Глава девятая
МАРКУС
— Адрехт! — Маркус дважды постучал по шесту палатки. Ответа не было, и он нахмурился. — Адрехт, я вхожу!
Он отдернул полог, и солнечный луч тотчас шмыгнул внутрь, на мгновение прорезав полумрак, который царил за подсвеченным снаружи брезентом. Из недр палатки донеслись тихой вздох и невнятное бормотание.
— Маркус? — прозвучал голос Адрехта. — Это ты?
— Да, это я, — подтвердил Маркус, осторожно ступая между разбросанными в беспорядке предметами туалета. Когда глаза наконец привыкли к темноте, он различил человеческую фигуру, которая растянулась на тюфяке в дальнем углу палатки. — Адрехт, нам надо поговорить. Я…
Маркус осекся. Не вся одежда, валявшаяся на полу, могла принадлежать Адрехту, разве что командир четвертого батальона обзавелся привычками, о которых Маркус не подозревал. Он шагнул ближе и лишь тогда разглядел, что на тюфяке лежат двое. Фигурка поменьше села, и одеяло соскользнуло с нее. Оказалось, что это хандарайка не старше восемнадцати–девятнадцати лет, с черными глазами и длинными темными волосами. Маленькая грудь ее была совершенно обнажена, но девушку это, похоже, ничуть не смущало.
— Святые угодники! — пробормотал Маркус. — Надеюсь, она не из лагеря искупителей?
— Что?! — Адрехт вскочил. — Нет, конечно! Честное слово, Маркус, за кого ты меня принимаешь? — Он легонько погладил девушку по щеке. — Дали следует за полком с самого Эш–Катариона.
Маркус немного расслабился. Когда Первый колониальный полк поспешно покинул столицу, к нему примкнуло изрядное количество местных жителей — тех, для кого солдаты были источником дохода, или же тех, кто не ждал от новых правителей ничего хорошего. Еще больше таких людей присоединилось к полку во время пребывания в Форте Доблести и на обратном пути в Эш–Катарион — людей, которых привлекала возможность продать чужеземцам свои товары, услуги или тела.
— Тогда скажи ей, чтобы ушла, — сказал Маркус.
Адрехт раздраженно вздохнул и бросил пару слов по–хандарайски. Он говорил на местном наречии лучше, чем Маркус, — да и по правде говоря, куда лучше, чем большинство офицеров. Девушка рассмеялась, перекатившись, поднялась на ноги, намеренно, на глазах у Маркуса, потянулась всем телом и лишь потом принялась разыскивать на полу свою одежду. Вид ее нагого тела, гибкого и ладного, поневоле напомнил Маркусу о том, сколько времени минуло с тех пор, как он предавался такого рода удовольствиям. Капитан стиснул зубы, терпеливо дожидаясь, пока девушка оденется и уйдет.
Между тем Адрехт натянул штаны и выбрался из постели. Едва хандарайка покинула палатку, он развернулся к Маркусу и с вызовом скрестил руки на голой груди.
— Ну? — осведомился он. — Что стряслось на этот раз? Строевых учений я уж точно не пропустил — слышал вчерашнее объявление.
Янус дал день на отдых всем, за исключением тех, кто отвечал за хозяйственные работы.
— Дело не в этом.
— Тогда в чем? — Адрехт усмехнулся. — Почему ты такой мрачный? Мы же победили, верно?
Победа, судя по всему, вдохнула в командира четвертого батальона новые силы. Адрехт снова стал прежним, хоть его обиталищу и недоставало былой изысканности.
— Сражение тоже ни при чем, — жестко сказал Маркус. — Речь о том, что произошло после сражения. Ты видел лагерь искупителей?
— Вот оно что! — Адрехт отвел глаза. — Действительно, нехорошо вышло.
— Нехорошо — не то слово, — отрезал Маркус. — Я приказал солдатам не входить в лагерь и вернуться в свои части. Твои люди не подчинились приказу.
— Не только мои! — возразил капитан.
— Четвертый батальон подал дурной пример всем остальным. Наступила долгая пауза. Адрехт раздраженно помотал головой.
— Послушай, Маркус, — начал он, досадливо махнув рукой, — чего ты, собственно, хочешь от этих парней? Они не святые. Их даже настоящими солдатами не назовешь. Это же подонки, ты сам знаешь, армейские отбросы. Не требовать же от них, в самом деле, джентльменского поведения!
— От них требуется только одно — выполнять приказы.
— После такого боя они заслужили право немного… расслабиться. Понимаешь, о чем я? — Адрехт жалко ухмыльнулся, но его улыбка тут же увяла, когда Маркус грохнул кулаком по шесту палатки.
— Проклятье! — процедил Маркус. — Слушай, Адрехт, я пришел не проповеди тебе читать. Полковник не в восторге от того, что произошло в лагере. На твоем месте я бы не стал ждать и сам как можно скорее наказал зачинщиков.
— Но… — Адрехт запнулся, заговорил быстрее: — Что я, по–твоему, должен делать? Выпороть без разбора каждого десятого?
— Просто сделай хоть что–нибудь, иначе, когда мы вернемся в Эш- Катарион, они спалят город дотла.
С этими словами Маркус развернулся на каблуках, собираясь уйти.
— Знаешь, — сказал вслед ему Адрехт, — кое–кто из твоих тоже был там в первых рядах.
«Знаю», — мрачно подумал Маркус. Он даже почти не сомневался, кто именно, — прежде всего сержант Дэвис со своими прихлебателями. Фиц уже приступил к расследованию.
Он опустил за собой полог палатки и двинулся через лагерь, стараясь идти неспешно, чтобы успокоиться.
Быть может, на самом деле это не так уж и важно. После сражения Маркусу еще не выпадало случая поговорить с полковником с глазу на глаз, и он не мог знать наверняка, зол Янус из–за случившегося или нет. Многим командирам знатного происхождения и в голову не пришло бы осуждать изнасилования и убийства вражеских маркитанток и походных шлюх — тем более серомордых. Маркус полагал, что их нынешний полковник не таков, но…
«Наплевать. Я достаточно зол за нас обоих». Большую часть вчерашнего вечера Маркус провел в бывшем лагере искупителей, командуя работами по расчистке пожарища. Чуть ли не на каждом шагу он натыкался на все новые отвратительные свидетельства резни, и каждая такая находка подливала масла в огонь, пожиравший его изнутри.
И ради чего все это? Ради того, чтобы венценосный болванчик смог вернуться на свой обшарпанный трон? Будь на то воля Маркуса, он не моргнув глазом отдал бы принца искупителям и пожелал этой шайке всего наилучшего.
Но и срывать всю злость на Адрехте тоже не стоит. Сейчас, поостыв, Маркус понимал это. Да, главными зачинщиками зверств были солдаты четвертого батальона, но сопротивление искупителей рухнуло чересчур внезапно, и неудивительно, что офицеры не сумели удержать солдат от резни.
С другой стороны, не Адрехту предстоит объяснять это все полковнику.
Смутное беспокойство Маркуса мгновенно усилилось, когда он увидел, что на строевом плацу расставлены для осмотра пушки и полковник беседует с несколькими артиллеристами. Маркус поспешил туда, однако, подойдя ближе, обнаружил, что Пастор сияет блаженной улыбкой.
— …благослови вас Бог, сэр, — говорил он. — Ваше внимание для нас большая честь.
