Книга: Ведьмак (сборник)
Назад: Глава четвертая
Дальше: Глава шестая

Глава пятая

К операции «Кентавр» бригада приступила в качестве отдельного подразделения IV Конной Армии. Мы получили подкрепление в виде трех сотен легкой вердэнской кавалерии, которые я передал в подчинение боевой группе «Вреемде». Из остальной части бригады, по примеру кампании в Аэдирне, я выделил боевые группы «Сиверс» и «Мортесен», каждая в составе четырех эскадронов.
Из района сосредоточения под Дришотом мы вышли в ночь с пятого на шестое августа. Приказ группам был таков: выйти на рубеж Видорт – Каркано – Армерия, захватить переправы на Ине, уничтожая встреченного противника, но обходя крупные узлы сопротивления. Устраивая пожары, особенно ночью, осветить дорогу дивизионам IV Армии, вызвать панику среди гражданского населения с тем, чтобы создать пробки беженцев на всех коммуникациях в тылах врага. Имитируя окружение, оттеснять отступающие подразделения врага в сторону реальных котлов. Уничтожая отдельные группы гражданского населения и пленных, вызывать ужас, усугубляя панику и ломая моральный дух неприятеля.
Вышеприведенную задачу бригада выполняла с величайшей солдатской самоотверженностью и самоотдачей.
Элан Траге
За императора и отечество. Славный боевой путь VII Даэрлянской Кавалерийской Бригады
Мильва не успела подбежать и схватить лошадей. Она оказалась свидетелем их кражи, но свидетелем беспомощным. Сначала ее окружила ошалевшая, паникующая толпа, потом дорогу перекрыли мчащиеся телеги, затем она увязла в блеющей отаре овец, сквозь которую пришлось пробиваться, как сквозь снежный завал. Потом, уже у Хотли, лишь прыжок в заросшее камышом прибрежное болото спас ее от мечей нильфгаардцев, безжалостно кромсавших сбившихся у реки беженцев, не разбирая ни женщин, ни детей. Мильва кинулась в воду и перебралась на другой берег, то бродом, то плывя на спине среди сносимых течением трупов.
И пустилась в погоню. Она запомнила, в каком направлении сбежали кметы, укравшие Плотву, Пегаса, гнедого жеребца и ее собственного воронка. А при седле у воронка был ее бесценный лук. «Что делать, – думала она, хлюпая на бегу набравшейся в сапоги водой. – Остальные пока обойдутся без меня. Мне, сучья мать, надо отыскать лук и лошадь!»
Сначала она отбила Пегаса. Мерин поэта не обращал внимания на колотившие его по бокам берестяные лапти, не реагировал на непрекращающуюся ругань неумелого седока и не собирался переходить в галоп, а шел через березняк лениво, сонно и медленно. Парень сильно отстал от остальных конокрадов. Услышав, а потом и увидев за спиной у себя Мильву, он не раздумывая скатился с лошади и дал деру в чащу, обеими руками поддерживая штаны. Мильва не стала его догонять, превозмогла клокотавшее в ней желание как следует отлупцевать воришку. Запрыгнула в седло с ходу, так что забренчали струны лютни, притороченной к вьюкам. Хорошо зная лошадей, она заставила мерина перейти в галоп. Вернее, на тяжелый бег, который Пегас почему-то считал галопом.
Но даже этого псевдогалопа хватило, потому что конокрадам не давала как следует двигаться вторая – нетипичная – лошадь, норовистая Плотва ведьмака, гнедая кобыла, которую раздраженный ее фокусами Геральт то и дело обещал обменять на другую верховую скотину, пусть даже на осла, мула или хоть козла. Мильва догнала грабителей в тот момент, когда разозленная неумелым использованием поводьев Плотва повалила седока на землю, а остальные кметы, соскочив с седел, пытались усмирить брыкающуюся и лягающуюся кобылку. Они были настолько заняты этим, что Мильву заметили, лишь когда она налетела на них на Пегасе и двинула одному кулаком по лицу, сломав нос. Когда он падал, воя и призывая божью помощь, она его узнала. Это был Лапоть, кмет, которому явно не везло на людей. И особенно на Мильву.
Мильву, увы, счастье тоже покинуло. Точнее говоря, виною было не счастье, а ее собственная дерзость и подтвержденная практикой уверенность в том, что любым двум кметам она сумеет наложить так, как сочтет нужным. Однако, соскочив с седла, она неожиданно получила кулаком в глаз и, непонятно как оказавшись на земле, тут же выхватила нож, готовая выпустить напавшему кишки, но отхватила толстой палкой по голове, да так, что дубина треснула, запорошив ей глаза корой и пылью. Оглохшая, ослепшая, она тем не менее ухитрилась вцепиться в колено охаживающего ее обломком дубинки кмета, а кмет неожиданно взвыл и упал. Второй крикнул, заслонил голову обеими руками. Мильва протерла глаза и увидела, что он закрывается от сыплющихся на него ударов плети, которые наносил сидевший на гнедом коне наездник. Она вскочила, с размаху дала поваленному кмету по шее. Конокрад захрипел, дернул ногами и раздвинул их. Мильва тут же воспользовалась этим, вложив в точно направленный пинок всю злость. Парень свился в клубок, зажал руками промежность и завыл так, что с берез посыпались листья.
Тем временем хозяин гнедого коня, разделавшись с другим кметом и пускающим кровь из носа Лаптем, ударами плети погнал обоих в лес, развернулся, чтобы отхлестать воющего, но сдержал коня. Потому что Мильва уже успела одной рукой схватить своего вороного, а в другой держала лук с наложенной на тетиву стрелой. Тетива была натянута наполовину, но наконечник стрелы направлен прямо в грудь наездника.
– Я знал, – сказал он спокойно, – что мне представится случай вернуть твой наконечник, эльфка.
– Я не эльфка, нильфгаардец.
– Я не нильфгаардец. Опусти наконец свой лук. Если б я желал тебе зла, мне достаточно было просто посмотреть, как они с тобой разделаются.
– Без тебя знаю, – проговорила она сквозь зубы, – что ты за тип такой и чего от меня хочешь. Но спасибо за спасение. И за мою стрелу. И за того стервеца, в которого я на вырубке скверно выстрелила.
Кмет, получивший между ног, согнувшись в три погибели, давился криком, вжавшись головой в лесной подстил. Наездник не глядел на него.
– Хватай коней, – сказал он, глядя на Мильву, – мы должны побыстрее отскочить от реки, армия прочесывает леса по обоим берегам.
– Мы? – поморщилась она, не опуская лука. – Вместе? С каких это пор мы стали родней? Или друзьями?
– Я объясню. – Он развернул коня и схватил вожжи гнедого жеребца. – Если ты дашь мне на это время.
– Времени-то как раз у меня и нету. Ведьмак и остальные…
– Знаю. Только нам не спасти их, если позволим себя прикончить или поймать. Хватай коней – и в чащу. Поторопись.

 

«Его зовут Кагыр, – вспомнила Мильва, кинув взгляд на странного спутника, с которым ей довелось сидеть в яме из-под вывороченного дерева. – Странный нильфгаардец, который треплется, будто он не нильфгаардец. Кагыр. Ну да».
– Мы думали, тебя убили, – буркнула она. – Гнедой без седока вернулся…
– Было небольшое приключение, – сухо ответил он. – С тремя разбойниками, волосатыми, словно оборотни. Налетели на меня из засады. Конь убежал. Разбойники не сумели. Они были без лошадей. Прежде чем мне удалось добыть нового верхового, я здорово отстал от вас. Догнал лишь сегодня утром. У самого лагеря. Перебрался через реку ниже по течению и ждал на том берегу. Знал, что вы поедете на восток.
Один из укрытых в ольховнике коней зафыркал, топнул. Смеркалось. Комары нагло зудели около ушей.
– Тихо в лесу, – сказал Кагыр. – Армия отошла. Бой кончился.
– Ты хотел сказать – резня.
– Наша конница… – Он осекся, кашлянул. – Императорская конница напала на лагерь, и тут с юга налетели ваши. Кажется, темерцы.
– Если бой кончился, надо вернуться. Ведьмака отыскать, Лютика и остальных.
– Разумнее дождаться вечера.
– Страшно тут как-то, – сказала она тихо, сжимая лук. – Угрюмое урочище, аж мурашки бегают. Вроде тихо, а все что-то шуршит в кустах… Ведьмак болтал, мол, гули тянутся на места боев… А кметы о вомпере говорили…
– Ты здесь не одна, – ответил он вполголоса. – Одному страшнее.
– Угу! – Она поняла, о чем он. – Ты ведь почти две недели вслед за нами тащишься. Один, как в жопе дырочка. Волочишься за нами, а вокруг все твои… Хоть говоришь, ты не нильф, но все едино – твои. Пусть меня черти сжуют, если я понимаю… Заместо того чтобы к своим пристать, за ведьмаком тянешься. Зачем?
– Это долгая история.

 

