ЭПИЛОГ

— Это было такое, во что невозможно поверить, пока не увидишь собственными глазами, Твенгор, — говорил Гебхель густобородому вождю клана, когда в начале следующего лета, вечером накануне свадьбы Халора и Алайи Альтал и его друзья сидели в замке Альброна и делились воспоминаниями. — Эта штуковина торчала посреди лугов Северного Векти, как гигантский пень, если не считать того, что не часто встречаешь пень в тысячу футов высотой.

— Я по-прежнему не понимаю, что тебя дернуло оставить свои траншеи, Гебхель, — сказал недавно избранный вождь Вендан. — Ты тогда только что разбил в пух и прах кавалерию ансу и отразил внезапную атаку с тыла. И чего тебе не сиделось на месте? По-моему, твои траншеи были весьма эффективны.

— Разведка Халора донесла, что к ансу идет подкрепление, и было совершенно очевидно, что они подойдут к нашим окопам гораздо раньше, чем могли прийти Креутер и Дрейгон, — объяснил Гебхель. — Окопы — это неплохо, но при условии, что враг не слишком превосходит тебя численностью. А когда их число начинает колебаться в пределах пять к одному в его пользу, я всегда говорю, что пора сниматься и бежать.

— Но все обернулось к лучшему, — сказал сержант Халор. — Говоря совсем откровенно, у меня самого были кое-какие сомнения по поводу этой башни, но артезианский источник и запасы еды в пещере перевесили чашу весов.

— О да, — широко улыбаясь, согласился Гебхель. — Если вы, джентльмены, позволите мне дать вам один совет, я скажу: на вашем месте я не стал бы играть с Халором в кости, если этого можно избежать. Последнее время у него полоса невероятного везения. Даже природа как будто на его стороне.

— Да? — удивился Колейка Железная Челюсть.

— Когда ему нужно раздуть огонь, среди мертвого штиля вдруг поднимается ураганный ветер. Да еще это землетрясение, которое раскололо надвое верхушку башни, так что земля разверзлась прямо перед носом того безумца, который штурмовал наши позиции. А в довершение всего еще эта река, которая хлынула в обоих направлениях и смыла всю вражескую армию.

Гебхель рассеянно потер рукой свою лысую голову.

— Там происходило много такого, чего я так и не понял, — признался он.

— А вы не рассматривали возможность божественного вмешательства, сержант? — лукаво спросил Бхейд.

— Я арумец, брат Бхейд, — сказал Гебхель. — Мы предпочитаем не думать о таких вещах. — Он пожал плечами. — Я точно не знаю, как произошли все эти счастливые события. Я просто рад, что в этой войне Халор был на моей стороне.

— Я бы сказал, его полоса удачи еще не закончилась, — сказал Твенгор, улыбаясь. — Я видел женщину, на которой он завтра женится, и это такая удача, о которой любой может только мечтать.

Альтал слегка улыбаясь откинулся в кресле. Каждый раз, когда собираются вместе больше трех арумцев, они сразу начинают рассказывать истории о войне, и с каждым разом эти истории становятся все лучше и лучше. Пройдет немного времени, и истории перерастут в легенды, а легенды склонны приукрашивать самые невероятные и яркие моменты. Пройдут годы, и арумцы будут лишь пожимать плечами, услышав о реках, что текут в обе стороны, о Кинжале, который умеет петь, и о светловолосой девушке, которая может слышать мысли окружающих ее людей. События последних двух лет станут частью фольклора, и Эмми ускользнет неслышно на своих мягких лапках, и никто уже не будет знать о том, как многое она изменила в области возможного и реального.

— Но ведь ты-то будешь это знать, милый? — промурлыкал в его голове ее тихий голос.

— Я не в счет, Эм, — ответил он. — Мне кажется, где-то по пути у меня сместилось значение слова “невозможное”. Я уже почти ничему не удивляюсь.

— Думаю, мне удастся что-нибудь придумать, чтобы изменить твой настрой, любимый, — промурлыкала она.

Брат Бхейд совершал обряд венчания на свадьбе Халора и Алайи. Там присутствовала и Двейя, лишь слегка переодетая, а после церемонии она присоединилась к толпе поздравляющих гостей, которые окружили невесту и жениха в доме Альброна.

— Мне кажется, я придумала способ решить кое-какую проблему, милый, — прошептал Альталу ее молчаливый голос.

— Да? Какую проблему, Эм?

