80

Жидкокристаллические шторы на окнах не работали, и широкие многослойные стекла горели по краям, будто бы начинали плавиться от солнца. Я не мог даже смотреть в окно. После бессонной ночи я страдал от странной, необъяснимой светобоязни.

Виктор объявился ближе к началу занятия и, подкравшись, хлопнул меня сзади по плечу. Я испугался так, что чуть не выронил суазор.

– Готов? – бодро спросил он.

– И как я должен был готовиться?

Виктор пожал плечами и усмехнулся. Для прохождения первого практического занятия по нейроинтерфейсу нас всех разделили на группы по пять человек – по невнятному, никому не известному принципу, – и я оказался вместе с Виктором и еще тремя студентами, которых никогда в жизни не видел. Лиды с нами не было – своенравный генератор случайных чисел, распределивший всех по порядковым командам, приписал ее к группе, проходившей вводное занятие в самом конце, почти через две недели после меня. Я обещал все подробно рассказать, хотя Лида и делала вид, что практика по работе с нейроинтерфейсом волнует ее не больше, чем обычная лабораторная по химии.

Я же не находил себе места.

– Сам-то как? – спросил я Виктора. – Ты прямо педант сегодня. Не похоже на тебя.

– Да-а, – небрежно протянул Виктор, – часы отстают.

Но я не сомневался, что он тоже волнуется.

Накануне Виктор наслушался у старшекурсников глупых сплетен. Дескать, тесты с подготовительного на способность работать с нейроинтерфейсом иногда – в одном или двух случаях из ста – могут показать неверный результат. Существовала вероятность – небольшая, но от того не менее пугающая, – что после кромешного ада вступительных экзаменов и целого года на факультете ты потеряешь все из-за первого практического занятия.

Наша группа была уже в сборе, но все молчали. Кто-то со скучающим видом смотрел в суазор, кто-то нетерпеливо прохаживался перед закрытыми дверями аудитории – вперед и назад, вперед и назад – четко выверенными шагами, как часовой у забытого поста.

Не одного меня напугали истории об ошибочных тестах.

Виктор улыбнулся и приоткрыл рот, намереваясь, видимо, выдать очередную страшилку от старшекурсников, но передумал.

– Не спал, что ли, всю ночь? – спросил он.

– Так заметно? – вяло сказал я.

Больше мы не говорили.

Занятие началось в тишине.

Мы неторопливо зашли в аудиторию, где должна была проводиться лабораторная, и встали перед рядами высоких кресел, похожих на стоматологические – точно пациенты, записанные на прием.

С профессором, который вел первое практическое занятие, нас уже знакомили раньше – правда, я никак не мог вспомнить его имени, хотя раньше не забывал имена.

– Что ж, – сказал профессор, кисло сморщившись в попытке изобразить приветливую улыбку, и молитвенно сложил ладонями руки, – что ж, – повторил он, – первая лабораторная, да?

Ему никто не ответил.

Невысокий и худощавый, с осунувшимся бледным лицом – так обычно выглядят люди, годами пролежавшие в стационаре, – он старался казаться радушным и часто улыбался, наглядно демонстрируя то, что современная стоматология не всесильна.

– Всех, кто волнуется, – сказал профессор и осмотрел нас глумливым взглядом, – а это, как я понимаю, все, я попросил бы не волноваться.

Он помолчал, ожидая, что студенты оценят его шутку. Но никто не засмеялся.

– Для начала я немножко расскажу вам о том, что здесь да как, – продолжал профессор, забавно покачивая руками. – Да, хочу сразу сказать – если вы здесь ожидали увидеть все, о чем говорили вам коллеги со старшего курса – все эти провода, подключенные напрямую к мозгу, железные обручи, сжимающие виски, – то, боюсь, мне придется вас разочаровать.

Бодрый и деловитый голос профессора, так удивительно противоречащий его внешности, успокаивал. Я перестал думать о теории вероятности, об одном шансе из ста и позорном исключении со второго курса – и меня тут же сломила усталость. Сила тяжести в небольшой аудитории с затемненными окнами увеличилась за мгновение в десятки раз. Я едва мог устоять на ногах, с трудом справляясь со своим огрузшим неповоротливым телом.

– Плохо выглядишь, старик, – шепнул мне Виктор.

Профессор осуждающе на него покосился. Благоговейная тишина была такой же непререкаемой частью лабораторных, как и густая электронная тень на окнах.

– На сегодняшнем занятии… – говорил профессор.

Он подошел к одному из кресел нейроинтерфейса и, оценивающе смерив кресло взглядом, уперся рукой в широкий подлокотник, как будто тоже едва мог устоять на ногах.

– На сегодняшнем занятии, – повторил он, – мы не будем выполнять какие-либо сложные задания. Вам нужно пройти через первое подключение, ознакомиться с азами, так сказать. Поэтому волноваться не стоит. В первый раз вполне может что-нибудь не получиться. Это нормально. Это естественно. Для этого здесь я.

Голос его, впрочем, звучал уже не так уверенно. Я посмотрел на терминал, у которого он стоял – повернутый в мою сторону триптих с черными прорезями посередине, – и у меня перехватило дыхание.

– Первое подключение я проведу с каждым индивидуально, поэтому, – профессор мельком взглянул на настенные часы, – если нет добровольцев, то я, пожалуй, пойду по списку.

Я оказался вторым.

