Книга: Вор и Книга Демона
Назад: ГЛАВА 4
Дальше: ГЛАВА 6

ГЛАВА 5

Альтал в крайнем изумлении уставился на кошку. Затем он печально вздохнул и в совершеннейшем расстройстве опустился на скамью. Фортуне мало было того, что она уже сделала с ним. Теперь она поворачивала кинжал в ране. Так вот почему Генд нанял другого, чтобы украсть Книгу, а не сделал это сам. Дому на Краю Мира не нужна никакая охрана, никакие потайные ловушки. Он сам защищает себя и Книгу от воров тем, что сводит с ума каждого, кто сюда приходит. Альтал вздохнул и укоризненно посмотрел на кошку.
— Что? — спросила она с возмутительно высокомерным видом, присущим всем кошкам. — Что-нибудь случилось?
— Не надо больше этого делать, — сказал он ей. — Ты и этот дом уже сделали со мной все, что хотели. Я совершенно сошел с ума.
— О чем, черт возьми, ты говоришь?
— Кошки не умеют разговаривать. Это невозможно. На самом деле сейчас ты вовсе не разговариваешь со мной, а если хорошенько подумать, то тебя, вероятно, здесь вообще нет. Я слышу и вижу тебя, потому что я сошел с ума.
— Знаешь, ты выглядишь смешным.
— Сумасшедшие все выглядят смешно. По пути сюда я встретил одного безумца, который все время разговаривал с Богом. С Богом разговаривают многие, но этот старик верил, что Бог ему отвечает. — Альтал печально вздохнул. — Скоро со мной будет все кончено. Раз я теперь сумасшедший, вскоре я выброшусь из окна и буду вечно падать сквозь звезды. Такова, должно быть, участь сумасшедшего.
— Что ты имеешь в виду, когда говоришь «вечно падать»?
— Ведь этот дом находится на самом краю мира. Если я выпрыгну из этого окна, я буду падать и падать сквозь все это небытие за окном.
— С чего вдруг тебе пришло в голову, что это край мира?
— Все так говорят. Люди здесь, в Кагвере, даже не желают разговаривать об этом, потому что боятся. Я заглянул через край обрыва, а там ничего нет, кроме облаков. Облака — часть неба, значит, этот край обрыва и есть то место, где кончается мир и начинается небо, ведь так?
— Нет, — ответила она, рассеянно облизывая лапку и умывая мордочку. — Совсем не так. Там, внизу, что-то все-таки есть. Очень далеко внизу, но оно есть.
— Что же это?
— Вода, Альтал, а то, что ты видел, когда смотрел вниз с обрыва, — это туман. Туман и облака — примерно одно и то же, если не считать того, что туман стелется ближе к земле.
— Ты знаешь мое имя? — удивился он.
— Ну конечно, знаю, дурачок. Меня послали сюда, чтобы я тебя встретила.
— Да? Кто же послал тебя?
— Тебе сейчас и так нелегко оставаться в здравом уме. Давай не будем выходить за пределы разумного, разговаривая о вещах, понять которые ты пока не готов. Кроме того, тебе надо привыкать ко мне, Альтал. Нам предстоит долго-долго быть вместе.
Он сбросил с себя недавнее уныние.
— Нет, — сказал он, — думаю, с меня довольно. Приятно было поговорить с тобой, но сейчас ты меня извини, я просто возьму Книгу и уйду. Я бы очень хотел остаться и поболтать еще немного, но зима и так уже будет гнаться за мной до самого дома.
— А как ты собираешься выйти? — спокойно спросила она и начала умывать свои ушки.
Он резко обернулся. Двери, через которую он вошел в комнату, больше не было.
— Как тебе удалось это сделать?
— Нам она больше не понадобится — по крайней мере пока, — к тому же туда задувал ветер, поскольку ты не удосужился закрыть ее, войдя.