— Позже скажу, любимый. Сперва нам нужно развязаться еще с двумя свадьбами.

— Но я же им не отец, Эм, — возражал Альтал несколько дней спустя, когда они были в башне вдвоем.

— Не спорь со мной, Альтал. Просто сядь спокойно, прими отцовский вид и дай благословение. Это старинный ритуал, а ритуалы очень важны для девушек. Не пытайся превращать это в фарс, Альтал. Я тебя предупреждаю.

— Хорошо, Эм. Не надо завязывать хвост узлом по этому поводу.

— Все эти замечания относительно “хвоста, завязанного узлом” начинают уже обрастать бородой, Алти, — едко сказала она. — Они и с самого начала были не слишком удачными, но с каждым разом, когда ты находишь самый ничтожный предлог, чтобы их повторить, они становятся все менее смешными.

— Что-то у тебя сегодня ворчливое настроение, Эм. Что тебя беспокоит?

— Наши дети уходят от нас, Альтал, — в задумчивости ответила она. — Элиар с Андиной вернутся в Остос, а Бхейд и Лейта будут жить в Магу.

— Но у нас еще есть Гер, Эм. Пройдет еще немало времени, пока он вырастет.

— Об этом нам стоит поговорить, милый. У Гера никогда не было того, что хотя бы отдаленно напоминало нормальное детство, и я думаю, нам следует с этим что-то сделать… после свадьбы.

— У нас две свадьбы, Эм.

— Давай устроим одну, любимый. Расставание и так достаточно печально, так не будем его растягивать.

— А кто будет совершать обряд венчания? Может быть, Эмдаль?

— Нет, только не в моем храме.

Альтал непонимающе заморгал.

— Ты собираешься делать это сама? — недоверчиво спросил он.

— Конечно, дурачок. В конце концов, они же мои дети, и я хочу быть уверена, что все пройдет как надо.

— Как скажешь, Эм, — сдался он.

В одно прекрасное летнее утро Альтал сидел в башне, делая вид, будто читает Книгу, а Двейя, облаченная в роскошный наряд, восседала у южного окна. Открылась дверь, выходящая на лестницу, и вошел Гер, снова одетый в костюм пажа.

— Меня попросили сказать, что они хотят тебя видеть, Альтал, — сказал он. — Андина произнесла передо мной целую речь. Надеюсь, ты не собираешься ее выслушивать?

— Давай, Гер, хотя бы сделаем вид, — ответила ему Двейя. — Произнеси речь свою на манер официальный.

— Я в самом деле должен так говорить? — с некоторым отвращением спросил Гер.

— Девушкам так больше понравится, Гер.

Гер вздохнул.

— Хорошо, Эмми, как скажешь. — Он прокашлялся. — О всемогущий отец, — обратился он к Альталу, — дети твои умоляют тебя выслушать их, ибо речь идет о предмете крайней важности.

— Скажи так, как надо, Альтал, — твердо сказала Двейя.

— Раз уж ты этого хочешь, Эм.

Альтал выпрямился.

— Скажи моим благородным отпрыскам, что я выслушаю их просьбу, сын мой, — сказал он Геру, — за исключением непредвиденных требований с их стороны, властью, коей наделила меня наша обожаемая Богиня, я с радостью дарую им позволение в ответ на любую и каждую их просьбу.

— Непредвиденных требований? — спросила Двейя.

— Простая предосторожность, Эм. Назначим им приданое в разумных пределах.

Рука об руку Андина и Элиар, облаченные в парадные одежды, вступили в башенную комнату, а за ними по пятам следовали Лейта и Бхейд.

Последовали чересчур цветистые поклоны и реверансы.

— Благородный и возлюбленный отец наш, мы пришли сегодня, чтобы принести к ногам твоим свою просьбу, — объявила Андина, — ибо ты ведешь — и должен вести нас — во всех делах наших. И сейчас благородный Элиар и святейший Бхейд будут говорить об этом, но знай, что моя возлюбленная сестра и я присоединяемся к их просьбе. Долго и трудно обдумывали мы это решение, но явственно кажется нам, что много пользы принесет это народам, ежели ты великодушно снизойдешь к нашей просьбе.

— Намерена ли ты, достославная Эрайя, бесконечно продолжать речь сию? — спросил Альтал, сознательно утрируя официальную речь, с которой обратилась к нему Андина, — ибо коли ты намерена продолжать и далее свои речи, не гуманнее ли было бы позволить храброму Элиару и правдивому Бхейду присесть?