— Я вижу, — отозвался Янус, — что эти орудия подверглись кое- каким занятным изменениям.
Он жестом указал на шесть пушек, которые были в Колониальном полку до его прибытия и всегда занимали почетное место в середине боевого строя. Основным изменением, которое имелось в виду, являлись цитаты из Писания, выгравированные по всей поверхности пушек, от дула до основания. Пастор утверждал, что подобное украшение повышает точность стрельбы. Рука у него была твердая, и ему не составило труда украсить каждую пушку изрядным количеством святых изречений.
Сейчас он стянул с головы остроконечное артиллерийское кепи.
— Орудия Господни, сэр, — проговорил он. — Все они до единой — орудия Господни. Осененные словом святым, тем вернее бьют они по язычникам. Вот на этой, сэр, я начал с Житий мучеников и дошел до…
— Это ведь «Крафворкс» девяносто восьмого года, не так ли? — перебил Янус.
Пастор на миг опешил, смолк, поглаживая пальцами бронзовый двойной круг — символ церкви, который он всегда носил на шее.
— Верно, сэр. Как и все наши двенадцатифунтовые орудия.
— Однако вы что–то проделали с запалом. — Янус наклонился ниже. — Снаружи я не могу разглядеть, что именно, но…
Пастор расплылся в улыбке до ушей.
— А у вас зоркий глаз, сэр! Нам пришлось рассверлить изначальные…
Тут полковник заметил Маркуса, поманил его взмахом руки подойти поближе и пустился в объяснения:
— Пушки «Крафворкс» образца девяносто восьмого года были изготовлены с вопиющей небрежностью. Их отличали проблемы с запалом и сверловкой ствола. Испытания показали, что около двадцати выстрелов из ста неизбежно дадут осечку, а потому подавляющее большинство этих пушек отправили в другие государства либо…
— В захолустные части, подобные нашей, — закончил за него Маркус. Знакомая история — Первому колониальному полку всегда доставалось только самое худшее. Мушкеты, которые не стреляют, мундиры, расползающиеся по швам, пушки, способные в любую минуту взорваться…
— Именно так. — Янус перехватил взгляд Маркуса. — Без обид, капитан.
— Никаких обид, — отозвался Маркус. — Насколько я понимаю, капитан Вакерсон блестяще преодолел это испытание.
— Что же вы туда вставили? — спросил полковник, обращаясь к Пастору.
— Терочные запалы, — ответил тот. — Новая хамвелтайская придумка. Пришлось, конечно, самому над ними помудрить, зато теперь у нас одна осечка на сотню выстрелов, да и то по какой–нибудь безобидной причине — из–за того, что запал не сработал, например.
— Любопытно. — Полковник, судя по всему, прекрасно понимал, о чем идет речь, чего Маркус никак не мог сказать о себе. — Однако ведь хамвелтайские запалы здесь добыть не так–то легко.
— Верно, сэр, но Арчер, мой лейтенант, большой дока по химической части. Мы сумели вычислить нужный состав и заплатили за это всего лишь парой сожженных перчаток. Хвала Господу, все первоначальное сырье оказалось возможно добыть и в местных условиях, так что у нас имеется изрядный запас готового состава.
— Как изобретательно, — широко улыбаясь, заметил Янус. — Надо будет вашему лейтенанту как–нибудь продемонстрировать мне процесс изготовления.
— В любую минуту, сэр! Почтем за честь.
— Кроме того, я был весьма впечатлен вашими действиями в бою, — продолжал Янус. — Надеюсь, новые орудия пришлись вам по душе?
— Безусловно, сэр! Работают гладко, как по маслу. Особенно хороши шестифунтовые.
— Я подбирал их лично, — сказал полковник, — еще до отплытия. Что же, если вы еще в чем–то нуждаетесь…
— Вот кстати, сэр, — подхватил Пастор. — Мы, как я понимаю, захватили у еретиков некоторое количество ездовых и тягловых лошадей. Некоторые наши упряжки изрядно поредели, и нам не помешали бы запасные лошадки. Если бы вы могли…
— Безусловно. — Полковник опять улыбнулся. — И вас не смутит, что ваши священные орудия будут возить лошади еретиков?
— Благослови вас Бог, сэр. Я их живо направлю на путь истинный. Знаете, я ведь каждый вечер на сон грядущий читаю им Писание.
Маркус не знал, шутка это или нет. У командира артиллеристов было весьма затейливое чувство юмора.
Янус усмехнулся.
— Вот и хорошо, — сказал он. — Продолжайте, капитан.
— Есть, сэр! — Пастор истово отдал честь. — Благодарю, сэр!
Полковник двинулся прочь, жестом показав Маркусу следовать за ним. Маркус почти неосознанно зашагал в ногу, замедляя ход, чтобы приноровиться к более коротким шагам Януса.
— Хороший человек этот капитан Вакерсон, — пробормотал полковник.
— Немного с причудами, — отозвался Маркус, — но офицер неплохой.
— Он знает свое дело, — сказал Янус. — Если приходится выбирать между благовоспитанным дураком и человеком с причудами, но знающим свое дело, — я, безусловно, предпочту второго. — Он искоса глянул на Маркуса. — Между прочим, некоторые говорят, что я тоже с причудами.
— Ума не приложу, сэр, с чего бы это.
Янус расхохотался. Маркус не поддержал его, и тогда полковник быстро глянул на своего спутника. Всего один краткий взгляд серых глаз, но Маркусу показалось, что этот человек увидел и прочел все его мысли.
— Ах, капитан, — проговорил Янус, — боюсь, я чем–то вызвал ваше неудовольствие.
— Сэр?
— Если вам хочется что–то мне сказать — говорите, не стесняйтесь.
Маркус собрался с духом.
— Сэр, — неловко сказал он, — мне кажется, это не очень уместно.
— Чепуха. Само собой, что в критической ситуации я жду безоговорочного подчинения, и должен сказать, что в этом смысле вы проявили себя превосходно. После, однако, вы вольны критиковать и распекать меня так, как вашей душе будет угодно. Мою гордость не так–то легко уязвить.
Маркус моргнул.
— Правда, сэр?
— И тем не менее. — Янус выразительно поднял руку и окинул взглядом многолюдный лагерь. — Быть может, нам лучше побеседовать с глазу на глаз?
Палатка полковника располагалась неподалеку. Огюстен впустил их; морщинистое лицо его, как обычно, выражало неодобрение. Едва они уселись друг напротив друга за походным столом, Янус отправил слугу в интендантскую за свежей водой. Маркус подозревал, что он сделал это ради него.
— Сэр, — капитан отважился подать голос, — мы, кажется, собирались заняться делами?
— Безусловно, — согласился Янус, — но вначале, я считаю, нужно расставить точки над «и». Что бы вы ни хотели мне высказать — будьте добры, говорите.
Маркус сделал глубокий вдох и на секунду задержал дыхание. Высказывать свое недовольство старшему по званию шло вразрез с самой основой армейского этикета, не говоря уж о здравом смысле. И однако же Янус сам настаивал на этом. Капитан постарался сформулировать свой вопрос как можно более учтиво.
