Спустя восемь месяцев
В тот день Слоан Салливан исчезла. И в тот день я в двадцатый раз сменила имя. Точнее, в двадцать первый, если считать имя Саша Эбботт. Я все еще пытаюсь вспомнить, какой она была.
Прошло восемь месяцев с тех пор, как я в последний раз видела Джейсона. Восемь месяцев, как я живу в новом штате, в котором не была раньше. Восемь месяцев, как агенты сотворили чудо и помогли поступить в университет, который щедро выделил мне эту просторную комнату. Восемь месяцев, как я снова встретилась со своей мамой. И восемь месяцев, как я воспроизвожу в голове «что, если».
Я сдержала обещание и дала показания. Благодаря им – и записи разговора с Марком – его двоюродный брат Франко, убийца моего отца, сидит в тюрьме. И Анжело Розетти вот-вот окажется там же. Мне понадобилось выступить на его суде лишь один раз. Судебный процесс затянулся, адвокаты упорно защищают его, но судя по репортажу из зала суда, который я смотрела по телевизору, дела Анжело идут не очень хорошо. Крошечная часть меня – ну ладно, огромная – надеялась, что я увижу Джейсона после того, как дам показания. Но агенты не нарушают правила. Я никогда не видела даже папу Джейсона, а он дал показания в тот же день, что и я.
То, что эти плохие парни будут за решеткой, – это хорошо. Но мне не становится легче от этого, когда я предлагаю своей соседке сделать какую-нибудь глупость на спор, а она смотрит на меня как на идиотку. Я очень скучаю по жизни Слоан. Именно напоминания о крошечных деталях той жизни вроде глупых споров заставляют меня задуматься, что бы произошло, если бы я сбежала из школы в первый день и рассказала Марку о Джейсоне. Если бы я не решилась принять самостоятельно решение и поиграть в Бога с жизнями трех человек. Мы бы с Марком переехали. Я бы не встретила Джейсона, но по крайней мере знала бы, что Джейсон Томас существует, и легко нашла бы его снова, если бы захотела. И скорее всего Марк был бы жив. Все эти «что, если» не дают мне покоя.
Возможно, Лоренцо нашел бы нас в другом городе. Возможно, я бы никогда не узнала правду, никогда бы не увидела маму, никогда бы не помогла посадить за решетку плохих парней. Но я бы не убила Марка. В этом я уверена. Эти мысли мучают меня по ночам. Впервые в жизни я не сбежала, и это кончилось тем, что я убила человека.
Нет ничего хуже «что, если».
Неожиданный щелчок заставил меня обернуться. Дверь в мою комнату в общежитии открылась, и в комнату заходит девушка со светлыми волосами. Пышные кудри прыгают на ее плечах.
– Привет, – здоровается Селеста, и дверь за ней закрывается. – Я думала, ты в лаборатории.
Я пожимаю плечами.
– Сегодня плохо себя чувствую.
Она не знает, что сегодня я официально бросила университет.
– А ты? Разве у тебя сейчас не пара по социологии?
Она берет лист со своего стола и машет им передо мной.
– Я забыла это. И теперь опаздываю. – Она выбегает из комнаты, но останавливается в дверях. – Мы ведь встретимся на теннисе вечером, Вера?
– Да. До вечера.
Она машет мне рукой и исчезает в коридоре. Ненавижу лгать ей. На самом деле она очень хорошая. Особенно если учитывать кошмары, которые мучают меня почти каждую ночь. Она будит меня, шутит, чтобы я успокоилась, и притворяется, что верит моим словам о том, что и в детстве я мучилась кошмарами. На самом деле мне снится почти одно и то же: я убиваю Марка.
Конечно, в своих снах я стреляла в него. Но еще я душила, топила, закалывала ножом, убивала другими способами, которые даже не представляла наяву. Теперь я понимаю, что имел в виду Марк, говоря о пистолете. С ним действительно легко ошибиться: я поняла это на своем опыте. Но я не осознавала, что он имел в виду, когда говорил о серьезных последствиях. Тогда я подумала, что он имел в виду смерть. Теперь я знаю, что смерть – это не единственное «серьезное последствие».
Из всех событий это единственное, что я не могу изменить, единственное, что не могу контролировать: я не могу не убить Марка, и не могу перестать думать об этом. Боже, «что, если» убивает.
Я вздыхаю и беру толстый учебник по химии. В нем лежит письмо, которое я написала Селесте пару дней назад. Я приподнимаю ее одеяло – цвета морской волны с ярко-коралловым узором – и кладу письмо на ее бледно-розовую подушку. Я настолько погружаюсь в мысли о том, как она отреагирует на него, что когда замечаю, что мне звонят, играет уже второй припев мелодии, стоящей на звонке.
Я беру его со своего крошечного стола и улыбаюсь, увидев дату и имя звонящего:
– Ты так пунктуален. Кесслер бы гордился тобой.
Диксон смеется, и я расплываюсь в широкой улыбке.
– Что, даже не поздороваешься? Теперь ты похожа на Кесслера. Так и знал, что надо было мне охранять тебя на суде.
Кесслер не обманул меня: за последние восемь месяцев агенты предоставили круглосуточную защиту лишь один раз – когда я давала показания, сначала против двоюродного брата Марка, а затем против Анжело. Тогда со мной были Кесслер и незнакомый агент вместо Диксона. Но мы с Диксоном переписывались по электронной почте. Я попросила руководство службы маршалов, чтобы именно Диксон позвонил мне с проверкой после дачи показаний, и к счастью, мне разрешили. Теперь он будет звонить мне раз в год.
Все еще улыбаясь, я отвечаю:
– Рада тебя слышать, Диксон.
– Я тоже. Как твоя студенческая жизнь? Как комната в общежитии?
– Подожди… еще чуть-чуть… Ну вот, теперь я одновременно дотрагиваюсь до двух стен своей комнаты.
– Похоже на мою комнату в общежитии. – По голосу Диксона я понимаю, что он улыбается. – А как твоя соседка? Такая же жизнерадостная?
– Увы, да.
– Зря ты так, – возражает Диксон. – Что-то не слышно, как она играет на лютне. Именно этим занимался мой сосед по комнате в течение всего первого курса.
– Ой. Это лишь потому, что она сейчас на занятии по игре на лютне.
Диксон снова смеется, но его голос быстро становится серьезным.
– Нет, правда, как у тебя дела?
Я пожимаю плечами, хотя он не видит меня.
– Держусь.
– Ты сходила к психологу, про которого я тебе говорил?
