Глава 11

Дракон был странен и молчалив. Мы вдвоем медленно и устало втащили Касю по лестнице наверх. Она почти не приходила в себя: рывком выныривала из забытья, хватала пальцами воздух и снова теряла сознание. Ее обмякшее тело казалось неестественно тяжелым, как массивный дуб, как будто Чаща каким-то образом ее изменила и преобразила.

— Оно ушло?! — отчаянно вопрошала я. — Оно ушло?!

— Да, — коротко бросил Дракон, пока мы поднимали нашу ношу по длинной спиральной лестнице; даже несмотря на всю его недюжинную силу, каждый шаг давался с трудом, словно мы тащили на себе упавшее бревно, и оба мы выдохлись и изнемогли. — «Призывание» показало бы нам, будь это не так. — Больше Дракон не произнес ни слова, пока мы не донесли Касю до гостевых покоев. Он постоял у кровати, глядя на девушку сверху вниз и хмуря брови, а потом развернулся и вышел.

Я о нем почти не вспоминала: не до того было. Кася промаялась в лихорадке целый месяц. Порою она вскакивала спросонок во власти кошмаров — ей казалось, она все еще в Чаще, — и тогда она даже Дракона могла отшвырнуть через всю комнату. Нам приходилось привязывать ее к тяжелой кровати со стойками — сперва веревками, а потом и цепями. Я спала, свернувшись калачиком на коврике у изножья ее постели, вскидывалась подать ей воды всякий раз, как она вскрикивала, и пыталась заставить ее поесть хоть немного; поначалу ей ничего, кроме ломтика-другого самого простого хлеба, в горло не шло.

Мои дни и ночи набегали друг на друга и прерывались Касиными пробуждениями — сперва она просыпалась каждый час, десять минут уходило на то, чтобы ее успокоить, так что я сама глаз не смыкала и бродила по дому полусонная. Только спустя неделю я наконец-то уверилась, что Кася выживет, и, улучив минутку, написала записку Венсе — дать ей знать, что Кася на свободе и уже выздоравливает. «Она не проболтается?» — уточнил Дракон, когда я попросила его отослать письмо. Я была слишком измучена, чтобы выяснять, о чем он тревожится; я лишь развернула письмо, приписала еще одну строчку — «Никому пока не говори» — и вручила листок Дракону.

А выяснить надо было; и ему следовало бы настоятельнее призвать меня к осторожности. Но мы оба были измочалены точно старая ткань. Я не знала, над чем Дракон работает, но, ковыляя вниз в кухню за бульоном и снова наверх, я видела — в библиотеке допоздна горит свет, а на столе растут горы разрозненных листков, исчерченных схемами и формулами. Однажды днем я почуяла дым, пошла на запах и обнаружила, что Дракон так и уснул в лаборатории перед дистиллятором: жидкость в колбе уже вся выкипела, и донце почернело в пламени свечи. Я разбудила спящего, Он вскочил, опрокинул дистиллятор, и начался пожар — а ведь Дракону подобная неуклюжесть была совершенно несвойственна. Нам пришлось изрядно поползать на четвереньках, пока мы вдвоем тушили огонь, и его негнущиеся плечи топорщились как у кота: еще бы — такое оскорбление его достоинству!

Но вот, три недели спустя, Кася пробудилась, проспав целых четыре часа, повернулась ко мне и произнесла «Нешка»; измученная, обессиленная, она снова стала самой собою, и ее темно-карие глаза были теплы и ясны. Я обняла ладонями ее лицо, улыбаясь сквозь слезы, и она сумела-таки накрыть мои руки своими, усохшими точно кости, и улыбнуться в ответ.

С этого дня Кася быстро пошла на поправку. Странная новообретенная сила поначалу делала ее неуклюжей, даже когда больная наконец-то встала на ноги. Кася врезалась в мебель; а когда впервые попыталась сама спуститься в кухню, то упала и скатилась по ступенькам — я тогда была внизу, стряпала суп. Но когда я, стремительно развернувшись, кинулась от очага к ней с испуганным криком, я обнаружила ее у основания лестницы — она ничуть не пострадала, даже синяков не набила, и просто пыталась снова подняться на ноги.

