21

Окно было распахнуто настежь.

С улицы доносился усталый вечерний гомон, отрывистые гудки машин и ритмичные, как пунктир, сигналы светофоров. Ветер приносил воздух с запахом жженой резины и раскачивал створку окна, пытаясь сорвать ее с петель.

Город умирал, захлебываясь в собственном крике.

Небо медленно смеркалось с востока, солнечный свет тускнел, догорая в стеклянных стенах и окнах, и с высоты в сотни километров на город спускалась ночная темнота.

Букет роз – черенок одного из цветков надломлен между шипами – стоял в пластиковой вазе, которую забыли наполнить водой. Бутоны вздрагивали и качались в порывах ветра, сталкиваясь и распадаясь, теряя лепестки. Тени от поездов иногда проносились по комнате, соскальзывая со стен и пролетая над полом, перемежаясь с последним солнечным светом – напоминая о том, что время не остановилось, что каждая секунда приближает нас к темноте.

Простыня сбилась, одеяло скинуто на пол.

Лида лежала у меня на груди. Она не спала, но глаза ее были закрыты, и дышала она ровно и спокойно, как во сне, когда тебе ничего не снится. Я гладил ее по волосам, и она улыбалась.

– Мне до сих пор кажется, что мы летим куда-то, – прошептала Лида. – Что все вокруг движется.

– Земля движется, – сказал я.

– Да. – Лида приподняла голову. – Это наш с тобой космический корабль. Только очень медленный. Так что полет…

– Лида, – сказал я, – Лида, слушай, я…