Когда высокий скоя’таэль наклонился над ним, крепко связанный Струйкен зажмурился от страха. Говорили, некрасивых эльфов не бывает, все эльфы как на подбор прекрасны, такими уж они рождаются. Возможно, легендарный командир «белок» тоже родился красивым. Но сейчас, когда его лицо пересекал ужасный шрам, обезобразивший лоб, бровь, нос и щеку, от присущей эльфам красоты не осталось и следа.
Покореженный эльф присел на лежащий рядом ствол.
– Я – Исенгрим Фаоильтиарна, – сказал он, снова наклоняясь над пленником. – Четыре года я борюсь с людьми, три года командую группой. Я схоронил погибшего в боях родного брата, четырех двоюродных, больше сорока братьев по оружию. Я считаю вашего императора своим союзником и неоднократно доказывал это, передавая вашим разведслужбам информацию, помогая вашим агентам и резидентам, ликвидируя указанных вами людей.
Фаоильтиарна замолчал, подал знак затянутой в перчатку рукой. Стоящий неподалеку скоя’таэль поднял с земли небольшой туесок из березовой коры. Из туеска сочился сладкий запах.
– Я считал и считаю Нильфгаард союзником, – повторил эльф. – Поэтому сначала я не верил, когда мой информатор предупредил, что на меня готовится засада. Что я получу указание встретиться с глазу на глаз с нильфгаардским эмиссаром, а когда прибуду, меня схватят. Я не верил собственным ушам, но, будучи осторожным от природы, пришел на встречу пораньше и не один. Каково же было мое удивление и разочарование, когда оказалось, что на секретную встречу вместо эмиссара явились шестеро бандитов с рыбацкой сетью, веревками, кожаным колпаком, кляпом и кафтаном с крючками, затягиваемым ремнями. Экипировка, я бы сказал, обычно применяемая вашей разведкой при похищениях. Нильфгаардская разведка захотела схватить меня, Фаоильтиарну, живого, отвезти куда-то с кляпом во рту, затянутого по уши в смирительный кафтан. Загадочное дело, сказал бы я. Требующее разъяснения. Я рад, что один из разбойников, несомненно, их начальник, позволил поймать себя живым и сможет дать мне необходимые разъяснения.
Струйкен стиснул зубы и отвернулся, чтобы не глядеть на изуродованное лицо эльфа. Он предпочитал глядеть на туесок из березовой коры, около которого бренчали две осы.
– Теперь же, – продолжал Фаоильтиарна, вытирая платочком вспотевшую шею, – поболтаем, господин похититель. Для облегчения переговоров я поясню тебе некоторые детали. В этом туеске находится кленовый сок. Если наша беседа будет далека от взаимопонимания и далекоидущей откровенности, то упомянутым соком мы обильно смажем тебе голову. С особым тщанием – веки и уши. Потом отнесем на муравейник, вон на тот, по которому бегают симпатичные и трудолюбивые насекомые. Добавлю, что метода эта прекрасно оправдалась уже в случае нескольких Dh’oine и an’givare, которые проявляли упорство и минимум откровенности.
– Я на императорской службе, – взвизгнул шпион, бледнея. – Я – офицер императорских специальных подразделений, подчиненный господина Ваттье де Ридо, виконта Эиддона! Меня зовут Йан Струйкен! Я протестую…
– По роковому стечению обстоятельств, – прервал эльф, – здешние красные муравьи, обожающие кленовый сок, никогда не слышали о господине Ридо. Начнем. О том, кто отдал приказ похитить меня, я спрашивать не стану, ибо это ясно. Мой первый вопрос: куда меня должны были отвезти?
Нильфгаардский агент задергался в веревках, затряс головой, ему показалось, будто муравьи уже ползают по щекам. Однако молчал.
– Что делать, – прервал молчание Фаоильтиарна, давая рукой знак эльфу с туеском. – Обмажьте его.
– В Вердэн, в замок Настрог! – завопил Струйкен. – По приказу господина де Ридо.
– Благодарю. И что же в Настроге?
– Следствие…
– О чем собирались расспрашивать?
– О событиях на Танедде! Умоляю, развяжите меня! Я скажу все!
– Конечно, скажешь, – вздохнул эльф, потягиваясь. – Тем более что начало уже положено, а в таких делах самое трудное – начать. Продолжай.
– У меня был приказ узнать у вас, где скрываются Вильгефорц и Риенс! И Кагыр Маур Дыффин аэп Кеаллах!
– Забавно. На меня расставляют ловушку, чтобы расспрашивать о Вильгефорце и Риенсе? И что же я могу о них сказать? Что может меня с ними связывать? А с Кагыром еще забавнее. Ведь его я отослал к вам, как вы и желали. В путах. Неужели посылка не дошла?
– Отряд, высланный на место встречи, уничтожен… Кагыра среди убитых не было…
– Так. И у господина Ваттье де Ридо возникли подозрения? Но вместо того чтобы попросту послать к нам очередного эмиссара и попросить объяснений, он тут же устраивает мне западню. Приказывает отвезти в Настрог и выслушать. Относительно событий на Танедде.
Шпион молчал.
– Ты не понял? – Эльф наклонился к нему. – Это был вопрос. Так в чем дело?
– Не знаю… Этого я не знаю, клянусь…
Фаоильтиарна махнул рукой. Струйкен рычал, дергался, клялся Великим Солнцем, заверял в своей невиновности, плакал, мотал головой и плевался соком, который плотным слоем покрывал его лицо. И только когда четверо скоя’таэлей потащили его к муравейнику, он решился заговорить. Хотя последствия могли быть еще ужаснее, чем муравьи.
– Господин… Если об этом узнают, я погиб… Но я признаюсь… Я видел секретные приказы. Подслушал… Скажу вам…
– Это ясно, – кивнул эльф. – Рекорд в муравейнике, составляющий час сорок минут, принадлежит некоему офицеру из специальных отрядов короля Демавенда. Но в конце концов и он заговорил. Ну, начинай. Быстро, складно и конкретно.
– Император уверен, что на Танедде его предали. Предатель – Вильгефорц из Роггевеена, чародей. И его помощник по имени Риенс. А прежде всего Кагыр Маур Дыффин аэп Кеаллах. Ваттье… Господин Ваттье не уверен, не причастны ли и вы к этому делу, хотя бы невольно… Поэтому приказал схватить вас и без лишнего шума доставить в Настрог… Господин Фаоильтиарна, я двадцать лет работаю в разведке. Ваттье де Ридо – мой третий начальник…
– Пожалуйста, поскладнее. И перестань трястись. Если будешь со мной откровенен, тебе представится возможность послужить еще нескольким шефам.
– Это держалось в величайшей тайне, но я знал… Знал, кого Вильгефорц и Кагыр должны были схватить на острове. И получилось, что им вроде бы удалось. Потому что в Лок Грим привезли эту, ну… Как там ее… Ну, принцессу из Цинтры. Вот и я подумал, что это успех, что Кагыр и Риенс станут баронами, а тот чародей никак не меньше чем графом… А вместо этого император вызвал Филина… То есть господина Скеллена и господина Ваттье и приказал схватить Кагыра… И Риенса, и Вильгефорца… Всех, кто знает что-либо о Танедде и этом деле, велено было взять на пытки… И вас тоже… Нетрудно было догадаться… Ну… что было предательство. Что в Лок Грим привезли подложную принцессу.
Шпион задохнулся, нервно хватая воздух ртом, заляпанным кленовым соком.
– Развяжите его, – скомандовал Фаоильтиарна. – И пусть вымоет лицо.
Приказ был исполнен незамедлительно. Спустя минуту организатор неудавшейся засады уже стоял, опустив голову, перед легендарным командиром скоя’таэлей. Фаоильтиарна равнодушно глядел на него.
– Вытри как следует сок из ушей, – сказал он наконец. – Слушай внимательно и напряги память, как пристало многолетнему практику. Я представлю императору доказательство моей лояльности, дам полный отчет об интересующих вас проблемах. А ты слово в слово повторишь все Ваттье де Ридо.
Агент усердно закивал головой.
– В середине блатэ, то есть в начале июня по вашему календарю, – начал эльф, – со мной связалась Энид ан Глеанна, чародейка, известная как Францеска Финдабаир. Вскоре по ее поручению в мою группу прибыл некий Риенс, кажется, фактотум Вильгефорца из Роггевеена, тоже магик. В величайшей тайне был разработан план операции, в ходе которой предполагалось ликвидировать определенную часть чародеев во время Большого Сбора на острове Танедд. Мне было сказано, что этот план одобрен Ваттье де Ридо, Стефаном Скелленом и поддержан императором Эмгыром. В противном случае я б не согласился сотрудничать с Dh’oine. Не важно – чародеями или нет, ибо я был в жизни свидетелем слишком многих провокаций. Интерес Империи к этой афере подтвердило прибытие на полуостров Бреммервоорд корабля под командованием Кагыра, сына Кеаллаха, имевшего особые полномочия. Выполняя распоряжения Кагыра, я выделил в его подчинение специальную группу. Я знал, что группе поручено поймать и увезти с острова… некую особу.
Фаоильтиарна немного помолчал. Потом продолжил:
– На Танедд мы пошли на корабле Кагыра. У Риенса были амулеты, при помощи которых он укрыл корабль чародейским туманом. Мы заплыли в пещеру под островом. Оттуда перебрались в подземелья Гарштанга. Уже там заметили, что не все в порядке. Риенс принял какие-то телепатические сигналы от Вильгефорца. Мы знали, что нам придется прямо с марша включиться в идущий уже бой, и были готовы. И хорошо, потому что как только вышли из пещер – попали в ад.
Эльф сильно скривил покалеченное лицо, как будто воспоминания причинили ему боль.
– После первых успехов начались сложности. Нам не удалось уничтожить всех королевских чародеев, мы понесли большие потери. Погибли несколько магов-заговорщиков, другие кинулись спасать свою шкуру и начали телепортироваться. В какой-то момент исчез Вильгефорц, следом за ним – Риенс, а вскоре после этого Энид ан Глеанна. Исчезновение Энид я расценил как сигнал к отступлению. Однако приказа не отдавал, ждал возвращения Кагыра и его группы, которая, как только началась операция, направилась выполнять свою миссию. Поскольку они не возвращались, мы начали их искать. Из его группы, – Фаоильтиарна посмотрел в глаза нильфгаардскому агенту, – не уцелел ни один, все были посечены самым зверским образом. Кагыра мы нашли на лестнице, ведущей в Тор Лара, башню, которая во время боя взорвалась и развалилась на куски. Он был без сознания и ранен. Стало ясно, что поручения не выполнил. Объекта его миссии не было нигде, а снизу, от Аретузы, уже бежали королевские солдаты. Я знал, что Кагыр ни в коем случае не должен попасть им в руки, иначе он стал бы доводом активного участия Нильфгаарда в акции. Мы забрали его и спустились в подземелья, там погрузились на корабль и уплыли. Из моей команды уцелели двенадцать бойцов, в большинстве своем раненных.
Ветер нам благоприятствовал. Мы высадились к западу от Гирунда, укрылись в лесах. Кагыр пытался срывать с себя повязки, кричал что-то о спятившей девчонке с зелеными глазами, о Львенке из Цинтры, о ведьмаке, который вырезал его группу, о Башне Чайки и о чародее, который летал словно птица. Требовал коня, приказывал двинуться на остров, ссылаясь на императорские указы. В такой ситуации я вынужден был признать это бредом сумасшедшего. В Аэдирне, как мы знали, шла война, я считал более важным поскорее восстановить поредевшую команду и возобновить борьбу с Dh’oine.
Кагыр все еще был с нами, когда в контактном пункте я нашел ваш секретный приказ. Я был изумлен. Кагыр явно не выполнил своей миссии, однако не было никаких признаков тому, что он предал. Впрочем, я рассуждать не стал, решив, что это ваше дело и разбираться вам. Кагыр, когда его связывали, не сопротивлялся, был спокоен и покорен. Я приказал уложить его в деревянный гроб и с помощью знакомого hav’caare доставить на указанное в письме место. Признаться, я не намерен был ослаблять свою команду и дать им эскорт. Не знаю, кто уничтожил ваших людей в месте встречи. А о том, где это место находится, знал только я. Так что, если вам не нравится версия совершенно случайной гибели вашего подразделения, то ищите предателя у себя, поскольку, кроме меня, только вы знали время и место.
Фаоильтиарна встал.
– Это все. Все, что я сказал, – правда. Ничего больше я б не сказал даже в казематах Настрога. Ложь и выдумки, которыми, возможно, попытался бы удовлетворить следователя и палачей, вам скорее напортили бы, нежели помогли. Ничего больше я не знаю. Не знаю, где находятся Вильгефорц и Риенс. Не знаю, есть ли у вас основания подозревать их в предательстве. Заявляю также, что ничего не знаю о принцессе из Цинтры, ни о настоящей, ни о подложной. Я сказал все, что знал. Рассчитываю, что ни господин де Ридо, ни Стефан Скеллен не пожелают больше устраивать на меня ловушки. Dh’oine уже давно пытаются меня поймать либо убить, поэтому я взял за правило в любом случае уничтожать всех участников засад. В будущем также я не стану выяснять, не имею ли случайно дело с подчиненными Ваттье либо Скеллена. На такие разбирательства у меня не будет ни времени, ни охоты. Я выражаюсь ясно?
Струйкен кивнул, сглотнул слюну.
– Бери коня, шпион, и убирайся из моих лесов.

 

– Значит, в том гробу тебя к палачу везли, – буркнула Мильва. – Теперь-то понимаю, хоть тоже не все. Почему ж заместо того, чтобы затаиться где-нигде, ты за ведьмаком шлепаешь? Он на тебя зверски зол… Два раза жизнь подарил…
– Три.
– Два я видела. Хоть не ты ведьмаку на Танедде яйца перетряхнул, как я изначала думала, не знаю, стоит ли тебе без опаски снова под его меч переться. Я мало чего из вашего трепа разумею, но меня-то ты спас, и глаза у тебя какие-то хорошие… Потому говорю тебе, Кагыр, кратко: когда ведьмак вспоминает тех, кто его Цирю в Нильфгаард уволок, то зубами скрежещет, аж искры летят. А ежели на него плюнуть, слюна зашипит.
– Цири, – повторил Кагыр. – Красиво ее зовут.
– Не знал, что ль?
– Нет. При мне ее всегда называли Цириллой или Львенком из Цинтры… А когда она была со мной… А она когда-то была… То не проронила ни слова. Хоть я и спас ей жизнь.
– Черт один, пожалуй, разберется в делах в ваших, – покачала она головой. – Поперекручены ваши судьбы, Кагыр, попутаны и повывернуты. Не на мой ум.
– А как тебя зовут? – вдруг спросил он.
– Мильва… Мария Барринг. Но ты говори – Мильва.
– Ведьмак едет не туда, куда надо, Мильва, – сказал он, помолчав. – Нету Цири в Нильфгаарде. Не в Нильфгаард ее увели. Если вообще увели.
– Как так?
– Это долгая история.