Я повела Касю в большой зал и стала заново учить ее ходить, словно малого ребенка, стараясь по мере сил поддерживать, пока мы медленно брели по кругу, хотя она то и дело случайно сшибала меня. Дракон как раз спускался по лестнице: ему что-то понадобилось в подвале. Он постоял немного, наблюдая из-под арки за нашими неловкими передвижениями; лицо его оставалось суровым и непроницаемым. После того как я увела Касю обратно наверх и она со всей осторожностью забралась в постель и снова уснула, я сошла в библиотеку переговорить с Драконом.

— Что с ней не так? — спросила я.

— Все так, — отрезал Дракон. — Насколько я могу судить, порчей она не затронута. — Но в голосе его особой радости не прозвучало.

Я ничего не понимала. Может, ему досаждает, что в башне есть кто-то еще кроме нас?

— Ей уже лучше, — заверила я. — Это ненадолго.

Дракон с откровенным раздражением воззрился на меня.

— Ненадолго? — повторил он. — А что ты собираешься с ней делать?

Я открыла было рот — и снова его захлопнула.

— Она…

— …поедет домой? — предположил Дракон. — И выйдет замуж за фермера, если, конечно, найдется такой, которому по душе деревянная жена?

— Она вовсе не деревянная, она из плоти и крови! — запротестовала я, но я уже и сама осознала, быстрее чем хотелось бы, что Дракон прав: в деревне Касе больше не жить, равно как и мне. Я медленно села и сцепила над столом руки. — Она… возьмет свое приданое, — предположила я, кое-как подбирая слова. — Ей придется уехать — в город, в университет, как всем прочим твоим женщинам…

Дракон уже собирался было что-то сказать. Но тут он запнулся и переспросил:

— Что?

— Ну, все другие избранные, те, которых ты забирал, — выпалила я без всякой задней мысли: я слишком тревожилась за Касю — что ей теперь делать? Она не ведьма; что такое ведьмы, людям хотя бы понятно. Она просто изменилась — чудовищно изменилась, и вряд ли сможет это скрыть.

Дракон прервал ход моих раздумий.

— А ну-ка, выкладывай, — язвительно потребовал он. Я вздрогнула и подняла на него глаза. — Вы все полагали, будто я их насилую?

Я глядела на него открыв рот. Он пепелил меня негодующим, оскорбленным взглядом.

— Да, — откликнулась я, в первый момент смешавшись. — Да, конечно, мы так и думали. А с какой стати нет? Будь это не так, почему ты не… почему ты просто не наймешь прислугу? — Еще не договорив, я задумалась про себя — а та женщина, которая оставила мне записку, может, она права? И ему просто хотелось человеческого общества — совсем немного и на своих условиях; те, которые вольны уйти когда вздумается, его не устраивали.

— Наемные слуги мне не подходят, — отозвался Дракон раздраженно и уклончиво и не стал пояснять почему. Он нетерпеливо махнул рукой, не глядя на меня; если бы он всмотрелся в мое лицо, то, вероятно, продолжать бы не стал. — Я не забираю плакс, которые спят и видят, как бы выскочить замуж за своего деревенского воздыхателя, или трусих, которые от меня шарахаются…

Я вскочила на ноги, опрокинув стул; он отлетел в сторону и с грохотом ударился об пол. Медленно, запоздало, во мне взбурлил яростный гнев, точно река вышла из берегов.

— Поэтому ты забираешь таких, как Кася, — выпалила я, — храбрых и стойких, которые способны это вынести, которые не станут плакать, чтобы не причинять семье лишней боли, а ежели так, то, по-твоему, все в порядке? Ты их не насилуешь — ты их просто-напросто держишь взаперти десять лет, а потом жалуешься, что мы думаем о тебе хуже, чем есть на самом деле?

Дракон неотрывно глядел на меня, а я — на него, тяжело дыша. Я и не подозревала, что могу произнести подобные слова; я понятия не имела, что они во мне есть, что я их чувствую. Мне бы никогда в голову не пришло разговаривать так с моим господином Драконом; прежде я его ненавидела, но упрекать бы не стала — не стану же я упрекать молнию за то, что ударила в мой дом. Он не был личностью, он был знатным лордом и магом, непостижным существом совершенно иного порядка, таким же чуждым, как гроза или моровое поветрие.

Но он сошел с пьедестала; он был со мною по-настоящему добр. Он вновь позволил своей магии смешаться с моею — о эта странная головокружительная близость! — и все для того, чтобы вместе со мной спасти Касю. Наверное, покажется странным, что я отблагодарила Дракона, наорав на него, но это означало больше, чем слова благодарности. Мне так хотелось видеть в нем человека.

