чуи?
Мако равнодушно пожал плечами и хлебнул эля.
— Стрелять он умеет? Хороший стрелок всегда в цене.
— А как же! — Соло допил свой эль с большей уверенностью, чем чувствовал.
С самострелом вуки действительно управлялся неплохо, но к пушке подошел лишь месяц назад.
— Стрелять он умеет.
— Ну что ж, значит, договорились, — сказал Мако. — Слушай, малец, ты уже нашел местечко для посадки?
На сленге контрабандистов так называли жилье.
Хан качнул головой и почувствовал, как кренится помещение.
— Надеялся, ты посоветуешь что-нибудь подходящее, — сказал он. — Только подешевле.
— Разумеется, посоветую! — воскликнул Мако не слишком внятно. — Но почему бы вам обоим не пожить денек-другой у меня, пока не подыщем что-нибудь?
— Ну... — Хан оглянулся на Чубакку, — ну да, мы бы с радостью, что скажешь, приятель?
— Хрррррнннн!
Мако настоял, что сам заплатит за выпивку, затем они втроем отправились в его логово. Ноги заплетались от выпитого, но Спинс заверил, что идти недалеко. Они спустились на несколько уровней, где здания были обшарпаннее и грязнее.
— Внешность обманчива, — объявил Мако, широким жестом обводя вокруг. — У меня полно места, квартира приличная. Но когда живешь здесь, воры и грабители обращают на тебя меньше внимания.
Хан огляделся по сторонам и пришел к выводу, что в дни воровской юности поставил бы на этом районе жирный крест. Без особых колебаний. Вдоль улиц шатались пьяные, движущиеся дорожки на этом уровне были окончательно и бесповоротно сломаны. Нищие и карманники давным-давно заприметили подвыпившую троицу, но подойти никто не решился, видимо потому, что Чубакка дарил налево и направо пламенные взгляды: «Только сунься, руки пообрываю!»
Но внезапно зашевелилось то, что Хан принимал за груду старых, засаленных лохмотьев. Из них высунулась костлявая рука, принадлежащая несомненно человеческому скелету. Кореллианин мельком заметил почти беззубое увядшее лицо с крючковатым носом. Дряхлая карга, чьи глаза блестят от... чего? Наркотиков? Безумия?
«О нет! Опять? Да что стряслось со всеми бабульками на Нар-Шаддаа? Так и липнут к молодым пилотам!»
Хан попятился, но выпивка плохо действует на рефлексы, и он не успел. Из груды отрепьев стремительно выскользнула похожая на птичью лапу вторая рука и вцепилась ему в запястье.
— Хотите знать будущее, добрые господа? Хотите знать будущее? — пронзительно заверещала старушенция с неописуемым акцентом. — Потомок Вимы Санрайдер предвидит судьбу, добрые господа! За кредит она расскажет, что ждет впереди.
— Отпустите!
Хан сделал попытку вырвать ладонь из грязной клешни, но у почтенной бабули хватка была почище, чем у гандарка. Кореллианин порылся в карманах в поисках монетки, лишь бы избавиться от назойливой гадалки. Можно было оглушить бабулю, но прибегать к крайним мерам не хотелось. В таком возрасте даже парализующий заряд может убить.
— Вот! Держи свой кредит и оставь меня в покое! — Хан сунул монету ей в ладонь.
— Вима не нищая! — с достоинством возразила старуха. — Она свои деньги зарабатывает! Будущее предвидит, судьбу говорит она! Вима знает, да, знает...
Хан закатил глаза. Ладно хоть не пристает с любовью.
— Валяй.
— Ах, мой юный капитан!.. — заворковала бабка, разжимая ему кулак; сначала она с любопытством подслеповато щурилась Хану на ладонь, потом взглянула в лицо. — Такой юный... столько лет впереди. Долгая дорога, сначала дорога контрабандиста, затем путь воина. Слава ожидает тебя, о да! Но сначала — опасность увидишь, большую опасность, да. Предательство, да, предательство тех, кому ты веришь. Предательство.