 

– Великое Солнце! – Остановившись на пороге, Фрингилья наклонила голову и удивленно взглянула на подругу. – Что ты сотворила с волосами, Ассирэ?
– Вымыла, – сухо ответила Ассирэ вар Анагыд. – И сделала прическу. Входи, садись. Брысь со стула, Мерлин!
Чародейка присела на место, которое с явным нежеланием освободил черный кот. При этом она не переставала рассматривать новую прическу подруги.
– Перестань пялиться, – Ассирэ коснулась рукой пушистых блестящих локонов, – к тому же я взяла пример с тебя.
– Меня, – расхохоталась Фрингилья Виго, – всегда считали чудачкой и бунтаркой. Но когда тебя увидят на торжествах или при дворе…
– Я не бываю при дворе, – отрезала Ассирэ. – А торжественные сборища должны будут привыкнуть. За окнами тринадцатый век. Самое время покончить с мнением, будто забота чародейки о внешности говорит о ее несовершенном и мелочном уме.
– Ногти тоже. – Фрингилья слегка прищурила зеленые глаза, от которых никогда и ничто не ускользало. – Не узнаю тебя, дорогая моя.
– Простейшее заклинание, – холодно ответила чародейка, – и ты убедишься, что перед тобой я, а никакой не двойник. Ну, давай шепчи, если так уж надо. А потом переходи к тому, о чем я тебя просила.
Фрингилья Виго погладила кота, который терся об ее ногу, мурлыча и выгибая спину, прикидываясь, будто выражает тем самым любовь, а в действительности намекая на то, что черноволосой чародейке неплохо бы освободить стул.
– А тебя, – проговорила она, не поднимая головы, – просил сенешаль Кеаллах аэп Груффыд, верно?
– Верно, – тихо подтвердила Ассирэ. – Кеаллах просил, он был в отчаянии, просил о помощи, о заступничестве, о спасении сына, которого Эмгыр приказал схватить, пытать и обезглавить. К кому он мог еще обратиться, если не к свояченице? Маур, супруга Кеаллаха, мать Кагыра, – моя племянница, младшая дочь моей родной сестры. К тому же я ничего ему не обещала. Потому что я бессильна что-либо сделать. Недавние события не позволяют мне обращать на себя внимание. Я объясню. Но только после того, как выслушаю сведения, которые просила тебя собрать.
Фрингилья Виго украдкой облегченно вздохнула. Она боялась, что подруга все же захочет вмешаться в грозящее эшафотом дело Кагыра, сына Кеаллаха. И попросит ее о помощи, а она не сможет отказать.
– Примерно в середине июля, – начала она, – собравшийся в Лок Криме двор имел возможность лицезреть пятнадцатилетнюю девушку, якобы княжну Цириллу, которую Эмгыр во время аудиенции упорно именовал королевой и принял так ласково, что даже появились слухи о скором браке.
– Слышала. – Ассирэ погладила кота, который отрекся от Фрингильи и теперь пытался аннексировать уже ее стул. – Об этом, несомненно, политическом марьяже продолжают говорить.
– Но уже не так громко и не так часто. Цинтрийку увезли в Дарн Рован. В Дарн Роване, как ты знаешь, часто держат государственных узников. Кандидаток в императрицы – значительно реже.
Ассирэ смолчала. Терпеливо ждала, рассматривая свои недавно обстриженные и покрытые лаком ногти.
– Ты, конечно, помнишь, – продолжала Фрингилья Виго, – как три года назад Эмгыр вызвал всех нас и приказал установить место пребывания некой особы. На территории Северных Королевств. Несомненно, помнишь также, как он взбеленился, когда у нас ничего не получилось. Альбрыха, пытавшегося объяснить, что на таком расстоянии зондировать невозможно, не говоря уж о том, чтобы пробивать экраны, Эмгыр покрыл последними словами. А теперь слушай. Спустя неделю после памятной аудиенции в Лок Криме, когда праздновали победу под Альдерсбергом, Эмгыр увидел в зале замка Альбрыха и меня. И удостоил нас беседой. Смысл его слов, немного опошляя, был таков: «Вы дармоеды и лентяи. Ваши шарлатанские штучки обходятся мне в целое состояние, а толку от них нуль с хвостиком. Задание, с которым не справилась вся ваша затраханная братия, простой астролог выполнил в четыре дня».
Ассирэ вар Анагыд презрительно фыркнула, не переставая поглаживать кота.
– Я легко узнала, – продолжала Фрингилья Виго, – что этим астрологом-кудесником был не кто иной, как знаменитый Ксартисиус.
– Стало быть, искали ту самую цинтрийку, кандидатку в императрицы. Ксартисиус ее отыскал. Ну и что? Его назначили министром иностранных дел? Главой Департамента Неразрешимых проблем?
– Нет. Через неделю бросили в тюрьму.
– Прости, но я не вижу связи между Ксартисиусом и Кагыром, сыном Кеаллаха.
– Терпение. Позволь излагать по порядку. Это необходимо.
– Извини. Слушаю.
– Помнишь, что дал нам Эмгыр, когда мы три года назад брались за поиски?
– Прядь волос.
– Верно. – Фрингилья открыла сумочку. – Вот эту. Светленькие волосы шестилетней девочки. Я сохранила немного. Тебе следует знать, что надзор за изолированной в Дарн Роване цинтрийской княжной поручен Стелле Конгрев, графине Лиддерталь. Когда-то Стелле привелось кое-что задолжать мне, поэтому я без проблем получила другую прядку волос. Вот эту. Они немного темнее, но волосы с возрастом темнеют. Однако дело в том, что волосы принадлежат совершенно разным людям. Я проверила. Это несомненно.
– Я догадывалась о чем-то подобном, – признала Ассирэ вар Анагыд, – как только услышала, что цинтрийку направляют в Дарн Рован. Астролог либо провалил дело, либо позволил втянуть себя в заговор, имеющий целью «всучить», прости за грубость, Эмгыру фальшивую девицу. Заговор, который будет стоить Кагыру, сыну Кеаллаха, головы. Благодарю, Фрингилья. Все ясно.
– Не все, – покачала черной головкой чародейка. – Во-первых, не Ксартисиус отыскал цинтрийку и не он доставил ее в Лок Крим. Астролог занялся гороскопами и астромантией уже после того, как Эмгыр понял, что ему подсунули «липовую» княжну, и начал активные поиски настоящей. А в тюрьму старый идиот попал за обыкновенную ошибку в фокусе или шарлатанство. Дело в том, что, как мне удалось установить, он определил место нахождения искомой особы с точностью порядка ста верст. А центр этой территории оказался в пустыне, в диком безлюдье где-то за массивом Тир Тохаир, за истоками Вельды. Посланный туда Стефан Скеллен нашел одних только скорпионов да стервятников.
– А чего ты еще хотела от Ксартисиуса? Но на судьбе Кагыра это никак не отразится. Эмгыр запальчив, но никогда не пошлет на пытку и смерть просто так, без оснований. Кто-то, как ты сама сказала, виновен в том, что в Лок Крим доставили фальшивую княжну вместо истинной. Кто-то постарался раздобыть двойника. Стало быть, заговор был, а Кагыр позволил себя в него втянуть. Я не исключаю, что непреднамеренно. Что им воспользовались.
– Если так, то им воспользовались бы до конца. Он бы лично привез двойника Эмгыру. А Кагыр исчез без следа. Почему? Ведь его исчезновение должно было вызвать подозрения. Неужели думал, что Эмгыр раскроет обман с первого взгляда? А ведь раскрыл! Да и обязательно раскрыл бы, ведь у него была…
– Прядка волос, – прервала Ассирэ, – прядка волос шестилетней девочки. Фрингилья, эту девочку Эмгыр ищет не три года, а гораздо дольше. Похоже, Кагыр влип во что-то паршивое, что-то такое, что началось еще в то время, когда он ездил верхом на палочке. Хммм… Оставь мне эти волосы. Я хотела бы как следует исследовать обе прядки.
Фрингилья Виго медленно прищурила зеленые глаза.
– Оставлю. Но будь осторожна, Ассирэ. Не впутывайся в паршивые дела. Ты можешь обратить на себя внимание. А в начале беседы ты намекнула, что тебе это не на руку. И обещала объяснить причины.
Ассирэ вар Анагыд встала, подошла к окну, засмотрелась на блестящие в свете заходящего солнца островерхие крыши, шпили и башенки Нильфгаарда, имперской столицы, именуемой Городом Золотых Башен.
– Когда-то ты сказала, а я запомнила, – проговорила она, не поворачиваясь, – что магию не должны разделять границы. Что благо магии должно быть величайшим благом, не признающим никаких границ. Что пригодилось бы что-то вроде… секретной организации… Что-то вроде конвента или ложи…
– Я готова, – прервала длившееся несколько секунд молчание Фрингилья Виго, нильфгаардская чародейка. – Я решила и готова присоединиться. Благодарю за доверие и отличие. Когда и где произойдет собрание этой ложи, моя загадочная и таинственная подружка?
Ассирэ вар Анагыд, нильфгаардская чародейка, повернулась. На ее губах играла тень улыбки.
– Скоро, – сказала она. – Сейчас все объясню. Но сначала, чуть не забыла… Дай мне адрес твоей модистки, Фрингилья.

 

– Ни одного огня, – шепнула Мильва, всматриваясь в темный берег за блестевшей в лунном свете рекой. – Ни живого духа там нет, мнится мне. В лагере было сотни две беженцев. Ни один головы не сносил?
– Если победили имперские, то погнали всех в неволю, – шепнул в ответ Кагыр. – Если победили ваши, прихватили, уходя, и их.
Они подошли ближе к берегу, к заросшей камышом трясине. Мильва наступила на что-то и еле сдержала крик, увидев торчащую между кочками усеянную пиявками руку.
– Всего-навсего труп, – буркнул Кагыр, схватив ее за плечо. – Наш. Даэрляндец… Седьмая даэрляндская кавалерийская бригада. Серебряный скорпион на рукаве…
– О боги… – вздрогнула девушка, сжимая лук вспотевшей рукой. – Слышал голос? Что это было?
– Волк.
– Или гуль… Или какой другой окаянец. Там, в лагере, тоже должна куча трупов лежать… Зараза, не пойду я ночью на тот берег!
– Подождем до рассвета… Мильва? Чем тут так странно…
– Регис?.. – Лучница сдержала крик, почувствовав запах полыни, шалфея, кориандра и аниса. – Регис? Ты, что ль?
– Я, – бесшумно появился из мрака цирюльник. – Беспокоился за тебя. Вижу, ты не одна.
– Угу. Верно видишь. – Мильва отпустила плечо Кагыра, который уже доставал меч. – Я не одна, и он теперь тоже не один. Но это долгая история, как говорят некоторые. Регис, что с ведьмаком? С Лютиком? С остальными? Знаешь, что с ними?
– Знаю. Лошади есть?
– Есть. В ивняке укрыты.
– Двигаем на юг, вниз по Хотле. Немедленно. До полуночи надо быть у Армерии.
– Что с ведьмаком и поэтом? Они живы?
– Живы. Но у них неприятности.
– Какие?
– Это долгая история.

 

Лютик застонал, пытаясь повернуться и устроиться хоть немного поудобнее. Однако это была задача, невыполнимая для человека, лежащего в куче осыпающихся стружек и опилок и связанного веревками наподобие подготовленного к копчению свиного рулета.
– Не повесили нас сразу, – ойкнул он. – Вся надежда… В этом вся наша надежда…
– Успокойся. – Ведьмак лежал не двигаясь, глядя на луну, просвечивающую сквозь щели в крыше дровяного сарая. – Знаешь, почему Виссегерд не повесил нас сразу? Потому что решил казнить публично, на рассвете, когда весь корпус соберется уходить. В пропагандистско-воспитательных целях.
Лютик умолк. Геральт слышал, как он сопит и постанывает.
– У тебя-то есть шансы вывернуться, – сказал он, чтобы успокоить поэта. – Мне Виссегерд собирается отомстить за личную обиду, а против тебя он ничего не имеет. Твой знакомый граф вытащит тебя из беды, вот увидишь.
– Хрен вам, – ответил бард, к удивлению ведьмака спокойно и совершенно рассудительно, – хрен вам, хрен и дерьмо. Не считай меня ребенком. Во-первых, в пропагандистско-воспитательных целях два висельника лучше, чем один. Во-вторых, он не захочет оставлять в живых свидетелей. Нет, брат, будем болтаться рядышком.
– Перестань, Лютик. Лежи тихо и обдумывай возможности.
– Какие еще возможности, черт побери?
– Любые.
Болтовня поэта мешала ведьмаку собраться с мыслями, а мыслил он интересно. Все время ждал, что в сарай вот-вот ввалятся люди из темерской войсковой разведки, которые, несомненно, были в корпусе Виссегерда. Разведку наверняка заинтересовали бы подробности событий в Гарштанге на острове Танедд. Геральт почти не знал подробностей, однако понимал, что, прежде чем агенты в это поверят, он уже будет очень, очень больным. Вся его надежда основывалась на том, что ослепленный жаждой мести Виссегерд не разболтал о его поимке. Разведка могла бы попытаться вырвать пленников из когтей взбешенного маршала, чтобы забрать их в главную квартиру. Вернее, потащить в главную квартиру то, что останется от них после первых допросов.
Меж тем поэт придумал «возможность».
– Геральт! Давай прикинемся, будто знаем что-то очень важное. Что мы действительно шпионы или нечто подобное. Тогда…
– Умоляю тебя, Лютик!
– Можно попытаться подкупить стражу. У меня есть немного денег. Дублоны, зашитые в подкладку сапога. На черный день… Давай крикнем стражников…
– И они отберут у тебя все да еще и поколотят.
Поэт заворчал, но тут же умолк. С майдана долетали крики, конский топот и – что хуже всего – запах солдатской гороховой похлебки, за миску которой Геральт отдал бы всю стерлядку и все трюфели мира. Стоящие перед сараем стражи лениво переговаривались, похохатывали, время от времени кашляли и отплевывались. Стражи были профессиональными солдатами, это чувствовалось по фразам, составленным почти исключительно из местоимений и изысканно-грязных ругательств.
– Геральт!
– Ну?
– Интересно, что сталось с Мильвой… С Золтаном, Персивалем, Регисом… Ты их не видел?
– Нет. Вполне возможно, что во время стычки их зарубили или потоптали конями. Там, в лагере, труп на трупе валялся.
– Не верю, – твердо и с надеждой в голосе заявил Лютик. – Не верю, чтобы такие ловкачи, как Золтан и Персиваль… Или Мильва…
– Не обольщайся. Даже если они выжили, нам не помогут.
– Почему?
– По трем причинам. Во-первых, у них свои заботы. Во-вторых, мы лежим связанные в сарае в центре лагеря, насчитывающего несколько тысяч солдат.
– А третья причина? Ты сказал – три?
– А в-третьих, – утомленно проговорил Геральт, – лимит чудес на этот месяц исчерпала встреча керновской бабы с ее потерявшимся мужем.

