ГЛАВА ВТОРАЯ
ЛИВИАПОЛИС — АЭСКЕПИЛЕС И ИМПЕРАТОР
Аэскепилес, магистр императора, шел впереди своего господина, переходя из одного приемного зала в другой. Их сопровождали двое нордиканских гвардейцев. Алые сюрко стражников, расшитые нитями из чистого золота, указывали на их высокие звания, а огромные топоры и длинные цепи — на особое положение. У гвардейца слева имелся шрам, пересекавший лицо от правого глаза до левого уголка губ, из-за чего он походил на демона из преисподней. Лицо и шею его сослуживца, шагавшего справа, покрывали татуировки, которые затем исчезали под воротом добротной полотняной рубахи, видневшейся из-под хауберка. За нордиканцами следовали пажи, несшие их шлемы, бармицы и тяжелые кавалерийские копья.
Сам император в доспехи не облачился. Поверх алых чулок он надел багряный жупон из бархата, а на ноги — алые же сапоги, носить которые имел право только он. Каждая пряжка на его обуви и ремне, каждый люверс и пуговица были отлиты из чистого золота. На жупоне и сапогах золотыми же нитями были вышиты двуглавые орлы. Паж из дворцовой прислуги нес широкую мантию из пурпурного шелка, расшитую изображениями орлов и окантованную золотистым мехом.
За императором следовали еще два нордиканца, каждый со своими пажами, и дюжина дворцовых слуг, двое из которых тащили седло, а один нес меч. Пара секретарей не отставала от своего господина ни на шаг, записывая его ответы на вопросы, касавшиеся государственных дел и внутренней экономики. Вопросы из толстой тетради в кожаном переплете по очереди зачитывали дворцовый управляющий и главный камергер. Прямо за ними, рядом с логофетом дрома — худощавым, аскетичного вида мужчиной, похожим на монаха, — шла дочь императора Ирина.
Управляющий откашлялся и произнес:
— Пункт тринадцать, ваше величество. Задержка жалования дворцовой прислуге и особенно гвардейцам.
В жилах императора Иоанна текла кровь Палеологов. Он считался самым красивым мужчиной в империи, а возможно, и во всем мире: кожа с бронзовым отливом, гладкие иссиня-черные волосы, пронзительный взгляд карих глаз под выразительно изогнутыми бровями и длинная густая борода, которой позавидовали бы даже служившие ему нордиканцы. Благодаря смешению кровей наипрекраснейших принцев и принцесс со всего мира на протяжении целого тысячелетия его кожа приобрела неповторимый оттенок, а черты лица стали почти идеальными. Зачастую такую красоту люди приписывают бессмертным. Создавалось впечатление, будто он отлит из червонного золота или бронзы.
Его дочь, унаследовавшая красоту отца, дотронулась до руки логофета, отчего тот покраснел и поклонился, и подошла к императору. Ирина походила на языческую богиню.
— Тогда заплати им, — приказал монарх.
Дворцовый управляющий отвесил низкий поклон:
— Император, у нас нет денег.
Иоанн кивнул, а его дочь приподняла бровь.
— Отец, мы должны их где-то найти, — сказала она. — Солдаты, которым не заплатили, губят императоров и империи; они для нас что слепни для лошадей.
Взгляд магистра Аэскепилеса метнулся к двум головорезам, возглавлявшим процессию. О преданности гвардейцев ходили легенды. Однако не получавшие жалованья солдаты действительно становились дьяволами во плоти.
У него имелись свои причины ненавидеть телохранителей императора, и одной из них, безусловно, был страх. Аэскепилес тщательно контролировал выражение своего лица, чтобы о его мыслях никто не догадался.
«Я — величайший магистр в мире, и я застрял при этом мерзком, полностью прогнившем дворе, а ведь мог быть где угодно... Кем угодно. Ха! И буду!»
Он потупил глаза, чтобы не смотреть на императора. Или на кого-то из своих сообщников.
— Сколько из сегодняшних вопросов касаются денег? — спросил монарх.
Главный камергер — крупный и сильный мужчина — хихикнул, скрыв свой ум за смехом.
— Все вопросы так или иначе касаются денег, — заявил он. — Кроме тех, что о Боге.
При виде печали на лице императора смешки сразу же стихли.
Ирина с холодным безразличием посмотрела на камергера.
— Вы слишком много себе позволяете, — заметила она.
Дальше они шли молча: шаги глухо отдавались под сводами просторных мраморных залов Великого дворца. Когда-то в этих залах толпились послы и другие посетители, жаждущие аудиенции у правителя. Над их головами на огромных картинах из мозаики были запечатлены подвиги предков императора. Мозаичная тессера с изображением святого Аэтия, побеждающего Диких в битве, занимала почти пятьдесят шагов. Отшлифованные камешки сверкали в вышине, отлитый из чистого золота эфес меча Аэтия сиял, подобно восходящему солнцу в почти кромешной темноте раннего утра.
Император остановился и поднял взгляд на своего пращура, жившего тысячу лет назад. Святой погрузил гладиус в грудь Амокхана по самую рукоять, а сам великий демон возвышался над ним с занесенным кремневым топором. Пламя факелов в руках дворцовых слуг, замыкавших процессию, трепетало от легкого ветерка, постоянно разгуливавшего по каменным залам дворца, и оживляло картину.
— Он уничтожил всю семью старого императора, — сказал монарх. — Святой Аэтий. Он убил Валенса, его жену, всех их детей и внуков. Считал, что это поможет предотвратить гражданскую войну, а вместо того он обезглавил империю. — Правитель осмотрелся. — Аэтий остановил вторжение Диких при Галунах, но при этом разрушил свою страну. Таков урок.
Главный камергер понимающе кивнул. Дворцовый управляющий терпеливо ждал.
Ирина взглянула на отца слегка испуганно, и это не осталось незамеченным Аэскепилесом.
Едва император двинулся дальше, управляющий сказал:
— Ваше величество, нам представляется, что решением будет прибегнуть к некоторой экономии.
Магистру вдруг захотелось его придушить. Но он только пристально посмотрел на управляющего, который выглядел удивленным... и обиженным.
«Почему именно сейчас? Сегодня? Почему не десять лет назад, когда у нас было достаточно подвластных территорий и налогов, чтобы восстановить империю? — Взгляд магистра скользнул по исторической мозаике над головой. — Воистину жребий брошен».
Император уныло кивнул управляющему:
— Согласен.
Двое секретарей тут же что-то застрочили на восковых табличках.
