Около двух лет провела советская Океаническая экспедиция на просторах Тихого океана. Работа была очень интересная, захватывающая, мы узнали много нового и, следовательно, принесли, — пусть небольшую, — пользу науке.

Как ни приятно путешествовать по Тихому океану, настал день, когда всех нас неудержимо потянуло на Родину. Жители севера, мы соскучились по осенними пронзительными холодами, по снежными зимами, когда только ели и сосны решаются зеленеть наперекор метелям, по нашими холодными, но дорогими сердцу веснами… Ведь ничего этого не было вокруг нас: вечное лето царит на тропических островах Тихого океана; целый год пестрят роскошные душистые цветы, порхают изнеженные теплом птицы, плодоносят кокосовые пальмы. Так, только там мы по-настоящему поняли всю прелесть жизни с быстрой сменой явлений и событий. И когда, миновав экватор, мы увидели на севере Большую Медведицу, на палубе "Чайки" раздалось восторженное "ура". Серебряный ковш висел низко над водой, и ручка его купалась в черных океанских волнах, и все же он появился, а Южный Крест, которым мы любовались последние два года, утонул в океане — и мы искренне радовались этому!

Прошу простить меня за это, возможно, не совсем уместное отступление. Ведь дело совсем не в наших переживаниях и настроениях. Все это тем более лишнее, что, начиная рассказ про последний эпизод, я чувствую глубокое недовольство собой и — признаю честно — некоторую неловкость перед теми, у кого хватило терпения ознакомиться с моими записками. В чем причина этой неловкости и недовольства, вы поймете, когда дочитаете до конца.

Вернувшись в Москву, я первым делом поинтересовался, насколько подвинулись вперед работы по созданию подводного корабля — батискафа. Не без сожаления товарищи сообщили мне, что это дело несколько затягивается.

Меня это, конечно, расстроило. Но, взяв на себя после короткого отдыха руководство абиссалогическим отделом Института океанологии, я понял, что есть объективные причины для задержки, и нет оснований подозревать своих товарищей в лености и нерасторопности. Я знал, что, кроме нас, советских ученых, батискафы конструируют также французские, бельгийские, итальянские ученые и что они тоже встретились с трудностями. К сожалению, в те годы контакты между учеными разных стран еще не были достаточно прочными и деловыми, мы не имели возможности обмениваться опытом, и это нанесло немалой вред науке.

Я пишу эти строки ясным октябрьским утром 195… года. Наша абиссалогическая экспедиция уже закончила работу. Погружение батискафа в бездну Курильской глубоководной впадины прошло успешно. И мне кажется, что, прежде чем перейти к рассказу про нашу экспедицию, я должен отдать должное героям, которые начали исследования океанических глубин задолго до нас.

Первыми победителями воздушных пространств были спортсмены-прыгуны. Они установили ту грань, до которой человек способен подняться вверх без летательных аппаратов.

Оказалось, что "взлететь" человек может более чем на два метра, а продержаться в воздухе — всего несколько секунд.

Первыми покорителями океанических глубин были ныряльщики. Они тоже установили предел погружения человека в океан, и время, в течение которого он может там пробыть. Их результаты посолиднее: нырнуть человек может метров на двадцать, и изредка даже на тридцать, а пробыть под водой — минут две.

И хотя эти результаты в спортивных хрониках звучат гордо, люди давно поняли, что такими примитивными средствами ни воздуха, ни океана не покорить, что эти стихии могут стать подвластными лишь человеку, вооруженному особыми аппаратами. И люди начали мечтать о крыльях, чтобы завоевать воздушные просторы, и о водолазных костюмах, чтобы достичь глубин океана.

Сейчас воздушные просторы уже покорены. Но этого нельзя сказать про глубины океанов. Воздухоплаватели опередили подводников. А когда-то, на заре человеческой культуры, подводники шли впереди.