В какое-то мгновение у вора от страха перехватило дыхание. Он попался. Его заманили сюда с помощью Книги, а теперь кошка поймала его в ловушку, из которой не было выхода.
— Я, наверное, покончу с собой, — мрачно сказал он.
— Нет, не покончишь, — совершенно спокойно отвечала она, принявшись намывать свой животик. — Если хочешь, можешь попробовать, но ничего не выйдет. Ты не можешь ни выйти, ни выпрыгнуть из окна, ни проткнуть себя кинжалом или копьем. Тебе лучше привыкнуть к этому, Альтал. Ты останешься здесь со мной до тех пор, пока мы не сделаем всего, что должны.
— А потом я смогу выйти? — с надеждой спросил он.
— Тебе придется выйти. Кое-что нам надо сделать здесь, а кое-что предстоит сделать в других местах, так что мы с тобой туда отправимся.
— Что нам надо сделать здесь?
— Мне надо научить тебя, а ты должен учиться.
— Учиться чему?
— Книге.
— Ты имеешь в виду, научиться ее читать?
— И это тоже. — Она принялась мыть хвост, держа его согнутой лапой поближе к языку. — Когда ты научишься ее читать, ты будешь учиться пользоваться ею.
— Пользоваться?
— Всему свое время. Тебе сейчас и так нелегко.
— Так вот, я скажу тебе здесь и сейчас, — запальчиво выговорил он. — Я не собираюсь выслушивать приказания от кошки.
— Придется. Чтобы смириться с этим, тебе, возможно, понадобится время, но ничего, у меня этого времени сколько угодно. — Она потянулась и зевнула. Затем оглядела себя. — Вот теперь все чисто, — одобрительно сказала она. Затем снова зевнула. — Может быть, хочешь сделать еще какое-нибудь глупое заявление? Лично я сказала все, что хотела.
Свет под куполом начал медленно гаснуть.
— Что происходит? — резко спросил он.
— Приведя в порядок свою шерстку, я собираюсь немного вздремнуть.
— Ты только что проснулась.
— Ну и что же? Раз ты, по-видимому, не готов делать то, что должен, я могу немного поспать. Когда передумаешь, разбуди меня, и мы начнем.
Затем она снова улеглась на мохнатые шкуры бизона и закрыла глаза.
Альтал поворчал немного про себя, но спящая кошка даже ухом не повела. Наконец он махнул на все рукой, завернулся в плащ и, пристроившись у стены там, где раньше находилась дверь, тоже уснул.
Альтал продержался несколько дней, но из-за своей профессии он сделался человеком весьма возбудимым, и вынужденное бездействие в этой запечатанной комнате начало действовать ему на нервы. Он много раз прохаживался по комнате взад и вперед, выглядывал в окна. Он обнаружил, что сквозь них довольно легко можно просунуть руку или даже голову, но когда он пытался высунуться целиком, то упирался во что-то невидимое. Что бы это ни было, но оно не давало проникать внутрь холодному воздуху. В этом доме было так много всего необъяснимого… Наконец любопытство вора возобладало.
— Ну что ж, — однажды, когда солнечный свет едва позолотил небо, сказал он кошке, — сдаюсь. Ты победила.
— Конечно, я победила, — ответила она, открывая свои ярко-зеленые глаза. — Я всегда побеждаю. — Она зевнула и гибко потянулась. — Тогда почему бы тебе не подойти сюда, чтобы мы могли поговорить?
— Я могу разговаривать и отсюда.
Он немного опасался подходить к ней так близко. Ясно, что она могла делать непонятные ему вещи, и не хотелось, чтобы она произвела что-либо над ним.
Ее уши слегка вздрогнули, и она улеглась обратно.
— Когда передумаешь, дай мне знать, — сказала она ему. И снова закрыла глаза.
Он проворчал какие-то ругательства, но сдался, встал со скамьи, стоящей у стола, и подошел к покрытой шкурами кровати. Он сел, несколько неуверенно протянул руку и коснулся пушистой кошачьей спинки, чтобы убедиться в том, что это не призрак.