— Ты не должен этого говорить! — вспыхнула Андина. — Двейя, скажи ему, чтоб перестал!

— Будь умницей, Альтал, — с укором сказала ему Двейя. — Продолжай, Андина.

Маленький оратор храбро выступила вперед, и Альтал несколько раз подавил зевок.

— Я не смею пытаться превзойти нашу дорогую эрайю, — заявила Лейта. — Посему скажу простыми словами. Дорогой папочка, экзарх Серой Рясы пленил мое сердце. Я хочу его. Отдай его мне.

— Лейта! — выдохнула Андина. — Так не делается!

— Ну а вы, джентльмены? — спросил Альтал Элиара и Бхейда, — что вы думаете по этому поводу?

— Мы с Андиной хотим пожениться, — просто сказал Элиар. — Ты не против?

— Я не против, — ответил Альтал. — А ты что об этом думаешь, Эм?

— Я это переживу, — сказала она, слегка улыбаясь.

— Значит, все улажено. У тебя есть, что добавить, Бхейд?

— Не думаю, что мне осталось многое сказать, Альтал, — заметил Бхейд. — Я хочу Лейту не меньше, чем она меня, а может, даже немного больше. Официальная свадьба была бы неплохой идеей, потому что кое-что все равно скоро начнется — с церемонией или без.

— Он, несомненно, делает успехи, правда? — сказала Лейта, лукаво улыбаясь.

— Что скажет могущественный Альтал в ответ на нашу нижайшую просьбу? — спросила Андина, пытаясь спасти остатки официальной церемонии от полного краха.

— Если я скажу “да”, возражений не будет? — спросил Альтал.

— И все? — вспыхнула Андина. — Просто “да”? И больше ничего?

— В этом есть свое грубоватое очарование, — заметила Лейта. — А теперь, раз никто особенно не возражает, я думаю, мы с братом Бхейдом поглубже рассмотрим значение фразы “с церемонией или без”, верно?

Бхейд густо покраснел.

И вот случилось так, что однажды, когда золотая осень заблистала над землей во всем своем великолепии, множество людей со всех уголков света, которые известны человеку, собрались вместе в просторном храме Богини Двейи в величественном городе Магу. И благоухали цветы, украшавшие алтарь, и необычайной радостью были наполнены души тех, что собрались там, чтобы присутствовать на соединении, которое должно было произойти в тот счастливый день.

И Богиня Двейя — мать и хранительница всего живого — улыбалась, и улыбка ее прогнала все печали, и всех, кто там был, обуял восторг.

И вот — Та, что была матерью всего, исполнилась любви, и ее милое лицо стало огромным, ибо ни одна человеческая форма не могла бы вместить в себя такую огромную любовь. И молвила она тогда на языке древнем, ибо как Двейя была матерью любви, так и язык тот, на котором она говорила, был матерью языков человеческих, где и когда бы ни жил человек. Странным и непривычным казался язык, на котором она говорила, но все, кто были там, ясно понимали смысл его, ибо Двейя говорила для их сердец и разума, а не для ушей.

И мать любви говорила о любви с теми, кто пришел к ней, чтобы она благословила их союз. И вот: она открыла меж ними двери, которые раньше никогда не открывались, и сознание высокого Элиара навсегда оказалось связанным с сознанием маленькой Андины, и сознания их слились воедино на том древнем языке, чтобы никогда уже не разделяться, и так они были обвенчаны.

Тогда обратила Божественная Двейя свое внимание на святого Бхейда и бледную Лейту. В смятении были разум и сердце Бхейда, ибо в момент гнева нанес он смертельный удар сородичу своему человеку, и вина его тяжким бременем лежала на душе его. И вот, Богиня Двейя волей своей и безграничной любовью сняла грех с падшего священника, и душа его очистилась. И так же простерла Богиня Двейя свое безграничное прощение на бледную Лейту. Велика была вина Лейты, ибо совершила она деяния, к которым ее призвала необходимость, но страдания Комана все еще бередили сердце милой Лейты. И божественная Двейя нежно убрала из памяти своей бледной дочери все воспоминания о судьбе Комана, чтобы вновь она обрела целостность, и так оба несчастных были освобождены от их страданий, а разум и сердца их соединились воедино, и были они обвенчаны.

И тогда сами камни древнего храма Двейи запели, отбросив прочь суровый и мрачный настрой церковников, что присвоили себе это святое место и отвратили его от его главного предназначения, которое было и есть, — любовь и радость.

