ГЛАВА 19
Сами по себе

…Антону Козлову повезло, — простуда у него быстро прошла. Помог то ли бициллин, то ли собственный могучий организм. Стоило выспаться, поесть, и уже днем тридцатого он смог встать и развести костер. Снег стаивал. Ставили лагерь в снежной пустыне, в болезненно-ярком сверкании свежего снега. Теперь тундра была пестрая, в ней буро-рыжая поверхность земли, стальные оттенки ягеля перемежались с грязно-белым снегом.

Кашель не прошел, но уже не так разрывал грудь, вполне можно было ходить, тем более, не надо было продираться сквозь снег. Боевик сделал несколько упражнений, и вроде полегчало до конца. Хуже всего было с глазами, болели не только глаза, боль от них передавалась куда-то в голову, и стоило долго смотреть на что-то, как начинала раскалываться голова.

Но Васе было много хуже. Наверное, он обжег не только бронхи, но и легкие. А может быть, на него не действовал антибиотик. Днем Вася еще улыбался, пытался шутить, мол, Дряхин, он и в Африке Дряхин, ничего с этим нельзя поделать. К вечеру снег стаял почти совсем, и стали петь и свистеть невидимые птицы. А Вася Дряхин впал в забытье и начал с кем-то громко разговаривать. Антон склонился над товарищем, пытался понять, о чем бред, и почувствовал, как из спальника пахнуло страшным жаром, какой-то особенной вонью, как пахнет только от больных.

Впрочем, и Антону было не то чтобы совсем худо, а так. Делать ему ничего не хотелось. Ни чистить амуницию, ни петь песни, ни хотя бы пройтись посмотреть, что здесь за места и что тут есть. Антон просто нахохлившись сидел, пил чай, вяло думал, как разумней поступить. Было ясно, что за ними не вернутся, а если и вернутся, то не скоро. Дня два еще идти до места. Антон не знал, что за место и куда они идут, но что из-за снега отклонились далеко и примерно откуда уклонились (а значит, и куда примерно двигаться), было ясно всякому, кто хоть раз ходил по местности. Да еще выполнение задания. Плюс дорога обратно. И только тогда настанет их очередь, если группа вообще вернется.

Еды же у них на двое суток у каждого и всего два выхода: охотиться, стараясь выжить самим, или попытаться выйти к людям. Вроде бы какие-то животные начали появляться и можно попытаться их ловить. Антон из ниток сделал пару силков, пошел искать тропки зверья. Но то ли дело было в глазах, то ли он просто не прошел курса выживания именно в таких местах. Антон видел множество маленьких тварей, больше всего похожих на мышей. Бить их можно было просто сапогом, и боевик пришиб несколько штук, пока не свалился от острой рези в глазах и над ними. То, что он взял, годилось даже не на обед — на перекус, и только ему одному. А в силки никто не попадался.

Антон слышал крики птиц над головой и понимал, что где-то над облаками проплывают неисчислимые стаи гусей, уток, журавлей, других вполне съедобных птиц. Расходилась пелена размазанных по небу облаков, и становились видны эти стаи. Но при попытках смотреть вверх глаза мгновенно заломило. «Вот дожил — небо, солнышко мне запрещено!», — невесело думал Антон.

Эти птицы летели, наверное, на берег океана или какого-то большого озера. Вроде бы выполнять задание надо было на берегу озера. Очень может быть, там Антон смог бы охотиться. Но здесь все эти птицы вряд ли сядут — тут, где нет ни ручейка, ни озерца.

Отдохнув, Антон сходил еще, вроде бы невдалеке слышалось какое-то «ко-ко-ко»… Да, там были куропатки, это точно. Но близко они не подпускали, наверное, на них уже охотились. Бить из карабина? Тогда от куропатки останется только несколько испачканных кровью перьев. А дробовика у него не было. Можно было бы смастерить лук, но уже сейчас глаза опять стали болеть. Антон не был уверен, что сможет кормиться охотой. И даже если сможет кое-как, нет уверенности, что их здесь найдут.

