3

ЧУЖИЕ, создав эти машины и отправив их в глубины океана, чтобы те охотились на людей, нарушили один из древнейших законов мироздания — закон равновесия. На Земле у всех существ есть свой противник. Но в море и над водой нет никого, кто мог бы на равных сражаться с железными Разрушителями. Казалось, это являлось доказательством, если оно, вообще, было нужно, что Чужие прибыли с другой планеты, свергнув человека с трона.

Казалось, это давало слабую надежду, что Рожденные на Земле еще могут вернуть себе власть над планетой. Ясный свет интеллекта и так уже потух слишком сильно, обнажив примитивные позывы, которые управляли Дагоном. Но Рэн упрямо продолжал цепляться за древнюю легенду. Рожденные на Земле унаследуют Землю. Ему приходилось так делать. Если он сдастся прежде, чем сможет передать эстафету следующему поколению, какой вообще толк бороться?

Разрушитель уже был рядом с вершинами башен. Там он остановился, зондируя заросшие водорослями улицы на предмет биения теплокровных сердец среди холоднокровных. Но убежище из водорослей и разрушенных зданий укрывало, как теплое, так и холодное, инстинкты и рассудок вместе вслушивались в тишину смерти.

— Когда он пройдет мимо купола, — подумал Рэн, — нам надо будет рассеяться. Но не раньше. Все еще есть шанс... что он не найдет нас...

Напряжение стало невыносимым, но шанс все еще был...

Среди коричневых водорослей в приступе внезапного ужаса содрогнулась серебристая человеческая фигура. Самые слабые разумы перешли через тонкую грань между рассудком и инстинктом.

— Бегите! Бегите! Прячьтесь и бегите! — завопил Дагон в приступе слепого бешенства.

Для племени это было уже слишком. Разрушитель мог бы пройти мимо, но сейчас он заметил добычу. Люди Рэна выскочили из укрытий, как осколки бомбы, взорвавшейся на улицах давно мертвого города. Вода зазвенела воплями бессвязного ужаса.

Разрушитель немного поднялся, послав во все стороны мощные волны.

Рэна на секунду покинул рассудок, когда он неподвижно завис в воде, подавляя гнев на Дагона и вспоминая сны, в которых он решался встретиться с Разрушителями лицом к лицу. Дагон, животное, навлек на них беду. Рэн, человек, опасно медлил в недолгом, бессильном вызове врагу. Почему? Он не знал, что делать дальше, возможно, в его разуме возникло какое-то глупое стремление доказать машинам, что еще не все люди стали животными или созданиями, которыми движут только инстинкты. Но Рэн не мог ничего доказать. Разрушители тоже не обладали мышлением, они были подобны машинам, подчиняющимся импульсам, приказывающим уничтожать, встроенным в их огнедышащие тела. Только люди могли мыслить, — причем далеко не все.

Затем самоубийственный момент прошел, и Рэн вспомнил о своем племени.

— Башня! — резко развернувшись в воде, заорал он, заглушив дикие отчаянные крики. — Прячьтесь! Бегите! Но встретимся у башни, если вы сможете добраться туда. Бегите! Бегите!

Рэн не знал, услышали ли его. Он уже глубоко нырнул в тень, став мощной, компактной, серебристой полосой, сверкающей меж толстых стеблей водорослей, зарывающейся в гладкие полые стволы и убежище из камней. Рэн инстинктивно искал металл, прижимался к торчащим ребрам давно разрушенных зданий и скользил вдоль холодной арматуры с полуинтуитивной, полуосмысленной уверенностью, что это сильнее всего собьет с толку врага, если тот решится на погоню.

Чувствами, отличными от зрения, Рэн осознал, что сзади на его людей начали обрушиваться фонтаны огня — так же, как и совсем недавно обрушивались на людей Дагона по той же самой причине — из-за паники Дагона, его животной безмозглости перед лицом опасности. Хороший вождь отправил бы сначала пару людей, затем еще пару, и Разрушитель увидел бы их издалека, из-за зданий, а основная группа успела бы добраться до нового укрытия. Но кроме этого, хороший вождь вспомнил бы о слабости Дагона, так что Рэн тоже был виноват.

РАЗНОЦВЕТНЫЕ звезды взмывали ввысь и дождем падали на город, расцветая синим и янтарным, алым и золотым. Рэн слышал предсмертные крики своих соплеменников, теряя их одного за другим, и считал про себя имена, сначала по одному, затем по двое, по трое, а в конце целыми группами. Он слышал их, а затем оглох, закрыв свой разум к их последним назойливым призывам, потому что не мог ответить на крики последней секунды человеческой жизни.

Рэн должен был посвятить свои силы живым, чтобы как можно дольше продлить их существование. Он уже ничем не мог помочь умирающим. Рэн закрыл уши и, держась как можно ближе к металлической направляющей, быстро поплыл.

Крошечной частью своего разума он понял, что Дагон еще жив. Многие умирали, но Дагон, с силами, которые не должен сохранять ни один вождь, недавно потерявший свой клан, все еще излучал мощные бессмысленные крики паники и плыл в убежище вместе с остальными.