Монарх поднял руку, показывая, что достаточно занимался делами сегодня. Возможно, так оно и было. Широким шагом он вышел из главных дверей переднего зала наружу, где его ожидали двое слуг-истриканцев с дюжиной лошадей.
Животные были привязаны веревками к колоннам огромного портика и выглядели крайне нелепо, а их беспокойство лишь подчеркивало пустоту обширного внутреннего двора и уходящей вдаль крытой колоннады.
— Возможно, стоит позволить этрускам добывать мрамор в наших каменоломнях, — задумчиво произнес император, приподняв идеальные брови. — Остального у них и своего хватает.
Один секретарь начал записывать. Второй легонько его толкнул.
Слуга придержал императору стремя, и тот вскочил в седло с элегантностью опытного всадника. Почувствовав на спине человека, белый мерин успокоился. Монарх заставил лошадь отступить на пару шагов назад, а дворцовый слуга подал ему мантию для верховой езды. Утренний воздух дышал прохладой.
Главный камергер протянул императору меч:
— Еще есть время подготовить для вас надлежащее сопровождение, ваше величество.
Император повел плечами:
— Герцог просил приехать без сопровождения. Неужели я не должен доверять своим офицерам?
В тот миг Аэскепилес ненавидел его — ненавидел его слабость, бесполезный оптимизм, бесконечную доверчивость и доброжелательность.
Монарх повернулся к магистру:
— Что-то ты сегодня не в духе, ученый.
— Ваша забота радует меня, ваше величество, — ответил магистр. — Просто небольшое расстройство пищеварения.
Император понимающе кивнул.
— Можешь не ехать, если так для тебя будет лучше, друг мой.
Слова «друг мой» обрушились на Аэскепилеса, словно молот на наковальню. Его лицо застыло.
— Я справлюсь, — сипло выдавил он.
Иоанн посмотрел на дочь.
— Кажется, тебя тоже что-то беспокоит, дитя мое.
Принцесса Ирина склонила голову в знак повиновения.
— Мне действительно не по себе, — признала она. — Отец, я встревожена донесением...
Молодая женщина замолчала, а император благосклонно улыбнулся.
— Милое дитя, ты принцесса из древнего рода и правопреемница.
Ирина потупила взор.
Управляющий и камергер низко поклонились. Большинство слуг пали ниц. Общее впечатление, правда, немного подпортил мажордом, который, развернув льняное полотно, бросил его на землю, а затем рухнул на него сам.
Дочь императора присела в глубоком реверансе, так что ее пышные юбки каскадом упали вокруг нее, подобно раскрывшемуся шелковому цветку.
— Дорогая, я думал, ты поедешь со мной, — заметил Иоанн.
Магистр тоже так думал.
— Мне очень жаль, ваше величество, — сказала принцесса, не поднимаясь.
«Чтобы выдержать подобное напряжение, нужны отличные ноги. Почему она не едет с ним? Неужели что-то подозревает?» — размышлял Аэскепилес.
Император благожелательно улыбнулся им всем.
— Увидимся за ужином, — произнес он и пришпорил коня.
В пяти милях от городских стен на статном скакуне восседал Андроник, герцог Фракейский и кузен императора. Как и его брат, он отличался привлекательной внешностью. Ему было далеко за сорок, но свои года он нес с большим достоинством. Хоть в его бороде и на груди виднелись серебряные нити, сомневаться в том, что герцог и император происходят из одного рода, не приходилось. Вся его одежда была выдержана в синих тонах — любимом цвете герцога. Он носил рыцарский альбанский пояс, но не для показухи, а как знак Мегас Дукас, командующего армиями императора.
Герцог ожидал императора на поле Ареса, огромной покрытой травой арене, где можно было провести смотр шестидесятитысячного войска. Собственно, там он много раз и проводился. Андронику нравилось бывать на этом поле, чувствовать траву, по которой, возможно, ступал Аэтий и наверняка — Ливия. Где Базиль Второй, Молот ирков, собирал великие армии и устраивал им смотры.
Сегодня, несмотря на капризную погоду поздней весны, солнечные лучи играли на воинских доспехах и цветных знаменах. Герцог собрал на поле целую армию — почти три тысячи человек. Но на столь огромном пространстве они казались крохотными и не производили должного впечатления, скорее, наоборот.
Андроник по привычке лично проводил смотр. Ему всегда нужно было убедиться, что его войска выглядят наилучшим образом, до того как их увидит император. Он скакал вдоль переднего ряда латиникона, в основном состоящего из альбанских наемников вперемежку с небольшим количеством галлейцев и этрусков.
Герцог развернул коня и подъехал вплотную к шеренге.
— Как зовут этого человека? — спросил он на архаике.
Сэр Бесканон, немолодой и излишне упрямый окситанец с юга Альбы, служивший командиром латиникона, улыбнулся.
— А, вы об этом, милорд герцог. Я разберусь.
На мужчине, о котором шла речь, был лишь кольчужный хауберк — ни шлема, ни доспехов, ни щита. У него даже не было седла: он просто сидел на лошади.
Герцог наклонился вперед и сильно ударил животное кулаком. Лошадь отступила назад.
— Это же ломовая кобыла, — возмутился он.
— Полагаю, сэр Рауль не сумел договориться со своим домовладельцем. Сейчас он не может получить свои доспехи и коня, но я прослежу, чтобы он был готов к следующему смотру.
— Увольте его, — приказал герцог.
Наемник покачал головой.
— Не стоит, милорд, это было бы опрометчиво. Мы же сегодня ни с кем не воюем, верно? Не нужно ведь подавать пример?
Андроник нахмурился, и Бесканон отвел глаза.
— Как пожелаете. Сэр Рауль, вы уволены.
Сэр Рауль разразился нездоровым смехом.
— Заплати, и я уйду, никчемный ты мешок дерьма.
Герцог развернул своего коня прочь.
— В словах моего друга Рауля есть смысл, мессир, — сказал Бесканон. — Никому из нас еще не заплатили. — Он мягко улыбнулся. — И уже давно, мессир.
Деметрий, сын герцога и деспот Севера, направил своего коня между рыцарем и отцом.
— Вам заплатят после сегодняшнего построения. А вы, сэр Рауль, уволены без оплаты. Если вам что-то не нравится, я сначала сдеру кожу с вашей спины, а затем продам вашу никчемную тушу в рабство.
Голос молодого человека ранил, как плеть. Подобная агрессивность весьма свойственна юношам, которые опасаются за свой авторитет.