— Это неправильно, — громко заявила я. — Так быть не должно!

Дракон встал; мгновение мы глядели друг на друга через стол — оба в бешенстве и оба, как мне кажется, одинаково потрясенные. Затем Дракон отвернулся и отошел от меня. На щеках у него выступили ярко-алые полоски гнева. Он крепко вцепился в подоконник и уставился в окно. А я выбежала из комнаты и кинулась наверх.

Остаток дня я просидела у Касиного изголовья, пока она спала: я устроилась на самом краешке, держа ее исхудавшую руку в своей. Кася была теплая, живая, но и Дракон не ошибся. Под мягкой кожей таилась неподатливая плоть: не как камень, но скорее как отполированный до гладкости кусок янтаря, твердый и при этом текучий, с обточенными гранями. Ее волосы сияли в густо-золотой оправе свечного зарева и закручивались завитушками, вроде как наросты на узловатых ветках. Кася походила на изваяние. Я твердила себе, что не так уж она и изменилась, но понимала: я не права. Мой взгляд направляла любовь; я смотрела и видела только Касю. Тот, кто ее не знает, сразу приметит в ней нечто странное. Кася всегда была красива. Теперь она стала нездешне прекрасна, нетленна и лучезарна.

Кася проснулась и подняла глаза на меня:

— Что такое?

— Ничего, — заверила я. — Есть хочешь?

Я не знала, чем ей помочь. Я гадала, разрешит ли ей Дракон остаться здесь; мы можем жить в одной комнате наверху. Может, он даже порадуется служанке, которая никогда не сможет его покинуть — он же так не любит обучать новых. Мысль была горькая, но ничего другого мне не придумывалось. Если бы в деревню явилась незнакомка, выглядящая как Кася, мы бы такую точно сочли порченой — мы бы решили, что Чаща исторгла из себя новое чудовище.

На следующее утро я решилась наконец попросить Дракона оставить Касю в башне, несмотря ни на что. И снова пошла в библиотеку. Дракон стоял у окна, и в ладонях у него парил один из этих его сгустков тумана. Я остановилась. Выпуклая поверхность «пузыря» что-то отражала, словно неподвижная водяная заводь; я осторожно обошла Дракона сзади и из-за его спины увидела, что отражается в тумане не комната, а деревья — бесконечно глубокая, темная, подвижная чащоба. На наших глазах отражение постепенно менялось: видимо, показывало, где туманный жгутик побывал. Я затаила дыхание: по поверхности заскользила тень, что-то вроде ходульника, но меньше размером, и вместо палочек-ног у него были широкие серебристо-серые лапы, исчерченные прожилками, точно листья. Существо остановилось и повернуло странную безликую голову к дымчатому сгустку. В передних лапах оно держало разлохмаченную охапку зеленых саженцев и растений с волочащимися корнями: ни дать ни взять садовник на прополке. Существо покрутило головой из стороны в сторону, снова двинулось к деревьям и исчезло.

— Ровным счетом ничего, — пожал плечами Дракон. — Никакие силы не стягиваются, приготовлений тоже никаких. — Маг покачал головой. — Отойди назад, — бросил он мне через плечо. Он вытолкнул парящий жгутик тумана за окно, затем взял со стены нечто, показавшееся мне магическим посохом, зажег его в камине и ткнул точно в середину сгустка. Мерцающее невесомое облачко тотчас же вспыхнуло целиком — взорвалось внезапно синим огнем, сгорело дотла и исчезло; а в окно потянулся слабый сладковатый запах — точно порча.

— А их разве не видят? — завороженно спросила я.

— Изредка какой-нибудь и впрямь не возвращается: думаю, их порою ловят, — отозвался Дракон. — Но если до него дотронуться, «страж» просто лопается, и все. — Маг говорил отрешенно, чуть хмурясь.

— Не понимаю, — промолвила я. — А ты чего ожидал? Ведь это хорошо, что Чаща не замышляет нападения, разве нет?

— Скажи, ты и впрямь полагала, что девушка выживет? — спросил Дракон.

Конечно не полагала. Все это казалось чудом, чудом слишком желанным, чтобы вникать в его суть. Я старалась вообще лишний раз об этом не задумываться.