 

– Там. – Цирюльник указал на светящиеся точечки бивуачных огней. – Там форт Армерия, теперешний передовой лагерь темерских войск, сконцентрированных под Майеной.
– Там держат ведьмака и Лютика? – поднялась Мильва на стременах. – Да, тогда дело хреново… Там уйма вооруженного люда, да и охрана вокруг. Нелегко будет прокрасться.
– И не надо, – ответил Регис, слезая с Пегаса. Мерин протяжно фыркнул, отвернул морду. Ему явно не нравился щекочущий в носу травяной аромат цирюльника.
– И не надо подкрадываться, – повторил он. – Я сделаю все сам. Вы подождите с лошадьми там, у реки, видите – пониже самой яркой звезды Семи Коз. Там Хотля впадает в Ину. Когда я вытащу ведьмака из беды, направлю его туда. Там и встретитесь.
– До чего самоуверенный, – буркнул Кагыр Мильве, когда, слезши, они оказались рядом. – Один, без всякой помощи собрался вытащить их из беды, слышала? Кто он такой?
– Взаправду не знаю, – тоже тихо ответила Мильва. – А что до вытаскивания, так я ему верю. Вчера он на моих глазах голой рукой вытащил из угольев раскаленную подкову…
– Чародей?
– Нет, – возразил из-за Пегаса Регис, демонстрируя тонкий слух. – Разве так уж важно кто? Я ведь не спрашиваю тебя, кто ты такой?
– Я – Кагыр Маур Дыффин аэп Кеаллах.
– Благодарю и восхищаюсь. – В голосе цирюльника прозвучала легкая ирония. – Почти не чувствуется нильфгаардский акцент в нильфгаардском имени.
– Я не…
– Довольно! – перебила Мильва. – Не время препираться и канителиться. Регис, ведьмак ждет помощи.
– Не раньше полуночи, – холодно бросил цирюльник, глядя на луну. – Значит, у нас есть время поговорить. Кто этот человек, Мильва?
– Этот человек, – взяла Кагыра под защиту явно раздраженная Мильва, – выручил меня. Этот человек скажет ведьмаку, как только они встретятся, что тот идет не туда, куда надо. Цири нет в Нильфгаарде.
– Действительно, любопытно. – Голос цирюльника помягчал. – А каков источник, уважаемый Кагыр, сын Кеаллаха?
– Это долгая история.

 

Лютик уже долго молчал, когда один из стражей вдруг осекся на полуслове, второй кашлянул, а может, охнул. Геральт знал, что их было трое, поэтому напряг слух, но третий солдат не издал ни звука.
Геральт затаил дыхание. То, что он услышал, был не скрип открываемых спасительных дверей сарая. Отнюдь. Это был ровный, тихий, многоголосый храп. Стражи элементарно уснули на посту.
Геральт вздохнул, беззвучно выругался и уже собирался было снова погрузиться в мысли о Йеннифэр, когда медальон на его шее сильно дрогнул, а в ноздри ударил запах полыни, базилика, кореандра, шалфея, аниса и дьявол знает чего еще.
– Регис? – недоверчиво шепнул он, напрасно пытаясь оторвать голову от стружек.
– Регис, – прошептал Лютик, зашуршав опилками. – Только один он так смердит. Где ты? Я тебя не вижу…
– Тише.
Медальон перестал дрожать. Геральт услышал облегченный вздох поэта и тут же скрип лезвия, перепиливающего веревку. Через минуту Лютик уже стонал от боли, вызванной восстанавливающимся кровообращением, но при этом сдерживал стоны, засунув в рот кулак.
– Геральт. – Размытая колеблющаяся тень цирюльника возникла перед ним. – Через лагерные посты пойдете сами. Направляйтесь на восток, на самую яркую звезду Семи Коз. Прямо к Ине. Там вас ожидает Мильва с лошадьми.
– Помоги мне встать.
Освобожденный Регисом ведьмак постоял сначала на одной, потом на другой ноге, кусая кулак. Кровообращение Лютика уже пришло в норму. Через минуту ведьмак тоже был в порядке.
– Как нам выйти? – вдруг спросил поэт. – Стражники у дверей храпят, но могут…
– Не могут, – шепотом прервал Регис. – Будьте осторожны. Полная луна, на майдане светло от костров. Несмотря на ночную пору, в лагере движение, но это даже к лучшему. Дозорным надоело окрикивать всех подряд. Ну – успеха! Выходите.
– А ты?
– Обо мне не беспокойтесь. Не ждите меня и не оглядывайтесь.
– Но…
– Лютик, – прошипел ведьмак. – О нем не беспокойся. Слышал?
– Выходите, – повторил Регис. – Успеха. До встречи, Геральт.
Ведьмак обернулся.
– Благодарю тебя за спасение, – сказал он. – Но лучше б нам никогда не встречаться. Ты меня понимаешь?
– Полностью. Не теряйте времени.
Охранники спали в живописных позах, похрапывая и посапывая. Ни один не дрогнул, когда Геральт с Лютиком проскальзывали в приотворенную дверь. Ни один не пошевелился, когда ведьмак бесцеремонно стаскивал с двоих толстые домотканые плащи.
– Это не обычный сон, – шепнул Лютик.
– Конечно, – шепнул Геральт, незаметный в темноте у стены сарая.
– Понимаю, – вздохнул поэт. – Регис – чародей?
– Нет. Не чародей.
– Он вытащил из огня подкову. Усыпил стражников…
– Перестань болтать и сосредоточься. Мы еще не на свободе. Завернись в плащ и идем через майдан. Если кто-нибудь остановит, прикинемся солдатами.
– Хорошо. В случае чего скажу…
– Мы прикинемся глупыми солдатами! Пошли.
Они пересекли площадь, держась подальше от солдат, собравшихся вокруг горящих мазниц и бивуачных костров. По майдану во всех направлениях сновали люди, двое лишних не бросались в глаза. Они не вызывали подозрений, никто их не окликал и не задерживал. Быстро и без помех вышли за поломанную изгородь.
Все шло гладко, даже чересчур гладко. Геральт почувствовал беспокойство, поскольку инстинктивно ощущал опасность. И это ощущение, вместо того чтобы уменьшаться, усиливалось по мере удаления от центра лагеря. Он повторял себе, что тут нет ничего странного – в центре шумного даже ночью сборища они не обращали на себя внимания, в крайнем случае могла начаться суета, если кто-то обнаружит усыпленных у дверей дровяного сарая охранников. Теперь же они приближались к внешнему кольцу охраны, где посты, естественно, должны были быть бдительнее. То, что они шли со стороны лагеря, не могло им помочь, совсем наоборот! Ведьмак помнил о ширящемся в корпусе Висегерда дезертирстве и был уверен, что часовые получили приказ тщательно следить за всеми, кто намеревался покинуть лагерь.
Луна давала достаточно света, чтобы Лютик мог идти не на ощупь. Ведьмак же при таком освещении видел не хуже, чем днем, и это помогло им обойти два пикета и переждать в кустах, пока проедет конный патруль. Впереди, почти сразу за постами, лежал темный ольховник. Все шло гладко. Даже чересчур гладко.
Погубило их незнание воинских порядков.
Низкая и мрачная ольховая роща манила, обещала укрытие. Но сколько существует мир, бывалые вояки, когда им доводится выходить на охрану, устраивались в кустах, откуда бодрствующие могли наблюдать и за возможным неприятелем, и за собственными, чересчур ретивыми офицерами, которым вдруг приспичило бы явиться с неожиданной проверкой.
Едва Геральт и Лютик подошли к рощице, как перед ними выросли люди. И острия копий.
– Пароль!
– Цинтра! – не раздумывая, выпалил Лютик.
Солдаты дружно расхохотались.
– Эх, люди, люди, – сказал один. – Ну ни на шелонг фантазии. Ну хоть бы один что-нибудь новенького придумал. Так нет же, «Цинтра» – и вся недолга. По печке затосковали, а? Порядочек. Ставка такая же, что и вчера.
Лютик громко скрежетнул зубами. Геральт оценил ситуацию и шансы. Оценка получалась явно не в их пользу.
– Ну, чего умолкли? – подгонял солдат. – Хотите пройти, гоните пошлину, а мы прикроем глаза. Да пошибчей, того и гляди обходящий явится.
– Щас. – Поэт сменил стиль разговора и акцент. – Присесть надыть, да сапог стянуть, потому как тама у меня…
Больше он сказать не успел. Четверо солдат повалили его на землю, двое, зажав его ноги своими, стянули сапоги. Тот, что спрашивал о пароле, отодрал с внутренней стороны голенища подкладку. Что-то со звоном посыпалось.
– Золото! – рявкнул старший. – А ну, разуйте энтого второго! Да кликните проверяющего!
Однако разувать и вызвать было некому, потому что часть патрульных кинулась на колени в поисках рассыпавшихся меж листьев дублонов, остальные же яростно дрались за овладение вторым сапогом Лютика. «Теперь или никогда», – подумал Геральт и тут же саданул старшего в челюсть, а пока тот падал, хватил его по голове. «Золотоискатели» этого даже не заметили. Лютик, не ожидая приглашения, вскочил и помчался сквозь кусты, за ним на ветру, словно вымпелы, развевались онучи. Геральт бежал следом.
– Хватай! Хватай! – вопил поваленный старшой, тут же поддержанный товарищами. – Разводящий!
– Мерзавцы! – взвизгнул на бегу Лютик. – Стервецы! Деньги отобрали!
– Береги дыхание, дурень! Лес видишь? Ну, бегом, быстрей!
– Тревога! Тревога! Трево-о-о-га!!!
Они бежали. Геральт зверски выругался, слыша крики, свист, топот и ржание. Позади. И впереди. Удивление его было недолгим, хватило одного внимательного взгляда. То, что он принял за спасительный лес, оказалось приближающейся к ним лавиной конницы.
– Стой, Лютик! – крикнул он, мгновенно поворачиваясь в сторону настигающего их галопом патруля, и пронзительно засвистел, сунув пальцы в рот.
– Нильфгаард! Нильфгаард наседает! – заорал он что было сил в легких. – В лагерь! Назад в лагерь, дурьи головы! Играть сбор! Нильфгаард!
Выдвинувшийся вперед конник преследующего их патруля осадил лошадь, глянул в указанном направлении, громко вскрикнул и хотел завернуть, но Геральт, решив, что и без того достаточно много сделал для цинтрийских львов и темерских лилий, подскочил к солдату и ловким рывком стащил его с седла.
– Запрыгивай, Лютик! И держись!
Повторять дважды не потребовалось. Конь слегка присел под тяжестью дополнительного седока, но, получив по бокам двумя парами пяток, помчался галопом. Сейчас приближающиеся массы нильфгаардцев были гораздо опаснее Виссегерда с его корпусом, поэтому беглецы пустили коня вдоль кольца лагерных постов, пытаясь как можно скорее уйти с линии готового вот-вот разгореться столкновения противников. Однако нильфгаардцы были уже ближе и заметили их. Лютик крикнул. Геральт оглянулся и увидел, как из темной стены нильфгаардских конников в их сторону начинает выдвигаться черное щупальце погони. Он не колеблясь направил коня к лагерю, обгоняя ретирующихся охранников. Одинаково хорошо он видел и мчащуюся на них со стороны лагеря конницу. Поднятый по тревоге корпус Виссегерда на удивление быстро оказался в седлах. А Геральт и Лютик – в западне.
Выхода не было. Ведьмак снова изменил направление и выжал из коня все возможное, стараясь выскользнуть из опасно сужающейся щели между молотом и наковальней. Когда засветила надежда, что им все-таки повезет, ночной воздух неожиданно заполнился шумом перьев. Лютик взвизгнул, на этот раз действительно громко, и впился пальцами в бока Геральта. Ведьмак почувствовал, как что-то теплое потекло ему на шею.
– Держись! – схватил он поэта за локоть и сильно притянул к себе. – Держись, Лютик!
– Убили меня! – завыл поэт, удивительно громко для убитого. – Истекаю кровью! Умираю!
– Держись!
Град стрел из луков и арбалетов, которым осыпали друг друга обе армии, оказавшийся роковым для Лютика, одновременно стал и избавлением. Обстреливающие друг друга войска сбились в кучи, нажим ослаб, а вот-вот готовая захлопнуться щель между фронтами оставалась щелью еще достаточно долго, чтобы тяжело храпящий конь успел вынести обоих ездоков из ловушки. Геральт нещадно колотил пятками коня, заставляя того продолжать галоп, потому что, хоть перед ними уже и маячил спасительный лес, позади не умолкал гул копыт. Конь взвизгнул, споткнулся. Возможно, им и удалось бы убежать, но Лютик вдруг застонал и обмяк, стягивая с седла и Геральта. Геральт машинально натянул поводья, конь встал на дыбы, и оба они слетели на землю, упав между невысокими сосенками. Поэт бессильно повалился и не вставал, продолжая душераздирающе стонать. Вся левая сторона головы и левое плечо у него были в крови, отливающей черным в лунном свете.
Позади них с гулом, грохотом и ревом столкнулись конники. Но несмотря на кипящую битву, нильфгаардские преследователи не забыли о беглецах. Прямо на них мчались галопом трое наездников.
Ведьмак вскочил, чувствуя вздымающуюся в нем волну леденящей ярости и ненависти. Прыгнул навстречу преследователям, отводя внимание конников от Лютика. Нет, он не собирался жертвовать собою ради друга. Он хотел убивать.
Первый выдвинувшийся вперед наездник налетел на него с поднятым топором, но ведь он не мог знать, что перед ним ведьмак. Геральт легко увернулся от удара, ухватил наклонившегося в седле нильфгаардца за плащ, пальцами другой руки стиснул широкий пояс, сильным рывком стянул конника с седла, навалился на него, прижал к земле и только тут сообразил, что у него нет оружия. Тогда он ухватил поваленного солдата за горло, но удушить не смог, мешал железный ринграф. Нильфгаардец дернулся, ударил его железной перчаткой, рассек щеку. Ведьмак придавил его всем телом, нащупал на широком поясе противника короткий кинжал, вырвал его из ножен. Солдат почувствовал это и завыл. Геральт оттолкнул все еще колотящую по нему руку с серебряным скорпионом на рукаве, замахнулся кинжалом.
Нильфгаардец заорал.
Геральт врубил ему кинжал в раскрытый рот. По самую рукоять. Вскочив, он увидел коней без седоков, трупы и удаляющуюся в сторону продолжающегося боя группу конных. Цинтрийцы из лагеря разгромили нильфгаардскую погоню, а поэта и дерущихся на земле даже не заметили во мраке, заполняющем лесок.
– Лютик! Куда тебя? Где стрела?
– В го… голове… В голову вонзилась…
– Не болтай глупостей! Черт, повезло тебе… Только чиркануло…
– Я истекаю кровью.
Геральт сбросил куртку и оторвал рукав рубахи. Наконечник стрелы прошел у Лютика над ухом, расцарапав кожу до виска. Поэт то и дело прижимал к ранке трясущуюся руку, потом рассматривал кровь, обильно пачкающую ладони и манжеты. Глаза были дурные. Ведьмак подумал, что перед ним человек, которому впервые в жизни причинили боль и ранили. Который впервые в жизни видит собственную кровь в таком количестве.
– Вставай, – сказал он, быстро и кое-как обматывая голову трубадура рукавом рубахи. – Это ничего, Лютик, всего лишь царапина… Вставай, надо побыстрее сматываться отсюда…
Ночная битва на лугу продолжалась, звон железа, ржание и крики все усиливались. Геральт быстро поймал двух нильфгаардских коней, но нужен оказался только один. Лютик сумел встать, однако тут же снова тяжело уселся на землю, застонал, громко зарыдал. Ведьмак поднял его, прижал к себе, усадил в седло. Сам сел позади и погнал коня. На восток, туда, где повыше уже видной на небе бледно-голубой полосы рассвета висела самая яркая звезда созвездия Семи Коз.

