БЛЮЗ-АНАРХИЯ

Они всегда начинают смеяться, стоит заговорить о серьезных вещах. Либо сразу заливаются, как полоумные, либо просто растягивают губы в усмешке, чтобы дать понять, что ты – параноик, ушлепок, истерик, чтобы стек маленькой струйкой, еще даже не начав.

Их уверенность в том, что ответить тебе на такое нечего, так огромна, что порой гипнотизирует. У новичков аргументы съеживаются и превращаются в оплывшие лужи былого пыла. Они стоят, теребя рясу и чувствуя себя продавцами, предлагающими залежалый товар. У них нет уверенности в словах, потому что нет веры, а вот мне есть что ответить, потому что я – преподобный Рочестер, и сегодня я расскажу, что произойдет всего через сорок минут…

На этом ролик заканчивается.

– Сегодня у нас в гостях отец, борющийся со скверной и электроникой! Встречайте – правоверный луддит преподобный Рочестер!

Шквал хлопков, свист, летящие на сцену трусики.

– Небольшой блиц-опрос, чтобы разогреться! Наши зрители желают знать о вас все. Любимый режиссер?

– Я не настолько стар, чтобы смотреть фильмы.

– Любимая еда?

– Э?

– Любимая вирт-среда? Любимый цвет? Любимый альбом? Любимое время года? Любимый напиток? Любимое животное? Любимая фирма? Любимый инструмент? Любимая улица? Любим…

Преподобный Рочестер достает сигару и раскуривает ее. Он выглядит органично, как будто камеры не буравят его светящимися глазенками, как будто публика не ожидает от него слюнявого бреда или нездорового энтузиазма американского проповедника. Рочестер родился перед камерой, перед ней же собирался и умереть, Сид Вишез новой эпохи, циркулярная пила равнодушия. У него нет бороды и усов, лицо абсолютно гладкое, только по периметру черепа – отверстия для подключений. В те времена, когда еще не изобрели единый стандарт, он хотел иметь доступ ко всем возможным удовольствиям. Он гедонист, псих и фанатик.

– Однажды Патти Смит спела, что Иисус не умирал за ее грехи. Ее грехи принадлежат только ей, так что нечего кому-то умирать за них. – Рочестер смотрит на дым, и лысина его ультимативно блестит на половину экрана. – Это ее личное дело. Это ваше личное дело. Это я к тому, что я не собираюсь умирать за ваши грехи. Я оставляю это вам.

Рочестер внимательно смотрит в экран.

Реклама.

Пока безвкусные ролики скачут друг за другом, зрители пытаются понять, что же хотел сказать Рочестер, на что он намекал и может ли от этого человека исходить угроза. Большинство решает, что он мошенник, лгун, иллюзионист, фальшивомонетчик, но это решение почему-то не укладывается в мозгу, его приходится с усилием закреплять в долговременной памяти, вытесняя подсознательное дребезжание. Бесполезная откровенность раскладывающего все по полочкам преподобного самозванца настойчиво пробуждает стадный инстинкт.

– Что ж, прекрасно, преподобный Рочестер. Или вас называть Skunk Punk, как во времена бурной молодости?

– Нет, меня называть преподобный Рочестер.

– Преподобный Рочестер, значит.

– Преподобный Рочестер.

– В чем заключается ваша доктрина?

– Я собираюсь полностью уничтожить Сеть.

– И как вы это сделаете?

– Вы должны были спросить – почему.

Смешки в зале.

– Да, конечно, я понимаю, кто же будет рассказывать о своих планах. Причем таких серьезных. У вас есть последователи?

– Пожалуй, нет. Последователи – это глупо.

Рочестер взял псевдоним в честь малоизвестного аристократа далекого прошлого, единственным достоинством которого была способность писать не слишком выдающиеся эпиграммы и любовные стихи. Если он и придурок, то неплохо держится. Его основной постулат – сила ума, но никто не может понять, что он имеет в виду. Возможно, у него под курткой кнопка запуска ядерных ракет.

Трансляция онлайн показывает толпу фанатов, которые выбрасывают свою технику и сминают ее большими, разукрашенными граффити бульдозерами. Это должно иллюстрировать лживость самозваного отца, но чем дольше идет трансляция, тем более отстраненной и не относящейся к делу она кажется. Передача приобретает интонации абсурда, потому что Рочестер тоже с интересом смотрит на экран.

– Ладно, сменим тему, – находчиво предлагает ведущий. – Вы ведь до сих пор слушаете музыку? Это религиозная музыка или то, что порицает церковь?