Везение. Полковник рискнул — и риск оказался оправданным. Но если он и раньше был чересчур уверен в себе, теперь эта уверенность достигнет опасных размеров. Если не суметь ему это объяснить…
— Сэр, — проговорил Маркус, — почему, когда мы столкнулись с пехотой искупителей, вы приказали не открывать огонь? За то время, пока они перестраивались для удара, мы могли бы нанести им изрядный урон. Мы могли бы даже сорвать их атаку. — Маркус сделал паузу, судорожно сглотнул, но пересилил себя. — Мне показалось, что это был… ненужный риск… сэр.
Полковник с минуту молчал, размышляя.
— Риск, — наконец повторил он. — Возможно. Безусловно. Однако ненужный ли? — Он покачал головой. — Вам, капитан, следует уяснить одно: не все ответы на вопросы можно найти в учебнике по тактике. Необходимо мыслить шире. — Он подчеркнул свои слова плавным взмахом руки. — К примеру, всегда нужно учитывать характерные особенности противника. Действительно, нашего нынешнего врага я знаю не так хорошо, как хотелось бы, — будь то ворданаи или, скажем, хамвелтаи, все пошло бы совсем иначе. Тем не менее мне было известно, что перед нами необученные войска, не имевшие никакого опыта полевых сражений. Плохо организованные, ведомые душевным порывом и не обладающие воинской дисциплиной.
— Я бы подумал, что неопытные войска проще будет рассеять огнем большой дальности.
— Именно. Предположим, мы открыли бы по ним огонь из пушек, и они в беспорядке отступили бы, так и не достигнув предела досягаемости мушкетов. Чем бы это закончилось?
— Победой, — сказал Маркус.
— А потом? Каков был бы наш следующий шаг? — Янус выразительно вскинул бровь. — Пушки изничтожают живую силу весьма результативно, но недостаточно быстро, чтобы лишить противника численного превосходства над нами. У нас недостаточно кавалерии, чтобы эффективно преследовать отступающего противника. Искупители попросту отошли бы на некоторое расстояние, а потом снова атаковали бы нас, причем почти с тем же численным перевесом. Рано или поздно им удалось бы продержаться достаточно долго, чтобы довершить атаку, и тогда нас ждала бы неминуемая гибель. Либо же, если у противника имелся командир, хоть сколько–нибудь сведущий в военном искусстве, нас обошли бы с флангов и вынудили отступить. В любом случае, пока это огромное войско сохраняло хоть какую–то уверенность в себе, будущее не сулило нам ничего хорошего.
Маркус кивнул.
— Мы могли бы отступить и укрепиться…
— И тогда бы проиграли наверняка. Ничто так не ожесточает людей, как осада, а противнику не составило бы труда отсечь нас от источников воды и продовольствия. Лучшее, на что мы могли бы надеяться, — с боем пробиться назад к гавани, где остался флот. — Полковник покачал головой. — Нет, единственным шансом на победу был полный разгром. Один–единственный внезапный удар такой мощи, чтобы враги уже не сумели оправиться. Для необученных войск первое пребывание под огнем имеет решающее значение. Этот момент, можно сказать, определяет все последующее развитие событий. Большинство этих людей уже никогда не вернется в ряды нашего противника, а если и вернется, то в первом же бою обратится в бегство. Можно с уверенностью сказать, что пройдет не одна неделя, прежде чем враг сумеет собрать хоть наполовину такую же армию… а между тем дорога на Эш–Катарион будет для нас открыта.
Маркус с минуту молчал, переваривая услышанное.
— Наши солдаты тоже не имели боевого опыта, — сказал он наконец. — Во всяком случае, большинство из них. И даже ветераны никогда прежде не бывали в таких сражениях.
— Именно, — согласился Янус. — Я рассчитываю, что опыт первого боя с врагом скажется на них в высшей степени благотворно.
«Везение, — подумал Маркус. — Он поставил на кон наши жизни, опираясь на интуицию? На свои впечатления о противнике?»
Тем не менее капитан не мог не признать, что логика Януса безупречна. Маркус и сам не видел способа одержать победу при таком численном превосходстве врага. Он предполагал, что Янус — вопреки тому, о чем они говорили вечером того дня, когда прибыло пополнение, — планирует только предпринять некие взвешенные действия, показать вышестоящим, что он не трус, и благоразумно отступить, когда не останется другого выхода.
Он и вправду намеревается победить. При мысли об этом Маркуса пробрал озноб.
— Итак, капитан, вы удовлетворены ответом? — осведомился Янус.
— Пока не знаю, сэр, — отозвался Маркус. — Мне нужно все это обдумать.
— Обдумайте. И не постесняйтесь вернуться с новыми вопросами. — Снова на губах полковника промелькнула усмешка, промелькнула — и тут же исчезла, словно всполох отдаленной молнии. — Долг командира — наставлять своих подчиненных.
Если это и так, никто не потрудился просветить на сей счет прежних командиров Маркуса. С другой стороны, вряд ли Бен смог бы чему–нибудь его научить. Тем не менее капитан кивнул.
— Так точно, сэр. Вы, кажется, упоминали, что хотите поручить мне какое–то дело?
— Совершенно верно, — подтвердил Янус, ни на йоту не изменившись в лице. — Я хочу, чтобы вы арестовали капитана Адрехта Ростона за невыполнение служебного долга и другие проступки, подлежащие расследованию.
Маркус уставился на него с таким чувством, словно ему только что врезали под дых. Янус поднял взгляд на полог палатки.
— А, Огюстен, — проговорил он. — Думаю, нам не помешает и подкрепиться.
— Сэр, — начал Маркус, — я не… — Он запнулся, подавляя приступ паники, и осторожно откашлялся. — Сэр, вы уверены? Мне просто кажется, что это… неразумно.
— Неразумно? — Янус выразительно изогнул бровь. — Вы хотите сказать, что капитан Ростон — отличный командир батальона?
Маркус едва машинально не выпалил: «Безусловно, сэр!» — ни один вышестоящий офицер и не ожидал бы иного ответа на такой вопрос, — но что–то во взгляде серых глаз Януса вынудило его придержать язык.
— Может быть, вы скажете, что за минувший месяц он проявил себя только с лучшей стороны? — продолжал Янус.
И опять Маркус промолчал. Судя по всему, полковник счел это молчание исчерпывающим ответом.
— Тогда, может быть, его любят солдаты? И его смещение вызовет в батальоне проблемы с дисциплиной?
Вот уж вряд ли. Наверняка в четвертом батальоне кто–нибудь опечалится из–за ухода Ростона — но лишь потому, что ценил нетребовательность капитана к дисциплине, а не его общество. В Эш- Катарионе Адрехт практически забросил своих солдат, предпочитая проводить время в компании других офицеров и блестящих представителей хандарайской знати.
— И наконец, — безжалостно закончил Янус, — может быть, вы скажете, что у нас нет лучших кандидатур на должность командира батальона? Ваш лейтенант Фицхью Варус, к примеру, превосходно справляется со своей работой.
Маркус наконец–то обрел дар речи:
— Но, сэр… невыполнение служебного долга?
— Он не подчинился прямому приказу вышестоящего, когда его люди принялись мародерствовать в лагере искупителей. Или же не сумел настоять на выполнении приказа, что по сути одно и то же. В результате полку был нанесен моральный и материальный ущерб. Как еще можно назвать такое поведение?