Конечно, нет. Я не хочу, чтобы кто-то «психоанализировал» меня и спрашивал, почему я выбрала имя Вера Питерсон. Или почему я все еще называю себя Мелочью.
– Мне не нужен психолог. Я много лет была одна. Я умею сама решать свои проблемы.
– Нет, – поправляет Диксон. – Ты была с Марко много лет. Вот почему я беспокоюсь.
– Мы можем поговорить о чем-нибудь другом? Разве у тебя нет списка вопросов?
Я слышу шорох бумаги.
– Список есть. Просто знай, что сейчас я разрешаю сменить тему. Но эта тема будет поднята в следующих надоедливых электронных письмах.
Я улыбаюсь.
– Принято к сведению.
– Какие-то проблемы, о которых я должен знать?
– Нет.
– Контакт с человеком из твоего прошлого?
После этого вопроса следует резкий кашель.
– Нет.
Диксон молчит, и я знаю, что он дает мне возможность задать вопрос.
– Как он?
Нет необходимости говорить имя. Диксон знает, о ком я спрашиваю.
– Держится, как и можно ожидать от человека, который проходит через это впервые.
Я закрываю глаза и представляю Джейсона. По правилам Диксон не может рассказывать мне о нем, но он хороший и не против изредка нарушить правила.
– Я общался с ним пару дней назад, – продолжает Диксон. – Он спрашивал о тебе.
Я прикусываю губу и говорю самые честные слова за весь разговор.
– Жаль, что все сложилось так.
– Мне тоже, – признается он. – Но ты поступила правильно.
– Я знаю.
– И теперь ты в безопасности, – напоминает он. – Но не расслабляйся.
Я грустно улыбаюсь в ответ. Я все еще помню урок № 8.
– Будь осторожна, ладно? Возможно, прямо сейчас все спокойно, пока Розетти сосредоточены на судебном процессе. Но многие люди, близкие к Анжело, хотели бы добраться до тебя. Я знаю, что ты уже почти не помнишь Данте, но теперь он полноценный член семьи.
Как будто я могла забыть единственного оставшегося сына Розетти. Он – одна из причин, по которой я собираюсь сделать то, что задумала.
– Я поняла.
– Никогда не знаешь, когда может произойти что-то неожиданное.
Мое сердце бешено стучит в груди, и на секунду я уверена, что он обо всем знает. Но это всего лишь паранойя. Диксон не может знать о моих планах.
– Хорошо.
– У тебя есть мой номер. Я отвечу в любое время.
– Да. И спасибо.
Это правда. У меня есть его номер. Он единственный сохранен на моем новом секретном телефоне, который лежит в одной из сумок под кроватью. Возможно, я и собираюсь полностью нарушить все правила, но я не настолько глупа, чтобы делать это без запасного плана.
– Если ты захочешь просто поговорить или… у тебя появятся вопросы, позвони. Я даже обещаю не напоминать о психологе во время первого звонка.
Я смеюсь.
– Как устоять перед таким щедрым предложением?
Я слышу шуршание, и Диксон говорит:
– На этом у меня все. Но давай еще поговорим. Расскажи, что было самым отвратительным на последней студенческой вечеринке.
Я смотрю на будильник Селесты, на котором мерцают большие розовые цифры.
– На то, чтобы описать все отвратительные вещи, которые я видела на вечеринках здесь, уйдет целая вечность, а у меня скоро занятие.
– Давай, скажи, что твоя соседка записала тебя на занятия по игре на лютне.
Я фыркаю.
– Они что, правда бывают?
– Неужели так повезло только мне?
Внезапно у меня на глазах появляются слезы. Не то, чтобы я часто виделась или общалась с Диксоном, но я буду по нему скучать.
– Спасибо за все, – тихо говорю я. – Правда.
Его голос становится серьезным.
– Не за что, Саша.
Именно это мне и нужно: маленький обход правил, напоминание, кто я на самом деле.
– Нравится обращаться по имени, да, Тони?
Прежде чем он ответит, я фыркаю:
– Прости, Диксон. Не сдержалась.
Он снова отвечает веселым голосом:
– Я поговорю с тобой позже, Питерсон.
«Нет, не поговоришь», – думаю я. Но я прощаюсь и слышу гудки.
Прежде чем я сделаю что-нибудь глупое и поддамся желанию услышать голос Диксона в последний раз, я кладу телефон на стол и разбиваю его огромным учебником по химии. Затем я собираю обломки и выбрасываю их в унитаз. В последний раз это сработало.
Я возвращаюсь в комнату и смотрю на будильник Селесты. Все идет по плану, но я до сих пор нервничаю. Я вынимаю из-под кровати две неприметные сумки. Две маленькие сумки, в которых лежит все, что понадобится в моей новой жизни. Все остальное в моей комнате – одноразовый хлам. Сувениры из жизни, которую я никогда не хотела.
Не поймите меня неправильно, мне очень нравится учиться. И я собираюсь вернуться в университет. Но на своих условиях, в тот университет, который выберу я, а не тот, который посчитали самым безопасным или самым удаленным от остальных членов программы защиты свидетелей. Не тот, в который мне пришлось поступить из-за удостоверения свидетеля под защитой.
Я все равно не могу взять больше вещей. Когда Селеста прочитает мое письмо, то поверит, что я узнала о смерти своей мамы, бросила в сумку пару вещей и уехала. История о смерти матери даст мне несколько дней или даже недель: Селеста ничего не заподозрит, если я не буду отвечать ей. Когда она все же проведет небольшое расследование, то узнает, что я бросила университет.
Я открываю одну из сумок и достаю поддельный паспорт, который я получила во время поездки в университет на границе штата пару недель назад. Он не самый лучший, но сойдет до тех пор, пока я не доберусь до места, в которое мы с Марком обращались не раз. У нас всегда были лучшие поддельные документы.
В дверь робко стучат, и я улыбаюсь. Как раз вовремя. Я убираю поддельный паспорт в сумку, беру конверт и открываю дверь.
На пороге стоит парень. Он выглядит даже лучше, чем утром, когда я заметила его на парковке учебного корпуса: бледная кожа, длинные дреды, большая борода, мешковатые шорты, футболка с фотографией незнакомой группы и штук десять плетеных браслетов на руке. Моя соседка, обожающая розовое, даже не заговорила бы с ним.
– Ты здесь, – говорит Дреды. – Джессика, верно? Я не верил, что ты на самом деле будешь здесь.
– Я здесь, – подтверждаю я.