И весь Магу наполнился песней, ликуя вместе с храмом Двейи.

— Главное, Гер, что мы не можем быть совершенно уверены в том, что вся эта суматоха и невзгоды последних нескольких лет были вызваны деяниями Генда, а не стали результатом естественной безалаберности множества других людей в том, что они называют “реальным миром”. Думаю, в последующие несколько лет нам надо внимательно последить за ними. Мне уже надоели эти глупые войны.

— Может, предоставишь это мне, Альтал? — вызвался Гер. — Если ты покинешь Дом и станешь бродить по свету в поисках смутьянов, Эмми будет тебя ругать. Мне кажется, ты нужен ей здесь.

— Она еще больше будет ругать меня, если я отпущу тебя туда одного.

Гер на минуту задумался, нахмурив брови, а потом щелкнул пальцами.

— Кажется, я нашел ответ, Альтал, — сказал он.

— Надеюсь, что так. Я не могу придумать ничего, что не рассердило бы Эмми. И в чем же твоя идея?

— После того, что происходило за последние пару лет, если какой-нибудь болван захочет развязать войну, перво-наперво он разыщет сержанта Халора, верно? То есть, когда мы сражались в нашей войне, Халор громил всех, кто попадался ему на пути. Если кто-то захочет начать войну и победить, ему нужно будет искать именно Халора.

— Ну, мы тоже кое-чем помогли, а?

— Конечно, но те болваны этого не знают, потому что мы действовали как бы незаметно. Могу поклясться: там теперь все считают, что Халор ростом в сто футов, что он может ходить по воде и способен кулаком разрубить гору пополам.

— Ну и к чему ты все это говоришь, Гер?

— Так вот, я подумал, что, если ты хочешь отправить меня туда, где я смог бы заранее разнюхать о затевающейся заварушке, мне наверняка следовало бы держаться к Халору ближе, чем его тень.

— Значит, ты не против того, чтобы покинуть Дом и жить с Халором и его новой женой?

— Мы с Халором прекрасно ладим друг с другом, Альтал, а мама Элиара вмиг меня полюбит. Стоит мне напустить на себя вид “маленького сиротки”, и любая женщина на свете занянчит меня до смерти. Она привяжется ко мне, как утка к воде. Мне не придется слишком долго привыкать к обстановке в бывшей комнате Элиара, и я не буду очень шуметь о том, как я быстро думаю. Я буду просто сидеть с рассеянным взглядом, как будто в моей голове ничего не происходит. А сам буду держать нос по ветру и прислушиваться ко всему, так что если кто-нибудь придет к Халору или вождю Альброну, чтобы нанять арумцев для какой-нибудь войны, я буду тут как тут: ты и глазом моргнуть не успеешь, как я тебе все доложу. Тогда мы с тобой наведаемся к этому болвану и скажем, что, если он не забудет о своей войне, мы вырежем ему печенку и ему же ее скормим.

— А не будешь ли ты скучать по Дому и по нам с Эмми?

— Эмми, судя по ее виду, только и думает сейчас что об отношениях между мальчиками-девочками, Альтал. Не надо говорить ей о том, что я тебе сказал, но мне кажется, лучше мне пока побыть где-нибудь в другом месте. Если я буду в Аруме с Халором и остальными ребятами, то мне, по крайней мере, будет с кем иногда поговорить. Думаю, если я останусь в Доме, мне может стать здесь очень одиноко. Кроме того, я буду занят чем-то очень важным, верно?

— Существует куча других возможностей, Гер, — сдался Альтал, стараясь изобразить сомнение. — Дай мне немного подумать, а потом посмотрим, что скажет на это Эмми.

— О, это же отлично, — с восхищением сказала Двейя.

— Разумеется, — ответил Альтал. — Когда я хочу, чтобы кто-то что-то сделал, я всегда подвожу его к тому, чтобы он думал, будто это его идея. Мы хотели, чтобы Гер отправился в Арум жить с Халором и Алайей, потому что так лучше для него. И я просто направлял его до тех пор, пока он сам не пришел к этой мысли. Если бы мы приказали ему отправиться туда, он бы решил, что мы просто выбрасываем его на улицу, потому что он нам больше не нужен. Но ни я, ни ты такого никогда бы не сделали. А так у Гера появляются постоянный дом и семья, которой у него никогда не было, а Халор с Алайей получают сына, не утруждая себя тем, чтобы завести своего. Все получилось в точности так, как ты того хотела, Эм, именно поэтому-то ты и наняла меня в первую очередь, разве не так?