— Сэр, эти люди впервые… впервые оказались в такой ситуации. Они вышли из подчинения…
— Тем более необходимо показать им, что подобное поведение недопустимо. — Янус говорил по–прежнему учтиво, но Маркус явственно услышал, как в его голосе зазвенела сталь. — Дать наглядный урок.
Маркус с неприятным чувством вспомнил, как отстаивал ту же точку зрения в палатке Адрехта. И медленно кивнул.
— Я понимаю, что капитан Ростон — ваш друг, — сказал Янус, прибавив к своему тону едва уловимую толику сочувствия. — Тем не менее вы должны признать, что я прав.
«Вы не знаете его», — хотелось сказать Маркусу. Янус не учился вместе с Адрехтом в академии, не выхаживал его в минуты жестокого похмелья, не следил с затаенной завистью, как будущий капитан без малейших усилий очаровывает женщин блеском своей улыбки и великолепием мундира. Януса не было в Зеленых Ключах, где Адрехт с одной только ротой четвертого батальона пересек под обстрелом врага открытую полосу местности, чтобы спасти полдесятка раненых солдат.
И конечно же, он спас Маркусу жизнь. Можно было лишь гадать, говорилось ли о таком в личных делах офицеров, которые изучал полковник.
— Сэр, — произнес он, — могу я кое–что предложить?
— Разумеется.
— Я поговорю с капитаном Ростоном и дам ему понять, что, если он решит добровольно покинуть должность, вы примете его отставку. Это было бы… милосерднее.
— Боюсь, что нет, — сказал Янус. — Иначе от урока не будет толку. — Он помолчал, размышляя. — Впрочем, по вашему желанию, вы можете лично сообщить ему о моем решении и предложить самому явиться под арест, если считаете, что от этого ему будет легче. Я не хотел бы проявлять чрезмерную жестокость.
— Благодарю, сэр, — тусклым голосом отозвался Маркус и отдал честь. — Разрешите идти?
— В целом, — сказал Фиц, — мы на удивление легко отделались.
Ему пришлось повысить голос, чтобы перекрыть душераздирающие крики. К хирургическому столу был привязан ремнями раненый солдат, и дюжий санитар прижимал к столу его искалеченную руку, а «мясник», как именовали в армии полковых хирургов, орудовал медицинской пилой. Перед операцией пациенту дали обтянутую кожей барабанную палочку, чтобы он сунул ее в рот и крепко сжимал зубами, но палочка, судя по всему, выпала и затерялась. По крайней мере, пронзительный крик несчастного заглушал звуки пилы — визгливый однообразный напев, от которого у Маркуса мурашки бежали по коже.
— Считая разведчиков, — продолжал лейтенант, — мы потеряли меньше сотни убитыми или тяжело раненными. Еще сотня или около того выкарабкается. По сравнению с потерями врага…
Маркус кивнул и стал слушать дальше. Никто, само собой, не озаботился подсчетом убитых хандараев, но их было невероятно много. Солдаты до сих пор разбирали груды трупов, окоченелых и раздувшихся после дня, проведенного под жарким пустынным солнцем, и перетаскивали мертвецов на погребальные костры, которые полыхали круглые сутки. Сборщики трофеев доставили в лагерь то, что удалось найти, но добыча их оказалась более чем скудной. Припасы искупителей по большей части сгорели вместе с палатками.
Маркус и Фиц шли через участок на самом краю лагеря, где разместился полевой госпиталь. Палатки с откинутыми пологами защищали раненых от палящего солнца, и полковые хирурги деловито и бойко сновали от одного пациента к другому. Маркус подозревал, что эта бурная деятельность — в основном дань его присутствию. Как уже заметил Фиц, полк легко отделался. Многие палатки стояли пустыми, а обитатели занятых выглядели в большинстве своем почти здоровыми. Конечно, даже крохотная рана могла воспалиться, и если воспаление оказывалось серьезным, человеку грозила опасность лишиться конечности — как тому бедолаге на хирургическом столе. И тем не менее все именно так — легко отделались.
Маркуса до сих пор немного мутило. До нападения искупителей тяжелейшим сражением в истории полка была засада, в которой погиб полковник Варус. Тогда полк потерял в бою шестерых, и двое скончались позже от тяжелых ран. Еще одного отправили на родину, признав негодным к службе по состоянию здоровья. Всего, стало быть, девять — и этот случай сочли настоящей трагедией, погибших оплакивал весь полк. А теперь — такое.
«Это война», — строго сказал себе Маркус. До недавних пор Первый колониальный полк нельзя было назвать по–настоящему боевой частью. Весь их прежний опыт в военном деле сводился к тому, чтобы прочесывать заросли да гоняться за разбойниками. Счастье, что солдаты вообще выстояли в этом сражении. И ведь в самом деле, общее настроение в лагере резко поднялось. Перешептывания и угрюмые взгляды сменились улыбками и четким задорным козырянием.
— Сэр, — проговорил Фиц.
— Мм?
— Что–нибудь случилось? Вы, кажется, чем–то озабочены.
— С чего ты взял?
Фиц кашлянул.
— Прежде всего, сэр, вот уже несколько минут, как мы вышли за пределы лагеря. Быть может, нам следует повернуть обратно?
Маркус огляделся по сторонам. Фиц оказался прав, впрочем, как обычно, — крайний ряд палаток и отхожие места остались позади, и Маркус, погруженный в свои мысли, уже несколько минут шагал по чистому полю. В двадцати ярдах от них пара часовых с любопытством наблюдала за этой прогулкой.
— Ах да, — Маркус оглянулся на Фица. — Мы и впрямь далековато зашли.
— Так точно, сэр, — отозвался Фиц, что в переводе с его особого языка означало: «Я и сам вижу, что ты чокнулся».
Маркус направился к крупному валуну, наполовину ушедшему в сухую почву, сбоку от которого тесно росли тонкие деревца. Маркус привалился спиной к камню, ощутил исходящее от него тепло и шумно выдохнул. Фиц стоял перед ним, как всегда подтянутый и безупречный. Отсюда до лагеря было добрых шестьдесят ярдов. Капитан решил, что теперь их никто не подслушает, и произнес:
— Полковник намеревается арестовать Адрехта.
Фиц даже бровью не повел.
— На каком основании, сэр?
— Невыполнение служебного долга. Я выпросил у полковника разрешение самому известить об этом Адрехта.
— Это великодушный поступок, сэр.
— Да, но теперь мне предстоит обо всем ему сообщить. — Маркус поморщился. — Я не уверен, что сумею это сделать.
Фиц дипломатично промолчал.
— На самом деле он не виноват, — проговорил Маркус. — Точнее, виноват, конечно, но отчасти, и… — Он осекся, помотал головой.
— Быть может, если вы еще раз поговорите с полковником, он согласится как–то смягчить наказание?
— Нет, — сказал Маркус. — Он хочет преподать урок. — Капитан поколебался, но все же добавил: — Полковник вел речь о том, чтобы передать командование четвертым батальоном тебе.
Лицо лейтенанта совершенно не переменилось.
— Понятно.
Маркус с интересом глянул на него:
— Ты хотел бы командовать батальоном?
— Сэр, это назначение, безусловно, продвинуло бы меня по служебной лестнице. И все же я беспокоился бы о том, как в мое отсутствие идут дела в первом батальоне. При том что вы проводите столько времени в обществе полковника…
Это была чистая правда. Фиц и так уже практически командовал батальоном.