Невозможно было понять, сколько времени фонтаны разноцветных звезд дугами поднимались и взрывались яркими вспышками среди затененных водорослями улиц. В течение всего этого времени морской народ молча кричал и умирал всякий раз, когда расцветала новая звезда.

Наконец, фонтаны начали стихать, а медлительных и неудачливых членов племени один за другим выбирали и убивали алые, серебристые и холодно-голубые звезды.

Но Дагон выжил, и Рэн, обнимающий блестящий металл, выжил тоже. Выжили и самые удачливые, самые мудрые, самые ловкие представители клана. Теперь они оказались в безопасности на внутренних улицах, куда Разрушители еще никогда не забирались, и в скрытых местах под землей, где металлические конструкции были наиболее густыми.

Они думали, что находятся в безопасности.

Они начали перешептываться тихими, неуверенными прикосновениями ветерка, и постепенно стекаться к месту встречи...

Именно тогда, с первым, ужасным, раздирающим звуком металла, скребущего по камню, под водой началась последняя глава истории Человечества.

Племя резко замерло, в ступоре зависнув в воде, тщетно пытаясь понять, что же могло стать источником этого звука, которого они никогда раньше не слышали.

Еще один оглушающий скрежет металла по камню стал единственным ответом на немой вопрос. Но этого хватило, чтобы все понять. Поднявшись к просвету в коричневых листьях, Рэн увидел начало конца, происходящего прямо у него перед глазами. Это было так близко, что даже в тусклой придонной воде он ясно все видел невооруженным глазом, и слышал так громко, что почти оглох. Океан — шумное место даже по самым скромным прикидкам, звуки в воде разносятся очень далеко, а этот скрежет парализовал как чувства, так и разум.

Поскольку рушился последний оплот Человечества — Разрушитель пробирался через город.

Пока Рэн смотрел, огромная машина уперлась тупой мордой в основание башни, и с ужасным воплем стали, с уже знакомым долгим, скрежещущим звуком, усиленным водой, башня содрогнулась и стала наклоняться к границе города все сильнее и сильнее, а ее зеленые знамена-водоросли вытянулись в обратную сторону. Из содрогающихся окон вырвалась стая рыбы.

Не выдержав натиска, башня подалась целиком, ее верх был нетронут, но основание рассыпалось в пыль, и все здание рухнуло, завалив мелкими обломками горбатые плечи Разрушителя, закопав, скрыв их из виду.

На одно безумное мгновение Рэн понадеялся... но он прекрасно знал, что это невозможно. Ничто не могло сломать Разрушителя.

Когда облако пыли немного осело, он увидел, как темный корпус поднимается, стряхивая с себя каменную мантию, которую башня набросила на его спину, лишь едва поцарапав непроницаемую броню.

Прежде чем обломки улеглись, раздался еще один отдаленный крик сопротивляющегося камня, ударивший по ушам племени в хорошо проводящей звук водной среде. Рокот, как от землетрясения, прокатился по узким улицам, и какая-то невидимая башня ужасным весом обрушилась на плечи какого-то другого невидимого Разрушителя.

Машина тяжело развернулась перед племенем и уткнулась тупым носом в следующее здание. Высокие стены простонали, треснули по всей ширине и с пугающим достоинством начали медленно накреняться.

Итак, последний город, предоставлявший убежище человеку на его собственной планете, наконец, уступил, сдавая улицу за улицей, одного за другим убивая представителей последнего клана людей.

РЭН И окружающая его группа собрались в узком ущелье, через которое попали в это бесполезное убежище. Никто ничего не говорил, пока они болтались в воде между переливающимися стенами над расплавленным зеленым стеклом дна. Истощение и отчаяние заглушили все мысли в их головах. Они только могли тесниться вокруг Роана и оцепенело ждать смерти.

Вдали Разрушители методично превращали город в руины, здание за зданием, выискивая последних представителей человеческой расы. Город, трижды разрушенный, наконец, пал, башня за башней. Теперь уже никто не мог даже представить, с каким именем он родился. Иллиум, Константинополь, Чикаго, Лондон, Перле... кто сейчас помнил? Когда-то он познал разрушение огнем, это еще было видно на почерневших стенах. (Тени тех, кто не сумел убежать при этом нападении, и тут и там все еще виднелись темными пятнами на камнях, отпечатанные самым мощным огнем из всех существовавших, но в море уже ничего не осталось от людей, которые знали, что это были за тени, и кто их отбросил.) Один раз город подвергся разрушению водой. А теперь...

Спокойно, никак не замечая теней, этих остатков конфликтов верхнего мира, через воду то и дело проносились «Мысли Бездны». Машины не обращали на них никакого внимания. Возможно, у Разрушителей не было органов чувств, способных уловить эти выбросы глубинной энергии. Медленные и непреклонные, как сам прилив, гигантские «Мысли» разворачивались и прокатывались мимо падающих башен, толпящихся людей и затем, неизбежно, сворачивались снова и исчезали.