Он замечает кровать Селесты, и его глаза округляются: слишком много ярких цветов. Он нервно переступает с ноги на ногу, словно такое количество вещей розового цвета вызывает у него аллергию.
Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, чтобы не рассмеяться. Как же мне повезло встретить именно его.
– Вот, держи. – Я протягиваю конверт.
Парень смотрит на меня и несколько раз моргает, словно он долго смотрел на яркий свет.
– Так что я должен сделать? – спрашивает он, забирая конверт. – Просто отнести его по этому адресу? – Он показывает на адрес, написанный на конверте. – И ты дашь мне за это четыреста долларов?
Я достаю из кармана четыре стодолларовых бумажки.
– Да.
Дреды берет деньги с тем же сомневающимся взглядом, которым он окинул ярко-зеленую доску вдохновения Селесты.
– И все? В этом нет ничего противозаконного? – На его лбу появляются морщинки. Должно быть, сложно представить, что незаконного может совершить такая скромная на вид студентка.
– Конечно, нет, – говорю я. – Мои тетя с дядей должны получить это к вечеру. Я забыла отправить им письмо, а у меня нет машины. К тому же я не могу потратить четыре часа на поездку. У меня после обеда тест и урок по игре на лютне.
Дреды наклоняет голову.
– На лютне. Ну ладно, – кивает он.
«Спасибо, Диксон».
– Я предупредила их, что ты бросишь письмо в почтовый ящик.
– Конечно, Лютня Джесс.
Все гораздо лучше, чем я представляла. Если он вернется сюда в поисках Лютни Джесс, Селеста даже не поймет, о ком он говорит.
– Спасибо. Ты мне очень помог.
И это правда. Я не могла отправить письмо по почте, потому что оно могло потеряться или прийти раньше, чем я рассчитывала. И не могла доставить его сама.
– Нет, это тебе спасибо. Мне словно заплатили за то, чтобы я прогулял занятия.
Дреды машет мне рукой и убегает по коридору.
Я закрываю дверь и вздыхаю. Селеста – не единственная, кому я написала письмо. Остается лишь надеяться, что когда моя мама прочитает его, она поймет, почему я это делаю.
Я знаю, что Розетти придут за мной. Арест не остановит Анжело. Члены его семьи могут воспользоваться любым человеком, знающим о моем местонахождении, чтобы добраться до меня. Не только агентами, но и моей мамой или ее новым парнем, Селестой, возможно, даже Джейсоном и его семьей. Их могут похитить, ранить или убить ради информации обо мне. Расплата – лишь вопрос времени. Никто даже не знает, почему Рубен Маркс убил Софию. Возможно, просто чтобы показать, что он может. Хотя Марк сказал, что это происходит редко, я не хочу подвергать своих близких такому риску.
Тяжелее всего оставлять маму, но по крайней мере она не будет одна. Мне нравится ее новый парень. Когда я приехала к ним на прошлых выходных, он спросил у меня, не против ли я их брака, и я дала им свое благословение. С ним мама справится. Хотя в первую очередь она позвонит Диксону. Похоже, он умеет находить общий язык с каждым.
Рассказывая о настоящей программе защиты свидетелей, Кесслер подтвердил мои догадки: участие в программе не обязательно. Мне восемнадцать, я могу выйти из программы, если захочу, и маршалы меня не остановят. Но я знаю, что Диксон нарушит правила и будет искать меня, несмотря на запреты своих боссов. К тому же он единственный, у кого есть ресурсы для того, чтобы найти меня. Мне остается лишь надеяться на его понимание. Я буду единственным человеком, знающим, кто я самом деле и где я хочу жить.
В дверь снова стучат – на этот раз громче и эмоциональнее, и у меня в животе взлетают бабочки. Нет, два человека будут знать, кто я на самом деле и где я хочу жить.
Я распахиваю дверь быстрее, чем делала это за последние восемь месяцев, и вижу его глаза: почти зеленые ободки вокруг зрачков тонут в синем океане, очерченном еще более синей каймой. Я вижу легко узнаваемые небесно-голубые глаза Джейсона Томаса, и они мне улыбаются.
Я затаскиваю его в свою комнату. Бейсбольная кепка закрывает его черные волосы, но несколько прядей все же видны. Я пропускаю их между пальцами. Они мягкие и гладкие. Доказательство того, что Джейсон наконец-то здесь. В ответ он целует меня.
Его поцелуи поначалу требовательные, настойчивые, словно он пытается стереть последние восемь месяцев. Затем они медленно становятся нежными и сладкими. Обещанием, что с этого момента нам никогда не придется наверстывать упущенное время. У меня перехватывает дыхание. Джейсон отстраняется и проводит пальцем по моей щеке. Он смеется и качает головой.
– Что? – спрашиваю я.
– Твои глаза снова зеленые. – Он заправляет прядь светлых волос мне за ухо. – Ты красивее, чем в моих воспоминаниях.
Я шагаю вперед и снова целую его. На этот раз это мое обещание, что он тоже красивее, чем в моих воспоминаниях.
После того, как восемь месяцев назад мы поцеловались и признались друг другу в любви в больнице, я быстро поняла одну вещь. Может, я и не состояла в программе защиты свидетелей все эти годы, но я представляла, что это. Будучи Слоан Салливан, я начала жить по-своему, как сделала бы Саша. А как заметил Диксон в тот день в больнице, Саша никогда не следовала правилам.
Поэтому я придумала, как мы могли общаться после разлуки. На самом деле все просто: мы выбрали популярную социальную сеть, создали аккаунты с поддельными именами и публиковали случайные, на первый взгляд безобидные сообщения о том, кем мы были, где мы были и когда мы были готовы начать выполнять план. Такое простое сообщение, как «Скорее бы завтрашняя игра с „Флоридой Стэйт“. Вперед, „Гейторс“!», скажет о многом для того, кто хотел узнать, где ты учишься. Мы выходили в сеть только с компьютеров из мест общественного пользования, например, библиотек, никогда не публиковали записи на страницах друг у друга, и это сработало. Джейсон стоит передо мной.
– Я рад, что понял все твои подсказки и нашел верную комнату, – говорит он с робкой улыбкой. – Я немного переживал, что буду неделю искать тебя в общежитии.
Почему-то мне становится не по себе, но я слишком рада, чтобы уделять этому внимание. Я смотрю на Джейсона и до сих пор не могу поверить, что это не сон. Теперь уже я смеюсь и качаю головой.
– Не могу поверить, что ты действительно здесь.
Джейсон прижимается лбом к моему лбу.
– Я никуда не уйду. – Затем он отстраняется и вздрагивает. – Разве только в туалет. Я столько часов провел за рулем.