Дыхание сэра Рауля заметно участилось. Его волосы торчали в разные стороны, зубов недоставало, а нос ломали множество раз. По красному, напоминавшему луковицу носу горького пьяницы можно было без труда определить, на что пойдут его деньги, если ему их заплатят.
Он потянулся за мечом.
— Рауль, — громко крикнул Бесканон, — не делай этого!
За спиной деспота двое истриканцев с невозмутимыми лицами вскинули составные луки с роговыми насадками. Деметрий никогда не появлялся без сопровождения чужеземцев-телохранителей, присягнувших ему на крови.
Хвосты коней со свистом рассекали воздух, слышалось приглушенное жужжание весенней мошкары.
Рауль вздохнул, завел руку за спину и почесал задницу. Потом развернул лошадь и поскакал прочь.
В полумиле к востоку от сэра Рауля Харальд Деркенсан дежурил в караульной будке у городских ворот.
Нордиканцы очень редко служили привратниками. Они были куда выше подобного. Но неделю назад логофет дрома распорядился поменять часовых у ворот. А еще он приказал, чтобы нордиканцы несли стражу в простых туниках и плащах городской дружины.
Деркенсан считал это полнейшей глупостью. Он был на голову выше и шире в плечах почти любого морейца и подозревал, что всякий проходивший через ворота прекрасно знал, кто он. Но так было заведено в Морее. Все время что-то происходило, иногда сокрытое за чем-то более значительным, а иногда просто само по себе. Вечные козни и интриги, а еще заговоры внутри заговоров. Как выяснил Деркенсан, некоторые плели их лишь затем, чтобы послушать самих себя.
Однако тем утром предусмотрительность логофета оказалась не напрасной. Благодаря опыту жизни при дворце Харальд быстро определил, что приближающийся к нему отряд возглавляет сам император. Он обнажил меч и выставил его перед щитом.
Монарх осадил коня. Сразу за ним следовал Гаральд Гарннисон, самый опасный человек в гвардии. Встретившись с Деркенсаном взглядом, он едва заметно кивнул.
Император, конечно же, сразу его узнал. Он знал всех своих гвардейцев.
— Хорошо, что ты дежуришь здесь. Будь начеку! — обратился правитель к Харальду и отсалютовал ему. — Гвардеец Деркенсан, тебя что, наказали за какой-то проступок?
За императором Деркенсан разглядел логофета. Худощавый мужчина поднял бровь, а Харальд старательно изобразил смущение. Если монарху не доложили о повышенных мерах безопасности, то не пристало простому гвардейцу сообщать ему об этом.
Император засмеялся.
— Бедные нордиканцы. Слишком много дисциплины.
Он приподнял хлыст в знак прощания и выехал за ворота.
Сэр Рауль продолжал чухаться, демонстрируя герцогу свою голую задницу, когда мимо проскакал император, так далеко от города и без сопровождения.
Рыцарь тут же перестал чесаться и поклонился прямо в седле. Монарх махнул рукой ему в ответ.
Деспот обратился к своему отцу:
— Где вардариоты?
Подразделение вардариотов — гордость конной гвардии императора — состояло из истриканцев и в какой-то мере являлось пережитком прошлого — времен, когда империя простиралась от дакийских степей за морем до альбанского горного хребта и дальше. Вот уже двадцать поколений ни один император не скакал по степям тех земель, однако молодые мужчины и женщины продолжали покидать свои кланы и отправлялись служить при дворе, как это делали их предки пятьсот лет назад. Как и нордиканцы, они всегда оставались верными.
Герцог внимательно следил за приближением монарха.
— Вардариотов не заинтересовал мой смотр войск, — промолвил он, — поэтому я приказал им оставаться в казармах.
— Что ты задумал?
Андроник пожал плечами.
— То, что нужно было сделать уже давно.
— Отец!
Герцог резко развернулся в сторону сына, словно преследующий раненую добычу тигр.
— Время пришло, глупец! Веди себя достойно, как мой сын, либо умри здесь со всеми, кто не поддержит меня.
Деспот огляделся в поисках своих телохранителей и увидел их на расстоянии в пятьдесят лошадиных корпусов в окружении придворных рыцарей отца.
Отец и сын переглянулись.
— Я делаю это ради тебя, — мягко произнес герцог.
Их взгляды встретились, и молодой деспот не отвел глаз. Он прищурился, протяжно вздохнул, а потом зловеще ухмыльнулся.
— В таком случае хочу леди Ирину себе в жены.
— Договорились, — ответил Андроник. Это будет непросто, но он был счастлив, по-настоящему счастлив, что сын встал на его сторону.
Деспот покачал головой.
— Почему ты мне ничего не сказал?
Герцог поднял руку.
— Я никому ничего не говорил, иначе тайный заговор был бы раскрыт.
Подъезжая к герцогу и его сыну, магистр Аэскепилес внимательно следил за обоими мужчинами. Войска кузена императора выстроились в ровные шеренги, доспехи сияли, а вымпелы трепетали от дуновений весеннего ветерка.
Взгляды герцога Андроника и магистра пересеклись.
Аэскепилес привстал на стременах, вытянул вперед жезл и снес головы двум гвардейцам императора. Тела обезглавленных стражников продолжали сидеть на лошадях, когда он развернулся и, направив жезл на двух оставшихся нордиканцев, снова атаковал. Мощный кинетический удар попал в грудь одного телохранителя и, несмотря на нагрудник, переломал тому все ребра. Второму магистр перерезал горло. Аэскепилес красовался перед новым господином и хотел, чтобы тот хорошенько запомнил, на что он способен.
Однако не все его мастерство можно было продемонстрировать в реальности, поскольку каждая атака преодолевала сложную, многослойную, а в некоторых случаях поистине блестящую защиту артефактов, которые нордиканцы всегда носили с собой. Например, у предводителя спатариосов имелись защитные татуировки, которые сработали бы, не будь магистр таким сильным чародеем.
Насколько знал Аэскепилес, еще ни одному практикующему магу не удавалось убить гвардейца исключительно с помощью магии, не говоря уже о четверых за десять секунд.
Позволив себе насладиться триумфом, он тут же получил удар кинжалом в бок.
Логофет.
Магистр никогда не представлял его в роли неистового убийцы, но тот выхватил прямо из воздуха меч — довольно длинный — и поскакал к императору.
Аэскепилес возвел вокруг себя стену из сверкающих щитов — слишком поздно, кинжал глубоко погрузился в тело, а бок начал холодеть. Он понял, что лезвие было смазано ядом.
Все равно что проходить испытание в университете и внезапно обнаружить, что ты забыл какую-то мелочь, из-за чего все твои ответы оказались неправильными.