К тому же вместе с остальной живностью в тундре появились комары, мошка. Пока немного, но Антон уже представлял, какой ужас начнется здесь спустя всего несколько дней.

И нужна была помощь Василию. К вечеру Антон снова напоил его чаем, дал таблетку и с ужасом убедился, что Василий не видит его. В широко открытых глазах Васи Дряхина отражались какие-то внутренние события, не имевшие никакого отношения ни к тундре, ни к заданию, ни к Антону, ни к положению, в котором они очутились. Василий тихо, почти ласково беседовал с кем-то, улыбался обросшей физиономией. Попытки потрясти его, крикнуть, привести его в себя не приводили ни к чему. И этот жар, кислый запах тяжелобольного вперемешку со смрадом мочи (Вася начал ходить под себя)… Антон понимал, что Василий может умереть в самые ближайшие часы. И наверняка умрет через день-два, если не попадет к врачу.

Нести Василия он тоже не мог. В общем, надо было уходить самому. Солнце вроде встало немного ниже, двумя часами раньше. Шло к тому, что называлось в этих краях вечером. Вообще-то, правила, по которым жили Антон и Василий, допускали и такой вариант — пристрелить беднягу, чтобы зря не мучился. Можно было, конечно, этого и не делать, ведь Василий никак не мог бы попасть в руки к врагам, они бы не выведали у него каких-то очень важных тайн — ни паролей, ни планов советского завода.

И Антон дал Васе еще шанс. Что-то помешало и взять с собой его неприкосновенный запас, хотя было очевидно, что Васе он совсем не нужен. Это же «что-то» заставило его расстелить кусок брезента, положить карабин так, чтобы можно было его взять, не вылезая из мешка.

Двигаться можно было, собственно, в любую сторону света. Можно — назад, к самолету. Антон выбрал путь на север — туда, куда ушла вся группа. У самолета, он помнил, нет ни еды, ни медикаментов. А на севере могут быть люди. Он, может быть, догонит группу. На севере к тому же — озеро. А озеро — это рыба. Это птицы, пролетавшие над ним весь день.

— До свидания, Вася. Живой буду — обязательно вернусь.

Вася не слышал. Он разговаривал с кем-то, он смеялся обметанным ртом, поводил блестящими, красными от жара глазами. Антон быстро уходил на север. Вот только идти быстро не стоило — очень скоро начался сильнейший кашель. Пришлось постоять, привалившись к стволу лиственницы, слушая чавканье болотины, примятой сапогом, тихое зуденье мошкары.

Час за часом Антон Козлов брел на север, вроде бы туда ушла группа? Взять ее след было невозможно — группа уходила по снегу, а снег стаял бесследно. Везде все было одинаковым. Одни и те же лиственницы, похожие друг на друга, как детали из-под штамповки. Одинаковый мох, одинаковые тропинки этих маленьких, мышеподобных тварей. Зверья и правда стало много. Так много, что Антон забеспокоился. В царстве счастливой охоты проще было подстрелить кого-то — даже и с его глазами. Но там, где много живности, там вполне хватает и охотников. А опять же, с его-то глазами…

А вокруг разворачивалась полуночная жизнь лесотундры. В короткое лето она не прекращалась на ночь, эта круглосуточная жизнь. Промчался заяц в стороне. Похоже, что за зайцем кто-то гнался, но Антон так и не понял, кто. Впереди был какой-то треск, двигалось что-то большое. Опять же не было видно, кто это. А через несколько минут Антон набрел на круглые углубления во мху. Он знал, что это — лежки лосей. Или оленей? Кто из них должен водиться здесь?

В середине ночи, когда стало совсем сумеречно, Антон посидел у костра, поджарил и съел нескольких леммингов. Его опять знобило, мучил кашель. И он устал. Очень сильно устал, хотя прошел совсем немного. Пройдя с полкилометра, Антон вспомнил — у костра остался пакетик с солью. Теперь-то Антон помнил точно — он солил лемминга и положил пакетик налево, на поваленный ствол. И забыл. Скинув рюкзак (казалось, что очень тяжелый), Антон проверил. Соли не было. Было разумнее вернуться.