Внезапно его лицо светлеет.
– Спорим, во время нашего дорожного путешествия ты будешь бегать в туалет чаще, чем я.
Я неодобрительно цокаю языком, но внутри меня разливается тепло.
– Ты никогда не изменишься.
Я открываю дверь и показываю на душевые в конце коридора. Джейсон выгибает бровь.
– Но на обеих дверях фигурка девочки.
– Приятный подарок на начало учебного года от парней, живущих на этом этаже. Они надеялись, что кто-нибудь из девушек перепутает двери и примет душ в мужской компании.
Джейсон давится от смеха.
– Тебе нужен тот, который справа, – уточняю я.
Я смотрю, как он идет по коридору. Хотя я не видела Джейсона почти целый год, его походка не изменилась. И поцелуи тоже. И любовь к глупым спорам. До этой секунды я не осознавала, как переживала, что между нами что-то изменилось. Но все было как прежде.
Я закрываю дверь и в последний раз оглядываю свою комнату. Пока, университет, привет, возможности. Кто угодно, где угодно, что угодно. Теперь возможно все.
Я радостно выдыхаю и закрываю сумку, в которой лежит письмо от мамы. Звук застежки-молнии должен радовать, ведь я словно закрываю эту главу жизни раз и навсегда. Но почему-то какое-то неприятное ощущение не оставляет меня. Я ставлю обе сумки рядом с дверью, поближе к свободе, но что-то до сих пор не так.
Я снова оглядываю комнату, пытаясь понять, почему мне кажется, что я что-то забыла. Я три раза проверила сумки, но меня не покидает это назойливое чувство. Мой взгляд останавливается на пятне от воды на ярко-розовом коврике Селесты, на котором мы с Джейсоном стояли минуту назад. Его поцелуи, робкая улыбка и слова смешивают в голове: «Я немного переживал, что буду неделю искать тебя в общежитии». И в моей голове звучит голос Марка: «…Или если нам придется разделиться в экстренной ситуации, тогда нам не придется искать друг друга несколько дней».
Я вспоминаю, что Марк дал мне листок с паролем и неотслеживаемым электронным адресом. С того дня в конспиративной квартире я никогда не вспоминала об этом адресе. Я была слишком потрясена, чтобы вспомнить этот пароль, но теперь я отлично помню его. У меня сжимается сердце. Я издевалась над Марком, когда он придумал запасной план для запасного плана. Но ведь он был прав – одного запасного плана было мало.
Я смотрю на сумки у двери, набитые одеждой, деньгами и распечатками с информацией о кафе и магазинах в тех городах, в которых мы с Джейсоном собирались остановиться. Они могли бы стать нашим местом встречи в случае аварийной ситуации. «Возможно, не помешает еще один запасной план, кроме телефонного номера Диксона».
Мой взгляд падает на ноутбук. Обычно я не делаю подобных вещей на своем компьютере, но я неспроста потратила весь вечер на то, чтобы понять, как проще всего уничтожить жесткий диск.
Уже через секунду я за своим столом. Мне хочется войти в аккаунт электронной почты, который Марк создал для меня. Если он до сих пор работает, тогда я создам такой же аккаунт для Джейсона. У меня покалывает пальцы, пока я вбиваю восьмизначный пароль. И на секунду мое сердце перестает биться. Я вижу четыре электронных письма – от Марка.
Я открываю последнее в списке, то, которое пришло первым. В тот день агенты пришли в мою школу. Тогда я уничтожила свой телефон, поэтому не знаю точное время всех событий, произошедших до того, как меня привезли в конспиративную квартиру. Но скорее всего Марк отправил письмо в то время, когда меня нашли Кесслер и Диксон. Дрожащей рукой я открываю его.
Не возвращайся домой. Там опасно.
Не приходи в наше место встречи – слишком близко к дому.
Спрячься и ответь на это письмо, чтобы я знал, что с тобой все в порядке.
Вот и все. Ни приветствия, ни имен, ни пояснений. Я могу представить, как Марк испугался после появления Лоренцо, как он пытался понять, что делать дальше. Мое сердце начинает биться еще быстрее, когда я открываю второе письмо.
Я помню, как ты смеялась над двойным запасным планом, но ты серьезно? Почему ты до сих пор не ответила? С тобой все в порядке?
Я смотрю на время отправки сообщения: 17:33.
Я открываю третье сообщение, сразу проверив время отправки. Оно пришло в 02:16, после того, как я сбежала из конспиративной квартиры. У меня пересыхает во рту, когда я читаю слова Марка:
Я не могу больше ждать. Я собираюсь найти тебя.
Пожалуйста, скажи, что с тобой все хорошо.
Я закрываю глаза. Марк думал, что его семья в городе, и не пытался уехать или спастись. Он остался, чтобы найти и защитить меня. Он боялся, что меня поймали. И хотел, чтобы со мной все было хорошо. И меньше, чем через час я его застрелила.
Меня охватывает ужас, когда я навожу курсор на последнее письмо. Мне почти не хочется читать его, знать его последние мысли перед тем, как пришла я, и все полетело к чертям. Но я заставляю себя открыть сообщение.
С самого начала что-то кажется мне странным.
Слоан,
Я не знаю, прочитаешь ли ты это письмо, но я должен поблагодарить тебя. За то, что ты спасла мою жизнь и помогла исчезнуть.
«Подожди, что?» Я смотрю на дату письма, и меня прошибает холодный пот. Оно было отправлено восемь дней назад – на следующий день после того, как я дала показания против Анжело Розетти в суде.
Без твоего сообщения с нашим кодом 911 я бы ни за что не надел бронежилет, который купил еще до нашего отъезда из Кентукки. И я бы не выжил, когда в меня выстрелил Лоренцо, прежде чем я его остановил. Или когда в меня выстрелила ты, раз уж на то пошло.
Я понимаю, почему ты это сделала, пусть мне бы и хотелось, чтобы все сложилось иначе. Чтобы ты выбрала меня. И чтобы твой выстрел не был таким точным. Даже с бронежилетом было очень больно. Но я все понимаю. Ты сделала выбор, который помог избавиться от плохих парней. Если бы ты приняла мое предложение, плохие парни не попали бы за решетку. Я рад, что твоя запись нашего разговора помогла.
Есть еще кое-что, о чем ты должна знать, но я оставляю это решение за тобой. Если ты хочешь получить ответы, то знаешь, что делать.
Даки Маркович
Под подписью указан адрес. Город в получасе езды.