 

– Скоро рассветет, – сказала Мильва, глядя не на небо, а на блестящую поверхность реки. – Сомы крепко белорыбиц гоняют. А ведьмака и Лютика ни слуха ни духа. Ох, не испоганил ли дело Регис…
– Не накличь беды, – буркнул Кагыр, поправляя подпругу гнедого жеребца.
– Тьфу-тьфу… Так ведь оно как-то уж так идет… Кто с этой вашей Цирей столкнется, так все одно что башку под топор поклал… Несчастье эта девка приносит… Несчастье и смерть.
– Сплюнь, Мильва.
– Тьфу-тьфу от сглаза, от порчи… Ну и холодина, аж трясет всю. И пить хочется, а в реке у берега обратно труп гниющий видела… Брр… Тошнит меня… Не иначе – блевать буду…
– На, – Кагыр протянул ей фляжку, – глотни. И сядь ближе ко мне, согрею.
Новый сом ударил на мелководье в косячок уклеек. Рыбки прыснули по поверхности серебристым градом. В лунной дорожке мелькнула то ли летучая мышь, то ли козодой.
– Кто знает, – задумчиво протянула Мильва, прижавшись к плечу Кагыра, – что будет завтра? Кто реку перейдет, а кто землюшку обымет?
– Будет, что должно быть. Отбрось дурные мысли.
– Не боишься?
– Боюсь. А ты?
– Тошнит меня.
Молчали долго.
– Расскажи, Кагыр, когда ты с той Цирей встретился?
– Впервые? Три года назад. Во время боев за Цинтру. Вывез ее из города. Нашел окруженную со всех сторон огнем. Я ехал сквозь пламя и дым, держа ее в руках, а она тоже была как пламя.
– И что?
– Пламя в руках не удержать.
– Если в Нильфгаарде не Циря, – сказала Мильва после долгого молчания. – То кто же?
– Не знаю.

 

У Дракенборга, реданского форта, превращенного в лагерь для интернированных эльфов и других подрывных элементов, были свои печальные традиции, созданные в ходе трех лет функционирования. Одна из таких традиций – казнь на рассвете. Вторая – предварительный сбор обреченных на смерть в большой общей камере, откуда на заре их выводили к виселице.
Смертников набиралось в камере около десятка, а вешали каждое утро двух, трех, порой четырех. Остальные ждали своего часа. Долго. Иногда неделю. Ожидающих в лагере называли «шутами». Потому что атмосфера в камере смертников всегда была веселая. Во-первых, на завтрак подавали кислое и крепко разбавленное вино, носящее на лагерном жаргоне название «Сухой Дийкстра», поскольку не было секретом, что предсмертный напиток поставлялся приговоренным по личному распоряжению шефа реданских разведслужб. Во-вторых, из камеры смертников уже не таскали на допросы в зловещих подземельях «Мойки», а стражникам запрещалось измываться над заключенными.
В ту ночь с традициями тоже все было в порядке. В камере, занятой шестью эльфами, одним полуэльфом, одним низушком, двумя людьми из королевств и одним нильфгаардцем, было весело. «Сухого Дийкстру» по общему согласию выливали в жестяную миску и хлебали без помощи рук. Такая метода позволяла хотя бы чуточку захмелеть. Лишь один из эльфов, скоя’таэль из разгромленного отряда Иорвета, недавно жестоко избитый в «Мойке», держался спокойно и серьезно, занятый тем, что выцарапывал на бревне стены надпись: «Свобода или смерть». Подобных надписей на стенах было бессчетное множество. Остальные смертники, поддерживая традицию, без конца пели «Гимн шутов», сложенную в Дракенборге песню, слова которой каждый выучивал в бараках, слушая по ночам звуки, долетавшие из камеры смертников, и зная, что придет и его черед выступить в хоре.
Пляшут шуты на веревке,
Дергают петлю ритмично,
Ох, до чего же мы ловки,
Как же мы пляшем отлично.

Как же не дергать веревку,
Если солдат из-под ног
Выбьет скамеечку ловко
Сильным ударом сапог!

Звякнул засов, скрипнул замок. «Шуты» замолчали. Появление стражников на заре могло означать только одно – сейчас хор станет жиже на несколько голосов. Вопрос – чьих?
Стражники вошли группой. В руках веревки, чтобы связать руки тех, кого поведут на виселицу. Один шмыгнул носом, сунул палку под мышку, развернул пергамент, откашлялся.
– Эхель Трогельтон!
– Трайгльтан, – равнодушно поправил эльф из команды Иорвета, еще раз глянул на выцарапанный «лозунг» и с трудом поднялся.
– Космо Бальденвегг!
Низушек громко сглотнул.
Назариан знал, что Бальденвегга арестовали по подозрению в актах диверсии, совершаемых по поручению нильфгаардской разведки. Однако Бальденвегг не признавался и упорно твердил, что обоих нильфгаардских коней он украл по собственной инициативе и заработка ради, а Нильфгаард никакого отношения к этому не имеет. Но ему явно не поверили.
– Назариан!
Назариан послушно встал, подал стражникам руки. Когда всю тройку выводили, остальные «шуты» затянули:
Пляшут в петельках шуты,
Ах ты, ух ты!
Ну а ветерок легко
Песни носит далеко!

Рассвет горел пурпуром и кармином. День обещал быть прекрасным, солнечным.
«Гимн шутов, – подумал Назариан, – вводит в заблуждение».
Действительно, повешенные не могли плясать лихого танца висельников, потому что вешали их не на шибенице с поперечиной, а просто на столбах, вкопанных в землю. Из-под ног же выбивали не скамейки, а практичные, невысокие, носящие следы частого использования березовые пеньки. К тому же анонимный, казненный год назад автор песенки не мог знать этой висельной технологии, когда творил. Как и каждый повешенный, он ознакомился с деталями непосредственно перед смертью. В Дракенборге экзекуции никогда не совершались публично. Справедливое наказание, а не садистская месть. Слова «Гимна», как и название вина, приписывали Дийкстре.
Эльф из команды Иорвета стряхнул с себя руки стражников, не задерживаясь, поднялся на пень и позволил надеть себе на шею петлю.
– Да здрав…
Пенек выбили у него из-под ног.
Низушку потребовалось два пенька, поставленных один на один. Мнимый диверсант не пытался выкрикивать патетических лозунгов. Он просто энергично дрыгнул короткими ногами и повис на столбе. Голова бессильно свесилась набок.
Стражники схватили Назариана, и тут Назариан вдруг решился.
– Буду говорить! – прохрипел он. – Буду давать показания! У меня есть важная информация для Дийкстры!

 

– Поздновато, пожалуй, – с сомнением проговорил Васконье, присутствующий при экзекуции заместитель коменданта Дракенборга по политическим вопросам. – Стоит увидеть петлю, как в каждом втором из вас просыпается фантазия!
– Я не выдумываю! – Назариан дернулся в руках палачей. – У меня информация!
Спустя неполный час Назариан сидел в карцере и восторгался прелестью жизни, гонец стоял в полной готовности около коня и яростно чесал между ног, а Васконье читал предназначенный Дийкстре рапорт и исправлял в нем ошибки.