Он знал кое-какие заклинания, подавляющие яд, но для начала нужно было перестать паниковать и сосредоточиться...
Деспот видел, как логофет вогнал тонкий кинжал в бок магистра и извлек из воздуха меч. В ту же секунду придворные рыцари герцога попытались схватить коня императора за поводья, а не облаченный в доспехи мужчина на прекрасном восточном скакуне за спиной у отца вскинул легкий арбалет. Человек выстрелил, и болт пролетел мимо императора.
Создалось впечатление, будто логофет поднырнул прямо под летящий в него болт. Нечто невозможное.
Его изящный клинок разрубил наруч одного из рыцарей, а вместе с ним и запястье, так что вытянутая рука упала в траву. Обратным ударом логофет выколол другому воину глаз. Тот заорал.
Растерянный император заставил коня попятиться.
Гвардеец с проломленной грудной клеткой оказался жив. Неким невероятным образом он сумел одной рукой поднять топор и ударом разрубил шлем еще одного рыцаря герцога, забрызгав всех вокруг его мозгами.
Логофет схватил коня императора под уздцы, одновременно второй рукой отразив удар мечом. Ему удалось развернуть скакуна...
Но клинок деспота снес ему голову. Наклонившись вперед, молодой мужчина отправил лошадь в легкий галоп и атаковал изо всех сил, опасаясь, что противник защищен магией. Однако меч ударил как полагается, и голова логофета, хранившая все до единого секреты императора, покатилась по траве.
Гвардеец, захлебываясь собственной кровью, выпал из седла.
Герцог схватил за поводья коня своего кузена.
Император посмотрел на обезглавленное тело логофета, и его глаза наполнились слезами.
— Ваше величество, вы — мой пленник, — объявил герцог.
— Ты только что погубил империю, — с презрением ответил монарх.
Сэр Рауль стал невольным свидетелем пленения императора. Оказавшись в тот миг на краю поля Ареса, среди дикой рябины и айвы, он увидел жестокость магистра и герцога.
Покачав головой, рыцарь промолвил:
— Господи Иисусе, — и развернул свою клячу в сторону городских ворот.
Сэр Рауль хотел все хорошенько обдумать. Он ничего не должен был чертову императору — этот мужеложец ни разу ему так и не заплатил.
Но он принял решение. Не мог объяснить почему, хотя страстное желание быть чем-то большим, нежели простым межевым рыцарем на смирной кобыле, возможно, тоже сыграло свою роль. Изо всех сил подгоняя лошадь шпорами, он все-таки сумел перейти в легкий галоп и поскакал к городским воротам.
За спиной сэр Рауль услышал, как деспот отдает приказы истриканцам. Он оглянулся. Шесть низкорослых мужчин на пегих лошадях отделились от основного отряда и помчались следом за ним. По размеру их скакуны были не больше пони, но неслись они, словно кентавры.
Рыцарь припал к шее своей кобылы; где-то на полпути до ворот преследователи начали стрелять.
Третья стрела попала ему прямо в спину. Боль была просто адской, наверное, кольчуга приняла часть удара на себя, поскольку он был все еще жив. Наконечник глубоко вонзился в мышцы — сэр Рауль чувствовал его при каждом движении своей жалкой клячи.
Проведя большую часть жизни в драках в тавернах, он привык терпеть боль, к тому же сэр Рауль был иберийцем, а они славились способностью стойко переносить страдания.
— Матерь Божья! — прохрипел он.
Где-то через пятьдесят шагов в него снова попали.
Жизнь сэра Рауля никто не назвал бы хорошей. Для него как для простого солдата, а затем рыцаря вполне естественным было заявиться на рутинный смотр войск без лошади или доспехов. Он не молился, не ходил исповедоваться и едва ли когда-либо отрабатывал удары на тренировочном столбе или упражнялся на ристалище. Он страдал избыточным весом и слишком много пил, а еще предпочитал компанию молодых привлекательных мужчин, и деньги у него не задерживались.
Несмотря на все это или как раз из-за этого, сэр Рауль отказывался падать с лошади, хотя в его тело вонзилась третья стрела. Было бы трудно объяснить, каким образом он продолжал скакать к городским воротам, по пути сыпя проклятьями.
Деспот безудержно хохотал, наблюдая, как его любимцы преследуют человека, пичкая его стрелами. Он надеялся, что это послужит наглядным уроком для всех нерадивых солдат.
Высокий, не облаченный в броню мужчина с арбалетом поднял бровь.
— Я думал, мы планировали застать стражу у ворот врасплох, — тихо произнес он, — и захватить логофета живьем?
Горе-рыцарь и шестеро его преследователей мчались во весь опор по безлюдной поутру дороге, поднимая за собой клубы пыли. Истриканцы продолжали обстреливать свою жертву.
Герцог осадил коня, онемев от ярости. Его кулак мелькнул в воздухе и врезался в сына, тот отшатнулся и едва не упал с лошади.
— Идиот, — прошипел герцог. — Верно. Атакуй.
Человек без доспехов покачал головой:
— Слишком рано. Наши люди займут свои позиции не раньше чем через полчаса.
Андроник повернулся к нему:
— Ты хочешь получить свою должность, шпион?
Их взгляды встретились.
— Сделаю, что возможно. Но если мы атакуем слишком рано, то раскроем всех наших агентов и проиграем.
— Не проиграем, — заявил герцог.
Шпоры в кровь изодрали бока ломовой лошади, с топотом несшейся к городским воротам.
Истриканцы отставали от сэра Рауля всего на двадцать лошадиных корпусов и стремительно сокращали это расстояние. Все они стреляли в него.
И хохотали.
Внешние стены Ливиаполиса возвели одновременно с дворцом и крытой колоннадой, причем строители потрудились на славу. Высотой в три этажа, сложенные из гладкого желтого обожженного кирпича с декоративными вставками из красного кирпича, обозначавшими каждый ярус, двойные стены считались неприступными. На расстоянии в пятьдесят шагов друг от друга возвышались башни с покрытыми красной же черепицей крышами. Все ворота украшали великолепные мозаики.
Разумеется, ворота были открыты. Нараспашку.
Чего сэр Рауль не мог сказать о своих закрывающихся глазах. Будто он смотрит на ворота, а они удаляются — все дальше и дальше по длинному тоннелю...
Рыцарь грохнулся оземь уже мертвый, а его лошадь, сделав еще пару шаркающих шагов, остановилась всего в нескольких метрах от огромных ворот.
