Петр и Павел: одна икона на двоих

Когда я показываю детям иконы нашего храма, мне всегда приятно видеть их удивление перед Августовской иконой Божией Матери, которая очень почитается в наших краях. Ее особенность в том, что она написана по обету русскими солдатами, спасенными из окружения явлением Богородицы. Дело было в Первую империалистическую, поэтому солдаты на иконе изображены по моде того времени: усы а-ля Сальвадор Дали, винтовки, портупеи, револьверы.

— Как же так? На иконе — и вдруг современные одежды и прически? Ведь это же икона!

Почему нас так это удивляет? Дело в привычке воспринимать церковное как нечто архаичное и законченное, даже, скорее, завершенное. Но ведь это ошибка. Церковная полнота — не только сонм прославленных святых, но и мы, ныне живущие, и те, кто придет после нас. Поэтому и возникает дерзкая до головокружения мысль:

Подумайте над этим, произнесите снова: Без меня нет Церкви!

Страшно! Ответственно! Но это правда нашей церковной жизни. Не только без меня, но и без тех людей, что стоят со мной рядом на службе, тех, кто молился здесь в прошлом веке, и, более того, тех, кто еще не родился, но будет молиться здесь через столетие, — без нас нет Церкви! Без нас она еще не проявлена, не открыта!

Иконное искусство смело вбирает в себя меты времени, включая одежду, стиль жизни и даже технику. Но самое важное в иконе не это. Икона не памятник и не летопись. Ее дело — являть лик и быть местом присутствия. Это понятно даже малоцерковным людям. Но есть в иконе и иное откровение, которое вместе и озадачивает, и пугает. Это откровение настигло меня в не самый подходящий момент моей монастырской биографии.