Глава 20
– Я должна перед вами извиниться, господин Винтер, – заявила профессор Теа Зенгер, поправляя стоячий воротничок своего халата, который она забрала у пациентки и снова надела на себя.
Руководитель клиники сидела за своим рабочим столом, перед которым пристроился Тилль. Ее кабинет находился в западном крыле этого закрытого учреждения, и из его окна открывался великолепный вид.
Наружное освещение в этой части клиники было ярче и напоминало свет от прожекторов, что, скорее всего, было связано с вопросами безопасности. Тилля поразил убегавший вдаль парк «Каменной клиники», который располагался этажом ниже и чья слегка холмистая территория походила на картину художника, написанную в романтическом стиле и отображавшую степной ландшафт. С некоторой долей фантазии можно было легко представить, как извилистые тропинки, окаймленные фруктовыми деревьями, спускаются с похожих на дюны земляных валов к морю. Или, в крайнем случае, к озеру, но никак не к бетонной стене, высотой три метра и защищенной колючей проволокой.
Над всем этим великолепием через определенные промежутки времени пролетали взлетавшие или садившиеся на находившийся неподалеку аэродром самолеты. Однако толстые окна с противоударными стеклами рев двигателей в помещение практически не пропускали.
– У нас сегодня возникли проблемы. Почва в буквальном смысле слова уходит из-под ног, – сказала Зенгер, повернулась к окну, располагавшемуся у нее за спиной, и указала рукой на раскачивавшиеся под порывами ветра верхушки деревьев. – Возникли проблемы с подъемным механизмом, не удавалось освободить от воды подъездной путь, а наш главный вход вообще оказался затопленным. Вот я и пошла узнать, как дела.
Произнеся это, она тяжело вздохнула и продолжила:
– Этим и воспользовалась ваша собеседница. Она тоже наша пациентка и стащила мой халат из ординаторской. Причем я не понимаю, как вам, господин Винтер, удалось без присмотра выйти из изолятора.
– Доктор Касов распорядился.
– Да?
Фрау Зенгер не смогла скрыть своего удивления, но потом быстро взяла себя в руки и сказала:
– Да, да, припоминаю, была такая договоренность.
Затем она сделала какую-то пометку на листочке с рекламой фармацевтической компании, оторвала его от блока, положила в карман своего халата и спросила:
– Как вы себя чувствуете?
– Хорошо, – машинально проговорил Тилль.
Так обычно отвечают на подобный вопрос незнакомому человеку. Но тут до него дошло, что, наверное, было бы лучше схватиться за голову и состроить мученическую гримасу.
Однако Беркхофф понимал, что руководитель клиники наверняка могла отличить симулянтов от реально больных пациентов и таким поведением он мог только себе навредить. Тем более что ее коллега Касов, похоже, его уже раскусил. При этом Тилль при всем своем желании не имел права раскрывать свои карты и объяснять, как ему удалось попасть в клинику под чужой личиной, да еще в такой короткий срок. В то же время он не забыл, как Касов показал ему запись в своем блокноте, в котором черным по белому было написано:
«СИМУЛЯНТ!»
Поэтому ему следовало побыстрее добраться до мобильника, спрятанного в библиотеке, и позвонить шурину, чтобы сообщить ему о развитии событий, а также уточнить, не знает ли Скания что-либо о Касове и о взаимоотношениях врача с Патриком Винтером.
– Как вы переносите лекарства? – уточнила фрау Зенгер.
– Снотворное?
– Я имела в виду тот укол, который мы сделали вам при поступлении. Это был нейролептик.
– Это что еще за зверь?
Сказав так, Тилль мгновенно прикусил язык, осознав, что непроизвольно отреагировал как неотесанный огнеборец, а не как математик, который, работая в области медицинского страхования, вполне мог знать, о чем говорила врач.
– С его помощью мы воспрепятствовали вашему стремлению нанести себе увечье, – пояснила Зенгер, по-видимому не почувствовав неладное. – Одной такой инъекции часто хватает на целый месяц, что делает ежедневную выдачу лекарств ненужной.
«И исключает, черт побери, попытки ввести врачей в заблуждение», – подумал Тилль.
Раньше Беркхофф надеялся, что после поступления в клинику ему удастся тайно ото всех выплевывать предназначенные для него таблетки, но теперь он мог забыть об этом.
– Скажите, а это принудительное пичканье лекарствами осуществляется в соответствии с судебным решением?
От этого вопроса фрау Зенгер явно смутилась и некоторое время сидела, молча приподняв брови. Затем она снова что-то пометила на листочке рекламного блока и только потом коротко ответила:
– Если вы так ставите вопрос, то можно сказать, что нет.
Произнеся это, руководитель клиники встала и попросила его следовать за ней.