Преследователи восторженно заулюлюкали.
Деркенсан наблюдал за симпатичной женщиной, проходившей мимо, дожидаясь, пока ученый-яхадут в маленькой шапочке предъявит свой пропуск. По большому счету ему было наплевать — этот человек не выглядел опасным, — но пока он дежурит здесь, у ворот, правила есть правила.
— А ведь дочь меня предупреждала, что так и будет, — причитал ученый, копаясь в кожаной сумке. — Пожалуйста, господин. До моей деревни целый день ходьбы.
Харальд покачал головой.
— Я чту закон.
— Я тоже, — устало кивнул яхадут.
Именно тогда Деркенсан заметил мужчину, скакавшего во весь опор на никчемной кляче к воротам со стороны поля Ареса.
И всадников за ним.
Будучи гвардейцем, Деркенсан не раз участвовал в глупых солдатских забавах, поэтому посчитал, что это именно тот случай, и снова переключил внимание на ученого.
— Может, — чуть дружелюбнее сказал нордиканец, — он в вашем свертке?
Яхадуты были помешаны на опрятности, поэтому у ученого за спиной висели свернутый тюфяк, набитый овечьей шерстью, и два толстых шерстяных одеяла.
Его лицо разом преобразилось, и стражник понял, что попал в точку.
— Да благословит вас Господь! — воскликнул яхадут, водрузив скатанные одеяла на стол и расстегнув ремни.
Боковым зрением Деркенсан отметил что-то неладное. Он повернул голову и одним взглядом оценил происходящее.
Упавшим с лошади мужчиной оказался сэр Рауль Кэдхат, иберийский наемник. Несколько раз они дрались, но теперь рыцарь был утыкан стрелами, а полдюжины всадников, громко улюлюкая, кружились вокруг его тела с луками.
В душу Деркенсана закрались сомнения, ведь он знал сэра Рауля и теперь гадал, не получил ли тот по заслугам.
Но даже сомневаясь, он отступил в караулку и ударил в набат. Тревожный звон разнесся в утреннем воздухе.
Харальд не обнажил меч. Не схватился он и за топор, прислоненный к стене караульной будки. Вместо этого нордиканец сгреб ученого за шиворот и втащил в город.
Истриканцы засуетились. Один всадил стрелу в труп сэра Рауля. Другой вскинул лук, с ухмылкой прицелившись в Деркенсана.
Нордиканец отступил еще на шаг и дернул за большой рычаг, который удерживал железный стопор огромных зубчатых колес, приводивших в движение опускную решетку. В дубовые доски будки глухо вонзилась стрела. Удерживавшие барабан цепи громко залязгали, и решетка с грохотом обрушилась на гранитную перемычку. Опустившиеся железные зубья запустили второй барабан. Быстро вращаясь под воздействием мощной пружины, он задвигался внутри надворотной башни слева направо. Громадные дубовые створки, обшитые железом, начали выдвигаться из углублений в толще стены. Менее чем через десять ударов сердца после того, как Деркенсан опустил рычаг, гигантские дубовые ворота с оглушающим стуком сомкнулись, а поперечная балка упала на свое место прямо за ними.
Сверток с постельными принадлежностями яхадута вместе со столом для досмотров оказались зажаты между закрывающимися створками ворот, затем туда обрушилась железная опускная решетка, раздробив все на мелкие части.
Симпатичная женщина с гусями в ужасе застыла на месте, ученый попытался подняться.
Деркенсан схватил с оружейной стойки свой топор и вышел из караульной будки, обратив внимание на шестерых мужчин — отъявленных головорезов, — сидевших под оливковым деревом на площади и таращившихся на ворота.
Его губы растянулись в улыбке, а топор взлетел и опустился. Нордиканец проверил лезвие: все еще острое, хотя только что перерубило цепь, позволявшую поднять опускную решетку.
Хорошенькая пастушка изо всех сил старалась не смотреть на солдат.
Избранные гвардейцы императора умеют читать язык тела так, как ученые просматривают книги. Небрежно закинув топор на плечо, Деркенсан направился к оливковому дереву.
Человек с изрытым оспой лицом поднял пустые руки.
— Все в порядке, начальник, — заверил он.
Нордиканец улыбнулся и приветливо кивнул.
— Я подумал, вы захотите узнать.
— Узнать что, гвардеец? — поинтересовался Рябой. Он был по-настоящему уродлив. А от его дыхания несло чесноком на все десять футов, разделявших их.
— Эти ворота закрыты, — ответил Харальд. — Я перерубил цепь. Чтобы открыть их, уйдет целый день.
Рябой задумчиво обвел взглядом своих спутников.
— Полагаю, нам здесь не рады.
Деркенсан кивнул.
— Я вас узнаю, — пообещал он с ухмылкой, недвусмысленно намекавшей на то, что в следующий раз он их просто убьет. Очень по-нордикански.
Тревожный звон набата разлетелся по великому городу, подобно раздуваемому ветрами пожару. Герцог тоже услышал его, а потом увидел, как гигантские механизмы смыкают створки городских ворот прямо у него на глазах. Расстояние между ними было в сотню лошадиных корпусов. Андроник выругался.
В нескольких шагах от него император, сидевший верхом на своем прекрасном хатийском скакуне, с искренней грустью покачал головой.
— Это все ты! Ты довел нас до этого, выродок, неспособный править! — Герцог дал выход разочарованию помазанником божьим, копившемуся целых двадцать лет. — А теперь разразится гражданская война! Нужно было сразу тебя убить! — Он развернулся, обнажая саблю.
Сэр Кристос, лучший рыцарь герцога, перехватил руку своего господина.
— Мы договаривались сохранить ему жизнь, — тихо промолвил он.
Магистр Аэскепилес очистил свою кровь от яда и теперь, несмотря на слабость, снова был в строю. Откашлявшись, он заявил:
— Он должен умереть. Здесь. Проще для нас всех.
Император потрясенно посмотрел на магистра. Его светлые, наполненные слезами глаза заглянули в глаза своего возможного убийцы. При этом выражение лица оставалось мягким, как у разочарованного, но милостивого родителя, глядящего на собственное чадо.
— Делай, что должен, — произнес он. — Господь выказал свою волю. Тебе не удалось захватить город. — Улыбка тронула его губы. — Убей меня, и пусть кара Божья обрушится на твою голову.
— Благодаря тебе вся остальная страна принадлежит мне. — Герцог приходил в себя после вспышки гнева. Со своего места он видел трое ворот — они были закрыты и заперты на засовы, а высоко на стенах белыми отблесками мелькали закованные в броню фигуры защитников. — Через час замок будет моим.