— Быстро ты, — заметила она, снова открывая глаза и замурлыкав.
— Упираться, похоже, не имеет особого смысла. Вероятно, тебе здесь все подвластно. Ты хотела поговорить?
Она уткнулась носом в его руку.
— Я рада, что ты понял это, — сказала она, по-прежнему мурлыча. — Я не приказывала тебе просто потому, что хотела посмотреть, как ты будешь прыгать, Альтал. Пока что я кошка, а кошкам нужна ласка. Мне нужно, чтобы ты был рядом, когда я говорю.
— Так ты не всегда была кошкой?
— Ты встречал много говорящих кошек?
— Знаешь, — отшутился он, — хоть убей, не могу припомнить, когда со мной такое было в последний раз.
Она по-настоящему рассмеялась, и от этого у него немного посветлело на душе. Если он мог заставить ее смеяться, значит, не все здесь было ей подвластно.
— На самом деле, Альтал, со мной не так уж трудно поладить, — сказала она ему. — Приласкай меня иногда да почеши время от времени за ушком, и мы прекрасно поладим. А тебе что-нибудь нужно?
— Мне нужно в скором времени выйти отсюда поохотиться, чтобы раздобыть еду для нас, — как можно беззаботнее сказал он.
— Ты голоден?
— Ну, пока что нет… Но думаю, потом мне захочется есть.
— Когда тебе захочется есть, я позабочусь, чтобы у тебя была еда. — Она бросила на него косой взгляд. — Неужели ты думаешь, что так просто сможешь выбраться отсюда?
Он осклабился.
— Стоило попробовать.
Он поднял кошку и взял ее на руки.
— Ты никуда не пойдешь без меня, Альтал. Привыкни к мысли, что я буду с тобой всю твою оставшуюся жизнь — а жить тебе предстоит очень, очень долго. Ты был избран для того, чтобы совершить некое дело, а я была избрана, чтобы направлять тебя в этом. Как только ты согласишься с этим, жить тебе станет намного проще.
— Как это мы избраны? И кто нас избрал?
Она потянулась к нему и легонько хлопнула его мягкой лапкой по щеке.
— Всему свое время, — заверила она его. — Тебе было бы трудно пока что понять все это. Так почему бы нам не начать?
Она спрыгнула с кровати, подошла к столу и без всякого видимого усилия вскочила на него и села на полированную поверхность.
— Пора приступать к работе, дорогуша, — сказала она. — Подойди сюда и сядь. Я буду учить тебя читать.
«Чтение» подразумевало собой толкование стилизованных рисунков, очень похожих на те, что были в Книге у Генда. Эти картинки представляли слова. С конкретными словами, такими как «дерево», «скала» или «свинья», было проще. А картинки, представлявшие понятия, такие как «истина», «красота» или «честность», были потруднее.
Альтал умел быстро схватывать — без этого вору не обойтись, — но к своему новому положению ему пришлось привыкать. Когда он хотел поесть, еда просто сама появлялась на столе. Первые несколько раз это его поражало, но через некоторое время он совсем перестал обращать внимание. Даже чудеса могут стать заурядными, если они часто повторяются.
На край мира пришла зима и обосновалась надолго, солнце ушло, и наступила долгая ночь. Кошка терпеливо объяснила Альталу это явление, но он мало что понял из ее объяснений. Он мог понять это разумом, но ему по-прежнему казалось, что солнце вращается вокруг земли, а не наоборот. С наступлением бесконечной ночи он совсем потерял счет дням. Если разобраться, рассуждал он, дни вообще перестали существовать. Он перестал смотреть в окна. Впрочем, за окнами почти все время шел снег, а снег наводил на него тоску.
Он делал некоторые успехи в обучении чтению. После того как одна и та же картинка попадалась ему достаточно часто, он уже автоматически узнавал ее. Все свое внимание он концентрировал на словах.