По легенде, первым исследователем подводного мира был знаменитый полководец древних времен Александр Македонский. По просьбе своего учителя Аристотеля он якобы опускался на дно в особом прозрачном колоколе, чтобы наблюдать жизнь рыб. Легенда уверяет, что Александру Македонскому посчастливилось увидеть чудовище, которое целых три дня плыло мимо него и никак не могло проплыть — такой оно было величины! И пусть создатели легенды немного преувеличили, но разве не свидетельствует эта выдумка, что даже в древности люди надеялись встретить в подводном царстве фантастических существ!

Немало людей спускалось под воду и после Александра Македонского. А развернутое наступление на океанические глубины начался совсем недавно — всего несколько десятилетий назад.

Если представить себе океан разрезанным от поверхности до дна, то его можно сравнить со стаканом густого черного кофе, на поверхности которой плавает тонкая молочная пленка. Она символически изображает так называемую зону фотосинтеза, то есть верхний, освещенный солнечными лучами и населенный зелеными водорослями слой океана, а кофе — остальной океан, его темную часть. Зона света заканчивается на глубине ста пятидесяти — двухсот метров, а максимальная глубина океана достигает почти одиннадцати тысяч метров.

Добираться в зону света люди научились и на подводных лодках, и в металлических скафандрах, и даже в легких водолазных костюмах. Однако вся темная часть океана до последнего времени оставалась неприступной. Человек умел опускать на большие глубины различные приборы и добывать со дна различных животных, колонки грунта. Но этого было недостаточно: люди мечтали сами побывать в океанической бездне. Это долго оставалось только мечтой потому, что на больших глубинах давление воды в сотни раз больше давления воздуха на поверхности суши и может, как скорлупку, раздавить стальной корпус корабля.

Впервые люди спустились в океан на километровую глубину только в 1934 году. Это сделал в особом шаре (батисфере) американский биолог Уильям Биб. Значение этого подвига для науки трудно переоценить, но уже тогда ученые поняли, что батисфера — неподвижный металлический шар, который висит на тросе — именно из-за своей недвижимости не очень удобен для глубоководных исследований. Мысль ученых и конструкторов начала работать над созданием батискафы — самоходного глубоководного корабля.

И батискафы были созданы одновременно в Италии, по проекту бельгийца Шкара, и во Франции, инженером Вильмом и его товарищами. Один из батискафов опустился в Атлантическом океане у западных берегов Африки на глубину, казавшуюся ранее недостижимой: более чем на три тысячи метров!

Мы немного отстали от своих зарубежных коллег, однако в абиссалогии столько нерешенных проблем, такое количество загадок скрыто в темноте океанических глубин, что особенно сокрушаться никому из нас не приходило в голову. Гоняясь за рекордами, наука редко обогащается великими открытиями. Меня и моих сотрудников значительно больше привлекала спокойная, планомерная работа, которая — в этом никто из нас не сомневался — обязательно должна была привести нас к решению многих важных проблем абиссалогии.

Вот как обстояло дело в год выезда на Дальний Восток первой советской абиссалогической экспедиции.

При выборе района исследования у нас не возникло особых сомнений и колебаний: все сразу высказались за Тихий океан, за Курильскую глубоководную впадину. Район этот удобен по многим причинам. Во-первых, это ближайшая к Советскому Союзу океаническая впадина, во-вторых, работы в батискафе трудно проводить без береговой базы, и мы решили организовать такую базу на одном из Курильских островов. Была и еще одна важная причина, которая заставила нас избрать именно этот район. Дело в том, что все ученые-абиссологи единодушно утверждают, что проводить наблюдения на больших глубинах, в условиях полной темноты чрезвычайно трудно: только некоторых животных удается хорошо рассмотреть, частые случаи обмана зрения. Бывало даже так, что один из наблюдателей вполне отчетливо видит животное, показывает его другому наблюдателю, а тот ничего не может рассмотреть! Здесь важно знать, с какими животными можно встретиться в глубине океана — это поможет определить их. В исследовании Курильской впадины на экспедиционном судне пришлось участвовать и мне и моим помощникам, следовательно, животный мир впадины был нам отчасти известен.