— Чаща позволила ей уйти? — прошептала я.

— Не совсем так, — поправил Дракон. — Чаща не могла не выпустить ее. «Призывание» и очищение выдворяли Чащу вон. Но я уверен, Чаща была вполне способна удерживать ее до тех пор, пока девушка не умрет. А Чаща в таких случаях к великодушию обычно не склонна. — Дракон выстукивал пальцами по подоконнику до странности знакомую мелодию: я узнала ритм нашего «Призывания». Узнал и он — и тотчас же сдержал руку. И сухо осведомился: — Она поправилась?

— Ей лучше, — заверила я. — Нынче утром она поднялась по лестнице до самого верха. Я переселила ее в свою комнату…

Дракон досадливо отмахнулся.

— Я тут подумал: ее выздоровление задумывалось как отвлекающий маневр, — промолвил он. — Если с ней уже все в порядке… — Он покачал головой. А спустя мгновение расправил плечи, снял руку с подоконника и обернулся ко мне. — Что бы уж там ни замышляла Чаща, мы потеряли достаточно времени, — мрачно заявил он. — Берись за книги. Мы снова приступаем к урокам.

Я вытаращилась на него во все глаза.

— Рот закрой, — посоветовал он. — Ты вообще понимаешь, что мы такое сделали? — Дракон указал на окно. — Понятное дело, этот «страж» был отнюдь не единственным, я посылал и других. Одному из них удалось отыскать сердце-древо, которое удерживало девушку. Его было трудно не заметить, — сухо добавил он, — потому что дерево умерло. Когда ты выжгла порчу из тела девушки, дерево ты тоже сожгла.

Я все равно никак не могла понять, с какой стати Дракон так мрачен — тем более когда он продолжил:

— Ходульники уже повалили дерево и посадили новый саженец, но если бы сейчас стояла зима, а не весна, а поляна находилась бы ближе к опушке Чащи — и будь мы должным образом подготовлены, мы бы пошли туда с отрядом лесорубов и расчистили и выжгли бы Чащу до самой этой поляны.

— А мы можем… — потрясенно выпалила я, не в силах даже облечь свою мысль в слова.

— …проделать то же самое снова? — подсказал Дракон. — Да. А это значит, что Чаща нанесет ответный удар — и очень скоро.

Его нетерпеливая напряженность постепенно передавалась и мне. Вот так же он беспокоился из-за Росии, внезапно поняла я: ведь мы ведем войну и против Чащи тоже, и враг наш знает, что мы заполучили новое оружие, которое способны против него обратить. Дракон ожидает, что Чаща атакует не просто из мести, а защищая себя.

— Нам еще предстоит немало работы, прежде чем мы можем надеяться повторить достигнутое, — добавил Дракон и указал на стол, заваленный листками бумаги. Я пригляделась внимательнее и только сейчас поняла, что это записи магического действа — нашего с ним общего. Вот и схема: мы двое в виде абстрактных фигурок обозначены в разных углах книги «Призывания» как можно дальше друг от друга, Кася напротив нас — в виде круга с надписью «канал», от нее к аккуратному изображению сердце-древа проведена черта. Дракон ткнул пальцем в эту линию:

— Канал — это самое трудное. Мы не можем рассчитывать, что всякий раз нам очень кстати подвернется жертва, извлеченная из сердце-древа. Однако нам, вероятно, подойдет и пойманный ходульник или даже жертва меньшей порчи.

— Ежи, — внезапно вспомнила я. — А мы можем попробовать с Ежи?

Дракон помолчал, раздраженно поджав губы.

— Возможно, — процедил он. — Но сперва, — добавил Дракон, — нам необходимо кодифицировать принципы заклинания, а тебе нужно отработать каждый отдельный элемент. Я так понимаю, заклинание подпадает под категорию магии пятого порядка, где «Призывание» обеспечивает каркас, сама порча становится каналом, а очистительное заклинание дает импульс… Ты что, вообще ничего не помнишь из того, чему я тебя учил! — возмутился Дракон, видя, как я закусила губу.