 

Покорнейше уведомляю ваше превосходительство графа, что преступник по имени Назариан, приговоренный за нападение на королевского чиновника к смертной казни через повешение, показал следующее.
По распоряжению некоего Риенса в день июльского новолуния сего года он совместно с двумя сообщниками своими Ягдой и эльфом-полукровкой Ширру участвовал в убийстве юристов Кодрингера и Фэнна в городе Дорьян. Там Ягда был убит, а полуэльф Ширру убил обоих юристов и дом их подпалил. Преступник Назариан все на оного Ширру сваливает, отпирается и утверждает, будто сам он не убивал, но, вероятно, говорит так из-за страха перед повешением. Ваше превосходительство графа может заинтересовать следующее: до того как совершить преступление, злодеи оные, то есть Назариан, полуэльф Ширру и Ягда, следили за ведьмаком, неким Гиеральдом из Ривии, коий с юристом Кодрингером тайно сносился. По какому вопросу, того преступник Назариан не знает, ибо ни вышеупомянутый Риенс, ни полуэльф Ширру ему секрета не выдали. Когда же Риенсу было сообщено о тех закулисных переговорах, Риенс приказал юристов умертвить.
Далее преступник Назариан показал следующее: сообщник его Ширру выкрал из дома юристов документы, кои Риенсу были доставлены в Каррерас, в трактир «У Пройдохи Лиса». О чем Риенс и Ширру там совещались, Назариану не ведомо, но на другой день вся преступная тройка направилась в Бругге и там на четвертый день после новолуния похитила юную девицу из дома красного кирпича, на дверях коего латунные ножницы прибиты были. Девицу Риенс магическим напоем ошеломил, а преступники Ширру и Назариан с великой поспешностию отвезли ее в Вердэн, в крепость Настрог.
А теперь наиболее великоважное, о чем я Вашему превосходительству графу доношу: преступники выдали похищенную девицу нильфгаардскому коменданту крепости, заверив оного, что похищенную звать Кирилой из Цинтры. Комендант, как сообщил преступник Назариан, был таковым сообщением весьма возбужден.
Вышеизложенное направляю вашему превосходительству графу особо тайным курьером. Подробный протокол допроса также вышлю, как только писарь его начисто перепишет. Покорно прошу ваше превосходительство графа об инструкциях, что с преступником Назарианом учинить. Быть может, сечь его кнутом, дабы он больше деталей припомнил, либо же повесить для всеобщего обозрения?
С величайшим уважением и т. д. и т. п.
Васконье размашисто подписал рапорт, оттиснул печать и вызвал гонца.
Содержание рапорта стало известно Дийкстре вечером того же дня. Филиппе Эйльхарт – в полдень дня следующего.

 

Когда несший ведьмака и Лютика конь выбрался из прибрежного ольховника, Мильва и Кагыр сильно нервничали. Они уже раньше слышали отголоски боя, вода Ины относила звуки на большое расстояние.
Помогая стащить поэта с седла, Мильва заметила, как при виде нильфгаардца у Геральта окаменело лицо. Она не успела и слова сказать, впрочем, Геральт тоже, потому что Лютик отчаянно стонал и вырывался из рук. Поэта уложили на песок, подсунули под голову свернутый плащ. Мильва собиралась было сменить пропитавшуюся кровью кустарную повязку, но тут почувствовала на плече руку и учуяла знакомый запах полыни, аниса и других трав. Регис, по обыкновению, явился неведомо когда, неведомо как и неведомо откуда.
– Позволь, – сказал он, вытаскивая из своей бездонной торбы медицинские препараты и инструменты. – Я им займусь.
Когда цирюльник отрывал перевязку от раны, Лютик болезненно застонал.
– Спокойно, – сказал Регис, промывая рану. – Это пустяки. Немного крови. Просто немного крови… А славно пахнет твоя кровь, поэт.
И именно тогда ведьмак повел себя так, как Мильва ожидать не могла. Он подошел к коню и вытащил из ножен, притороченных под тебеньками седла, длинный нильфгаардский меч.
– Отойди от него, – буркнул он, встав над цирюльником.
– Славно пахнет эта кровь, – повторил Регис, не обращая внимания на ведьмака. – Я не чувствую в ней запаха заражения, которое при ранении головы могло бы оказаться роковым. Артерии и вена не повреждены… Сейчас будет щипать…
Лютик застонал, бурно втянул воздух. Меч в руке ведьмака дрогнул, заблестел отраженным от реки светом.
– Я наложу несколько швов, – сказал Регис, по-прежнему не обращая внимания ни на ведьмака, ни на его меч. – Держись, Лютик.
Лютик держался.
– Все, кончаю. – Регис взялся за перебинтовку. – До свадьбы, тривиально говоря, заживет. Рана в самый раз для поэта. Будешь, Лютик, расхаживать как военный герой с гордой повязкой на лбу, а сердца взирающих на тебя дам будут трепыхаться и таять как воск. Да, ничего не скажешь, поэтическая рана. Не то что стрела в живот, разорванная печень, разодранные почки и кишки, вывалившееся содержимое и кал, воспаление брюшины… Ну, готово. Геральт, я в твоем распоряжении.
Он встал, и тогда ведьмак быстрым, неуловимым движением приставил ему меч к горлу.
– Отойди, – буркнул он Мильве. Регис даже не дрогнул, хотя острие меча слегка упиралось ему в шею. Лучница затаила дыхание, видя, как глаза ведьмака разгораются во мраке страшным кошачьим блеском.
– Ну давай, – спокойно сказал Регис. – Тычь!
– Геральт, – простонал с земли Лютик совершенно осознанно. – Ты что, вконец спятил? Он спас нас от виселицы… Перевязал мне голову…
– Спас в лагере девушку и нас, – тихо напомнила Мильва.
– Молчите. Вы не знаете, кто он такой.
Цирюльник не пошевелился. А Мильва вдруг с ужасом обнаружила то, что должна была обнаружить уже давно.
Регис не отбрасывал тени.
– Действительно, – медленно сказал он. – Вы не знаете, кто я такой. А пора бы. Зовут меня Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой. На этом свете я живу четыреста двадцать восемь лет, или пять тысяч сто тридцать шесть месяцев по вашему летосчислению, или же три тысячи четыреста двадцать четыре месяца по исчислению эльфов. Я – потомок потерпевших крушение несчастных существ, застрявших среди вас после катаклизма, который вы называете Сопряжением Сфер. Я, деликатно говоря, считаюсь чудовищем. Кровожадным монстром. А сейчас столкнулся с ведьмаком, который профессионально занимается истреблением таких, как я. Это все.
– Вполне достаточно. – Геральт опустил меч. – Даже слишком. Исчезни, Эмиель Регис Что-то-Там Как-то-Там еще. Выматывайся!
– Невероятно, – съехидничал Регис. – Ты позволяешь мне уйти? Ты – ведьмак? Мне – грозе людей? Но ведьмак обязан воспользоваться оказией, чтобы этого не допустить! Любой оказией!
– Выматывайся! Удались, да побыстрее!
– В сколь дальние страны прикажешь удалиться? – медленно спросил Регис. – Ведь ты – ведьмак и знаешь обо мне. Когда разберешься со своей проблемой, когда покончишь со всем, с чем тебе надо покончить, ты, вероятно, вернешься в эти пределы. Ты знаешь, где я обретаюсь, где бываю, чем занимаюсь. Будешь меня преследовать?
– Не исключено. Если заплатят. Я – ведьмак.
– Желаю удачи. – Регис застегнул торбу, развернул плащ. – Бывай. Да, вот еще что. Сколь высока должна быть плата за мою голову, чтобы ты соблаговолил обеспокоить себя? Как ты меня оцениваешь?
– Дьявольски высоко.
– Ты щекочешь мое тщеславие. А конкретно?
– Валяй отсюда, Регис.
– Незамедлительно. Но сначала назначь за меня цену. Пожалуйста.
– За обычного вампира я брал столько, сколько стоит хороший конь под седло. Но ведь ты – необычный.
– Так сколько?
– Сомневаюсь. – Голос ведьмака был холоден как лед. – Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь смог такую услугу оплатить.
– Понимаю и благодарю, – усмехнулся вампир, на этот раз показав зубы. Мильва и Кагыр попятились, а Лютик с трудом сдержал крик ужаса.
– Ну всего! Успеха вам!
– Всего, Регис, взаимно.
Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой тряхнул плащом, закутался в него и исчез. Просто взял и исчез.
* * *
– Теперь, – Геральт повернулся, все еще держа обнаженный меч в руке, – твоя очередь, нильфгаардец.
– Нет, – зло прервала Мильва. – С нас хватит. По коням, выбираемся отсюда! Река крик несет, не успеем обернуться, как на горб сядут!
– Я с ним вместе не поеду.
– Ну так езжай один! – крикнула разъяренная не на шутку Мильва. – В другую сторону! У нас уже вот где твои фокусы сидят, ведьмак! Региса прогнал, а ведь он спас тебе жизнь. Но это твое дело. А вот Кагыр спас меня, и он мне друг! Если тебе он враг, то возвращайся в Армерию, скатертью дорога! Там твои дружки уже с петлей поджидают!
– Не кричи.
– Так не стой пень пнем. Подсоби посадить Лютика на мерина.
– Ты сохранила наших лошадей! Плотву тоже?
– Он сохранил, – кивнула она на Кагыра. – Ну, в путь.

 

Переправившись через Ину, они поехали правым берегом реки, по мелким разливам, через лозняк и старицы, через поймы и заболотины, гудящие кваканьем лягушек, кряканьем невидимых уток и чирков. День вспыхнул красным солнцем, слепя глаза, заблестел на зеркалах озерков, заросших кубышками, а они свернули к тому месту, где один из многочисленных рукавов Ины впадал в Яругу. Теперь их охватили мрачные, угрюмые леса, в которых деревья вырастали прямо из зеленой от ряски трясины.
Мильва ехала впереди, рядом с ведьмаком, пересказывая ему то, что узнала от Кагыра. Геральт хранил гробовое молчание, ни разу не повернул головы, не взглянул на нильфгаардца, ехавшего позади и помогавшего поэту. Лютик тихонько постанывал, ругался и жаловался на головную боль, но держался героем и не задерживал движения. То, что нашелся Пегас и притороченная к седлу лютня, заметно поправило его самочувствие.
К полудню снова выехали на освещенные солнцем заливные луга, за которыми растянулась широкая гладь Большой Яруги. Перебрались через старицы, перешли бродом мели и рукава. И попали на остров, сухое место среди болот и зарослей, разбросанных между многочисленными рукавами реки. Остров зарос кустарником и лозняком, было здесь и несколько крупных деревьев, голых, усохших, белых от бакланьего помета.
Мильва обнаружила в камышах лодку, которую, видимо, загнало сюда течением. Она же первой высмотрела меж ив полянку, прекрасное место для отдыха.
Остановились, и тогда ведьмак решил, что пришло время поговорить с нильфгаардцем с глазу на глаз.

 

– Я подарил тебе жизнь на Танедде. Жаль мне тебя стало, молокосос. Самая большая ошибка в моей жизни. Утром я выпустил из-под ножа высшего вампира, у которого на совести наверняка не одна человеческая жизнь. А должен был бы убить. Но я думал не о нем, потому что у меня голова занята только одним: добраться до тех, кто причинил зло Цири. Я поклялся себе, что они заплатят за это кровью.
Кагыр молчал.
– То, что ты рассказал Мильве, ничего не меняет. Из этого следует лишь одно: на Танедде тебе не удалось похитить Цири, хоть ты и очень старался. И теперь ты тащишься за мной, думая, что я снова приведу тебя к ней и ты опять наложишь на нее лапу. Рассчитываешь на то, что тогда твой император, может быть, подарит тебе жизнь, не отправит на эшафот.
Кагыр молчал. Геральт чувствовал себя скверно. Очень скверно.
– Из-за тебя она кричала по ночам, – буркнул он. – В ее детских глазах ты превратился в кошмар. А ведь ты был и остаешься только орудием, всего лишь жалким слугой своего императора. Не знаю, что ты с ней сделал, чтобы стать для нее кошмаром. А еще хуже, что я не понимаю, почему, несмотря на все это, я не могу тебя убить. Не понимаю, что меня удерживает.
– Может, то, – тихо сказал Кагыр, – что наперекор всем предположениям и видимостям у нас с тобой есть нечто общее. У тебя и у меня?
– Интересно что?
– Как и ты, я хочу спасти Цири. Как и ты, я не переживаю, когда вижу, что кого-то это удивляет и возмущает. Как и ты, я не намерен никому объяснять, почему это происходит.
– Ты кончил?
– Нет.
– Тогда слушаю.
– Цири, – медленно проговорил нильфгаардец, – едет на лошади через пыльную деревню. С шестеркой молодых людей. Среди них – коротко остриженная девушка. Цири пляшет в сарае на столе, и она счастлива.
– Мильва пересказала тебе мои сны.
– Нет. Она не рассказала мне нечего. Ты не веришь?
– Нет.
Кагыр опустил голову, покрутил каблуком в песке.
– Я забыл, – сказал он, – что ты не можешь мне верить, не можешь доверять. Понимаю. Но ведь ты, как и я, видел еще один сон. Сон, о котором никому не рассказывал. И вряд ли захочешь.