На секунду ее взгляд остановился на Мако. Молодые люди тоже переглянулись.
— Так, значит, меня предадут, — нетерпеливо сказал Хан. — А я разбогатею? Вот что самое главное.
Бабка визгливо захихикала:
— О да, мой юный капитан! Благополучие придет к тебе, но лишь после того, как перестанет так тебя интересовать!
Кореллианин хохотнул:
— Ну ты даешь! Я же раньше состарюсь. Кроме богатства, я ни о чем и думать не могу.
— О да-да, верно-верно, много сделаешь за деньги. Но еще больше — ради любви.
— Не смеши! — Терпение лопнуло, Хан предпринял еще одну попытку вырваться. — Хватит грузить мне вакуум! Я сказал: хватит! — Он выдернул свою руку из сухих цепких пальцев. — Ну спасибо, сумасшедшая старая ведьма! И не лезь ко мне.
Неуверенно держась на ногах, кореллианин побрел прочь; вуки и Мако Спинс шли следом. Хан услышал сдавленное ржание Мако и хихиканье Чубакки и оскалился. Эта древняя развалина выставила его полным идиотом! Пермакрит под ногами куда-то поплыл. Как хорошо было бы сейчас растянуться на кушетке (хотя пол тоже сойдет) и немного поспать!
Позади все так же кудахтала старая ведьма, бормоча очередную вселенскую чушь. Хан едва помнил, как добрался до жилища Мако, а вот как свалился на диван, не помнил вообще. Заснул он мгновенно и на этот раз не видел снов.
А на следующее утро напрочь забыл и о старухе, и о ее пророчестве.
Арук был занят делом, которое он любил больше всего на свете: подсчитывал свои прибыли. Могущественный хатт, глава клана Бесадии и его каджидика, склонился над инфопланшетом. Толстые пальцы заставляли машинку считать процент прибыли, которую можно получить через три года, основываясь на двадцатипроцентном годовом приросте продукта.
Увидев получившийся график и цифры, хатт расхохотался, громогласно, раскатисто. Смех гулким эхом пролетел по обширному кабинету. Кроме Арука, в комнате не было ни единого живого существа. В углу металлически поблескивал его любимый дроид-секретарь, ожидающий знака хозяина.
Арук снова взглянул на график, моргая большими выпуклыми глазами. Он был стар, почти тысяча лет от роду, и тело его приобрело уже тучность, которая у большинства хаттов наступает по достижении среднего возраста. Передвигаться самому стало так трудно, что он почти перестал это делать. Даже постоянные предупреждения личного врача, что ему грозят проблемы с кровообращением, не могли заставить Арука двигаться. Вместо этого он полагался на антигравитационные репульсорные салазки, с помощью которых он мог попасть куда угодно. Сани у Арука высшего качества, лучшие, какие можно купить за деньги. В конце-то концов, почему глава каджидика Бесадии должен в чем-то себе отказывать?
В то же время Арук не сибарит, не занимается постоянным услаждением своей плоти. Да, он почитатель вкусной, изысканной пищи и зачастую даже обжора, но он, в отличие от некоторых хаттов, не держит целые дворцы прислужников, исполняющих его малейшее — или самое извращенное — желание.
До Арука доходили слухи, что племянник Джилиака, Джабба, постоянно держит около себя на привязи несколько танцовщиц-гуманоидов. Гуманоидов! Арук считал такие вольности безвкусными и экстравагантными. Клан Десилиджик всегда отличался склонностью к плотским удовольствиям. Джилиак, надо признать, обладал большим вкусом, чем Джабба, но и он любил неумеренность в плотских удовольствиях ничуть не меньше своего племянника.
«Именно поэтому мы и превзойдем их, — подумал Арук. — Клан Бесадии вполне способен вынести некоторое воздержание, если это потребуется, чтобы добиться своего».