Маркус оттолкнулся от камня и встал.
— Мне нужно поговорить с остальными. Ты не мог бы отыскать Вала и Мора и сообщить, что на закате я буду ждать их обоих в своей палатке? Но только смотри, никому ни слова о том, зачем я их зову.
— Безусловно, сэр. — Фиц четко отдал честь.
Обратная дорога в лагерь показалась Маркусу намного длиннее, да и время, оставшееся до заката, тянулось невыносимо медленно. Он занялся сверкой и утверждением батальонных счетов, описей казенного имущества, разбирал списки больных и донесения о потерях — причем это была лишь вершина бумажной горы, которая громоздилась на его походном столе. Маркус не решался даже задуматься о том, что подстерегает его в подножии. К тому времени, когда он наконец оторвался от работы и увидел, что горизонт окрасился закатным багрянцем, правая рука у него онемела и ныла, а пальцы были густо забрызганы чернилами.
Мор явился первым, багровый от долгого пребывания на солнце и притом в отвратительном настроении. Прежде чем Маркус успел вымолвить хоть слово, он сбросил мундир, швырнул его в угол палатки и ожесточенно подергал воротничок.
— Сущие дети, — проговорил он. — И не просто дети — маменькины сынки. Сделаешь им замечание, а они таращатся на тебя так, словно вот–вот ударятся в слезы. Не знаю, где только полковник выкопал этакое добро.
— Ты о новобранцах? — уточнил Маркус.
— К рядовым у меня претензий нет. Проблема в лейтенантах. — Мор дважды прошелся по палатке из конца в конец, а затем пнул свой мундир. — Сборище чванливых самодовольных бумажных солдатиков! Ни один пороха не нюхал, вчера перед боем они чуть ли не надули в штаны от страха, а сегодня все как один возомнили себя Фарусами Завоевателями! — Мор помотал головой. — Твои хоть получше? Не желаешь махнуться?
Маркус помотал головой, чувствуя угрызения совести. Своих ротных командиров — не считая ветеранов, конечно, — он едва знал в лицо. Время, которое Маркусу следовало бы проводить с ними, единолично присвоил Янус.
— В следующий раз, — сказал Мор, — я сам проведу занятия по строевой. Чем трепаться друг с другом, пускай эти сопляки хорошенько наглотаются пыли. Может, хоть это их чему–нибудь научит. — Он протяжно выдохнул. — У тебя найдется выпить?
— Не сейчас, — ответил Маркус. — У нас неприятности.
— А то я не знаю! Потому и спросил насчет выпивки. — Мор плюхнулся на пол возле походного стола. — Так в чем дело–то?
— Сначала нужно дождаться… а, вот и он.
Вал откинул полог палатки и шагнул внутрь, моргая от света лампы.
— Маркус, Мор, — учтиво приветствовал он сослуживцев. — Мне показалось, что Фиц взволнован, и я поспешил прийти.
— Взволнован? — переспросил Мор. — Да он не знает, что такое волноваться!
— Я имею в виду — по сравнению с его обычным поведением, — пояснил Вал.
— Садись, — сказал Маркус. — Нам надо поговорить.
— Вот теперь уже я начинаю волноваться, — усмехаясь, заметил Мор.
— Учитывая, кто здесь собрался, — произнес Вал, — я, кажется, знаю, о чем пойдет разговор. Ты собрал нас из–за Адрехта, верно?
— Верно, — признал Маркус. — Полковник недоволен тем, что произошло с лагерем искупителей.
— Ба! — воскликнул Мор. — Согласен, дельце некрасивое, но эти поганцы получили по заслугам.
— По заслугам? — эхом отозвался Маркус. — Они спасались бегством. В лагере были женщины…
— Женщины, которые отправились в поход за действующей армией. — Мор пренебрежительно махнул рукой. — Останься они в Эш–Катарионе, с ними бы ничего не случилось. Да и незачем было спасаться бегством. Мы давали им возможность сдаться в плен.
— И однако, резне не может быть оправдания, — натянуто заметил Вал. — Законы цивилизованного ведения военных действий…
— А что, искупители подписали Конвенцию пятьдесят восьмого года? Не припомню такого. Между прочим, они едят пленных.
— Это всего лишь слухи, — возразил Вал.
— Как бы там ни было, — перебил их Маркус, повысив голос, — крайним в этой истории оказался Адрехт. Полковник сообщил мне, что хочет его арестовать.
— Арестовать? — потрясенно переспросил Вал. — За что?
— За невыполнение служебного долга, — пожал плечами Маркус. — Не знаю, примет ли такое обвинение военно–полевой суд, но Адрехту до конца кампании придется сидеть в кутузке — исключительно по распоряжению полковника.
— А кто примет четвертый батальон? — спросил Мор.
— Фиц, — ответил Маркус, морщась от кислого привкуса во рту. — Во всяком случае, полковник намекнул на такую возможность.
— Давно пора, — сказал Мор.
Вал пропустил его реплику мимо ушей и повернулся к Маркусу.
— Что будем делать?
— Я хотел вначале поговорить с вами обоими, — ответил Маркус. — Нам нужно будет вместе решить…
— Что решить? — перебил Мор. — Решение–то вроде бы уже принято.
— Нам нужно будет решить, собираемся ли мы поддержать это решение, — пояснил Вал.
— Именно, — отозвался Маркус.
Наступила долгая пауза. Мор поглядел на одного из них, на другого, засмеялся было, но тут же оборвал смех. И резко сел.
— Эй, вы это серьезно?
— Адрехт один из нас, — ответил Вал. — Наш однополчанин. Мы не можем отступиться от него.
— Да он всегда был никчемным, — буркнул Мор, — а с тех пор как искупители выставили нас из города, и вовсе пальцем не шевельнул. Пьянствовал так, что и на ногах не всегда держался!
«Не в бровь, а в глаз, — с горечью подумал Маркус. Для Вала все было просто, но он и сам человек простой. — Фиц мог бы стать лучшим командиром батальона, чем Адрехт. В этом Янус прав. А Адрехт… просто Адрехт, вот и все». Маркус так долго служил вместе с другими капитанами, что перестал воспринимать их как отдельные личности. Они стали просто частью окружающего ландшафта, такой же незыблемой, как звезды в небесах. Служить в Первом колониальном без Адрехта — все равно что проснуться без руки или ноги. Янус, однако, заставил Маркуса взглянуть на ситуацию со стороны, и Маркусу пришлось признать, что увиденное ему не понравилось.
— Слушаю вас и ушам своим не верю, — продолжал Мор. — Маркус, я знаю, что он учился вместе с тобой в академии, но…
— А я слушаю тебя и не верю своим ушам! — огрызнулся Вал. — Что, если бы вину возложили на меня или Маркуса, — неужели ты заговорил бы по–другому?
— Ясное дело, по–другому! Адрехт получил…
— …по заслугам? — мягко подсказал Маркус.
— Именно! — ответил Мор, но все–таки у него хватило совести слегка покраснеть.
Мор всегда терпеть не мог Адрехта. Вражда Адрехта с Валом достигла такого эпического размаха, что превратилась в некое подобие дружбы, но между ним и Мором всегда существовала только ледяная учтивость. Маркус подозревал, что причина крылась в происхождении Адрехта. Больше всего на свете Мор ненавидел аристократов, но и Адрехт, будучи отпрыском богатого семейства, занимал в его списке отнюдь не последнее место.