Девушка, которую профессор вызвал первой, несколько секунд просидела в кресле рядом со стеной, слепо уставившись перед собой. Я долго наблюдал за ней, чувствуя неприятный холодок на спине. Ее грудная клетка вздымалась через неестественно ровные ритмичные интервалы, как если бы ее подключили к аппарату искусственного дыхания. Руки лежали на подлокотниках – неподвижные и окоченевшие, как у восковой куклы. Она дышала, сидела в кресле, смотрела перед собой затуманенными глазами – и в то же время не выглядела живой. Потом девушка вздрогнула так, словно кто-то провел у нее под носом ваткой с нашатырем, испуганно осмотрелась и – улыбнулась. Профессор помог ей подняться, протянул руку – тогда я не сомневался, что она действительно не смогла бы встать сама – и подошел ко мне.

– Нужно время, не сразу ко всему этому привыкаешь, – прошептал профессор, отводя меня в другой конец аудитории, к терминалу у окна.

Можно было подумать – он не хочет, чтобы наш разговор подслушали остальные.

Я обернулся. Девушка, пережившая первый нейросеанс, стояла у дверей с другими студентами и улыбалась. Она не говорила ни слова. Все в аудитории молчали.

Говорил только профессор:

– Подключенный к интерфейсу оператор – не самое приятное зрелище. Все поначалу пугаются. Я тоже, помнится…

Профессор сам прервал свой не успевший начаться рассказ и показал кивком на кресло.

– Присядьте, – попросил он.

Я медлил.

– Просто сядьте, – повторил профессор. – Терминал сейчас не работает. Это самое обычное кресло. Мы немного поговорим с вами, прежде чем подключиться.

Я сел. Кресло было неудобным и жестким. Высокий подголовник давил в затылок.

– Расслабьтесь, – сказал профессор. – Кресло само примет нужное положение. Просто откиньтесь назад. Вот так. Руки – обязательно на подлокотниках.

Я перестал сопротивляться и расслабился. Кресло мягко изменилось, подстроившись под меня – подголовник не мешал, но аккуратно поддерживал голову, руки сами легли на подлокотники. Мне никогда не было так удобно. Кресло необъяснимым образом угадывало мои желания. Я почувствовал, что засыпаю. Даже голос профессора зазвучал тише, чем раньше.

– На самом деле, – говорил он, – в этом нет ничего страшного, совершенно ничего. Там, – профессор провел рукой по триптиху, – совсем нет страха. Это, если хотите аналогий, похоже на сон – вы просто уснете и проснетесь. Это как сон, в котором время – другое. Для вас пройдет час, здесь – пару секунд.

Профессор щелкнул пальцами.

Я и правда с трудом боролся со сном.

– Это звучит… – пробормотал я.

– Пугающе? Вовсе нет. Ведь то же самое происходит и в обычных снах, разве не так?

– Я плохо помню свои сны, – сказал я.

– Этот вы запомните, – улыбнулся профессор.

Я устал сопротивляться, закрыл глаза и – едва не провалился в вязкий окутывающий сон.

– А вы неплохо подготовились! – рассмеялся профессор. – Но я еще не закончил.

– Целый час? – спросил я, вспомнив его слова. – Но что…

– Это, конечно, не совсем верно. У нейролинка нет привычного нам ощущения времени. Если вы боитесь, что вам станет скучно…

Профессор усмехнулся.

– Просто делайте то, о чем я рассказывал. Вы, надеюсь, слушали меня внимательно?

– Конечно.

– Это как лабиринт, – продолжал профессор, – только совершенно не сложный. Вы можете выбрать любую дверь, любой выход – и ваш выбор всегда будет правильный.

– Да, я помню, вы говорили, – сказал я.

– Есть еще один момент, – сказал профессор.

Он оставил в покое триптих и зачем-то встал позади, упершись руками в спинку кресла. Я не видел его лица, но слышал голос – отчетливый и в то же время тихий. Он вводил меня в транс, нашептывая в ухо гипнотизирующие заклинания.

– В конце любого сна вам нужно проснуться. В обычном сне вы просыпаетесь сами, но здесь, – голос профессора затих, почти сошел на нет, – здесь все иначе.

– Что вы имеете в виду? – Я попробовал повернуться, но профессор остановил меня, обхватив мою голову и зафиксировав ее на подголовнике.

– Нет, не двигайтесь! Терминал уже работает.

– Как работает?

Я непроизвольно дернулся.

– Спокойно. Первое подключение всегда медленное. Это действительно как сон. Вы же хотите спать? Просто сидите. Расслабьтесь. У вас ведь так хорошо это получается.

Я кивнул – вернее, попытался кивнуть, но не смог даже пошевелиться. Голос профессора совсем затих. Я был уверен, что он бесшумно отдаляется, плавно отступает в другой конец комнаты.

– Вас, конечно, всегда можно разбудить, – говорил профессор, – но ведь лучше, когда просыпаешься сам, правда? Для этого обычно используют специальное слово. Вроде голосовой команды. Вам нужно придумать, произнести это слово и…

– И что это за слово? – пробормотал я; мне было уже тяжело говорить.

– Вам нужно выбрать самому. Это должно быть что-то личное, важное. Что-то такое, что имеет для вас особенное значение. Просто произнесите это слово, я введу его в интерфейс и… пожелаю вам спокойной ночи.

Голос профессора доносился издалека и казался искаженным, его загадочным образом преломляла сгущавшаяся в комнате темнота. Я чувствовал спокойную усталость, медленно проваливаясь во мрак невесомости, но это уже не пугало.

– Слово? – повторил я. – Любое слово?

– Да, – послышалось из темноты. – Только выбирайте быстрее.

Я понимал, что остается один последний вздох, одно последнее мгновение.

Слово.

Оно тут же высветилось передо мной. Ведь все было так очевидно и просто. И дрожащим от слабости голосом я произнес…