39

Меня вызвали в учебную часть и предложили пройти задание второго пилота еще раз, на тренажере. Я всерьез думал о том, чтобы отказаться. Мне дали время на решение, и тут вмешался Виктор.

– Я что-то не врубаюсь! – заявил он. – Сколько раз мы это делали! Обычная же лаба, не более.

– Боюсь, не такая обычная, – сказал я.

– А что изменилось?

Виктор не понимал. Я скрыл от него произошедшее на «Аэропе» – я не понимал, как можно об этом рассказать.

– Не знаю, – ответил я. – Наверное, не уверен, что мне это нужно.

Виктор уставился на меня, как на умалишенного.

– Чего ты боишься?

Я долго не мог признаться, что боюсь лишь самого себя – своего отражения в нейроинтерфейсе, своих собственных мыслей.

Я готовился к переводу – собрал в общежитии вещи и свалил в пластиковую коробку, выбрал отделение на факультете нейродинамики, куда собирался перейти. Однако, когда я написал Лиде, от нее пришел простой и безжалостный ответ: «Поздно».

Мне было так тяжело и одиноко, что я пошел на пересдачу, желая одного – встретиться с ней в нейролинке. Но не увидел ничего, кроме вспыхнувшей передо мной, как вереница кодовых сигналов, последовательности управляющих команд. Хаос уступил место порядку, все стало обыденно и просто. Лида ушла, а я во время внеурочного испытания показал один из лучших на курсе результатов.

Перевод больше не требовался, на нейродинамике меня никто не ждал, и я распаковал сваленные в коробку вещи. Виктор предложил отметить это и заявился ко мне вечером в общежитие с очередным ящиком мыльного пива.

Мы пили из горла, усевшись на кровать.

Виктор болтал не умолкая, рассказывал о том, как вместе с Анной мотался в дремучую область на выходных, а я никак не мог понять, что именно мы празднуем.

Это было похоже на поминки.

– Слышал, кстати, что говорят о последнем выпуске? – спросил после третьей бутылки Виктор.

Я не слышал.

– Трудоустройство – меньше половины! – объявил Виктор с непонятным самодовольством. – Это подпортит статистику института!

– Звучит не слишком обнадеживающе, – заметил я.

– Ну уж, извини. – Виктор поставил бутылку на пол; пиво мешало ему жестикулировать. – Что есть, то есть.

– Я не понял, – сказал я, – ты намекаешь на то, что учиться надо лучше или как?

Виктор рассмеялся.

– Да я и сам не знаю, на что намекаю.

– Может, мне и правда стоило перевестись. Уж лучше сидеть где-нибудь в кубикуле, чем быть безработным.

Я поднял бутылку, предлагая тост, но Виктор замахал рукой.

– Ну уж нет! За это я пить не буду. После всего маразма и конкурса – ты конкурс-то хоть приемный вспомни, это же был ад! – оказаться в каком-нибудь вшивом офисе. Это уж точно не для меня.

– Тогда выпьем за то, чтобы лучше учиться, – предложил я.

– Давай! – подхватил Виктор.

Он был заметно пьян и расплескал пиво, когда чокался.

– Знаешь что, – сказал я, – у меня созрел новый тост.

– А? – моргнул глазами Виктор.

– За то, чтобы закончилась война!

Я поднялся. Мы выпили.

Виктор ушел ближе к полуночи, оставив после себя кучу пустых бутылок и головную боль, которая быстро сменила хмельной задор.

На следующее утро я с трудом заставил себя встать с постели, и на первой лекции боролся со сном, не сразу разобрав, что новый преподаватель, подменявший заболевшего профессора, начал, вопреки негласной цензуре, говорить о войне.

– Лично я считаю преступлением, – вещал он, – да, да, именно преступлением, что от нас до сих пор скрывают реальное положение дел на Венере. При этом известно, что идут бои и даже атакуются обычные гражданские корабли, грузовые суда, пассажирские лайнеры.

– Чего это он? – шепнул я Виктору.

– Видимо, тоже тяжелое утро, – отозвался Виктор. – Про пассажирские лайнеры – это что-то новенькое.

– Произошедшее на Венере, – продолжал лектор, – трагедия, масштабы которой мы до сих не понимаем. Я лично не сомневаюсь, что ответ последует, и этот ответ…

– А я лично не сомневаюсь, что он не будет читать у нас лекции, – хихикнул Виктор.

– Да уж, – сказал я.

Молодой преподаватель наконец вспомнил о теме лекции, и мне уже ничто не мешало спать.

Следующим по расписанию был нейроинтерфейс.