Но Арук также понимал, что разделаться с конкурентами будет совсем не легко. Джилиак и Джабба умны и безжалостны, а их клан ничуть не беднее его собственного. Годами два самых богатых и влиятельных хаттских клана соперничали между собой, стараясь урвать лакомый кусок. Оба клана не гнушались убийствами, похищениями и терроризмом для достижения своих целей. Арук знал, что Джабба и Джилиак сделают практически что угодно, чтобы обеспечить падение клана Бесадии. Деньги — вот способ получить наибольшее могущество, и Арук был доволен тем, какую прибыль ежегодно приносит илизианский проект.
«Скоро у нас будет столько денег, что мы сможем стереть их с лица Нал-Хатты, уничтожить их, как садоводы уничтожают вредителей, как уничтожают болезнь. Скоро Бесадии будут править Нал-Хаттой, не встречая сопротивления».
Он и его покойный брат Заввал придумали устроить на Илизии колонии и использовать религиозных паломников в качестве рабов, чтобы из сырого спайса производить конечный продукт. Бояться нужно было только восстания рабов. И чтобы обезопасить себя, именно Арук придумал Единого, Всех и Возрадование.
Большинство хаттов знали о способности народа т’ланда-тиль транслировать теплые, приятные эмоции и ощущения в мозг большинства гуманоидных рас. Но только ум и смекалка Арука позволили ему разродиться идеей о Возрадовании как некой награде за тяжелый дневной труд на спайсовой фабрике. Побочным эффектом такой «награды» было отупляющее воздействие на мозг.
Когда Арук понял, как можно использовать эту способность т’ланда-тиль, ему оставалось только сочинить доктрину, написать несколько гимнов, молитв и литаний, и вот уже появилась новая «религия», предназначенная для доверчивых дураков, принадлежащих к низшим расам.
С тех пор фабрики работали превосходно. Лишь однажды, пять лет назад, илизианский проект не принес чистой прибыли. В тот год негодяй-кореллианин, Хан Соло, разрушил фабрику глиттерстима. А еще он убил Заввала, хотя, откровенно говоря, Арук больше сожалел о финансовых потерях. И он не считал себя слишком жестоким или бесчувственным оттого, что не переживает о смерти брата. Нет, он реагировал как истинный хатт.
Арук тщательно прочитал один из пунктов бюджета, отпущенного на проект илизианских колоний. Вознаграждение в семь с половиной тысяч кредитов было обещано за поимку Соло. Основным требованием было не убивать. «Схватить и доставить живым».
Семь с половиной тысяч кредитов. На две с половиной тысячи больше, чем первоначально обещанная награда. Видимо, Соло оказался слишком изворотливым. Что ж, такая награда достаточно большая, чтобы привлечь множество охотников за головами, хотя Аруку доводилось видеть награды и побольше. Но для такого молодого человека и эта награда велика.
Так ли уж необходимо платить дополнительно за доставку живьем?
Арук много раз проводил пытки — спокойно и эффективно, — но, в отличие от большинства хаттов, ему не доставляло никакого удовольствия мучить кого-то, чтобы получить нужное. Если кореллианина Соло доставят сюда, к нему, Арук и не подумает пытать его — прикажет убить, и все дела.
А вот Тероенза совсем другое дело. Т’ланда-тиль показали себя народом мстительным, и Арук прекрасно знал, что верховный жрец Илизии не сможет спать спокойно, пока лично не увидит медленную, мучительную смерть Хана Соло. Мгновение за мгновением, крик за криком, стон за стоном, Соло будет умирать в жуткой агонии, а Тероенза будет этим наслаждаться.
Но хочется ли Аруку платить лишние деньги за удовлетворение жажды мести Тероензы?
Хатт рассмотрел этот вопрос со всех сторон, взвесил все за и против. Над круглыми глазами со зрачками-щелками проступили морщины, сопровождающие у него тяжкие размышления. Придя к решению, Арук резко выдохнул.
Хорошо, он одобрит выплату награды. Пускай Тероенза жаждет свершения возмездия. Предвкушение сделает верховного жреца счастливым, а счастливый подчиненный — это подчиненный, приносящий прибыль.