Я встаю и делаю шаг назад, стул скрипит о жесткий пол. «Это ловушка». Кто-то из семьи Розетти обманывает меня, пытается вывести на чистую воду. Агенты сказали, что Лоренцо был в городе в день выпускного. В тот день я придумала имя Даки Маркович. Возможно, они установили прослушку в нашем доме. Но откуда они узнали адреса электронной почты, если Марк сообщил мне о них за несколько недель до выпускного? Откуда они узнали, что я во Флориде? И почему они отправили это письмо после того, как я дала показания?
Воспоминания о том, как я стояла над пугающе неподвижным Марком, как ждала, что его грудь начнет подниматься и опускаться, как искала кровь и не могла ее найти, заставили меня вздрогнуть.
Но это не может быть правдой. Конечно, у Марка мог быть бронежилет, о котором я ничего не знала. Но ведь не только я видела его мертвым. В доме были агенты, и не только Кесслер и Диксон. На суде все сказали, что Марк мертв. И я видела лицо Анжело, когда адвокаты упомянули имя Марка. Он не мог подделать свою скорбь.
Все это было бессмысленно.
Прежде чем я понимаю, что делаю, я уже сижу перед компьютером и вбиваю адрес из письма Марка. Я почти уверена, что на экране появится комната для пыток из фильмов ужасов. Но через секунду я хмурюсь. «Ну ладно, это… странно». Я смотрю фотографию за фотографией, пытаясь прочувствовать это место. Тихий стук в дверь возвращает меня в реальность.
– Твоя душевая выглядит гораздо симпатичнее, чем в моем университете, – заявляет Джейсон, когда я открываю дверь.
Он заходит внутрь и подходит к яркой кровати Селесты.
– Правда? Возможно, мне стоило разок проведать парней.
Я стараюсь говорить легко и шутливо, а не как человек, который только что прочитал письмо от умершего человека, но мой голос все выдает.
Джейсон сразу замечает это.
– Что случилось?
Я должна взять вещи и уехать вместе с ним. Просто уйти и забыть об этих письмах. Так бы и случилось, если бы не слово, стучащее в моей голове: ответы.
Я ловлю взгляд Джейсона.
– Нам нужно будет кое-куда заехать.
– Мне это не нравится.
Джейсон вытягивает шею, чтобы рассмотреть небольшое кирпичное здание на противоположной стороне оживленной четырехполосной трассы.
– Поясни еще раз, почему я не могу пойти с тобой?
– Это банк, Джейс. Он набит камерами. А ты не просто так приехал сегодня в кепке. – Я стучу по козырьку его кепки. – Пусть это и не мой университет, лучше нам не попадаться вместе на камеру в день нашего исчезновения.
Джейсон прикусывает губу.
– Но почему в такой развалине? Почему не там? – Он показывает на большое белое здание банка напротив, элегантное и впечатляющее. Если говорить о банках, он выглядит гораздо надежнее, чем тот, в который я направляюсь.
– Не знаю, но именно это я и собираюсь выяснить. – Я наклоняюсь и целую его. Затем я сбиваю рукой его кепку. – Уви…
– Не говори этого.
На лице Джейсона появляется легкая улыбка, но я все понимаю по его жесткому голосу. Он думает, что я скажу то же самое, что сказала в тот день, когда исчезла в первый раз: «Увидимся позже, ладно?».
Я прижимаюсь к нему и вдыхаю его запах.
– Я никуда не уйду, – шепчу я. – Разве только схожу на разведку в банк.
Джейсон фыркает.
Я отстраняюсь и всматриваюсь в эти небесно-голубые глаза. Настало время новой традиции прощания, нового обещания.
– Я скоро вернусь.
Я медленно и уверенно перехожу дорогу и иду по улице. Но мое сердце бьется со скоростью тысячу ударов в минуту. Кепка Джейсона отлично закрывает меня от камер, но руки все равно немного дрожат, когда я открываю одну из двойных дверей банка. Я сжимаю кулаки, пытаюсь унять дрожь, но резко останавливаюсь, когда замечаю вторые двери в метре от меня. На этот раз автоматические.
«Два ряда дверей. Не стоит верить убогому внешнему виду».
Дверь за моей спиной захлопывается. Я успеваю лишь подумать: «Поехали», как дверь передо мной открывается, и я оказываюсь в банке.
Все выглядит как на фотографиях в интернете: длинная стойка высотой по грудь по правую сторону, за которой сидят операторы банка, два больших деревянных стола с парой стульев по левую сторону, две двери в конце зала. На одной нет обозначений, на второй – небольшая табличка с надписью «Сейфовые ячейки».
Я иду по потертому синему ковру к первому свободному оператору. У женщины короткие волосы ярко-рыжего, почти винного цвета и помада в тон.
– Чем я могу вам помочь?
Оператор в следующем окне протягивает бланк о взносе депозита пожилому мужчине с тростью и говорит:
– Увидимся на следующей неделе, Уолтер.
Я делаю глубокий вдох и молюсь, что мои слова не окажутся ошибкой.
– Мне нужно открыть мою сейфовую ячейку.
– Хорошо. У вас есть ключ?
«Ключ? Черт. В письме не было ни слова о ключе».
Когда я просматривала фотографии банка, то решила, что речь шла о сейфовой ячейке. Конечно, я представила, как Розетти выпрыгивает на меня из-за стойки или срабатывает какая-то беззвучная сирена, после чего через минуту в зале появляются мафиози. Я не знаю, как банковский счет мог помочь найти ответы, но, возможно, в сейфовой ячейке было что-то интересное.
– М-м-м, нет.
Рыжая женщина хмурится.
– Вы не можете попасть без ключа. Таковы наши правила. У банка один ключ, второй ключ у вас, и нужны оба, чтобы открыть ячейку.
На долю секунды я задумалась, стоит ли притвориться, что у меня есть ключ, и попробовать взломать ячейку. Затем я смотрю на других операторов и понимаю, почему я в этом банке, а не в том, современном. Всем операторам явно больше пятидесяти. Скорее всего они работают здесь всю жизнь. Это мелкий семейный банк. Банк, который был частью местного сообщества с давних времен. Банк, в котором кассиры знали имена своих клиентов. Банк, в котором можно было уговорить кого-то нарушить правила при определенных обстоятельствах.
– На самом деле мне сказали, что мне не нужен ключ. Что у меня особый случай.
Женщина уже качает головой.
– Не знаю, кто вам это сказал, но…
– Вы не могли бы проверить, пожалуйста? – Я мило улыбаюсь. – Это не займет много времени.