— Ты не всегда была кошкой, правда ведь? — спросил он однажды после обеда свою «учительницу», когда они вдвоем лежали на покрытой шкурами кровати.
— Мне казалось, я тебе уже говорила об этом, — ответила она.
— Кем ты была раньше?
Она посмотрела на него долгим, немигающим взглядом своих ярко-зеленых глаз.
— Ты еще не готов узнать об этом, Альтал. Тебе пока и так неплохо. Мне не хочется, чтобы ты начал снова выбрасываться из окон, как делал это, когда появился здесь впервые.
— У тебя было имя? Я имею в виду до того, как ты стала кошкой?
— Да. Но ты, скорее всего, не сумел бы даже произнести его. А почему ты спрашиваешь?
— Просто мне кажется неправильным называть тебя все время «кошкой». Это все равно что сказать «осел» или «курица». Ты не возражаешь, если я придумаю тебе имя?
— Нет, если это будет хорошее имя. Я слышала, как ты произносил некоторые слова, думая, что я сплю. Я не хотела бы называться одним из них.
— Например, Эмеральда — изумруд, из-за твоих глаз.
— Да, это бы мне подошло. Когда-то, еще до того, как я сюда попала, у меня был один очень красивый изумруд. Я смотрела сквозь него на солнце, чтобы увидеть, как он сверкает.
— Значит, пока ты не стала кошкой, у тебя были руки, — проницательно заметил он.
— Вообще-то да. А теперь не хочешь ли угадать, сколько их было и где они были у меня расположены? — Она бросила на него лукавый взгляд. — Не гадай, Альтал. Однажды ты узнаешь, кто я на самом деле такая, и это несомненно удивит тебя. Но тебе не нужно знать этого сейчас.
— Может, и не нужно, — сказал он с хитрецой, — но время от времени у тебя бывают промашки, а я тщательно за ними слежу. Очень скоро я буду знать немало о том, кем ты была раньше.
— Нет, пока не будешь готов узнать это, — ответила она ему. — Сейчас, Альтал, тебе нужно сосредоточиться, а если бы здесь, в Доме, я приняла свою привычную форму, ты не смог бы этого сделать.
— Неужели все так плохо?
Она снова прижалась к нему и замурлыкала.
— Увидишь, дорогуша, — сказала она. — Увидишь.
Несмотря на свое несколько высокомерное отношение — которое, по убеждению Альтала, было присуще ей от природы, — Эмеральда оказалась ласковым существом, нуждающимся в постоянном и близком физическом контакте с ним. Спал он на мохнатых бизоньих шкурах, на каменной кровати, а она всегда прижималась к нему с довольным мурлыканьем. Сначала он не обращал на это внимания и по привычке закутывался в шерстяной плащ и прижимал его рукой у самой шеи. Эмеральда спокойно сидела в ногах кровати и смотрела на него. Затем, когда он начинал засыпать и ослаблял хватку, она потихоньку прокрадывалась к изголовью и оказывалась прямо рядом с его головой. Затем она ловко дотрагивалась своим холодным и влажным носом до его затылка, и Альтал машинально отодвигался, реагируя на это неожиданное прикосновение. Она же только этого и ждала, чтобы забраться под плащ, устраивалась возле его спины и начинала мурлыкать. Ее мурлыкание было таким успокаивающим, что ему не приходило в голову прогонять ее. Похоже, эта игра ужасно ее забавляла, поэтому Альтал продолжал заворачиваться в плащ по самую шею, чтобы она могла застать его врасплох, как делала всякий раз, когда они ложились спать. Ему это ничего не стоило, а ее развлекало…
Впрочем, у нее была одна привычка, неприятная для него. Время от времени у Эмеральды просыпалось непреодолимое стремление умыть ему лицо — обычно когда он спал неглубоким сном. Он внезапно открывал глаза и понимал, что она крепко обхватила его голову своими лапами, чтобы он не мог пошевелиться, и облизывает ему лицо от подбородка до лба своим влажным, шершавым языком. Первые несколько раз он попытался сбросить ее с себя, но, как только он двинулся, она слегка сжала подушечки лап и выпустила коготки. Он незамедлительно все понял. Эти импровизированные умывания не слишком-то ему нравились, но он к ним притерпелся. Когда два существа начинают жить совместно, им всегда приходится притираться друг к другу, а ужиться с Эмеральдой — если не считать нескольких ее нехороших привычек — было довольно легко.