— Нет, — возразил Маркус, — он такого не заслужил. По крайней мере, в этом случае. Необстрелянные солдаты, едва пережившие свой первый серьезный бой… да подобное могло произойти с каждым из нас. Люди Адрехта просто первыми перешли границы дозволенного.
— И что же ты предлагаешь? — осведомился Мор. — Полковник, судя по твоим рассказам, миндальничать не намерен — думаешь, у тебя выйдет его отговорить?
— Если Адрехта арестуют, — сказал Маркус, — я подам в отставку.
Вал медленно кивнул. Мор, онемев от удивления, переводил взгляд с одного капитана на другого.
— Ты соображаешь, что говоришь? — наконец осведомился он. — Это уже не какой–нибудь проступок в мирное время. Если ты подашь в отставку в разгар кампании, полковник может запросто прищучить тебя за дезертирство. О кутузке можешь даже не мечтать. Он будет в полном праве пристрелить тебя на месте.
Лицо Вала потемнело. Очевидно, он до сих пор не принимал в расчет эту сторону ситуации. Одно дело — уйти в отставку сообразно понятиям чести, но совсем другое — если тебя объявят дезертиром и расстреляют, точно заурядного преступника.
— Мор, — сказал Маркус, — ты ведь сам сказал — искупители получили по заслугам. Неужели ты допустишь, чтобы твой сотоварищ, офицер, подвергся бесчестью из–за того, что позволил этому случиться?
— Если в противном случае мне будет светить расстрел — то, ясное дело, допущу.
— Всех троих полковник не расстреляет, — возразил Маркус. — Если мы будем действовать сообща…
— Полковнику выбирать не придется, — сказал Мор. — На меня в этом деле можешь не рассчитывать, Маркус. Извини.
Наступила долгая пауза. Маркус перевел взгляд на Вала.
— Я… — начал тот, но замялся. — Мне нужно подумать.
Маркус понял, что проиграл. Он слишком хорошо знал Вала. В пылу гнева, когда задета честь, Вал способен был, не дрогнув, отправиться хоть прямиком в ад, но стоило ему получить ночь на размышление — и к утру привычные страхи брали верх над доблестью.
Маркус натянуто усмехнулся и поднялся на ноги.
— Что ж, думаю, на сегодня разговор можно закончить.
— Ты же не станешь этого делать, а? — В голосе Мора прозвучала нешуточная тревога. — Маркус, ради всего святого…
— Спокойной ночи, Мор. Спокойной ночи, Вал.
Офицеры направились к выходу, но, не удержавшись, по пути оглянулись на Маркуса. Едва они вышли, в палатку бесшумно проскользнул Фиц, неся кружку дымящегося чаю, и без единого слова поставил ее на стол.
— Спасибо, Фиц, — сказал Маркус. — На сегодня все.
— Слушаюсь, сэр. — Лейтенант козырнул и удалился.
— Сэр, — сказал Маркус. Он надел парадный синий мундир, тот самый, в котором встречал Януса, когда тот прибыл в полк, и отдал честь тоже по–парадному четко. Одни только темные круги под глазами выдавали, что капитан провел бессонную ночь.
Если полковнику тоже не довелось поспать спокойно, по нему это не было заметно. В голубом полумраке палатки он сидел за складным столиком, на котором была развернута большая, нарисованная красками на куске выделанной кожи карта. Там же валялось несколько карт поменьше, на бумажных листах — в основном торопливых карандашных набросков. Янус разглядывал их так сосредоточенно, что на приветствие Маркуса даже не поднял взгляда, лишь махнул рукой, приглашая капитана сесть. И только через несколько секунд, когда тот остался стоять, полковник наконец вскинул голову.
— Капитан, — проговорил он. — Знаете, я бы не прочь услышать ваше мнение.
— Сэр, — повторил Маркус. Запустив руку в нагрудный карман, он извлек сложенный вчетверо лист бумаги и положил его посреди карты.
— А, — произнес Янус. — Это от капитана Ростона?
Маркус на секунду прикрыл глаза.
— Нет, сэр. От меня.
Кажется, впервые за все время знакомства Маркус увидел полковника удивленным. Это едва уловимое выражение лишь на миг промелькнуло на лице Януса, а затем полковник вновь обрел обычное железное хладнокровие. И тем не менее капитан успел порадоваться — все–таки Вальниха можно удивить. Маркус почти рассчитывал обнаружить, что Янус поджидает его вместе с военно–полевым судом в полном составе.
Полковник уже с привычно бесстрастным видом взял бумагу, развернул и принялся читать. Текст был короткий, каких–то несколько строк. Не прошло и минуты, как Янус отбросил бумагу и снова поднял взгляд на Маркуса.
— Не изволите ли, капитан, объяснить, что это значит?
— Я не думаю, сэр, что здесь нужны объяс…
— Капитан! — Голос Януса прозвучал точно удар хлыста.
Маркус не без труда сглотнул.
— Дело в обвинениях, выдвинутых против Адре… капитана Ростона. Ваш приказ изначально был передан ему мною, и именно я тогда осуществлял общее командование. Таким образом, вина за случившееся лежит на мне, равно как и ответственность. Если вы требуете ареста капитана Ростона, совесть принуждает меня подать прошение об отставке.
— Понимаю. — Янус постучал указательным пальцем по столу. — Полагаю, вам известно, что я вправе отклонить ваше прошение?
— Так точно, сэр, а я вправе отказаться признать ваш отказ.
— И поскольку мы сейчас находимся на поле военных действий, это будет расценено как дезертирство, — подытожил Янус. — Понимаю. — Указательный палец вновь ритмично застучал по столу. — Вы согласились со мной, что капитан Ростон не вполне подходит для своей должности.
— Да, сэр. — Маркус заколебался, но пути назад не было. — Это не оправдание для того, чтобы избавляться от него таким образом.
И снова: тук–тук–тук. Затем внезапно лицо Януса вновь ожило — словно на него направили из темноты луч прожектора.
— Что ж, отлично. — Он движением пальцев направил прошение через стол к Маркусу. — Можете это забрать.
Маркус непонимающе моргнул.
— Сэр?
— Избавление от капитана Ростона не стоит того, чтобы взамен лишиться вас. Вы победили, капитан. — И снова лицо его дрогнуло, на сей раз оживленное мимолетной усмешкой. — Похоже, как всегда.
— Капитан Ростон…
— Вы можете передать капитану Ростону мое недовольство поведением его солдат. Но — неофициально. — Он впился в Маркуса пронзительным немигающим взглядом. — Вы понимаете, что, если капитан снова совершит оплошность, вина будет возложена на вас?
— Так точно, сэр. — Маркус наконец вздохнул спокойно — кажется, впервые за много часов. — Благодарю вас, сэр.
— Не стоит благодарностей, — сказал Янус. — А теперь сядьте. Нам нужно обсудить кое–какие планы.
— Как… именно сейчас, сэр?
— Время не ждет, — ответил полковник. — Мы и так уже слишком много его потратили на второстепенные дела.
— Слушаюсь, сэр.