Она недовольно сжимает губы, но годы обслуживания клиентов перевешивают ее раздражение.
– Какой номер ячейки?
В моей голове проносится цепочка вариантов: количество городов, в котором мы жили с Марком, номер нашего дома в Северной Каролине, наши последние телефонные номера. Догадаться невозможно. Я даже не знаю, связано ли это с Марком и сколько цифр в номере ячейки. «Но в письме было сказано, что я знаю, что делать».
Затем все встает на свои места.
– 911.
Единственная цифра в письме.
Сердце выпрыгивает из груди. Женщина вбивает три цифры, пробегает глазами по монитору и снова сжимает губы, на этот раз удивленно.
– Подождите здесь, – отрывисто говорит она и исчезает в соседней комнате.
Прежде чем я успеваю представить, как меня ловят за взлом чужой банковской ячейки, из комнаты выходит пожилая женщина. Ее седые волосы собраны в пучок, а карие глаза сияют за очками в тонкой оправе. Она подходит ко мне, скрещивает руки на груди и восклицает:
– А я все думала, когда же наконец встречусь с вами?
Я расплываюсь в улыбке.
– Когда ваш брат пришел и попросил меня провернуть все это дело, стоит признать, что я, как управляющая банка, отнеслась к его идее скептически.
«Брат?» Мне приходится прикусить внутреннюю сторону щеки, чтобы сдержать бурлящий поток вопросов: как он выглядел? он был один? не показалось ли вам, что ему хочется убивать каждый раз, когда вы упоминали мое имя?
– Но затем он пояснил, что вы были в миссионерской поездке в Африке и строили школы для сирот – для сирот! Конечно, он не мог просто направить ключ вам. И поскольку он собирался в такую же поездку и уехал до вашего возвращения, другого способа передать ключ не было.
«Миссионерские поездки? Кое-кто хорошо все продумал». Я киваю.
– Да, сейчас он в маленькой деревушке в Коста-Рике.
«Похоже на правду, да?»
Но женщина внезапно расстраивается.
– Из его слов я поняла, что вы вернетесь не скоро. Он заплатил столько, что вы можете пользоваться ячейкой много лет. Не уверена, что…
– Мне пришлось уехать гораздо раньше запланированного срока, – выпалила я, пытаясь развеять сомнение женщины. – Из-за несчастного случая.
Она бледнеет.
– Несчастного случая?
– Наши родители устраивали миссионерские поездки для нашей церкви. – Мне приходится говорить дрожащим голосом. – Они были все время в разъездах. Но на пути в аэропорт Гаити они… – Я трясу головой.
Женщина прижимает руки к груди.
– Ах, бедняжка.
– Мой брат только что приехал на Коста-Рику и не хочет уезжать прямо сейчас. Они хотели, чтобы он остался и закончил миссию, понимаете?
Женщина кивает.
– Поэтому я здесь. – Я делаю чересчур протяжный вдох. – Но теперь мне особенно важно получить содержимое ячейки. Вы можете оставить деньги, которые получили от брата. Ничего страшного.
Женщина вбивает что-то на компьютере кассира и виновато смотрит на меня.
– Мы с братом придумали несколько контрольных вопросов, на которые вам нужно сперва ответить. Только так вы получите доступ к ячейке без ключа.
Я с трудом сглатываю, но улыбаюсь.
– Хорошо. Спасибо за вашу работу.
На лице женщины появляется облегчение.
– Хорошо. Наверное, я должна была задать этот вопрос сразу, как вошла сюда. Как вас зовут?
Наверное, этот вопрос покажется легким большинству людей, но когда у вас было столько имен, сколько у меня, все становится сложнее. Как и с номером ячейки, возникает слишком много вариантов. Но затем я вспоминаю, кому было адресовано письмо.
– Слоан Салливан.
– А вашего брата?
Мне хочется сказать «Даки Маркович», но это было бы странно, ведь он мой брат.
– Марк Салливан.
– Какая любимая спортивная команда Марка?
Я улыбаюсь. На этот вопрос я отвечу без труда даже без подсказок.
– Баскетбольная команда Университета Кентукки «Гоу Вайлдкэтс!».
Женщина проверяет ответ и кивает.
– Какое прозвище вы ему дали?
Это я тоже знаю.
– Даки Маркович.
Женщина шутливо качает головой.
– Наверное, за этим прозвищем стоит забавная история.
– В ней замешана сломанная лодка и сбежавшая тележка с хот-догами.
Мы обе смеемся.
– Хорошо, два последних вопроса. Какая из его травм была самой болезненной?
Я знаю, что в электронном письме был ответ, но это не убавляет вины, которая пропитывает это слово:
– Выстрел.
Глаза женщины расширяются, когда она слышит мой ответ, хотя он и так у нее перед глазами на экране.
Я пожимаю плечами.
– Иногда миссионерские поездки бывают опасными.
Женщина кивает и делает глубокий вдох.
– Последний вопрос. Что вы сделали для Марка, за что он больше всего вам благодарен?
Я опускаю глаза. Из всего, что я сказала после того, как вошла в банк, это кажется самой большой ложью.
– Я спасла ему жизнь.
Женщина кладет холодную руку на мою ладонь.
– Берегите своего брата теперь, когда родителей больше нет.
Я молча киваю. Вряд ли у меня получится что-то ответить из-за комка в горле.
– Подождите меня у двери в конце зала. Я подойду через минуту.
Ровно через минуту женщина открывает дверь изнутри и ведет меня в комнату, наполненную затхлым воздухом. Я вижу ряды блестящих металлических дверей. Несколько верхних рядов – маленькие сейфы размером около десяти сантиметров, пронумерованные числами от трехсот до четырехсот. Два ряда сейфов побольше пронумерованы числами от шестисот до семисот. Нижний ряд – самые крупные сейфы размером около двадцати сантиметров. Все они пронумерованы числами от девятисот до тысячи.
Женщина подходит к небольшому металлическому столу, который находится в центре комнаты, и опускается на колени перед ячейкой 911. Она достает два ключа из кармана и медленно поворачивает каждый, словно это священный акт, ритуал по освобождению секретов ячейки. Я пытаюсь представить, что находится за этой дверцей. Внезапно женщина вынимает ключи и встает, протягивая мне один.
– Вы можете забрать его себе, раз уже вернулись.
Я качаю головой. Что бы ни лежало в ячейке, я не смогу вернуться сюда еще раз.
– Он мне не понадобится. Но спасибо.