— Крайне глупо с твоей стороны, — заметил император. — Но даже в сложившемся положении я требую от тебя лишь повиновения...
Ни деспот, ни сам монарх не заметили летящий кулак. Руки герцога были закованы в латные рукавицы, поэтому его удар обрушился на кузена, словно молот на наковальню, лишив императора чувств.
Все присутствующие вздрогнули. У себя за спиной магистр услышал шепот кого-то из рыцарей: «Он ударил императора».
Мозг магистра напряженно работал, прокручивая различные варианты, а внутренний голос буквально заорал: «Просто сделай это». Аэскепилес направил свою волю...
И снова вмешался сэр Кристос. Казалось, на мгновение он потерял контроль над собственным скакуном. Его жеребец головой задел хатинца императора, и кони шарахнулись друг от друга. Монарх внезапно оказался на земле под копытами. Лицо герцога Андроника прояснилось, и он встрепенулся.
Со стены высотой в пятьдесят футов Харальд Деркенсан видел, как герцог ударил императора, отчего тот потерял сознание. Он повернулся к своему капралу, гиганту с черными как смоль волосами из Югра, расположенного далеко на севере даже по сравнению с Нордикой.
— Дюрн Черноволосый, они захватили императора, а мы присягали ему.
— Если я пошлю за лошадьми... — начал капрал.
Деркенсан пожал плечами.
— Кто-то должен сообщить во дворец. Не уверен, что подобное когда-то случалось. — Он снова перевел взгляд на закутанного в пурпурную мантию императора, лежащего в дорожной пыли. — Возможно, он мертв. Тогда кто теперь император?
Собеседник помотал головой:
— Без понятия. Разве мы не должны скакать туда и погибнуть рядом с ним?
Несколько человек подняли императора и водрузили обратно на коня, положив поперек седла. С поля Ареса к группе всадников приближались сотни страдиотов в кольчугах, истриканцы и многочисленный отряд пехотинцев в одинаковом облачении, вооруженных копьями и луками.
— Там не меньше трех тысяч человек, — ответил нордиканец.
Черноволосый дернул себя за бороду:
— Хочешь попробовать атаковать?
— Нет, — улыбнулся Деркенсан. — Я не трус, но вдвоем мы черта с два их одолеем.
Капрал захохотал.
— Я тоже не сумасшедший. Ладно. Ты отлично справился у ворот. Тащи свою задницу во дворец и попробуй разыскать управляющего. Говоришь, логофет дрома был с императором? И оба спатариоса?
— Логофет подмигнул мне, а спатариос Гарннисон кивнул. Могу поклясться, он знал, что так все и закончится.
— Теперь нам не заплатят, — заметил Черноволосый. — Ага, Гарннисон сегодня утром велел нам быть начеку, точно. — Он посмотрел на происходящее за стеной. — Знаешь, я ведь старший капрал.
Деркенсан этого не знал.
— Значит, ты — новый спатариос.
— Чтоб меня! — выругался Дюрн. — Марш во дворец, живо. И отыщи кого-нибудь старшего по званию. Я слишком люблю вино и боевую песнь топора, чтобы отдавать приказы.
Нордиканец спускался со стены, высматривая, где бы взять лошадь. Ливиаполис настолько велик, что пересечь его за день можно было только верхом. Расстояние от наружных ворот до ворот дворца, который тоже представлял собой крепость, примерно семь миль.
В проеме внутренних ворот сидел старый ученый-яхадут. Он был мрачнее тучи. Деркенсан подошел к нему и протянул руку.
— Извини, старик, но я должен был закрыть ворота. Ты бы погиб.
— Я и так едва не погиб! — Он воздел руки к небу. — Варвар!
Нордиканец вздохнул.
— Знаешь... — начал было он, но решил, что яхадут слишком потрясен и зол, чтобы с ним спорить.
Гвардеец закинул топор на плечо и побежал через площадь.
Лишь через два квартала он заметил тощую кобылу, запряженную в телегу точильщика ножей. Деркенсан подбежал прямо к ее хозяину, который выложил ножи на небольшую скамейку и раскрутил точильное колесо так, что летели искры.
— Мне нужна твоя лошадь, — заявил Харальд и улыбнулся. — Именем императора.
Мужчина вскочил, прервав свою работу.
— Подожди! Я плачу налоги! Ты не можешь...
Но гвардеец уже высвободил кобылу из оглоблей, разрезав один из двух узлов, удерживавших их.
— Я же сдохну от голода, ублюдок! — закричал точильщик ножей.
Гигант пожал плечами и вскочил на спину кобылы. Она оказалась довольно проворной, хоть и не была приучена к верховой езде. Копыта зацокали по мостовой, и ее бывший хозяин, изрыгавший проклятья, остался далеко позади.
Следуя вдоль древних каналов, нордиканец поднимался на холмы, на которых раскинулся центр города, — к слову, взобравшись на второй, Деркенсан проехал мимо своего дома. Острая, как нож, спина кобылы больно давила на гениталии, и ему хотелось остановиться и взять седло, но это заняло бы время. Он понятия не имел, нужно ему спешить или нет, — город выглядел спокойным, как обычно.
Но у него прочно засело в голове, что сэр Рауль погиб, пытаясь сообщить о произошедшем. Императора взяли в плен. А логофет и предводитель спатариосов приказали гвардии быть бдительными.
Он спустился с последнего холма и заметил, что кобыла начала уставать, но ее копыта все равно продолжали высекать искры из каменной мостовой. Громкое цоканье возвещало о его приближении, поэтому женщины с детьми прижимались к стенам зданий, а мужчины сыпали на его голову проклятья, когда он оказывался достаточно далеко, чтобы их не слышать.
Ворота дворца оказались закрыты.
На страже стояли схоларии — постоянные противники гвардейцев в уличных потасовках — и придворная кавалерия из морейцев. Стражники у ворот — двое молодых людей с аккуратно подстриженными бородами, очевидно, из аристократов, немало взволнованные, — были ему незнакомы.
Поэтому он понятия не имел, что сказать.
Положившись на благородное звучание архаики, Деркенсан заявил:
— Мне нужно видеть дворцового управляющего. Если не его, то вашего офицера.
Двое мужчин пришли в замешательство. Подобно большинству отпрысков аристократов, возможно, они никогда прежде не дежурили у ворот. Он наклонился и тихо произнес:
— Христос Пантократор.
Тот, что пониже, сердито взглянул на него.
— Чего?