— Ты молодец, Алти, — сказала она, лучезарно улыбаясь.

— Не пойми меня превратно, Эм, — сказал он, откидываясь в кресле. — Я очень люблю наших деток, но ужасно приятно снова оказаться в Доме с тобой вдвоем. Как мы будем проводить время теперь, когда мы уже спасли мир и поженили или пристроили наших деток?

— У меня есть кое-какие мысли, — пообещала она таким голосом, который не оставил и тени сомнения в том, что она имела в виду.

Словно во сне, она подошла к нему среди мерцания, и луна любовно заигрывала с Божественным огнем, и лилась над ними песнь Кинжала.

Ее волосы были цвета осенних листьев, а руки и ноги имели такие совершенные формы, что замирало сердце, а в ее безупречно спокойном лице было что-то нездешнее. И она протянула ему свою руку, сказав:

— Пойдем, пойдем со мной. Я позабочусь о тебе.

— С превеликой радостью, — ответил он, — ибо устал я от мира, что вокруг меня, и утомился. Но куда же пойдем мы, любовь моя? И когда мы вернемся?

— Если пойдешь со мной, то никогда больше не вернешься, — сказала она ему своим поющим голосом, — потому что мы будем странствовать среди звезд, и фортуна никогда больше не предаст тебя. Твои дни будут полны солнечным светом, а ночи — любовью. Пойдем, пойдем со мной, мой любимый. Я буду о тебе заботиться.

И она взяла его за руку и повела его по знакомой лестнице в башню света, где они жили когда-то.

И когда вошли они, дверь за ними слилась с изогнутой стеной башни, и не было больше той двери — и остальных дверей тоже.

И вновь исполнилось сердце Альтала радостью, ибо он снова был дома и никогда уже не будет больше странствовать.

Прошло несколько лет — или веков — и весна вернулась в Дом на Краю Мира, и Альтал сидел за столом, лениво листая страницы Книги.

С кровати, укрытой шкурами, донесся знакомый звук, и Альтал посмотрел на свою жену.

— Что это такое, Эм? — с любопытством спросил он. — Я думал, кошка Эмми осталась далеко в прошлом.

— О чем ты говоришь? — спросила Двейя с волосами цвета осенних листьев.

— Ты мурлычешь, Эм. Она рассмеялась.

— Очень может быть, — призналась она. — Не просто отделаться от старых привычек.

— Это приятный звук, Эм, и он мне совершенно не мешает.

Она села и с наслаждением потянулась.

— Вероятно, это от того, что я счастлива. Ничто не выражает состояние счастья лучше, чем мурлыканье.

— Я тоже очень счастлив, Эм, но мне удается обойтись без мурлыканья.

— Подойди ко мне, любимый, — сказала она ему. — У меня есть новость, которой я хочу с тобой поделиться.

Он аккуратно сложил страницы в белую коробку и подошел к кровати.

— В этом году весна пришла рано, — заметила она, взглянув через южное окно на горы, видневшиеся с той стороны. — И она, вероятно, продлится чуть дольше, чем обычно, — добавила она.

— Да? Почему же?

— В мире наступил праздник, дорогой, — ответила она.

— Какое-то особенное событие?

Он присел возле нее.

— Совершенно, совершенно особенное, любовь моя, — сказала она, нежно дотрагиваясь до его лица.

— Ты хотела сохранить это в тайне?

— Это не то, что может долго оставаться в тайне, милый, — сказала она, таинственно улыбаясь и мягко касаясь своего слегка округлившегося животика.

— По-моему, ты слишком много ешь, Эм, — заметил он.

— Вовсе нет. — Она искоса бросила на него лукавый взгляд — Что-то ты сегодня туго соображаешь, милый. Что, кроме еды, может заставить талию женщины располнеть?

— Ты серьезно? — воскликнул он.

Она снова погладила свой животик.

— Я, может, и нет, а вот это — серьезно. У нас будет ребенок, Альтал.

Он уставился на нее в совершенном изумлении. И вдруг почувствовал, что глаза его наполнились слезами.

— Ты плачешь, Альтал? Я не знала, что ты умеешь плакать.

Он взял ее на руки и обнял, а слезы радости струились по его щекам.

— О, как я тебя люблю, Эм! — Вот и все, что он мог сказать.