Женщина смотрит на меня так, словно хочет что-то сказать. Но она молча кивает и выходит, закрывая за собой дверь.
Моя взгляд останавливается на ячейке 911, и внезапно комната становится слишком тесной, слишком тихой. Сердце стучит в груди так сильно, что я слышу удары в ушах. Я наклоняюсь и дотрагиваюсь до холодного металла. Интересно, почему у меня гудит тело – от предвкушения или от ужаса? Я пытаюсь отмахнуться от этого чувства и медленно открываю дверцу.
Я вижу лишь черноту.
Я чувствую под пальцами грубый холщовый материал и вынимаю предмет. Он тяжелее, чем я рассчитывала. После нескольких хороших рывков он оказывается у меня в руках.
Это маленькая черная сумка.
Я внимательно осматриваю ее. Никаких надписей, знаков или отметок. Я хмурюсь и оглядываюсь. В комнате нет камер. Поэтому я кладу сумку на стол и открываю ее. У меня резко перехватывает дыхание.
Но не стопки стодолларовых купюр заставляют меня забыть о необходимости дышать. Всему виной аккуратно сложенный пополам лист бумаги с надписью «Прочитай меня», выведенной очень знакомым убористым почерком.
Я разворачиваю его и чувствую, как земля уходит из-под ног.
Привет, Саша,
Если ты это читаешь, значит, только что получила доступ к сейфовой ячейке без ключа. Сказал бы, что впечатлен, но я и так знал, что ты справишься.
Давай сразу разберемся с очевидным. Нет, у тебя не галлюцинации. Нет, я не умер.
Я с трудом делаю вдох. «Как это возможно?»
Помнишь, я сказал тебе, что никто в семье не понимал меня, кроме двоюродного брата, с которым я редко виделся? Он на полгода младше меня, и я всегда считал его своим настоящим братом. Как и всем нам, дядя Джино дал ему традиционное итальянское имя: Антонио.
Когда ему исполнилось восемнадцать, он навсегда уехал из дома. Это было его мечтой. Он сменил свою фамилию Розетти на девичью фамилию своей матери: Диксон.
У меня подкашиваются ноги, и я падаю на металлический стул. «Вот это поворот».
Ты не могла знать этого, но в детстве я всегда называл Тони Диксоном, а он называл меня по девичьей фамилии моей матери. Так мы могли ненадолго забыть о своей семье. Я рад, что ты продолжила традицию. Не волнуйся, Диксон – не двойной агент. Он действительно хороший парень. Он всегда представлял, как однажды мы станем маршалами, сможем помогать людям и бороться с семьями вроде нашей. Он узнал о маршалах все, что мог, и научил меня. Вот почему я смог выдать себя за агента, когда пытался защитить тебя и твоего папу. Только Диксон занимается этим на самом деле. Он стал настоящим агентом, просто у него были знания о Розетти.
Я не общался с Диксоном, когда мы скрылись. Семья отреклась от него, когда он уехал, и я не знал, что произошло с ним до той ночи в Авалоне. Само собой, я был очень потрясен, когда услышал его голос. И еще более потрясен, когда он сказал тебе, что я умер, хотя до этого он спросил, как я себя чувствую.
Тот момент, когда Диксон склонился над телом Марка, показался мне бесконечным. Но я решила, что Диксон проверял его пульс или сердцебиение, а не разговаривал с ним.
Когда ты потеряла сознание, и я убедился, что ты в порядке, Диксон быстро описал все события. Руководство отправило его в Северную Каролину, когда решило, что почти добралось до нас. Они думали, что Диксон сможет убедить меня отпустить тебя. Диксон рассказал, как они нашли тебя и рассказали правду обо мне. Он сказал, что ты защищала меня перед маршалами и отказывалась верить в худшее. Спасибо. Но Диксон знал, что ты захочешь получить ответы и попытаешься найти меня. Поэтому он специально оставил вещи на виду, не стал прятать ключ от машины и следил за твоими передвижениями. Затем он поставил меня перед выбором: либо я вступаю в программу защиты свидетелей и даю показания против своей семьи, либо я исчезаю навсегда.
Я не был таким храбрым, как ты. Мы нашли у тебя диктофон, поэтому я знал, что эта запись станет хорошим доказательством. Я понял, что получил шанс исчезнуть, и воспользовался им. Я не мог пойти против своей семьи, особенно после того, как убил Лоренцо. После того, как я выстрелил в Джейсона, я не думал, что ты захочешь увидеть меня вновь. Я просто хотел выйти из игры. Прости.
На моих глазах выступили слезы. Я хочу сказать ему, что он храбрый. Он защитил меня от своей семьи, научил защищаться и принимать самостоятельные решения, помог снова стать Сашей, хотя это означало, что я брошу его. И он рисковал своей безопасностью теперь только затем, чтобы я не чувствовала себя виноватой.
Я был уже далеко, когда скорая и полиция приехали в Авалон. Диксон сказал другим агентам, что я вырубил его и сбежал. Они остались с тобой и Джейсоном, а Диксон якобы погнался за мной. На самом деле он помог мне подстроить автокатастрофу. Когда Диксон нашел меня и сообщил о несчастном случае в местную полицию, от моего тела ничего не осталось. Возвращать семье было нечего. По крайней мере так сказали всем после крупной взятки коррумпированному судебному следователю. Маршалы легко поверили в аварию. Они решили, что я сел за руль с огнестрельной раной. Моя семья, агенты, все решили, что я погиб. И ты в том числе.
У меня кружится голова, пока я пытаюсь разобраться в произошедшем. Наконец все встает на свои места. Я понимаю, почему Диксон сказал, что он «быстро вошел в курс дела» с Розетти. Почему его глаза были похожи на глаза Марка. Почему он сказал, что диктофон выключился после моего падения, но до того, как он сообщил мне, что Марк мертв. Почему он так быстро назвал мои действия самозащитой. Почему он не пришел на заседание суда, когда я давала показания: чтобы не видеть всю свою семью. Почему он сказал, что я окажу ему услугу, если не буду говорить о том, что произошло той ночью. Почему никто не спросил меня о смерти Марка, когда я давала показания. Все это время я считала Диксона небрежным молодым агентом, но на самом деле он обхитрил нас всех.
Прости, что так долго скрывал правду о том, что я жив. Я хотел, чтобы ты могла дать полные показания, не соврав ради меня. Я не хотел ставить тебя в такое положение. Но теперь, когда ты дала показания, я должен был связаться с тобой в последний раз, чтобы рассказать правду. Я пообещал, что не буду больше лгать. И мне хотелось отдать тебе твою долю денег. Я отложил их для нас обоих, ради нашего будущего, поэтому эти деньги твои. И часть из них по праву принадлежит Джейсону.