Я и в самом деле не давала себе труда запоминать многое из навязанных им уроков касательно категорий и порядка заклинаний, которые объясняли главным образом, почему одни заклинания труднее других. Насколько я могла судить, все это сводилось к самоочевидному: если сложить вместе два заклинания, создавая новое, то оно обычно оказывается сложнее, чем любое из них по отдельности. По мне, так вот и вся польза от этих правил. Если сложить вместе три заклинания, новое будет сложнее, чем каждое из этих трех, но, по крайней мере на моем опыте, оно оказывалось не сложнее любых двух, вместе взятых. Все зависело от того, что ты пытаешься сделать и в каком порядке. Эти его правила не имели никакого отношения к тому, что произошло внизу, в гробнице.

Мне об этом говорить не хотелось; я знала, что и Дракону тоже не хочется. Но я подумала о Касе — вспомнила, как она брела ко мне, а Чаща цеплялась за нее, пытаясь задержать. Я представила себе Заточек на самой окраине Чащи — Чаща его того гляди поглотит.

— Это все не важно, и ты это знаешь, — промолвила я.

Рука Дракона напряглась поверх груды бумаг, сминая страницы. На миг мне померещилось, что сейчас он накричит на меня. Но он глядел на свои записи, не говоря ни слова. А я пошла за книгой заклинаний и отыскала заклятие иллюзии, что мы налагали вместе, еще зимой, столько долгих месяцев назад. Еще до Каси.

Я отодвинула гору бумаг — достаточно, чтобы расчистить перед нами немного места, и положила книгу перед собою. Спустя мгновение, не говоря ни слова, Дракон снял с полки еще один узкий черный фолиант: обложка слабо замерцала под его пальцами. Он открыл книгу на заклинании, занимающем две страницы, исписанные четким почерком, со схематичным изображением одного-единственного цветка, причем каждая его часть каким-то образом привязывалась к одному из слогов заклинания.

— Хорошо, — промолвил Дракон. — Давай начнем. — И он протянул мне через стол руку.

На сей раз взять ее оказалось труднее — это был сознательный выбор, и отчаяние не пришло мне на помощь, отвлекая, как в прошлый раз. Я не могла не думать о том, сколько силы в его пожатии, как изящны контуры его длинных пальцев, сомкнувшихся на моем запястье, как теплы мозолистые подушечки, задевающие мою руку. Под своими пальцами я чувствовала его пульс — и жар его кожи. Я глядела в книгу и пыталась осмыслить буквы, щеки у меня горели, и тут он отрывисто и четко начал налагать собственное заклинание. Его иллюзия постепенно обретала форму — и возникал новый, один-единственный безупречно проработанный цветок, благоуханный и прекрасный, и полностью непрозрачный, а на стебле даже шипы обозначились.

Первые слова я произнесла шепотом. Я отчаянно пыталась не думать, не ощущать его магию всей своей кожей. Ровным счетом ничего не происходило. Он ко мне не обращался; его глаза сосредоточенно глядели в некую точку над моей головой. Я остановилась, мысленно встряхнулась. Затем зажмурилась и нащупала очертания его магии: такой же колючей и настороженной, как и его иллюзия. Я забормотала было собственный заговор, но вдруг осознала, что думаю не о розах, а о воде и об изнывающей от жажды земле; я созидаю под его магией, а не пытаюсь перекрыть ее своею. Дракон резко вдохнул, и угловатая постройка его заклинания неохотно впустила мои чары. Роза между нами разбросала длинные корни по всему столу и начала отращивать новые веточки.

Это были не джунгли, как в первый раз, когда мы колдовали вместе. Дракон сдерживал свою магию, и я тоже — оба мы подпитывали чары лишь тоненькой струйкой силы. Но розовый куст уплотнился и обрел осязаемость, пусть и по-другому. Я не знала, по-прежнему ли это иллюзия: бесконечные волокнистые корни сплетались вместе, врастали в трещины стола, обвивались вокруг его ножек. А цветы были не просто изображением розы, но настоящими лесными розами: половина еще не открылась, вторая половина уже облетела, лепестки опадали, коричневея по краю. В воздухе разливался густой, слишком сладкий аромат, и пока мы поддерживали чары, в окно, трепеща крылышками, влетела пчела — и заползла в один из цветков. Деловито в него потыкалась, нектара не добыла, попробовала другой цветок, потом еще один, и еще, теребя лепестки крохотными лапками, а они послушно раздвигались, как оно обычно и бывает под весом пчелы.

— Тут ты ничего не добудешь, — объяснила я зависшей пчелке и подула на нее, но та упрямо попыталась снова.