Собственный мозг напоминал Маркусу часовой механизм, который ни с того ни с сего запустили обратным ходом, и теперь зубчатые колеса с натужным скрипом вращаются наоборот, задевая и царапая друг друга. Капитан попытался сосредоточиться на карте, но все равно видел перед собой лишь бессмысленный набор прихотливо разбросанных цветных пятен.
Он приложил все силы, чтобы не выдать своего состояния, но скрыть что–либо от Януса ему, судя по всему, было не дано. Полковник одарил Маркуса холодным оценивающим взглядом и вдруг легкомысленно махнул рукой:
— С другой стороны, несколько минут нас особо не задержат. Ступайте–ка и наденьте повседневную форму. В этой вам явно не по себе.
— Слушаюсь, сэр, — сказал Маркус. И, поколебавшись, добавил: — Спасибо, сэр.
Янус уже снова склонялся над картой, перелистывая стопку разведывательных донесений. Маркус поспешил удалиться.
Он шагнул наружу — и едва не налетел на Вала. Капитан второго батальона рысцой приближался к полковничьей палатке, и мундир его на бегу тихонько позвякивал, точно увешанный бубенцами шутовской колпак. За годы, проведенные в Хандаре, Вал обильно украсил его на местный манер — бронзовыми и серебряными побрякушками, а также шитьем. Никто не ожидал, что парадную форму придется вновь использовать по назначению.
— Маркус, — отдуваясь, едва выговорил Вал. — Извини, я торопился, как мог.
— Что ты здесь делаешь?
— Ты уже вручил ему прошение?
— Вручил?.. — Маркус застыл как вкопанный, лишь сейчас сообразив, что происходит. — Так ты пришел, чтобы подать в отставку?
— Ну конечно! — энергично воскликнул Вал, однако тут же вдруг смутился. — Признаю, прошлым вечером Мор едва не убедил меняно сегодня утром я подумал… да, черт побери! — Румянец на лице капитана стал гуще. — Я просто понял, что не могу бросить тебя в беде, и все тут. Правда, мне потребовалось время, чтобы переодеться и написать эту чертову бумажку. — Он принялся шарить в кармане. — Ради бога, скажи, что я не опоздал!
Маркус улыбнулся. Казалось, с плеч его свалился незримый, но весьма увесистый груз — как будто он лишь сейчас в полной мере осознал, что произошло.
— Не думаю, что полковнику нужно твое прошение, — сказал он, — зато меня оно, безусловно, обрадовало.
— Но…
Маркус похлопал товарища по плечу.
— Пойдем. Мне все–таки нужно переодеться.
Полчаса спустя, снова надев полевой, выгоревший на солнце мундир и подкрепившись чашкой кофе, щедро сдобренного хандарайским пойлом, Маркус вновь проскользнул в палатку полковника и четко по–уставному отдал честь. Янус сидел в той же позе, хотя большинство разведывательных донесений уже были переведены в карандашные пометки на картах.
— Капитан, — сказал Янус, — может быть, на этот раз вы все же присядете?
Маркус кивнул и сел. Полковник развернул к нему нарисованную на куске кожи карту и постучал по ней пальцем. Капитан не сразу сумел разобраться в карте — надписи были сделаны по–хандарайски, и картограф использовал незнакомые значки, — но, едва он отыскал Эш–Катарион, все встало на свои места. Палец Януса упирался в нынешнее местоположение полка — примерно в тридцати пяти милях от города.
— Выступаем завтра, — заявил Янус. — Вопрос, конечно, куда.
— К городу, вероятно, — осмелился предположить Маркус.
— Именно. Вот только добраться туда будет нелегко. Вести о нашей победе уже достигли столицы, и генерал Хтоба, судя по всему, наконец решил проснуться от спячки.
— Думаете, он встретит нас по пути?
— К сожалению, я сомневаюсь, что у него хватит смелости. Зато не сомневаюсь, что он укрепится на западном берегу Тсели, и в этом как раз состоит вся проблема. Видите?
Маркус нахмурился. Он никогда не считал себя талантливым стратегом, однако упомянутая полковником проблема на карте была видна невооруженным глазом. Эш–Катарион располагался вокруг узкой бухты, называвшейся Старой Гаванью, места торговли, которая составляла источник жизненной силы города. В древности здесь же находилось и устье реки, но проток зарос илистыми отложениями, и могучая Тсель проложила себе новый путь к морю милях в двадцати западнее города. Повелители Хандара предпочли прорыть канал на юг от города, к изгибу реки, нежели переносить к новому устью свои дворцы и храмы.
Все эти перемены привели к тому, что Тсель сейчас пролегала ровнехонько между Колониальным полком и столицей. Выше по течению, к югу, великая река, пересекая обширную равнину, извивалась, точно змея, но здесь, на побережье, она тянулась прямо, как стрела. Каким бы медленным ни было течение Тсели, шириной река была чуть меньше мили, а потому являлась внушительным препятствием.
В нескольких милях от моря построили мост, надежно опиравшийся на пару скалистых островов. Ворданайские картографы с присущим им недостатком воображения назвали это трехпролетное сооружение Западным мостом, а городок, который вырос по обе стороны от него, Предмостьем. Именно через него проходил прибрежный тракт, преодолевая реку и оставшиеся пару миль до городских ворот.
Маркус проезжал по этому городку не единожды, в последний раз — когда полк под напором искупителей бежал из столицы и в итоге очутился в Форте Доблести. Здесь не располагалось ни оборонительных сооружений, ни крепостных стен, ни артиллерийских гнезд, и тем не менее брать штурмом это место было бы сущим адом. На узких мостах едва разминулась бы пара встречных повозок, с самих островов легко просматривались — а заодно и простреливались — все подходы. Войску, решившемуся переправиться через реку, пришлось бы наводить переправу на открытой местности, под прицелом всей артиллерии защитников, и даже если бы удалось захватить первый остров, победителям предстояло повторить ту же операцию со вторым. Более того — уже на том берегу неизбежно пришлось бы оборонять предмостную позицию от контратак, которые, несомненно, проводил бы противник.
— Хтоба засел у моста, — догадался Маркус.
— Вцепился в позицию, как блоха в собачью шерсть, — кивнул Янус. — Правда, у него всего три батальона. Он не дурак и знает, что этим путем мы не сунемся, разве что у нас не будет другого выхода. — Полковник опять постучал по карте пальцем, на сей раз — вверх по течению от города. — Остальные три батальона вот здесь. Севернее поворота реки есть брод, вполне удобное место для переправы, если не боишься промочить ноги.
Брод выглядел ничуть не более привлекательным местом для переправы, чем мост. Маркус попытался представить, как они бредут через реку по пояс в воде, выбираются на дальний берег — и все это под мушкетным и артиллерийским огнем противника. Совершить такое возможно, если у атакующих хватит упорства, но потери в их рядах будут чудовищные.
Янус не отрывал от Маркуса испытующего взгляда серых глаз, и тот заподозрил, что ему устроили проверку. Он уставился на карту и принялся рыться в памяти.
— Мы могли бы пройти вниз по течению восточным берегом, — сказал он наконец. — Там, в Сааль–Хаатене, есть другой мост, а выше по течению, где река сужается, найдется еще несколько бродов.
— Хтоба последует за нами, — заметил полковник. — И в его распоряжении кратчайший путь.
— Если мы двинемся к двум и более местам переправы, ему волей- неволей придется рассредоточить силы. Он не сможет перекрыть все.
Янус медленно кивнул.