– Вы считаете, я имею отношение к религии?

Пауза.

– Ну… да.

– Только потому, что я прибавил к своему имени слово «преподобный»?

– Для человека светского вы слишком часто говорите о дьяволе.

– Сложно отказаться от вибрации натянутой своими руками струны. Я люблю бас-вибрации, люблю плотную ритм-секцию и визги верхних частот. Да, это все неплохо.

– Откуда же это возьмется без усилителей, микрофонов и звукоснимателей? – Ведущий запускает аргумент упругой стрелой, но она как будто попадает в болото.

Болото пружинит, поглощает, сжевывает стрелу, всасывая ее и даже не замечая произошедшего.

В 30-е годы (я хочу сказать, в 3030-е), когда по миру прокатилась волна морфинга, Рочестер тоже не остался в стороне и приделал себе гребень ящера. Из его позвоночника торчали не то шипы, не то какие-то наросты, делавшие его похожим на динозавра. Сейчас от них ничего не осталось. Он отрицает генную инженерию, новую биологию, теорию эволюции, развитие технологий, Сеть, виртуальную реальность, офисную структуру, церковь, эскапизм и язычество. Ему не так уж много лет – тридцать, не больше. Его шипы кажутся предзнаменованием: он – настоящий динозавр, вылезшее из земли чудовище. Его требования бессмысленны.

– Из-за рекламы у нас времени оказалось еще меньше, чем я думал. – Преподобный заканчивает курить. – Нанотехнологии хороши тем, что являются явной персонификацией дьявола, который в любых сильных руках становится ничем, так что с помощью управляемых молекул можно в одночасье совершить переворот.

– К чему вы ведете?

– Однако я нашел другой, более адекватный способ. Совсем скоро я мысленно выключу рычаг электричества.

Молчание. Пауза затягивается.

– Какой неожиданный поворот событий! – наконец продолжает ведущий. – А вы не думали, что вы хотите дать людям взамен? Что вы им можете предложить, если отнимете виртуальные миры? Поставить эскаписта перед зеркалом означает ввергнуть весь мир в хаос, это позиция анархиста.

Преподобный Рочестер складывает руки на коленях и ждет. Несмотря на громкую музыку и разглагольствования ведущего, мир ждет вместе с ним. Все застыли, словно ожидая, принесет ли миллениум конец света. В глубине души каждый человек с наслаждением ищет армагеддон, заглядывает за дверь и ожидает того, кто придет и поведает о том, что завтра все закончится.

– Какой бред! Ты просто придурок, Рочестер! – Парень с передних рядов кидает в Преподобного ведерко с попкорном. – Дебил!

Зал грохочет и кричит, звук перекатывается по проходам и креслам.

– Добро пожаловать в новый век. Странно, что никто из вас так и не спросил о причинах. – Рочестер сует руки в карманы и закрывает глаза, схватившись за воображаемый рычаг. – Просто вы мне не нравитесь.

Мониторы гаснут, свет выключается, у кого-то дома прекращается эпилептический припадок миксера, игроки Среды лишаются своих цифровых жизней, фрики КЕ теряют ориентацию в пространстве, умирает микроволновая печь, давится бельем стиральная машина, безвольно бренчит электрогитара, растеряв весь свой рев, медленно охлаждается электрическая печь, умирает конвейерная линия, затыкается на половине слова песня «Микки, я хочу тебя», перестает бурчать утроба телевизора, угасают фонари и плафоны. В студии становится очень тихо, а потом кто-то присвистывает – замена пошлой шутки.

Жители городов в замешательстве. Они не знают, что делать, чем заняться, и бесцельно бродят по коридорам, пытаясь спросить друг у друга, что же произошло. Спустя час, может, раньше, они выйдут на улицы, ежась в тонких куртках, и будут бить ногой о ногу, чтобы согреться. Трубопроводы улиц не готовы их принять. Потухшие витрины и темные парки аттракционов облетают искрящимся, как стеклянная пыль, снегом.

– Но зачем? Зачем вы все это сделали? Это же бессмысленно! Возвращение в каменный век, смерть, темные времена, жестокость, анархия! – Какая-то женщина хватает Рочестера за рукав и заглядывает ему в лицо выгоревшими имплантами.

– Наконец-то так, как должно быть, – удовлетворенно, по-пастырски произносит он.

Преподобный Рочестер сбрасывает слабую руку и выходит на помертвевшую улицу, прислушиваясь к звукам лишенного допинга города и насвистывая. А потом подносит к губам губную гармошку.