Но самое неприятное открытие ожидало его на месте остановки. Соль-то оказалась на месте, пришедшие только обнюхали пакет. Неприятность была в том, что за ним шло несколько волков, а он совсем и не заметил этого. Вся земля вокруг костра была испещрена следами, почему он и решил, что зверей было несколько. Правда, потом он сумел отследить только двух и начал думать, что у страха глаза велики и что никакой стаи и не было, все следы оставили два волка.

Впрочем, несколько раз Антон неожиданно оборачивался или останавливался, делая корпусом разворот, и ясно видел неприятно бесшумный высокий силуэт, скрывавшийся среди стволов. Однажды он увидел с одной стороны один силуэт, а с другой стороны — другой. Причем первый силуэт он разглядел получше — это был странный зверь, с клочками торчащей зимней шкуры, — наверное, волк линял. Другой силуэт был приземистее и темнее. Антон решил, что это волчица, но догадка осталась догадкой. Было странно и, пожалуй, страшно наблюдать, как бесшумны эти огромные и, как он знал, невероятно сильные звери. Антон понимал, что волки могли напасть много раз и совершенно неожиданно.

Он не заметил, когда отстали волки. Часа через два после отдыха у костра Антон прошел мимо развалин каких-то дощатых бараков, сгрудившихся вокруг бетонного бункера. Колючая проволока обвивала столбы, тянулась между вертикально врытых бревен, окружая что-то по периметру, скорее всего какую-то «запретку». Вид у построек был такой, словно они сделаны вчера. Но Антон знал — на Севере все стоит долго, возраст у них мог быть и довольно почтенный. А еще спустя километр Антон обогнул неожиданно высокий, возвышавшийся на ровной тундре холм, и перед ним открылось озеро. Свежий ветер шелестел ветками лиственниц с уже проявившимся нежнейшим пушком, нес влажный запах огромного водного зеркала.

Лиственницы кончались только у самого уреза воды, дополнялись там ивовым тальником, но через редкий лес была прекрасно видна узкая, метров сто, полоса чистой воды, огромное снежное поле, чуть ли не до горизонта. Антон вышел из-под сени лиственниц, и все озеро открылось ему, до сопок противоположного берега. Сопки еле угадывались под мглистым небом, но было видно, где кончается водная гладь.

Конец пути?! Боевик ощутил приступ энергии, даже озноб. Совсем не болезненный, не неприятный, но он знал — у здорового такого озноба не возникает, даже и от сильного волнения. Антон скинул рюкзак, схватился за бинокль. Прибор приплясывал в руках, пришлось сосчитать до десяти, взять себя в руки.

На берегу не было ни дымка, ни движения. Разве что движение птичьей стаи там, далеко. Ладно, потом он посмотрит еще, в конце концов, в четыре часа утра люди могли и не встать.

Недалеко от места, где он вышел к воде, в озеро отходила длинная каменная коса. И там возле берега, метрах в трех, в пяти, покачивались на воде… А! Это же спящие птицы! Судя по размерам — гуси. Отплыли подальше и чувствуют себя в безопасности, с берега зверь не достанет. Время от времени какой-то гусь поднимал голову, осматривал берег, снова совал голову под крыло. А ведь он знает, что делать, уж этому-то их учили…

Антон быстро вырубил длинную тонкую лозу метра в три — тальника росло полным-полно. В рюкзаке, конечно, была леска, припас на случай рыбной ловли. И на конце лозы-удилища Антон привязал кусок лески в полметра длиной, приготовил затяжную петлю-удавку.

Тихо-тихо двинулся Антон, простирая свою примитивную, но совсем не безнадежную снарягу. Войти в воду и плеснуть он не решался, но, даже присев на корточки у самой воды, Антон мог достать двух гусей, на выбор, а сделав три шага вдоль берега, мог охотиться еще на одного.