Я моргаю, прочитав последнюю строчку.
Когда мы стали планировать нашу жизнь в роли Марка и Слоан Салливан – когда я узнал, что мы исчезнем навсегда – я отправил Скотту Томасу анонимное письмо. Я не рад тому, что кто-то другой взял вину за мою ошибку, но, как я уже говорил, мне хотелось защитить тебя. Я позволил оклеветать Скотта, чтобы остаться с тобой. Не подумай, что я не виню себя за это. В том письме я сообщил, что был знакомым семьи Розетти и хотел помочь ему любым способом. Я дал ему обратный адрес почты (разумеется, неотслеживаемый) и стал ждать. Я не знал, станет ли он отвечать на анонимное письмо, но он ответил. Там был указан адрес и единственное предложение: «Позаботься о моей семье». Вот почему мы уехали в Северную Каролину.
Я медленно выдыхаю.
Я хотел встретиться с семьей Скотта и найти лучший способ тайно передать им деньги. Конечно, эти деньги не покрыли бы той утраты, которую пережила его семья. Просто я не мог придумать ничего лучше в тех условиях. Но адрес, который он мне дал, принадлежал агенту по недвижимости по имени Джилл, которая жила со своим мужем. Когда Скотт сказал «семья», я представлял нечто большее, чем бывшую жену, которая решила снова выйти замуж. У меня были мысли, что он ошибся и дал неправильный адрес. Я все время думал, как Джилл вписывается в общую картину – возможно, ты знаешь, что она сестра жены Скотта. Я даже не догадался проверить, где жила семья Скотта в Нью-Джерси. Или, если быть точнее, кто жил рядом с ними.
Возможно, мистер Стейси не знал, где жил Джейсон с мамой, когда они уехали из дома его тети. А может, в глубине души его папа не доверял анонимному отправителю.
Не только ты любишь нарушать правила. Я не знал, что Скотт жил рядом с тобой, не знал, что у него есть сын твоего возраста, и уж точно не догадывался, что ты хорошо его знала. Но я знал, что мы переезжали туда, где жил кто-то из нашего родного города. Я думал, что ты сообщишь мне, если произойдет что-то подозрительное. Вот почему я арендовал дом в Авалоне – на случай, если ты узнаешь кого-то, и нам придется быстро уехать. У нас никогда не было запасного дома, и поскольку я не хотел рассказывать тебе, почему он появился в этот раз, я держал это в тайне. Все встало на свои места, когда я увидел Джейсона в Авалоне. Что ж, ты знаешь, что было дальше. Забавно, что вы с Джейсоном нашли друг друга из-за меня. Но от таких мыслей у меня начинает болеть голова. Знаешь, нет ничего хуже «что, если».
Я улыбаюсь.
Не волнуйся и не переживай обо мне. Я не знаю, кто ты сейчас. Диксон сказал, что я могу обратиться в банк в этом городке, но я не знаю, почему. Я не буду пытаться снова стать частью твоей жизни, пока ты не захочешь этого сама, на своих условиях. На обратной стороне этого письма ты найдешь номер. Если я когда-нибудь тебе понадоблюсь, воспользуйся им. Я всегда отвечу тебе. Возможно, однажды наши пути пересекутся. Знай, ты всегда в моей сердце. Ты всегда будешь моей семьей.
Марк.
Меня охватывает изумление и недоверие одновременно. Я медленно качаю головой и подношу письмо к лицу, словно соприкосновение бумаги с другой частью тела, а не только с пальцами, убедит меня в его реальности. Но как только я делаю первый вздох, я понимаю, что не сплю. Даже пролежав в герметичной сейфовой ячейке, бумага до сих пор пахнет – совсем чуть-чуть – пряным одеколоном Марка.
Меня накрывает столько эмоций, что я не знаю, что делать. Где бы ни был Марк, мне хочется накричать на него за то, что он столько скрывал от меня, обнять его, потому что он жив, и ударить его за то, что он выстрелил в Джейсона. Но больше всего я хочу поблагодарить за то, что он помог мне исчезнуть. Потому что деньги будут как нельзя кстати. Потому что теперь я знаю, что Диксон не будет нас искать. И потому что впервые за восемь месяцев я чувствую, что могу наконец дышать. Я не убийца.
Мое тело снова гудит, но на этот раз это приятное чувство, которым хочется поделиться. И внезапно я понимаю, что больше не могу находиться в этой крошечной комнате.
Я кладу письмо Марка в сумку и перекидываю ремень через плечо, чтобы распределить вес и не выглядеть подозрительно. После этого я выхожу в коридор.
Все – операторы, управляющая банка, даже клиентка с беспокойным младенцем на руках – смотрят сначала на меня, а потом на сумку. Я натягиваю бейсболку пониже на глаза.
– Все в порядке? – спрашивает управляющая, сидящая за деревянным столом.
Я киваю и улыбаюсь.
– Еще раз спасибо.
Прежде чем она подойдет с новыми вопросами, я выхожу через первые двери. Я заставляю себя остановиться, прежде чем откроются вторые двери. «Ну давай же, давай, давай». Наконец двери открываются, и я оказываюсь на улице.
Наконец-то я свободна.
Джейсон выдыхает с огромным облегчением, когда видит меня на улице. Он надел капюшон и сидит на капоте машины, которую мы оставили на парковке кафе. В его руках – стаканчик с молочным коктейлем, другой пластмассовый стаканчик стоит рядом на капоте. Джейсон не спускает с меня глаз, пока я не подхожу к нему и не кладу сумку на землю.
Он протягивает мне стаканчик.
– Я решил, что сотрудникам кафе не понравится, если я не куплю что-нибудь.
Я делаю глоток и чувствую холодный мятно-шоколадный вкус. Мы просто обязаны покупать по коктейлю каждый день нашего дорожного путешествия. Я улыбаюсь и смотрю на мальчика, которого любила с детства. Мальчика, который покупает молочные коктейли просто так, для вида. Который знает меня настоящую. Который думает, что я убила человека, и все еще хочет быть со мной.
– Ты не поверишь, что только что произошло.
– Что?
Я поднимаю сумку и кладу ее на заднее сиденье.
– Я расскажу все в машине.
Протянув Джейсону руку, я задаю вопрос, на который уже знаю ответ:
– Ты готов исчезнуть навсегда?
Он ослепительно улыбается.
– Конечно.
– Тогда поехали.