 

Можно сказать, что Сервадио просто повезло. В Лоредо он прибыл, не собираясь шпионить за кем-либо определенным. Но деревня неспроста называлась Разбойничьим Посадом. Лежала она на Бандитском Тракте, разбойники и бандиты со всех лежащих над Верхней Вельдой районов заглядывали сюда, встречались, чтобы продать либо обменять добычу, запастись чем надо, отдохнуть и повеселиться в отборной бандитской компании. Деревню несколько раз сжигали дотла, но немногочисленные постоянные и многочисленные непостоянные обитатели всякий раз отстраивали ее заново. Жили здесь за счет бандитов, и жили, надо сказать, вполне сносно. А шпики и доносители типа Сервадио не теряли надежды добыть в Лоредо какую-нибудь информацию, за которую префект отвалил бы несколько флоренов.
Сейчас Сервадио рассчитывал получить больше чем несколько. Потому что в деревню въезжали Крысы.
Вел Гиселер, слева и справа от него ехали Искра и Кайлей. За ними – Мистле и новенькая, сероволосая, которую называли Фалькой, замыкали процессию Ассе и Рееф, которые вели запасных лошадей, несомненно, краденых и предназначенных на продажу. Наездники были утомлены и покрыты пылью, но держались в седлах гордо, охотно отвечали на приветствия гостящих в Лоредо дружков и знакомых. Спрыгнув с коней и угостившись пивом, они тотчас же приступили к шумным переговорам с торговцами и скупщиками краденого. Все, кроме Мистле и новенькой, сероволосой, носящей меч за спиной. Эти отправились к прилавкам, как всегда, заполняющим площадь. В Лоредо были свои торговые дни, и тогда выбор товаров, рассчитанных на приезжих бандитов, был значительно богаче и разнообразнее. Сегодня был как раз такой день.
Сервадио осторожно последовал за девушками. Чтобы заработать, надо было донести, а чтобы донести – подслушать.
Девушки рассматривали пестрые платки, бусы, расшитые блузки, чепраки, изукрашенные налобные ремни для лошадей. Копались в товаре, но не покупали. Мистле почти все время держала руку на плече сероволосой.
Шпион осторожно подобрался ближе, прикинулся, будто рассматривает ремни и пояса на прилавке шорника. Девушки разговаривали, но тихо, он не мог разобрать, а подойти ближе опасался. Они могли заметить, заподозрить.
В одной из лавочек продавали сахарную вату. Девушки подошли, Мистле купила две обмотанные снежной сладостью палочки, одну подала сероволосой. Та деликатно отщипнула. Белый лоскуток приклеился к ее губе. Мистле отерла его осторожным, заботливым движением. Сероволосая широко раскрыла изумрудные глаза, медленно облизала губы, улыбнулась, кокетливо наклонила голову. Сервадио почувствовал дрожь, струйку холодного пота, стекавшую с шеи между лопатками. Он вспомнил слухи, ходившие о двух бандитках.
Собрался потихоньку отойти, было ясно, что ничего здесь не подслушаешь, не вынюхаешь. Девушки не говорили ни о чем важном, зато подальше, где собрались атаманы разбойничьих шаек, Гиселер, Кайлей и другие, шумно ругались, торговались, кричали, то и дело подставляли кубки под шпунт бочонка. Здесь Сервадио надеялся узнать побольше. Кто-нибудь из Крыс мог обронить слово, пусть даже полслова, относительно ближайших планов банды, их пути или цели. Если б удалось подслушать и своевременно передать сведения солдатам префекта или живо интересующимся Крысами нильфгаардским агентам, награда была бы практически в кармане. А если б, воспользовавшись этой информацией, префект сумел бы расставить удачную ловушку, то можно было рассчитывать на хорошие наличные. «Куплю бабе кожух, – лихорадочно думал он. – Детям наконец-то башмаки и какие-нибудь игрушки… А себе…»
Девушки расхаживали вдоль палаток и прилавков, облизывая и сдирая с палочки сахарную вату. Сервадио неожиданно обнаружил, что за ними наблюдают. И указывают на них пальцами. Он знал этих бандитов и конокрадов из шайки Пинты по кличке Вырвихвост.
Бандиты обменялись несколькими вызывающе громкими замечаниями, расхохотались. Мистле прищурилась, положила сероволосой девочке руку на плечо.
– Горлинки! – фыркнул один из бандюг Вырвихвоста, дылда с усами вроде пучков пакли. – А поглядывают так, будто вот-вот клювики друг дружке сунут!
Сервадио видел, как сероволосая девочка вздрогнула, видел, как Мистле стиснула пальцами ее плечо. Бандиты зашлись смехом. Мистле медленно повернулась, некоторые из них тут же замолчали. Но тот, что с паклевыми усами, был либо пьян, либо совершенно лишен воображения.
– Может, которой из вас мужик нужон? – подошел он ближе, проделывая гадкие и недвузначные жесты. – Похоже, ежели таких, как вы, как следует прошуровать, дык враз от энтой вашенской любови излечитеся! Эй! С тобой говорю, ты…
Тронуть ее он не успел. Сероволосая девочка свернулась как нападающая змея, меч сверкнул и ударил еще прежде, чем выпущенная из руки сахарная вата коснулась земли. Усач покачнулся, забулькал индюком, кровь из рассеченной шеи брызнула длинной струей. Девушка снова свернулась, налетела двумя танцующими шагами, рубанула еще раз, поток крови хлынул на прилавки, труп повалился, песок вокруг него моментально покраснел. Кто-то крикнул. Другой бандит наклонился, вытащил из-за голенища нож, но в тот же момент упал, получив от Гиселера окованной рукояткой нагайки.
– Хватит одного трупа! – рявкнул атаман Крыс. – Этот сам напросился, не знал, с кем задирается! Назад, Фалька!
Только теперь сероволосая опустила меч. Гиселер поднял над головой мешочек и тряхнул им.
– По законам нашего братства плачу за убитого. Как положено, по весу, талер за каждый фунт паршивого трупа! И на том конец! Я верно говорю, други? Эй, Пинта, твое слово?
Искра, Кайлей, Рееф и Ассе встали позади предводителя. Лица у них были каменные, руки – на рукоятках мечей.
– Верно, – отозвался из группы бандитов Вырвихвост, невысокий кривоногий мужчина в кожаной куртке. – Прав ты, Гиселер. Конец распре. Было – нету.
Сервадио сглотнул, пытаясь впитаться в уже окружившую их толпу. Неожиданно почувствовал, что не имеет никакого желания крутиться около Крыс и пепельноволосой девчонки, которую называли Фалькой. И тут же решил, что обещанная префектом награда не так уж и высока, как ему думалось.
Фалька спокойно убрала меч в ножны, оглянулась. Сервадио остолбенел, видя, как ее миниатюрное личико вдруг покрывается морщинками.
– Моя вата, – жалостно ойкнула девочка, глядя на валяющуюся на грязном песке сладость. – Моя вата упала…
– Куплю тебе другую, – обняла ее Мистле.
* * *
Ведьмак сидел на песке между ивами угрюмый, злой и задумчивый. Глядел на бакланов, рассевшихся на обделанном ими же дереве.
Кагыр после разговора скрылся в кустах и не показывался. Мильва и Лютик искали, чего бы поесть. В пригнанной течением лодке удалось под сетями обнаружить медный котел и корзину с овощами. Они поставили в прибрежном заливчике найденную в лодке ивовую вершу, а сами бродили у берега и колотили палками по водорослям, чтобы загнать в ловушку рыб. Поэт уже чувствовал себя хорошо, ходил павлином, геройски задрав голову.
Геральт был задумчив и зол.
Мильва с Лютиком вытащили вершу и начали ругаться, потому что вместо ожидаемых сомов и карпов там серебрилась и трепыхалась мелочь.
Ведьмак встал.
– Идите-ка сюда оба! Бросьте свой вентерь и идите сюда. Хочу вам кое-что сказать…
– Возвращайтесь домой, – начал он без вступлений, когда они подошли, мокрые и воняющие рыбой. – На север, в сторону Махакама. Дальше я поеду один.
– Что?
– Расходятся наши пути, Лютик. Хватит играться. Возвращаешься домой стихи писать. Мильва проводит тебя через леса… В чем дело?
– Ни в чем. – Мильва резко откинула волосы с плеча. – Ни в чем. Продолжай, ведьмак. Интересуюся, что скажешь.
– Мне больше нечего сказать. Я еду на юг, на тот берег Яруги. Через захваченную нильфгаардцами территорию. Путь опасный и дальний. А я больше не могу оттягивать. Поэтому поеду один.
– Отделавшись от неудобного груза, – покачал головой Лютик. – Гири у ноги, сдерживающей движение и доставляющей хлопоты. Иными словами – меня.
– И меня, – добавила Мильва, глядя в сторону.
– Послушайте, – сказал Геральт уже гораздо спокойнее. – Это мое, лично мое дело. Совсем не ваше. Я не хочу, чтобы вы подставляли шеи за то, что касается исключительно меня…
– Это касается исключительно тебя, – медленно повторил Лютик. – Никто тебе не нужен. Спутники тебе мешают и тормозят движение. Ты ни от кого не ждешь помощи. И не намерен ни на кого оглядываться. Кроме того, ты обожаешь одиночество. Что-нибудь я забыл сказать?
– Да, – зло ответил Геральт. – Забыл сказать, что тебе необходимо поменять свою пустую башку на другую, с мозгами. Если б та стрела прошла дюймом правее, идиот, то сейчас вороны выклевали бы тебе глаза. Ты – поэт, у тебя есть воображение, попытайся представить себе такую картинку. Повторяю – вы возвращаетесь на север, я направляюсь в противоположную сторону. Один.
– Ну и езжай, – пружинисто встала Мильва. – Может, думаешь, я стану тебя упрашивать? Бес с тобой, ведьм! Пошли, Лютик, приготовим чего-нибудь пожрать. Голод меня морит, а когда я твоего ведьма слушаю, мне блевать хочется.
Геральт отвернулся. Принялся рассматривать зеленоглазых бакланов, сушивших крылья на покрытых пометом ветках. Неожиданно почувствовал запах трав и зло выругался.
– Ты злоупотребляешь моим терпением, Регис.
Вампир, появившийся неведомо откуда и неведомо когда, не обиделся, присел рядом.
– Надо сменить поэту повязку, – сказал он спокойно.
– Ну так иди к нему. И держись от меня подальше.
Регис вздохнул, вовсе не намереваясь отходить.
– Я только что слышал ваш разговор с Мильвой и Лютиком, – сказал он серьезно. – Надо признать, у тебя истинный талант привлекать на свою сторону людей. Хоть весь мир «покушается на твою добродетель», ты пренебрегаешь и союзниками, и товарищами, которые стараются тебе помочь.
– Мир перевернулся! Вампир принимается меня учить, как мне поступать с людьми. Что тебе известно о людях, Регис? Единственное, что ты знаешь, это вкус их крови. Дьявольщина, я начал с тобой разговаривать?
– Начал. Мир перевернулся, – согласился вампир совершенно серьезно. – Так, может, захочешь и совет выслушать?
– Нет. Не захочу. Он мне не нужен.
– Да, совсем забыл! Советы тебе не нужны, союзники тебе не нужны, без спутников ты тоже обойдешься. Ведь цель твоего похода – цель личная и особая, больше того, характер цели требует, чтобы ты реализовал ее самолично. Риск, опасность, труд, борьба с сомнениями должны лечь на тебя. Только и исключительно. Ибо все это элементы покаяния, искупления вины, которое ты стремишься совершить. Этакое, сказал бы я, испытание, крещение огнем. Ты пройдешь сквозь опаляющее, но и очищающее пламя. Сам, в одиночку. Потому что если кто-нибудь тебя в этом поддержит, поможет, возьмет на себя хотя бы частичку этого огненного крещения, этой боли, этого покаяния, то тем самым как бы обеднит тебя, урвет у тебя ту часть искупления, которая достанется ему. Твой, это только твой долг и ничей больше. Долг, который надобно заплатить, и ты не хочешь расплачиваться за него, одновременно одалживаясь у других кредиторов. Я рассуждаю логично?