Хотя с наступлением долгой ночи, которая накрыла земли дальнего севера, исчезло всякое ощущение «дня», Альтал был совершенно уверен, что их заведенный распорядок, вероятно, весьма близко соответствовал восходам и заходам солнца на юге. У него не было никаких причин это предполагать и никакой возможности это проверить, но ему казалось разумным считать именно так.
Свои «дни» он проводил сидя за столом, открыв перед собой Книгу, а Эмеральда сидела рядом с Книгой и наблюдала. Их беседы в большинстве случаев ограничивались тем, что он показывал ей незнакомый символ и спрашивал: «Что он обозначает?». И она отвечала ему, а затем он, запинаясь, читал дальше, пока не натыкался на следующий непонятный рисунок. Листы пергамента лежали в белой кожаной коробке порознь, и Эмеральда очень сердилась, если Альтал складывал их обратно в неправильном порядке.
— Если ты положишь их вперемешку, они утратят всякий смысл, — ворчала она на него.
— Да в большинстве из них и так нет никакого смысла.
— Положи их на место в том же порядке, в котором они были.
— Хорошо, хорошо. Не делай из своего хвоста удавку.
Это замечание всегда вызывало у них небольшие шуточные перепалки. Эмеральда отводила уши назад, низко приседала на передние лапы и, задрав зад, грозно размахивала своим хвостом. Затем она набрасывалась на его руку и хватала ее зубами. Она никогда не выпускала когти и, несмотря на страшное урчание, ни разу не укусила его по-настоящему.
Он изобрел способ позлить ее в ответ — другой рукой взъерошивал ей шерстку. Она это, похоже, просто ненавидела, так как ей требовалось немало времени, чтобы снова пригладить все языком.
Поскольку Эмеральда была кошкой — во всяком случае, пока, — у нее было острое чутье, и она требовала, чтобы Альтал мылся часто — просто шагу не давала ступить. Вдруг возле кровати появлялась большая глиняная бадья с дымящейся водой, и, поотказывавшись несколько раз, Альтал вздыхал, вставал и начинал раздеваться. В конечном счете он обнаружил, что легче вымыться, чем спорить с Эмеральдой. Со временем ему даже понравилось каждый день перед ужином плескаться в теплой воде.
В эту зиму, вероятно вследствие бесконечной ночи, ему в голову пришла необычная мысль. Он до сих пор был еще не совсем уверен в том, что он не сумасшедший, и, как это обычно бывает, его безумие могло быть вызвано тем, что он не умер вовремя — так же, как и тот старик, разговаривавший с Богом. Но может статься, что в конце концов он не пропустил своего смертного часа. Что, если где-нибудь в Хьюле или, быть может, когда он уже был в Кагвере, кто-то тихонько подкрался к нему сзади с топором, отрубил ему голову, и он умер? Если все произошло достаточно быстро, он мог даже не понять этого, поэтому его призрак продолжает бродить. Возможно, его тело лежит где-нибудь, и мозги вытекают из ушей, а призрак пошел дальше, пришел к этому Дому, совершенно не подозревая, что на самом деле он мертв. Сам же Альтал не встречал сумасшедшего, разговаривавшего с Богом, и не добрался до края мира, и не смотрел на Божественный огонь. Все это было просто выдумано его призраком. Теперь его призрак достиг конечного пункта назначения и навечно останется здесь, в этой запертой комнате с Эмеральдой и Книгой. Если его теория верна, значит, он уже перешел в мир иной. А всякий знает, что в мире ином полно всяких странностей, поэтому не стоит удивляться тому, что в комнате тепло, светло и уютно без всякого огня, и нет проку вопить: «Невероятно!» всякий раз, как оборачиваешься и видишь что-то необычное. Все это была лишь его собственная загробная жизнь.