– Как долго меня будут держать здесь? – снова спросил Тилль.
Фрау Зенгер опять не ответила прямо, а, немного поколебавшись, выдала ответ, типичный для психиатра:
– А вы как думаете? Сколько вам придется у нас оставаться?
«До тех пор, пока я не узнаю правду от Трамница, – подумал Тилль. – Кстати, о Трамнице. Конечно, я не могу раскрыть свои истинные намерения и тем более открыться руководителю клиники, но мне требуется как можно быстрее получить информацию об этом извращенце».
Поэтому Тилль решил, что довольно наивный вопрос, возможно, ничего и не прояснит, но и вреда ему тоже не принесет.
– Интересно, а Трамниц тоже содержится в том же отделении, что и я?
Фрау Зенгер нахмурилась и ответила:
– Странно, что именно вы задали этот вопрос. Без комментариев.
«Что она имела в виду под словами «странно» и «именно вы»?» – пронеслось в голове у Беркхоффа.
– Просто по телевизору сообщили, что убийца детей тоже находится здесь, – не отставал Тилль.
– Повторяю еще раз. Я не имею права разговаривать с вами о других пациентах, – твердо заявила фрау Зенгер.
– И все же он рядом со мной?
Однако этот вопрос тоже остался без ответа. Тилль хотел было уже сказать, что его беспокоит возможность нахождения рядом со столь жестоким монстром и перспектива дышать с ним одним воздухом, но, к счастью, вовремя одумался, посчитав, что для человека, только что пытавшегося покончить с собой, такое заявление прозвучало бы не очень правдоподобно.
Между тем они вышли в коридор, и Тилль, следовавший за руководителем клиники, невольно задержался у окна.
– Там, на улице, остановка? – удивился он.
Тогда фрау Зенгер сделала пару шагов назад и, подойдя к Беркхоффу, тоже поглядела в окно.
В этой восточной стороне больничного парка асфальтированные дорожки были шире, чем в западной части, на которую выходили окна кабинета руководителя клиники. Насколько Тиллю удалось разглядеть в свете наружного освещения, в дневное время их должны были затенять большие деревья, как в настоящем парке. Некоторые из этих гигантов уже успели сбросить листву, и теперь, подхваченная порывами ветра, она кружилась над лужайкой, размеры которой поистине ошеломляли.
– Да, это остановка, – подтвердила фрау Зенгер.
– А зачем она здесь?
Зенгер пожала плечами и сделала Тиллю знак следовать дальше.
– Я не сторонник концепции, в духе которой была обустроена эта остановка, но должна признать, что она себя вполне оправдала, – уклончиво пояснила она.
Они двинулись по коридору и свернули направо, где их поджидал темнокожий санитар. Это был один из тех верзил, которые принимали Тилля накануне в приемном покое.
– Что за концепция? – поинтересовался Беркхофф.
– К нам время от времени поступают пациенты с кратковременной потерей памяти, – охотно принялась объяснять фрау Зенгер. – Они не помнят, по какой причине их доставили сюда, и поэтому начинают нервничать, проявлять беспокойство и даже агрессивность. Когда мы замечаем, что они впадают в состояние сильного возбуждения, то разрешаем им посидеть на остановке. Как бы в ожидании автобуса, который увезет их отсюда.
Голос руководителя клиники звучал столь монотонно, словно ей приходилось рассказывать об этом уже не одну сотню раз.
Между тем встретивший их санитар открыл снабженную электрическим замком дверь, нажав на утопленный в стене специальный выключатель, и они втроем проследовали в лишенный окон коридор, по обе стороны которого располагались комнаты.
– Благодарю вас, Симон, – произнесла фрау Зенгер, познакомив таким образом Тилля с этим дружелюбным на вид мускулистым чернокожим санитаром.
Войдя в коридор, руководитель клиники продолжила разъяснение сути психологического приема с остановкой:
– Уже через несколько минут нахождения на ней пациенты вообще забывают о причине их появления на остановке и о том, куда им хотелось поехать. Они перестают волноваться и спокойно возвращаются назад, в отделение.
– Но автобус никогда не приходит, не так ли?
В это время дверь, открывавшая проход, с шумом захлопнулась, и Тилль непроизвольно вздрогнул.
– Нет, приходит. Не шестьдесят девятый номер, конечно, который идет к главному вокзалу, как указано в расписании, вывешенном на остановке, а наш библиотечный автобус, – как ни в чем не бывало продолжала говорить фрау Зенгер. – Он останавливается там три раза в неделю. Пациенты могут зайти в него и, если есть желание, выбрать себе книгу для чтения.
«Она управляет автобусом», – с трепетом вспомнил Тилль слова своего шурина.