— Это может сработать. А что будет потом, когда мы переправимся?
— По всей видимости, сражение.
— Встречный бой, где выбор позиции за Хтобой. И соотношение сил три к двум.
— Предыдущее войско искупителей превосходило нас впятеро. Кажется, тогда вас это не беспокоило.
Полковник отмахнулся:
— То был обыкновенный сброд. Численное преимущество не беспокоило меня, потому что я знал, что организованного огня эта толпа не выдержит. Три четверти войска, о котором вы говорите, могло с тем же успехом остаться дома. Аскеры — совсем другой коленкор.
Это была чистая правда. Армия генерала Хтобы состояла из шести батальонов. Хандараи, служившие в них, набирались принцем Эксоптером и обучались его союзниками–ворданаями. Маркус тоже пару раз проводил с ними учебные занятия и помнил, что маршировавшие на плацу солдаты в бурых мундирах выглядели вполне вышколенными. Более того, у них имелось ворданайское вооружение, включая полностью укомплектованную артиллерию. Планировалось, что аскеры станут надежным оплотом власти в случае мятежа, однако никто не принял во внимание фанатичный пыл, который пробуждало в людях новое религиозное учение. Аскеры переметнулись на сторону искупителей почти в полном составе — вместе со своим командиром.
— В равных условиях на открытой местности я бы не колебался, — продолжал Янус, — однако Хтоба вряд ли будет склонен дать нам такой шанс. Судя по тому, как он действовал до сих пор, я сомневаюсь, что он вообще станет сражаться. Скорее всего, отступит за тракт или в город и навяжет нам уличные бои. Вот этого мы должны избежать любой ценой.
Маркус покачал головой.
— И как же быть?
— Генерал оставил нам лазейку вот здесь. — Янус снова постучал пальцем по мосту, затем по броду. — Две воинские части, расположенные на приличном расстоянии друг от друга, а между ними одни только дозоры. Нам нужно будет оказаться… — он поставил палец между переправами, — вот здесь.
— Нас окружат, и отступать будет некуда, — возразил Маркус. — Даже если бы мы и смогли добраться туда… а это невозможно, так как нам не перейти через реку.
Полковник ухмыльнулся, точно кот, добравшийся до сливок.
Время шло к закату. Отдых, который в начале дня казался недостижимым и нереальным, словно пустынный мираж, был уже совсем близко, хоть руку протяни, и потому Маркус испытал непреодолимое желание не отзываться на стук по шесту палатки. Теоретически кто–то мог явиться по важному делу, хотя действительно важным капитан готов был считать разве что известие о внезапном нападении хандараев. Решившись на компромисс, он промычал нечто нечленораздельное — в надежде, что стучавший либо не расслышит этого звука, либо махнет рукой и уйдет восвояси. Вместо этого незваный гость подал голос:
— Это я, Адрехт.
О черт!
— Ладно, входи.
Адрехт поднырнул под полог и протиснулся в палатку. Даже в тусклом свете фонаря можно было безошибочно различить здоровенный синяк у него на скуле, почти закрывавший один глаз. Неглубокая ссадина на лбу темнела от запекшейся крови.
— Святые угодники, — пробормотал Маркус. — Как это тебя угораздило?
— Мор, — кратко ответил Адрехт и состроил преувеличенно страдальческую мину. — Ты не против, если я присяду?
Маркус кивнул, и Адрехт умостил свою долговязую фигуру возле походного стола. Маркус жестом указал на свой чемодан:
— Хочешь выпить? Вроде бы у меня что–то завалялось…
— Нет, — сказал Адрехт. Лицо его было задумчиво. — Нет, наверное, не хочу.
— Так что же случилось? Мор просто взял и набросился на тебя?
— В некотором роде, — отозвался Адрехт. — Он явился ко мне в палатку и сказал, что в гробу меня видел и что я не заслуживаю такого друга, как ты. — Он слабо усмехнулся. — Все это, само собой, было изложено куда менее пристойно. Высказавшись, Мор схватил меня за грудки и швырнул в палаточный шест, который, кстати говоря, переломился надвое.
— Черт! — Лицо Маркуса потемнело. — Я с ним поговорю. Мне плевать, что он там думает, но это было уже слишком…
— Нет, — сказал Адрехт, — не слишком.
Маркус мысленно выругался. Он все же надеялся, что до этого разговора дело пока не дойдет.
— Понятно. Стало быть, Мор все тебе рассказал.
— Почти все. Остальное я вытянул из Вала. Знаешь, если тебе нужно что–то сохранить в тайне, подумай дважды, прежде чем поделиться с этой парочкой. А еще лучше — трижды. — Адрехт помотал головой. — Почему ты не поговорил со мной?
— Не хотел огласки.
— Не ври.
Маркус поглядел на друга и понял, что недомолвками не отделается. Капитан тяжело вздохнул.
— Не хотел, чтобы ты совершил какую–нибудь глупость.
— Глупость? Например, сам явился бы под арест, лишив тебя шанса подать в отставку?
— Да, к примеру, это.
— Дать уволить себя с позором, вместо того чтобы позволить тебе пойти под расстрел. — Лицо Адрехта окаменело — По–твоему, это глупость?
— Думаю, да. — Маркус наморщил лоб, подыскивая слова. Объяснить это нелегко, но на самом деле он ни на минуту не опасался расстрела. У него не было ни малейшей причины считать, что Янус не доведет дело до расстрела, и тем не менее Маркус был в этом уверен. — Это была не твоя вина. Я пытался объяснить это полковнику.
— И он тебе поверил?
— Не знаю. — Маркус пожал плечами. — Теперь это уже не имеет значения.
— Пожалуй, — согласился Адрехт. И, помолчав, добавил: — Ладно, если для тебя это так важно, знай: ты был прав. Я действительно совершил бы какую–нибудь глупость.
В палатке воцарилась долгая неловкая тишина. Маркус обдумывал, что сказать, но безуспешно, и в конце концов первым прервал молчание Адрехт:
— Ты же знаешь, что ничем мне не обязан. Это было…
— Восемнадцать лет назад, — прервал его Маркус. — Знаю.
И опять наступило молчание. Адрехт вздохнул.
— И что же мне теперь делать?
— То есть? — отозвался Маркус.
— Разве я могу как ни в чем не бывало вернуться в батальон? Полковник предпочел бы от меня избавиться. Мор меня, похоже, ненавидит. А ты… — Он осекся, покачал головой. — По–хорошему мне следовало бы подать в отставку, но после того, что ты совершил ради меня, это выглядело бы, наверное, черной неблагодарностью?
— Не знаю. — Маркус пока не заглядывал так далеко. — Мор рано или поздно остынет. Но, думается мне, ты должен доказать полковнику, что он ошибался.
— Вряд ли мне подвернется такая возможность. Наверняка он приставит меня до конца военных действий охранять отхожие места.
— А вот и нет. — Маркус наконец–то усмехнулся. — Завтра нам предстоит недурная работенка, и тебе отведена в ней важная роль. Точнее говоря, мы будем трудиться бок о бок.
— Вот оно что, — проговорил Адрехт без тени удивления. — И как же так вышло?
— Ты вызвался добровольцем.
— Я так и подозревал. Наверное, все это мне ничуть не понравится?
— Скорее всего, — признал Маркус. — Мне не понравилось.