Впрочем, при всем этом его загробная жизнь была не так уж плоха. Он пребывал в тепле и сытости, и у него была Эмеральда, с которой можно поговорить. Ему должно было хотеться, чтобы тут где-нибудь поблизости можно было выпить Набьорова меда или чтобы иногда к нему заходила какая-нибудь девушка вроде той, с озорными глазами, из таверны Набьора, но со временем все это постепенно утрачивало свою значимость. Он слышал немало жутких историй про загробную жизнь, но чувствовал, что, если хуже, чем сейчас, не станет, он может приспособиться к смерти здесь — Альтал понимал, что «приспособиться к жизни здесь» не совсем соответствует его нынешнему положению. Единственное, что не давало ему покоя, — это отсутствие всякой возможности разыскать человека, который его убил. Поскольку теперь он стал бесплотным призраком, он не сможет разорвать негодяя на куски. Но потом он подумал, что может своими появлениями преследовать противника, а это, возможно, даже лучше, чем просто его зарезать.
Альтал сомневался, удастся ли ему убедить Эмеральду согласиться на это. Он мог бы пообещать, что после того, как он затравит своего убийцу до смерти, они снова вернутся в загробную жизнь, но он был почти уверен, что она не станет придавать большого значения обещаниям призрака человека, прославившегося тем, что лгал при каждом удобном случае. Хорошенько все обдумав, он решил, что не станет делиться этими соображениями со своей пушистой соседкой.
И вот солнце снова осветило макушку мира, и мысль о жизни после смерти начала постепенно таять. Вечная темнота способствовала размышлениям о загробной жизни, но выглянувшее солнце словно воскресило Альтала.
Теперь он мог довольно бегло читать Книгу и находил ее все более и более интересной. Однако его волновала одна мысль. Однажды весной, под вечер, он прикоснулся к Книге и взглянул на Эмеральду, которая, казалось, спала, лежа на столе рядом с Книгой.
— Как его настоящее имя?
Она открыла свои зеленые заспанные глаза.
— Чье имя? — спросила она.
— Того, кто написал Книгу. Он никогда не говорит о себе и не называет себя.
— Он Бог, Альтал.
— Да, я знаю, но какой? Во всех землях, где я был, есть свой собственный бог — или боги, — и у них разные имена. Книгу написал Хердос — бог Векти и Плаканда? А может быть, Апвос, бог Экуэро? Как его зовут?
— Конечно, Дейвос.
— Дейвос? Бог Медайо?
— Разумеется.
— Народ Медайо — самые глупые люди в мире, Эмеральда.
— Ну и что?
— Подумай: люди, поклоняющиеся истинному Богу, должны быть более разумными.
Она вздохнула.
— Это один и тот же Бог, Альтал. Неужели ты этого до сих пор не понял? Векти и плакандцы называют его Хердосом, потому что для них важнее всего стада овец или коров. Экуэрцы называют его Апвосом, потому что их внимание обращено в основном к озерам. Медайцы — самый древний народ в этой части света, и они принесли это имя с собой, когда впервые пришли сюда.
— Откуда они пришли?
— Издалека, с юга. После того как они научились пасти овец и сеять хлеб. Пожив немного в Медайо, они распространились на остальные земли, и люди в этих землях стали называть Бога по-другому.
Она встала, потянулась и зевнула.
— Давай закажем сегодня на ужин рыбу, — предложила она.