— Сегодняшний пароль, — пояснил Деркенсан, едва сдержавшись, чтобы не закатить глаза или не сказать пару ласковых.
Двое переглянулись.
— Вы же должны знать пароли. — Гвардеец спешился, поменяв положение топора таким образом, что головка оказалась под правой рукой, а в левой — окованное железом топорище.
— Не подходи, — приказал тот, что пониже.
— Если вы сейчас же не назовете мне отзыв, я убью вас обоих, — посулил Деркенсан. Он никак не мог понять, они глупцы или заговорщики.
— Караул! — крикнул коротышка, а потом севшим голосом добавил: — Помогите!
Тот, что повыше, не отступил и выставил перед собой короткое тяжелое копье. Он был более сообразительным. Красиво одетый в превосходный восточный кафтан и высокие кожаные сапоги выше колена с золотыми кисточками. Даже для придворного выглядел он просто великолепно.
— Черт подери, — выругался стражник. — Пароль на сегодня, гвардеец. Нас только что отправили дежурить, проклятье. Пароль: Цезарь — что-то там. Цезарь — император.
Он замолчал.
Деркенсан чуть расслабился.
— Верно.
Тот, что повыше, опустил копье.
— У меня сегодня свадьба, — пояснил он. — А нас полчаса назад вызвали во дворец.
Его напарник наконец перевел дух.
— Клянусь Христом Спасителем, теперь я никогда не буду пропускать мимо ушей пароли. — Он оглянулся. — Где этот чертов внутренний караул?
Деркенсан шагнул вперед.
— У меня нет времени. Даю слово, это дело безотлагательной важности.
Двое мужчин снова переглянулись, и жених кивнул.
— Он знает пароль, — сказал он и с поклоном обратился к Харальду: — Я проведу тебя, гвардеец.
Харальд не стал терять время на споры. Почти бегом он миновал ворота и просторный внутренний двор, вымощенный каменной плиткой и с длинными колоннадами по периметру. Императорский двор был буквально утыкан статуями людей, отдавших жизни во имя империи. Деркенсан представил среди них сэра Рауля — высеченная из мрамора жесткая складка у губ, а над ней опухший нос пьяницы.
Хорошая смерть. Если не сказать, великолепная.
Они пробежали по северной колоннаде и попали во дворец через служебные ворота, использовавшиеся крайне редко. Они были закрыты, но не заперты, и охраны возле них не наблюдалось.
Жених покачал головой.
— Мы здесь поставили стражника, когда камергер позвал нас, — заметил он.
Из ворот они попали в помещения над главной конюшней, в обход переднего двора, где заключалось большинство сделок, обеспечивавших жизнедеятельность дворца, — на поставки продовольствия, предметов обихода и так далее. Нордиканец мог пройти здесь даже вслепую. В буквальном смысле этого слова. Обязательная часть подготовки гвардейцев императора состояла в умении перемещаться по дворцу с завязанными глазами.
Пересекая огромную кладовую, занимавшую весь верхний этаж конюшни и заставленную сотнями мешков с зерном, луком, чесноком, пряностями, а также бочками с оливковым маслом, Деркенсан пытался понять, куда идти. Рабочий кабинет управляющего располагался в другом здании. Люди в шутку называли управляющего Лордом Переднего Двора, однако он не всегда был другом гвардейцев.
Гигант вздохнул и свернул на лестницу, ведущую вниз.
— Я порчу свою одежду, — посетовал жених.
— Ты мне не нужен.
— Всегда пожалуйста, уверен, ты и сам справишься, — пропыхтел молодой человек.
Харальд перепрыгнул последние четыре ступеньки и приземлился на гладкие плиты пола конюшни, повернул направо и пробежал мимо шестнадцати стойл, занавешенных багряной тканью, — в них содержались личные лошади императора, среди которых было два лучших в мире боевых скакуна. Снова направо, на этот раз мимо Буцефала, любимца императора. Старый конь вскинул голову, когда Деркенсан пронесся мимо и выскочил на улицу. Дверь в кабинет управляющего стояла нараспашку, в передней никого, хотя там должны были работать вечно занятые три писаря.
Благодаря легкому ветерку, постоянно разгуливавшему по дворцу, нордиканец издалека смог безошибочно распознать шум сражения.
Взгляды Деркенсана и схолария встретились, и гвардеец вскользь подумал, а не зарубить ли ему кавалериста. Просто чтобы не рисковать. Он даже не сомневался в том, что сумеет справиться с ним.
Но жених не отвел глаз — в них читались решительность и искренность.
— Мне ничего не известно, — сказал он. — Но я за императора и понимаю: что-то здесь не так. Что бы ты ни задумал, я тебя прикрою. — Он расправил плечи. — Конечно, если ты не мятежник. Если да, то давай покончим с этим.
Нордиканец ухмыльнулся.
— За мной, — скомандовал он.
Через две минуты, длившихся целую вечность, они отыскали место сражения.
Но к тому времени почти все были мертвы.
Багрянородная Ирина скорчилась в углу комнаты, ее длинные одеяния пропитались кровью. В какой-то момент ее ранили, и две женщины из ее приближенных стояли над ней с острыми ножницами в руках, закрывая своими телами от дюжины убийц.
Управляющий погиб. Камергер тоже. И внутренний караул схолариев.
Последние защитники принцессы, помимо двух женщин, являли собой весьма странную пару — монах и епископ. Оба вооружены посохами: один — простым, а второй — епископским. Харальд сразу же оценил их, как и нападавших, которые походили на обычных дворцовых слуг с оружием.
Только вот шрамов у них было намного больше, чем у настоящей прислуги, при отборе которой не последнюю роль играла приятная наружность.
— За императора! — взревел он на архаике и принялся убивать.
Размахнувшись топором, он зарубил опешившего убийцу, отделив примерно треть его головы, и, бережно сохраняя силы, повернул лезвие прямо в воздухе, чтобы с разворота пробить плечо второму противнику. Тот заорал, а его правая рука полетела на пол.
Морейский епископ направил верхушку посоха на одного из нападавших и прокричал:
— Во имя Бога-Отца!
Из навершия вырвалась белая молния. Монах обрушил свой посох на вытянутые руки человека с мечом, разом переломав их.
В дальнем дверном проеме высокий человек в кольчуге воздел длинный меч.
— Убейте их, братья! — приказал он. — Убейте принцессу, и победа за нами!
Пока он говорил, сидевший в засаде арбалетчик всадил болт в пах епископа, тот с криком упал. Монах отступил на шаг, вращая посох двумя руками. Мечник попытался проскользнуть мимо него, но седовласая женщина в шелках вогнала длинные ножницы прямо в его незащищенную спину.