Они проследовали мимо нескольких дверей, защищенных настолько надежно, что взломать их просто не представлялось возможным. В каждой из них было по две открывавшихся наружу створки, одна из которых располагалась на уровне глаз. Нижняя же створка напоминала дверцу для кошек, через которую в камеру можно было просунуть поднос с едой.
– Вы специально наняли для этого автобуса водителя? – делано удивился Тилль.
– Нет. Им управляет одна наша пациентка.
«Седа, – вспомнил Беркхофф имя, которое назвал ему Скания. – Неужели моим единственным связником здесь является одна из пациенток?»
– Знаете, до поступления к нам она делала это профессионально, – пояснила фрау Зенгер. – Эта пациентка была водителем библиотечного автобуса в Штеглице.
Руководитель клиники помолчала немного, а потом добавила:
– Но я боюсь, что после сегодняшней выходки мы лишим ее этой привилегии.
– Выходки? – переспросил Тилль.
– Ну, если ваша сегодняшняя собеседница вам не представилась, то я и так сказала слишком много.
В то же мгновение ему стало ясно, кто именно разыграл его, облачившись в чужой халат.
– У вас есть еще вопросы? – поинтересовалась фрау Зенгер.
«Да, целый миллион», – подумал Тилль, но вслух сказал:
– Пока нет.
– Хорошо. Тогда Симон откроет сейчас вашу палату, а мы с вами увидимся завтра во время утреннего обхода. Доброй ночи.
С этими словами руководитель клиники повернулась и, переваливаясь с боку на бок, словно утка, пошла по коридору туда, откуда они пришли. Санитар же попросил его пройти еще несколько шагов, пока они не остановились возле комнаты под номером 1310.
Симон вытащил из глубины кармана брюк длинный ключ и открыл замок. В нос Тиллю сразу же ударил запах старых носков, пота и дезинфицирующих средств. Он и в нормальных-то условиях терпеть не мог запертых помещений, а тут ему и вовсе показалось, что невидимые лапы чудовища по имени Клаустрофобия потянулись к его груди. И с каждым новым шагом вглубь этого квадратного помещения этот кошмар только усиливался.
– Вот мы и пришли, – сказал Симон несколько приглушенным голосом.
Тилль не был уверен, но если он правильно понял взгляд и интонацию голоса санитара, то тот оказался несколько озадаченным. Беркхофф и сам несказанно удивился, увидев лежавшего на нижней койке двухъярусной кровати человека, лицо которого пряталось в тени верхнего матраца.
– Разве меня разместили не в одиночной камере? – спросил он.
Вместо ответа, Симон схватил свой мобильник и нажал на кнопку, явно связываясь по прямому вызову со своим начальником.
– Это Симон, – прошептал он. – Один вопрос. Комната номер 1310 действительно предназначена для Патрика Винтера?
Получив ответ, он сказал:
– Понял. Спасибо.
После этого санитар убрал свой телефон и, обращаясь уже к Тиллю, заявил:
– Все в порядке. Ваш сосед по палате уже спит. Вам тоже следует побыстрее ложиться отдыхать. Завтра предстоит трудный день, господин Винтер.
– Минуточку. Я хочу в одиночную камеру, – возразил Беркхофф.
– Одноместную палату, – поправил его санитар и сокрушенно покачал головой. – Не получится, как вы уже сами убедились. Из-за наводнения приходится уплотняться.
Дверь за санитаром закрылась на удивление тихо, и только металлическому скрежету многочисленных запоров, казалось, не будет конца. Наконец все стихло. Наступила тишина и в помещении, которое у Тилля назвать палатой не поворачивался язык. Скорее его можно было обозначить как камеру, а еще лучше – застенок. Толстая дверь перекрывала доступ сюда любым звукам снаружи, и только через малюсенькое оконце, располагавшееся в верхней части наружной стены, пробивался слабый шелест дождя.
– Эй, засранец! – внезапно прорезал тишину хриплый голос, показавшийся Тиллю странно знакомым.
Беркхофф посмотрел вниз, увидел присевшего на постели сокамерника и непроизвольно опять стал рукавом вытирать себе лицо, поскольку в памяти все еще оставался свежим тот плевок, которым совсем недавно «наградил» его в столовой этот человек.
«Идиота, который только что плюнул на тебя, зовут Армин Вольф. Если не будешь внимательным, то он убьет тебя быстрее, чем ты успеешь сообразить», – только и смог вспомнить Тилль предостережение Седы, как вдруг получил невероятной силы удар в лицо.
Когда же Беркхофф, падая, больно ударился о твердый бетонный пол, то решетка за окном отбросила на физиономию его противника зловещую тень. При этом в сумеречном свете камеры голова обидчика еще больше начала напоминать обтянутый кожей череп мертвеца.