— Рыба была вчера вечером, и позавчера тоже.
— Ну и что? Я люблю рыбу, а ты?
— Да, рыба — это, конечно, неплохо, но она немного надоела мне после того, как мы три недели подряд ели ее по три раза в день.
— Тогда сам заказывай себе ужин, — рассердилась она.
— Ты прекрасно знаешь, что я пока не умею это делать.
— Тогда ты будешь есть то, что я поставлю на стол, верно?
Он вздохнул.
— Рыбу? — спросил он покорно.
— Великолепная идея, Альтал! Я так рада, что ты об этом подумал.
В Книге было много такого, что было непонятно Альталу, и они с Эмеральдой провели немало счастливых вечеров, разговаривая об этом. Кроме того, много времени они посвящали играм. Эмеральда все-таки была кошкой, а кошки любят играть. Когда она играла, то напускала на себя какую-то серьезность, что делало ее совершенно очаровательной, и ее присутствие доставляло Альталу немало удовольствия. Порой во время игры она совершала такие глупости, что они казались почти человеческими. Задумавшись об этом, Альтал пришел к выводу, что глупость присуща только людям. Животные в основном слишком серьезно относятся к самим себе, чтобы в них можно было заподозрить что-то смешное.
Однажды, когда он сидел, напряженно глядя в Книгу, краем глаза он заметил легкое движение и понял, что это Эмеральда подкрадывается к нему. Он не стал обращать на нее внимания, а она продолжала красться к нему по полированному полу. Он знал, что она приближается, и был готов к тому, что она набросится. Повернувшись вполоборота, он поймал ее обеими руками в воздухе. Затем последовала обычная шутливая перепалка, после чего он прижал Эмеральду к своему лицу.
— О, как я люблю тебя, Эмми! — сказал он. Она отдернула свою мордочку от его лица.
— Эмми? — прошипела она. — ЭММИ?!!
— Я заметил, что люди так делают, — попытался объяснить он. — Пожив какое-то время вместе, они начинают называть друг друга ласкательными именами.
— Поставь меня!
— Не обижайся так.
— Надо же — Эмми! Поставь меня, или я разорву тебе уши когтями!
Он был уверен, что она не сделает этого, но опустил ее на пол и слегка погладил по голове.
Она повернулась к нему боком, вздыбив шерсть и прижав уши. И затем зашипела на него.
— За что, Эмми? — спросил он в притворном изумлении. — Что я такого сказал? Я просто удивлен твоей реакцией.
Тогда она начала ругаться на него, и это действительно его удивило.
— Ты и вправду сердишься?
Она снова зашипела, и он рассмеялся.
— О, Эмми, Эмми, Эмми! — нежно сказал он.
— Что, Алти, Алти, Алти? — ответила она язвительно.
— Что? Алти?
— Что слышал! — сказала она. Потом села на кровать и надулась.
В тот вечер он ничего не получил на ужин, но чувствовал, что это, возможно, того стоило. Теперь у него был способ ответить ей, когда она начинала разговаривать с ним надменно. Стоило назвать ее «Эмми», и вся спесь моментально слетала с ее мордочки, уступая место бессловесной ярости. Альтал взял это средство на заметку, чтобы пользоваться им в будущем.
На следующий день они помирились, и жизнь пошла обычным чередом. В тот вечер она закатила ему на ужин настоящий пир. Он понял, что это был жест примирения, поэтому расхваливал кушанья после каждого съеденного кусочка.
Потом, когда они улеглись спать, она довольно долго умывала ему лицо.
— Ты вчера сказал правду? — промурлыкала она.
— Что именно я такого сказал? — спросил он.
Она тут же прижала уши.
— Ты сказал, что любишь меня. Это правда?
— Ах это, — сказал он. — Конечно, правда. Не стоило и спрашивать.
— Ты мне не лжешь?
— Зачем мне лгать?
— Зачем? Ты же величайший в мире лжец?