Ну вот, снасть как раз и достает. Только как прикажете зацепить гуся, если он и не думает вынуть голову из-под крыла?! Ждать Антону не хотелось, могла устать, затечь рука, мог поднять голову совсем другой гусь, недосягаемый для его петли. И тогда охотник просто толкнул гуся снастью: буквально пхнул его под бок. Мгновенно взлетела голова с возмущенным гоготанием, и тут же гоготание совершенно изменило тональность, гусь начал вставать на хвосте, поднимая грудь и разворачивая крылья. Но петля уже была на шее, Антон рванул, как дергает рыбак удилище, птица бешено забилась под гогот и крики всей стаи. Гуси уходили от берега, за каждым из них тянулся красивый треугольник расходящейся воды. Напряженно вытягивая шеи, судорожно работая крыльями, птицы начали взлетать. Перебирая удилище, Антон подтягивал гуся к себе. И в момент, когда первый гусь уже оторвался от воды, позвонки добычи хрустнули в его руках.

Антон перерезал гусю горло, подождал, пока он совсем умрет, и зашагал от берега туда, где он скинул рюкзак. Пока разгорался огонь, выбрасывая в небо тонкую белую струйку, пока грелась вода в котелке, боевик выпотрошил птицу, начал разделывать жирную, плотную тушку. Можно было есть и с потрохами, можно было выпить кровь — этому его учили (и научили). Но необходимости-то не было, а пацанские демонстрации самому себе: «Это мы могём!» Антон уже давненько пережил.

Парень не успел даже толком ощипать птицу, когда услышал совершенно удивительный звук. Его невозможно было ни с чем спутать — работал двигатель вертолета, и звук этот все приближался. Вертолет шел с северо-восточной стороны озера и должен был быть уже близко. Странно, что Антон слышал, но не видел его. Вероятно, Антон тоже не был им виден, потому что стоял за лиственницами. Впрочем, вот же он, дым от костра! Спотыкаясь об кочки, Антон ринулся к берегу, вылетел на косу, замахал в воздухе курткой.

— Э-ге-ге-гей!!! Я здесь!! Возьмите меня!

Позже он не мог припомнить, что именно орал он вертолету, приплясывая на косе, размахивая курткой. Он был уверен, что оттуда был замечен: вертолет держался как раз над самым берегом озера, осматривал берега, почти над Антоном вертолет сделал круг, так, чтобы можно было рассмотреть. И ушел, стал подниматься и уплывать в сторону озера, постепенно растворяясь в сером предутреннем небе.

Это было глупо, но Антон не уходил с косы, пока точка не растаяла в пространстве. И только тогда вернулся, готовить злосчастного гуся. Мысли его были заняты чем угодно, только не окружающим. То есть появись вблизи кто-то большой и опасный, возникни странный, непривычный шум, Антон бы, конечно, заметил. Но пока на какое-то время вся голова Антона оказалась занята исключительно вертолетом, Василием, собой, людьми на озере и огорчением. А его руки, независимо от головы, были заняты разделкой и ощипыванием гуся, рубкой дров, костром и рогульками, чтобы положить на них вертел с тушкой гуся.

Не меньше часа прошло, прежде чем Антон опять включился в окружающее, и тут только он заметил, в каком необычном месте находится. Тут везде когда-то потрудились, и потрудились очень много. Холм был рассечен узкой, позже забросанной щелью.

Щель была… ну просто щель, непонятно с какой целью уводящая в недра земли. Ход шириной порядка полутора метров, высотой около двух наклонно уходил куда-то вниз. Глина сильно размокла, стенки хода потеряли форму, и видны были большие куски глины, свалившиеся с потолка.

А главное, щель, кажется, специально забрасывали или даже взорвали в ней что-то в нескольких метрах от входа. И только талые воды, работая каждый год, промыли завал, сделали ход между грудами мокрой глины.

Антон миновал этот завал через узкий лаз, проделанный в глине водой. Здесь под ногами везде хлюпало, в глине стояли озерца воды, и эхо гулко отдавалось в лазе. Дальше, в кромешной тьме, тоже что-то хлюпало и булькало — далеко, наверное, в нескольких десятках метров. Скорее всего, падала с потолка глина или отдавались эхом его же шаги. Но дальше идти очень не хотелось.