Дракон уже не глядел в пространство поверх моей головы; перед его страстью к магии отступили даже смущение и неловкость: он изучал наши сплетенные заклинания с той же яростной сосредоточенностью, с какой брался за самое сложное чародейство. Свет заклятия ярко сиял в его лице и в глазах; ему не терпелось понять.

— Ты можешь удержать чары одна? — спросил он.

— Да вроде бы, — ответила я, и он медленно высвободил свою руку из моих пальцев, предоставив мне самой поддерживать буйный и раскидистый розовый куст. Без созданного им жесткого каркаса куст чуть не рухнул, точно лоза, если убрать подпорку, но я обнаружила, что могу ухватиться за магию Дракона — за самый уголочек, для остова вполне достаточно, и вложить в заклинание побольше своих чар, возмещая недостачу.

Дракон нагнулся и перелистнул несколько страниц книги, пока не дошел до нового заклинания — до создания иллюзии насекомого, тоже подкрепленного схемой, как в случае с цветком. Он заговорил быстро, очень быстро — нужные слова так и слетали с его языка, — сотворил с полдюжины пчел и выпустил их на розовый куст, что еще больше сбило с толку нашу первую крылатую гостью. Создав очередную пчелу, Дракон передавал ее мне — вроде как тихонько подталкивал; а я ловила ее и «прицепляла» к магическому розовому кусту. Затем Дракон заявил:

— А теперь я намереваюсь вложить в них заклинание наблюдения. Такое же, как в «стражах», — пояснил он.

Я кивнула, сосредоточенно поддерживая чары: кому всего легче пролететь незамеченным сквозь Чащу, как не крохотной пчелке? Дракон долистал книгу до конца: последние страницы пестрели формулами, записанными его рукой. Но едва он приступил к чародейству, как заклинание всей тяжестью обрушилось на иллюзорных пчел и на меня. Я изо всех сил удерживала чары, чувствуя, как быстро и невосполнимо иссякает моя магия, но вот я сумела-таки издать бессловесный звук отчаяния, Дракон оторвался от работы и потянулся ко мне.

Я вцепилась в него, позабыв об осторожности, и рукой, и магией — в то время как Дракон со своей стороны направил магию на меня. Он резко выдохнул, наши творения столкнулись, и магия хлынула в них. Розовый куст снова пошел в рост, корни сползли со стола, лозы потянулись из окна. Пчелы со странно блестящими глазками жужжащей стаей покружились среди цветов — и полетели прочь. Если бы я поймала одну из них и пригляделась внимательнее, я бы заметила в этих глазках отражения всех роз, к которым пчела прикасалась. Но в голове у меня не осталось места ни для пчел, ни для роз, ни для соглядатайства; ни для чего, кроме магии… ее неистовый поток и его рука — моя единственная опора… Вот только Дракона течение сметало заодно со мною.

Я ощутила его потрясение и тревогу. Инстинктивно притянула Дракона к себе — туда, где поток магии истончался, как будто меня подхватила и несла разлившаяся река, а я пыталась выбраться на берег. Вдвоем мы кое-как выкарабкались. Розовый куст мало-помалу умалился до одной-единственной розы; иллюзорные пчелы забивались в закрывающиеся чашечки цветков или просто таяли в воздухе. Последняя роза сомкнула лепестки и исчезла. Мы с Драконом тяжело опустились на пол, по-прежнему держась за руки. Я не знала, что произошло; он много раз объяснял мне, как это опасно, когда магии для заклинания недостаточно, но ни разу не упомянул об угрозе ее переизбытка. Я обернулась к Дракону, дабы призвать его к ответу. Он откинул голову назад, к полкам, и глядел так же встревоженно, как и я. Похоже, он тоже не понимал, что случилось.

— Ну что ж, — непринужденно промолвила я спустя мгновение. — Кажется, оно сработало.

Дракон негодующе воззрился на меня, а я расхохоталась — беспомощно, неудержимо, прямо-таки фыркая от смеха; у меня голова шла кругом от магии и от тревоги.

— Ты несносная идиотка! — зарычал он на меня, а в следующий миг обхватил мое лицо ладонями и поцеловал меня.