– Удивительно трезво! Твое присутствие раздражает меня, вампир. Оставь меня один на один с моим искуплением, пожалуйста. И с моим долгом.
– Незамедлительно, – поднялся Регис. – А ты посиди подумай. Совет же я все-таки тебе дам. Потребность в искуплении, очищающем крещении огнем, ощущение вины – это не то, на что ты можешь иметь исключительное право. Жизнь отличается от банковского дела тем, что ей знакомы долги, которые можно заплатить, только задолжав другим.
– Уйди. Пожалуйста.
– Незамедлительно.
Вампир ушел, присоединился к Лютику и Мильве. Пока сменяли Лютику повязку, все активно рассуждали, чего бы поесть. Мильва вытряхнула из верши мелочь и весьма критически посмотрела на нее.
– Нечего раздумывать, – сказала она. – Надо надеть этих тараканов на ветки и поджарить над костром.
– Нет, – повертел свежеперевязанной головой Лютик. – Мысль не из лучших. Предлагаю сварить из них суп.
– Суп из рыб?
– Конечно. У нас масса этой мелочи, есть соль, – загибал Лютик пальцы. – Мы раздобыли лук, морковь, петрушку, сельдерей с ботвой. И котел. Соединив все это, получим суп. Уха называется.
– Надо бы немного приправ.
– О, – усмехнулся Регис, берясь за торбу. – Нет проблем. Базилик, перец душистый, перец горький, лавровый лист, шалфей…
– Хватит, хватит, – остановил его Лютик. – Достаточно. Мандрагора в ухе нам не нужна. Лады, за работу. Очисти рыбу, Мильва.
– Сам чисти! Нет, гляньте на них! Думают, ежели баба в компании завелась, так она у них на кухне будет вкалывать? Воды я принесу и огонь распалю. А с этими пескарями поганьтесь сами.
– Это не пескари, – сказал Регис. – Это голавли, плотвички, ершики и подлещики.
– Ха! – не выдержал Лютик. – Видно, ты и в рыбке разбираешься.
– Я во многом разбираюсь, – спокойно сказал вампир без всякого зазнайства. – Кое-чему учился.
– Ежели ты такой уж ученый, – Мильва еще раз дунула в огонь, потом встала, – то выпотроши по-ученому эту рыбешку. Я по воду пошла.
– Одна потащишь полный котел? Геральт, помоги ей!
– Сама справлюсь, – фыркнула Мильва. – А его помощь мне ни к чему. У этого ведьмака свои, особые, личные дела, ему нельзя мешать!
Геральт отвернулся, сделав вид, будто не слышит. Лютик и вампир ловко чистили рыбью мелочь.
– Жидковата будет ушица, – отметил Лютик, вешая котел над костром. – Хорошо б рыбку покрупнее.
– Такая сгодится? – Из ивняка неожиданно появился Кагыр, неся за шею трехфунтовую щуку, все еще дергающую хвостом и работающую жабрами.
– Ого! Ну, красавец! Где откопал, нильфгаардец?
– Я не нильфгаардец. Я из Виковаро, а зовут меня Кагыром…
– Ладно-ладно, слышали уже. Где щуку-то взял, спрашиваю?
– Смастерил жерлицу, в качестве приманки использовал лягушек. Закинул в яму у берега. Щука взяла сразу.
– Одни спецы, – покрутил перевязанной головой Лютик. – Эх, жаль, не предложил я бифштексов, наверняка тут же притащили бы корову. Ну, беремся за то, что имеем. Регис, всех маленьких рыбок сыпь в котел с головами и хвостами. А щуку надо как следует приготовить. Умеешь, нильф… Кагыр?
– Умею.
– Ну, тогда за дело. Геральт, чертушка, долго собираешься сидеть с обиженной миной? Чисти овощи!
Ведьмак послушно встал, подсел, но демонстративно подальше от Кагыра. Не успел сказать, что у него нет ножа, как нильфгаардец – или виковарец? – подал свой, достав себе другой из-за голенища. Геральт принял, ворчливо поблагодарил.
Совместная работа шла споро. Полный рыбьей мелочи и овощей котел вскоре забулькал и запенился. Вампир ловко собрал пену выструганной Мильвой ложкой. Когда Кагыр очистил и порезал щуку, Лютик бросил в котел хвост, плавники, позвоночник и зубастую голову хищника и перемешал.
– Ням-ням! Ну и аромат! Когда все как следует выварится, отцедим мусор.
– Не иначе как через онучи, – поморщилась Мильва, стругая очередную ложку. – Как ты собираешься цедить, ежели решета нету?
– Ах, дорогая Мильва, – улыбнулся Регис. – Нельзя же так! То, чего у нас нет, мы легко заменим тем, что у нас есть. Все это – исключительно вопрос инициативы и позитивного мышления.
– Иди ты к бесу со своим трепом, вомпер.
– Процедим через мою кольчугу, – сказал Кагыр. – Не беда. Потом я ее прополощу.
– До того тоже, – бросила Мильва. – Иначе я эту суху, или как там ее, есть не стану.
Процеживание прошло нормально.
– Теперь бросай в отвар щуку, Кагыр, – распорядился Лютик. – Ну запах, скажу я вам! Слюнки текут! Больше дров не подбрасывайте, пусть только мерцает. Куда ты прешь, Геральт, со своей ложкой! Теперь мешать нельзя!
– Не шуми. Я не знал.
– Незнание, – усмехнулся Регис, – не оправдывает непродуманных действий. Если чего-то не знаешь, если в чем-то сомневаешься, полезно спросить совета…
– Замолкни, вампир! – Геральт встал и отвернулся. Лютик прыснул.
– Гляньте-ка! Обиделся.
– Такой уж он есть, – отметила Мильва, надув губы. – Болтун. Когда не знает, что делать, начинает болтать и обижаться. Неужто еще не поняли?
– Давно, – тихо сказал Кагыр.
– Перца добавить. – Лютик облизал ложку, почмокал. – Еще немного соли. О, теперь в сам раз! Снимем котел с огня. Дьявольщина. Горячий! Рукавиц нету…
– У меня есть, – сказал Кагыр.
– А мне, – Регис схватил котел с другой стороны, – не нужны.
– Ладно. – Поэт вытер ложку о брюки. – Ну, компания, подсаживайтесь. Приятного аппетита! Геральт, тебе нужно особое приглашение? С герольдом и фанфарами?
Все плотно окружили стоящий на песке котел, и долгое время слышно было лишь благовоспитанное черпание. После того как жидкость была уполовинена, начались осторожные поиски кусочков щуки, наконец ложки заскребли по дну котла.
– Ну, набила брюхо, – крякнула Мильва. – Неглупая была мыслишка с этим супом, Лютик.
– И верно, – согласился Регис. – Что скажешь, Геральт?
– Скажу спасибо. – Ведьмак с трудом поднялся, помассировал колено, которое снова начало побаливать. – Достаточно? Или тебе нужны фанфары?
– Вечно с ним так, – махнул рукой поэт. – Не обращайте внимания. Вам крепко повезло, что не довелось быть с ним, когда он лаялся со своей Йеннифэр, бледнолицей красавицей с эбеновыми волосами.
– Помягче, – напомнил вампир. – И не забывай – у него проблемы.
– Проблемы, – сдержал отрыжку Кагыр, – следует разрешать.
– Точно, – заметил Лютик. – Но как?
Мильва фыркнула, поудобнее устраиваясь на горячем песке.
– Вон вомпер знает. Он ученый.
– Суть дела не в знаниях, а в умении оценить конъюнктуру, – спокойно сказал Регис. – А когда конъюнктуру оценишь, то приходишь к выводу, что имеешь дело с проблемами неразрешимыми. Все ваше мероприятие лишено шансов на успех. Вероятность отыскать Цири равна нулю.
– Ну, так-то не можно, – съязвила Мильва. – Мыслить надо позитивно и енецтативно. Как с тем ситом. Ежели его нет, заменим чем-нито другим. Я так думаю.
– До последнего времени, – продолжал вампир, – вы считали, что Цирилла находится в Нильфгаарде. Добраться туда и освободить или выкрасть казалось мероприятием, превышающим наши силы. Теперь, после сенсационного заявления Кагыра, мы вообще не знаем, где Цири находится. О какой инициативе говорить, если понятия не имеешь, в какую сторону двигаться.
– Так что ж делать? – охнула Мильва. – Ведьмак уперся – на юг и все тут…
– Для него, – усмехнулся Регис, – стороны света не имеют особого значения. Ему все равно, куда двигаться, лишь бы не бездействовать. Типично ведьмачий принцип. Мир полон Зла, поэтому достаточно идти куда глаза глядят, а встреченное по дороге Зло изничтожать. И тем самым послужить делу Добра. Остальное придет само собой. Иначе говоря: движение – все, цель – ничто.
– Осёльство, – прокомментировала Мильва. – Ведь же евонная цель – Циря. Как же это так: она – ничто?
– Я пошутил, – признался вампир, уставившись на все еще стоявшего к ним спиной Геральта. – К тому же не очень тактично. Прошу простить. Ты права, дорогая Мильва. Наша цель – Цири. А поскольку мы не знаем, где она находится, есть смысл узнать об этом и соответствующим образом направить свои действия. Проблема Дитя-Неожиданности, как я заметил, прямо-таки клокочет магией, предназначением и прочими сверхъестественными элементами. А я знаю кое-кого, кто в таких вопросах прекрасно разбирается и наверняка нам поможет.
– Да? – обрадовался Лютик. – Кто такой? Где? Далеко?
– Ближе, чем в Нильфгаарде, столице Нильфгаарда. Точнее говоря, совсем близко. В Ангрене, на том берегу Яруги. Я имею в виду друидский Круг в борах на Каэд Дху.
– Немедленно отправляемся!
– А что, никто из вас, – наконец занервничал Геральт, – не считает нужным узнать мое мнение?
– Твое? – повернулся Лютик. – Ты же понятия не имеешь, что делать. Даже супом – в смысле ухой, – который хлебал, обязан нам. Если б не мы, ходил бы голодным. Да и мы тоже, если б стали ждать тебя. Этот котел ухи – результат кооперации. Эффект совместной деятельности группы, дружины, команды, коллектива, наконец, сплоченного общей целью. Ты это понимаешь, дорогой друг?
– Да разве ж он поймет? – поморщилась Мильва. – Он только и знает, что Я да Я. Сам. Один. Волк-одиночка! Видно сразу, не ловчий он никакой, к лесу не обвыклый. Не охотятся волки в одиночку! Никогда! Волк-одиночка, ха, лжа это, глупая городская болтовня. А он того не понимает!
– Понимает, понимает! – усмехнулся Регис, по своей привычке не размыкая губ.
– Он только выглядит идиотом, – подтвердил Лютик. – Но я постоянно рассчитываю на то, что ему в конце концов захочется пошевелить мозгами. Может, тогда он сделает верные выводы? Может, поймет, что единственное, что у одиночек получается хорошо, – это рукоблудство?
Кагыр Маур Дыффин аэп Кеаллах тактично молчал.
– Чтоб всех вас черти взяли, – наконец проговорил ведьмак, пряча ложку за голенище. – Чтоб всех вас черти взяли, вас, кооперированную кучу идиотов, объединенных общей целью, которой никто из вас не понимает. И меня тоже пусть черти возьмут!
На этот раз по примеру Кагыра тактично промолчали все: Лютик, Мария Барринг по прозвищу Мильва и Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой.
– Ну и компашка мне досталась, – проговорил Геральт, покачав головой. – Братья по оружию! Дружина героев! Прямо садись и плачь! Виршеплет с лютней. Дикие мордастые полудриады-полубабы. Вампир, которому пять тысяч сто с хвостиком месяцев, и чертов нильфгаардец, упорно твердящий, что он не нильфгаардец.
– А во главе дружины ведьмак, страдающий угрызениями совести, бессилием и невозможностью принимать решения, – спокойно докончил Регис. – Нет, предлагаю двигаться инкогнито, чтобы не вызывать сенсаций.
– И смеха, – добавила Мильва.
Назад: Глава четвертая
Дальше: Глава шестая