Антон обернулся, убедился, что до входа далеко, и начал отступать бочком, а перебравшись через завал, повернулся и пошел, приговаривая, что лучше в эти разработки не лезть, а то ведь может запросто и завалить…

Антон не мог не связать эту щель в глубине холма и странную «запретку» неподалеку. Но разгадки там не находилось. Бетонный короб был просто бетонным коробом, на несколько комнат-клетушек. Дощатые развалины — остатками бараков с толщиной стен в одну доску, в которых нельзя жить зимой. Наверное, тут поставили пост, чтобы копаться в горе.

Что-то блеснуло в свете раннего утра, уже за прямоугольником проволоки, вроде бы беленькое, но вовсе не похожее на снег. Странно… На довольно большой площади все было завалено костями. Ребра, длинные трубчатые кости, куски позвоночников. Кухонная яма тех, кто жил на «запретке»? Какое-то время сознание Антона еще сопротивлялось истине, не позволяло сделать выводы из длины и формы этих трубчатых костей рук и ног, восстановить вид полураспавшихся, обгрызенных зверьем грудных клеток, отметить, что такой таз могут иметь только двуногие.

Странное, острое чувство испытал Антон, стоя на завале из человеческих костей. Долгое время он не мог даже понять, откуда взялись все эти кости. Что, покойников просто разбросали по тундре? Или свалили их в кучу? Не было здесь ни одного целого черепа, почти не было сочлененных друг с другом костей, лежащих в анатомическом порядке. И не было костей без погрызов, а многие кости зверье покрупнее вообще раздробило на части.

Чуть в стороне от основной россыпи лежал череп, но не совсем чистый, до конца не обглоданный и со следами зубов на черепной крышке. Песцы счищали, до конца так и не смогли счистить мясо и кожу с костяной коробки, вмещавшей человеческий мозг. Полуголова и получереп. Были и еще кости с дурно пахнущими обрывками, какие-то куски, о происхождении которых не хотелось особенно думать.

Дальнейшие шаги Антон сделал безошибочно — на запах. Вот он, почти вытаявший человек. Начал вытаивать, и уже появился запах. А еще дня два теплой погоды — и толпы песцов сбегутся, начнут пир. Ничто не отмечало узкого, мелкого рва, в который были вколочены трупы. Часть рва оказалась на пригорке, и там ров протаял, его содержимое начало размывать талыми водами. Зверье опустошало ров, и в следующие годы он протаивал немного дальше, уже в низинке. Там, где не протаял бы без этого. Вроде бы Антон мог угадать направление еще не протаявшего рва, но не был до конца уверен, сможет ли отличить набросанный людьми земляной вал от бесчисленных тундровых кочек.

Ну что ж… Нового ведь нет ничего. Значит, именно так копали этот холм на берегу… Интересно, зачем копали, что извлекали наверх. Интересно знать, в какие годы. А узнать во всем этом что-то принципиально новое… Все знают, что на костях Сибирь стоит. Все знают, что на костях бесчисленных зеков стоят Норильск и Игарка. Все знают. И в России знают, и не только. В том числе иностранные гости, скупающие русский лес и никель.

Мысли у Антона прыгали, метались и были очень, очень разные. От того, что интересно было бы узнать, а где были старшие люди их «фирмы» — Красножопов, папа Крагова, которым он прожужжал все уши? Где они были в годы, когда образовывались по всей Сибири завалы из человеческих костей? Была мысль, что неплохо бы пригласить священника, захоронить всех этих по-людски. Была о том, что, наверное, о месте смерти многих, вытаявших здесь костьми, не знает никто и нигде. Вспомнилась соседская бабулька: «Я им говорю, не надо мне вашей справки, для меня Иван как был, так и остался реабилитированный. Вы мне скажите, в какую сторону кланяться, мужа покойного поминать. А они мне: не можем, говорят, сказать, архивы, мол, все уничтожены».

А была мысль, и очень простая, что пора бы пойти снова посмотреть, нет ли на озере людей. И если нет, то пора выбрать, в какую сторону идти.

И тут он снова услышал звуки приближающегося вертолета.