— Ну спасибо, дорогая.
— Не зли меня, Альтал, — предупредила она. — Все мои четыре лапы сейчас обвиты вокруг твоей головы, так что будь со мной повежливей, если не хочешь, чтобы я натянула твою физиономию тебе же на затылок.
— Я буду паинькой, — пообещал он.
— Тогда скажи это еще раз.
— Что сказать, дорогая?
— Ты знаешь — что!
— Хорошо, котенок, я люблю тебя. Тебе от этого лучше?
Она потерлась мордочкой о его щеку и замурлыкала. Времена года сменяли друг друга, как всегда, хотя здесь, на макушке мира, лето было коротким, а зимы длинные, и после того как они сменились много раз, прошлое, казалось, забылось, превратившись лишь в смутное воспоминание. Тем временем незаметно проходили дни за днями, а Альтал по-прежнему бился над Книгой. Он начал все чаще проводить время, уставившись на освещенный купол, размышляя о тех странных вещах, которые открыла ему Книга.
— Что с тобой? — раздраженно спросила однажды Эмеральда, когда Альтал сидел, почти не глядя в Книгу, которая лежала перед ним на гладкой поверхности стола. — Ты даже не можешь сделать вид, что читаешь.
Альтал положил руку на Книгу.
— Просто в ней говорится о том, что мне непонятно, — ответил он. — Я пытаюсь это постичь.
Она вздохнула.
— Скажи мне, что это, — сказала она покорно. — Я тебе объясню. Ты все равно не поймешь, но я все же объясню.
— Знаешь, ты иногда говоришь обидные вещи.
— Конечно. Я делаю это нарочно. Но ты ведь все равно любишь меня?
— Думаю, да.
— Ты думаешь?
Он усмехнулся.
— Вот я тебя и расшевелил, правда?
Она прижала уши и зашипела на него.
— Не сердись, — сказал он, почесывая ей за ушами. Потом он снова взглянул на строчку, которая его волновала. — Если я правильно прочел, здесь говорится, что все сотворенное Дейвосом имеет в его глазах одинаковую ценность. Означает ли это, что человек значит для него не больше, чем какая-нибудь букашка или песчинка?
— Не совсем так, — ответила она. — На самом деле это означает, что Дейвос не думает о каждой отдельной частичке созданного им мира. Для него важно все в целом. Человек — это только маленькая часть целого, и он приходит в этот мир совсем ненадолго. Человек рождается, проживает свою жизнь и умирает за такой короткий срок, что горы или звезды даже не замечают, как это происходит.
— Это печально. То есть мы ничего не значим? Дейвос даже не будет скучать по нам, когда последний из нас умрет?
— Вероятнее всего, он будет скучать. Дейвос все еще помнит о тех живых существах, которые жили раньше и которых теперь уже нет.
— Тогда почему он дал им умереть?
— Потому что они исполнили свое предназначение. Они выполнили то, ради чего были рождены, и Дейвос дал им уйти. Кроме того, если бы все, кто жил раньше, жили бы и по сей день, не было бы места для нового.
— Рано или поздно это произойдет и с людьми, правда?
— Это не совсем так, Альтал. Другие существа принимают мир таким, как он есть, а человек его изменяет.
— А Дейвос руководит нами в этих изменениях?
— Зачем ему это нужно? Дейвос не тратит сил напрасно, дорогой. Он дает толчок, а потом идет дальше. Все ошибки, которые ты совершаешь, целиком на твоей совести. Не ропщи за это на Дейвоса.
Альтал протянул руку и взъерошил ей шерсть.
— Мне хотелось бы, чтобы ты больше так не делал, — сказала она. — После этого приходится всегда приглаживать шерсть заново.
— Зато тебе есть чем заняться в промежутке между сном, Эмми, — сказал он ей и снова погрузился в чтение Книги.
Назад: ГЛАВА 4
Дальше: ГЛАВА 6