Последние люди на Земле были слишком ошеломлены, чтобы уделять им хоть какое-то внимание.

Даже Рэн, знавший, что им придется сделать дальше — в какую последнюю, ужасную опасность он должен повести свой народ, — едва ли узнал величественный прилив «Мысли», прошедший мимо них.

Клан уже почти стал стаей морских животных. Рэн болтался, такой же измученный и бездумный, как все остальные, не посылая никаких сообщений. Дагон укрылся под нависающим выступом камня, слишком дрожащий и перепуганный, чтобы излучать даже собственный страх. Это было последнее поражение. Интеллект подвел их, хитрость тоже. Неразумные океанские существа, выживающие благодаря негибкому набору инстинктов, были в большей безопасности, чем Человечество, которое быстро опускалось до их уровня.

Думать было слишком трудно, ужасно трудно. Легче было перестать думать, плавать стаями и слушать того, кто громче всех выкрикивает известное всем остальным. Бежать было тоже легко. Древние, очень древние механизмы тела могли избавить их от ноши мышления. Не нужно было бы предсказывать, что будет завтра, поскольку осталось бы только бесконечное сегодня — если люди вообще выживут. Если Разрушители не найдут их и не пробьются через толщу камня, чтобы уничтожить последних представителей рода.

В глубине разума Рэна что-то задрожало и снова неохотно ожило. Старое знание, что на его плечах лежит огромная ответственность, все еще двигало им, долг не только перед племенем, но и перед чем-то в неосязаемом будущем, о котором он знал лишь легенды и пророчества. Спасти им жизнь будет недостаточно. Рэн должен спасти их будущее. И, что самое важное, он должен сохранить их людьми. Путь Дагона был прост — вернуться к беззаботности животных...

РЭН испустил осторожную, пробную мысль, касаясь разумов соплеменников. Весь клан задрожал от этого едва ощутимого призыва к жизни, к тому, чтобы снова поднять ношу, которую они почти сложили навечно.

Некоторые отпрянули от этого прикосновения, отрицая его, решительно закрывая свое сознание, поскольку думать было слишком больно. Осознание себя тоже причиняло слишком сильную боль. Они стали кланом, который в тот момент перестал признаваться в том, что у них есть эго. Они отказались от него в пользу более легкого способа и по собственной воле стали морскими животными.

Но были и другие, те, кто с доверием повернулся к Рэну, открыв свои разумы для его приказов.

У него не было для них других команд — только одна, причем слишком опасная, возможно, последнее, что может сделать Человечество. Рэн направил свои мысли старейшинам клана, спрашивая совета, горячо надеясь, что тяжесть выбора не ляжет на него одного. Одного за другим он настойчиво опрашивал их.

По морю мимо них прокатилась разворачивающаяся волна «Мысли», похожая на ритм громкой музыки, Рэн содрогнулся, когда почувствовал, как она прошла, зная, какой выбор он должен сделать. Поскольку старейшины ничем не смогли ему помочь.

— Мы не знаем, — пассивно сказали их разумы. — Ты наш вождь. Веди нас. Спаси, если можешь.

От Дагона не пришло вообще ничего. Водоросли, колышущиеся вокруг людей, были такие же молчаливые, как он.

Рэн на секунду прислушался к медленному биению «Мысли», а его разум погнался за этим приливным движением. Он неохотно заговорил.

— Здесь, — сказал он, — наше последнее убежище. Оно тоже может означать смерть, но все остальное точно приведет нас к смерти. Даже в верхних слоях моря сейчас опасно для нас. Есть только один вариант. — Рэн помешкал и добавил. — И этот вариант — Бездна.

— Бездна! Только не Бездна! Мы должны бежать, но не туда!

От взрыва страха Дагона очнулись и другие.

— Нет, только не Бездна! — Поднялся со всех сторон хор испуганных отрицаний. — Никто не знает, что там. Из Бездны выходят «Мысли». Кто испускает эти «Мысли»? Никто не знает.

— Никто не осмеливается узнать. Только не Бездна!

От Дагона пришло слабое, пробное предложение. Казалось, он подумал про себя, но невольно передал свою мысль всем остальным. Дагон терял способность думать про себя, что являлось еще одним признаком превращения в животного.

— Мы можем бежать, — сказал он. — Бежать очень быстро. Возможно, даже быстрее, чем Разрушители. Может, найдем какой-нибудь другой город, чтобы спрятаться там. Мы должны бежать...

Немного поднявшись в воде, Рэн встряхнул мех и напряг уставшие мышцы.

— Мы слишком устали, чтобы бежать, — сказал он. — Разрушители гораздо быстрее нас. Они сравняют с землей все города, как сравняли этот. Пока они заняты, у нас, возможно, есть время убраться отсюда. Я направляюсь в Бездну. Что там лежит — никто не знает. Может быть, смерть, но здесь мы точно умрем. Теперь выбирайте. Я иду туда — прямо сейчас, можете следовать за мной, если хотите.

Племя поплыло за Рэном, неохотно, неуверенно, обуреваемое страхом неизвестного, — но поплыло. Дагон двинулся последним.