Я, даже не задумываясь толком, что происходит, принялась целовать его в ответ, мой смех расплескивался о его губы, препятствуя поцелуям. Я все еще была накрепко с ним связана, наша магия неразрывно переплелась и спуталась замысловатыми, беспорядочными узлами. С чем сравнить эту близость? Я ощущала жаркое смущение, но не понимала его сути: мне смутно казалось — это вроде как раздеться при незнакомце. Я не связывала это ощущение с занятием любовью — то совсем другое, поэтические упоминания в песнях, мамины практические советы и те несколько кошмарных, отвратительных минут в башне с принцем Мареком — ведь я для него была все равно что тряпичная кукла.

Я опрокинула Дракона на пол, вцепившись ему в плечи. Мы упали, его бедро втиснулось у меня между ног, сквозь юбки, и, вздрогнув всем телом, я потрясенно осознала то, о чем не догадывалась раньше. Он застонал — голос его был глубок, пальцы погружались в мои рассыпавшиеся по плечам волосы, распутывая колтуны. Я притянула его к себе и руками и магией, потрясенная и восхищенная одновременно. Его сухощавое, крепкое тело, изощренная изысканность бархата, шелка и кожи — роскошь, что сминалась под моими пальцами, — внезапно все это обрело совсем новый смысл. Я восседала у него на коленях, словно верхом, расставив ноги, его жар обжигал меня, его руки до боли стискивали мне бедра сквозь платье.

Я нагнулась и поцеловала его снова, в этом удивительном мире незамысловатых желаний. Моя магия, его магия — все едино. Его рука скользнула по моей ноге — выше и выше, под юбку. Я коротко, изумленно фыркнула — точно морозным воздухом поперхнулась. От моих ладоней по его телу разлилось непроизвольное сияние, точно солнечный блик на текучей реке, и все бессчетные гладкие пряжки на его камзоле сами собою расстегнулись и раскрылись, и развязались завязки рубашки.

Я по-прежнему не вполне понимала, что я такое делаю — вплоть до того момента, как уперлась ладонями в его нагую грудь. Или, скорее, я позволяла себе только думать наперед, как бы получить желаемое, и не разрешала облекать эти мысли в слова. Но теперь не понять было невозможно: настолько вопиюще раздетым явился он передо мною. Развязалась даже шнуровка его штанов и задевала мне бедра. Сейчас он раздвинет мне юбки, и…

Щеки мои отчаянно горели. Я хотела его, я хотела отпрянуть и убежать, а главное — хотела понять, чего из этого я хочу больше. Я застыла, уставилась на него широко раскрытыми глазами, и он тоже неотрывно глядел на меня. Таким расхристанным я его еще никогда не видела: раскраснелся, волосы растрепаны, расстегнутая одежда едва не сваливается, потрясен он не меньше меня и едва ли не разгневан. Наконец он проговорил про себя «Что я делаю?» — и, стиснув мои запястья, силой отвел мои руки в стороны и резко поднял нас обоих с пола.

Я отшатнулась назад и схватилась за стол, чтобы не упасть, разрываясь между облегчением и сожалением. Дракон уже отвернулся от меня и туго-натуго затягивал шнуровку — спина прямая, как будто аршин проглотил. Распутанные обрывки моей магии, змеясь, постепенно уходили обратно в кожу, а его магия от меня ускользала. Я прижала ладони к пылающим щекам.

— Я не хотела… — выпалила я и прикусила язык; я сама не знала, чего именно я не хотела.

— Вижу! — рявкнул Дракон через плечо. Он уже наглухо застегнул камзол поверх рубахи нараспашку. — Убирайся.

Я со всех ног кинулась прочь.

В моей комнатке Кася сидела в постели и мрачно сражалась с корзинкой для шитья. На столе уже лежали три сломанные иголки. С превеликим трудом ей удавалось прокладывать длинные неаккуратные стежки на каком-то ненужном лоскуте.

Я вбежала в дверь. Кася подняла глаза. Щеки мои все еще горели, одежда пришла в беспорядок, а задыхалась я так, словно бежала наперегонки.

— Нешка! — воскликнула Кася, роняя шитье и поднимаясь на ноги. Она шагнула ко мне, потянулась было взять мои руки в свои, но замешкалась: она уже научилась опасаться своей новообретенной силы. — Ты… то есть он…

— Нет! — отрезала я, сама не зная, радоваться мне или огорчаться. Только моя магия во мне и осталась — и никакой другой. Я с глухим горестным стуком плюхнулась на кровать.