И все же Тероенза беспокоил Арука. Верховный жрец слишком демонстративно возглавлял илизианское предприятие, несмотря на то что и он, и этот идиот Киббик всячески старались скрыть это. Арук нахмурился. Илизия принадлежит хаттам. И никто, кроме хаттов, не имеет права распоряжаться там. Тем не менее... Киббик был единственным хаттом клана Бесадии с достаточно высоким рангом, кто был сейчас свободен и мог занять главенствующую позицию на Илизии.
А Киббик, как ни крути, дурак дураком.
«Если бы только я мог послать Дургу, — подумал Арук. — У него есть воля и мозги, чтобы как следует управлять Илизией и напомнить Тероензе, кто его хозяева».
Дурга был единственным отпрыском Арука. Он еще был очень юным хаттом, едва достигшим возраста официального совершеннолетия и настоящего осознания себя, — всего ста лет от роду. Но он был в сотни раз умнее Киббика.
Когда Дурга родился, все хатты советовали Аруку задавить беззащитного новорожденного. А все из-за темного родимого пятна, которое, словно вонючая жижа, покрывало его лоб, одно веко и щеку. Хатты говорили, что такое испорченное лицо сделает малыша неприемлемым для общества, асоциальным, что он будет тупоумным всю свою жизнь.
В древних сказаниях такие родимые пятна были признаками роковой судьбы, и старшие хатты предрекали всевозможные ужасы, если оставить Дургу в живых. Но Арук посмотрел на отпрыска и понял, что этот ребенок вырастет и станет полноценным хаттом: умным, хитрым и безжалостным, если это будет необходимо. Тогда он взял маленького Дургу на руки и торжественно объявил его своим отпрыском и наследником. Злопыхателям пришлось умолкнуть. Арук проследил за тем, чтобы Дурга получил хорошее образование и у него всегда было все, что может потребоваться растущему хатту. Дурга, в свою очередь, испытывал к родителю теплые сыновние чувства.
И сейчас, рассматривая графики движения финансовых потоков на Илизии, Арук подумал о том, что надо будет сегодня обсудить свои идеи с Дургой. Старший хатт готовил своего отпрыска занять место главы клана после смерти самого Арука.
«Цифры впечатляют. Возможно, нам стоит вложить часть прибыли в основание еще одной колонии на Илизии. Семь колоний будут производить гораздо больше переработанного спайса, чем шесть. Наймем еще мужчин т’ланда-тиль, пустим их заманивать к нам „паломников"».
Заветной мечтой Арука было расширить операцию по производству спайса и обращению в рабство, перенести предприятия и на вторую планету илизианской системы. Сам он, скорее всего, не доживет до того дня, когда на обеих планетах производство будет идти в полную силу, но Дурга наверняка его застанет.
И единственным препятствием на этом пути был Десилиджик. Арук знал, что Джилиак и Джабба следят за каждым его шагом, как и за действиями любого высокопоставленного члена его клана, и готовы использовать малейшее проявление слабости. Хатты из клана Десилиджик беспощадны и к тому же завидуют клану Бесадии и его успеху на Илизии. Арук прекрасно знал, что Джабба и Джилиак отдадут что угодно, лишь бы уничтожить соперников и прибрать к рукам фабрики на Илизии. Но в то же время такая зависть была и признаком невероятного успеха, которого добился клан Бесадии. Жизнь хаттов состоит из действий и противодействий, и, по правде говоря, Арук обожал интриги, опасность. Он не стал бы ничего менять, даже если бы ему представилась такая возможность.
С довольным вздохом хатт Арук выключил планшет и, потянувшись, потер усталые глаза. Хорошо поработал, теперь можно и пообедать, а заодно и провести некоторое время с отпрыском. Приятно будет поделиться хорошими новостями.
Направляя репульсорные сани легкими прикосновениями толстенных пальцев, Арук выплыл из комнаты навстречу еде и дружеской беседе...