Деркенсан рубанул дважды, вперед и назад, и мужчины попятились от него.
— Теперь гвардейца, — дал новые указания человек в кольчуге с другой стороны комнаты. Он снова поднял меч. — И женщин. Убейте их всех.
Жених метнул копье. И сделал он это как-то странно, в прыжке, не так, как учат в городской страже или в армии. Само копье было коротким с широкой головкой, больше похожее на кабанье, и оно прошло сквозь кольчугу предводителя убийц, словно нож сквозь теплое масло, сбив того с ног. От мужчины полыхнуло герметической энергией, и он встал на одно колено, а копье неожиданно вывалилось из его тела.
Деркенсан убил еще одного противника и встал вполоборота рядом с монахом. В его умелых руках топор, сплетая затейливый узор, напоминал пару порхающих бабочек — прием, которому обучали всех гвардейцев, чтобы натренировать их запястья.
Нападающие замешкались, и жених прокричал:
— Схоларии, ко мне!
Все в комнате услышали топот бегущих стражников.
Убийцы дрогнули и бросились врассыпную. Деркенсану удалось с разворота добраться до еще одного нападавшего, однако в момент удара арбалетный болт отрезал нордиканцу нижнюю часть правого уха. Монах отразил два выпада противника, потом сам нанес мощный удар, но убийца отбил посох мечом, пронзил кисть монаха кинжалом во второй руке и отпрыгнул назад. Он был тощим, словно призрак, и одет полностью в черное, и Харальд так и не разглядел его лица: человек выскочил из комнаты в большой зал для приемов и побежал, петляя между колоннами.
Другого нападавшего задержал жених, получив при этом удар кинжалом в бок. Борцовским захватом он сломал руку убийцы, но отчаявшийся противник умудрился пырнуть его еще три раза.
Стойкий кавалерист упал прямо на своего пленника и впечатал его голову в покрытый плитами пол, отчего тот потерял сознание.
Пожилая женщина с окровавленными ножницами прикрыла своим телом более молодую.
Деркенсан встретился с ней глазами.
— Принцесса?
Молодая швея выглянула из-за спины своей спутницы — безупречный овал лица, полные алые губы и невероятно голубые глаза.
Женщина в одежде принцессы дернулась и приглушенно вскрикнула.
— Займись ею, — приказала молодая швея, а затем кивнула своим спасителям и монаху. — Благодарю, господа. — Она отступила на шаг. — Может мне кто-то объяснить, что происходит?
Деркенсан узнал пожилую женщину — она была одной из множества дальних родственников семьи императора, которые обитали при дворе. Леди Мария. С ее сыном Харальд частенько выпивал и боролся.
Он поклонился.
— Почтенная госпожа, герцог Фракейский захватил в плен или убил вашего отца на поле Ареса. А также логофета и предводителя спатариосов.
Молодая женщина схватилась за сердце.
— Убил? — переспросила она, а затем взяла себя в руки. — Что ж, — ее голос звучал нарочито спокойно, — дворец наш?
Деркенсан посмотрел на отряхивавшегося жениха.
— Леди Ирина, когда я заступал на дежурство час назад, схоларии контролировали все выходы, — ответил тот.
— Кто приказал схолариям заступить на дежурство, почтенная госпожа? — спросил Харальд.
Принцесса указала на труп в красном одеянии.
— Управляющий. Вроде бы по настоянию логофета.
— Господи Иисусе, — промолвил гвардеец. — Нам нужно немедленно покинуть дворец, почтенная госпожа.
— Не богохульствуйте в моем присутствии, — отрезала Ирина. — Если мы покинем дворец, то уже никогда сюда не вернемся.
Она взглянула на леди Марию, и та молча кивнула.
— В тронный зал, — решила принцесса, — в худшем случае из имперского пурпура получится превосходный погребальный саван.
Деркенсан внимательно посмотрел на жениха. Тот оказался невредим: под свадебным нарядом на нем был доспех, плотный, как чешуя крупной рыбы.
Гвардеец состроил гримасу.
— Я живу в опасном районе, — пояснил молодой человек, опустившись на колени возле затихшего епископа. Тот был мертв.
Вместе они подхватили бесчувственного пленника и направились в большой приемный зал, чтобы затем оказаться в тронном зале. Там должны были дежурить шесть гвардейцев, но вместо них лежали лишь трупы двух схолариев.
Принцесса проследовала прямо к трону. Она помедлила, затем собрала юбки и уселась.
Леди Мария едва заметно кивнула.
Деркенсан поднялся на специальное возвышение для телохранителей с правой стороны и встал навытяжку. Это казалось вполне естественным. Жених направился к левому помосту.
Монах поклонился и, поскольку Ирина не предложила ему сесть, остался стоять.
Она обвела их взглядом:
— Соображения?
Харальд подумал, что ее тон был беспристрастным и куда более властным, чем у императора. По правде говоря, он звучал, как у прирожденного правителя.
— Город все еще наш? — спросила Мария.
Деркенсан склонил голову.
— Госпожа, я лично поднял тревогу у ворот. Но изменники могли открыть любые другие.
— А армия? — осведомилась принцесса. Или уже императрица? Она держалась уверенно, хотя ее мучили сомнения.
— Вардариоты в своих бараках. А многие нордиканцы... погибли.
Жених в свою очередь поклонился и доложил:
— Я видел трупы двадцати схолариев.
— У герцога Фракейского за стенами города по меньшей мере три тысячи солдат. Возможно, в два раза больше. — Деркенсан тщательно подбирал слова. Ему доводилось говорить с императором всего два или три раза. Это была его самая долгая беседа с кем-либо из членов монаршей семьи.
— А у нас всего несколько сотен, — заметила молодая женщина. — Когда мне, похоже, нужна целая армия.
Леди Мария присела в реверансе.
— Миледи, случилось так, что я знаю, где ее можно отыскать. — Ее губы тронула легкая улыбка. — Вообще-то, миледи, ваш отец ее уже нанял. Он послал за ней моего сына, если помните.
Багрянородная Ирина откинулась на спинку трона и вздохнула.
— Еще больше наемников? Они бич нашего народа вот уже пятьсот лет, — заявила она. — И чем же мой досточтимый отец собирался расплачиваться с ними? — потребовала у Марии ответа принцесса.
— Вами, — сказала пожилая женщина, вновь делая реверанс. — Ваше величество, — добавила она.
— Ах, да, я вспомнила.