Ясный погожий день 18 августа 195… навсегда остался в памяти всех участников экспедиции. В этот день рано утром экспедиционное судно, на котором был батискаф, оставило береговую зону и через три часа легло в дрейф над Курильской впадиной. Эхолот подтвердил показания карты: глубина океана под нами достигала 8560 метров…

Наш батискаф уже прошел предварительные испытания без пассажиров, и теперь мы с Румянцевым заняли свои места в его тесной кабине. Стрела вынесла нас за борт и опустила на воду. Батискаф погрузился на несколько метров, и сразу из солнечно-синего мира мы попали в другой мир — зеленоватый. Потом мы ненадолго всплыли и опять погрузились. Когда рассеялись пузырьки воздуха возле иллюминаторов, я взглянул вверх и увидел зеленовато-прозрачную "кровлю", размеренно покачивающуюся над нами…

Проверив показания приборов и убедившись, что в батискафе все в порядке, мы начали медленно погружаться. Сначала света было достаточно — батискаф проходил через пронизанную солнечными лучами зону фотосинтеза, и за стеклом проплывали кусты зеленых водорослей, стаи мелких рыбок. Батиметр — прибор, который показывает глубину погружения, — подтверждал, что глубина постепенно увеличивается: пятьдесят, восемьдесят, сто метров, сто пятьдесят… Нам казалось, будто еще довольно светло, но когда я попытался писать, то убедился, что уже ничего не видно; мы приближались к границе зоны фотосинтеза. Ниже этой границы еще можно заметить солнечный свет, но он уже такой слабый, что зеленые растения здесь жить не могут.

Мимо иллюминатора батискафа, как и раньше, стайками и поодиночке проносились рыбы, медленно проползла большая оранжевая медуза, чуть не задев стекло бахромой длинных щупалец.

Сумерки все густели, и это затрудняло наблюдение, а нам не хотелось включать прожекторы; мы сделали это только на глубине семисот метров.

Надо сказать, что проблемы абиссалогии совсем не исчерпываются изучением животного мира океанических глубин. Нет, абиссалогия — наука комплексная, и ее интересует все, что скрыто в глубинах океана и изменение давления с глубиной, и последовательность снижения температуры, и то, как все это сказывается на характере химических реакций, как меняются свойства воды при низкой температуре и высоком давлении, как живые организмы взаимодействуют с внешней средой и между собой, как распределяются они в глубинах и чем питаются, какова роль бактерий в жизни абиссали (там она, пожалуй, больше, чем в верхних горизонтах), что происходит в донном иле, как влияют на жизнь процессы радиоактивного распада, какова судьба космических лучей, достигающих океана, и многое другое.

Естественно, что путем непосредственных наблюдений и киносъемок можно решить только очень незначительную часть этих проблем. Поэтому, снаружи, наш батискаф был оснащен различными приборами для фиксации всех изменений в окружающей среде и передачи сведений к нам в кабину.

Я на мгновение отвернулся от иллюминатора, чтобы взглянуть на счетчик внешнего термометра, а когда снова посмотрел в него, успел заметить, как на дальнем конце прожекторного луча мелькнула длинная тень. Я подумал, что этому неизвестному жителю должно быть, не очень тепло здесь (за бортом было всего плюс два градуса), и погасил свет. На довольно большом расстоянии от батискафа медленно двигались две цепочки огней — будто ночью у самого горизонта по морю шел пароход. Огни были видны вполне отчетливо, но они не освещали окружающего пространства. Я направил батискаф к этим огням, но в тот же миг они исчезли. Судя по огненным цепочкам, владелец имел в длину по крайней мере три метра.

В отличие от поверхности, в глубине океана никогда не бывает бурь: вода здесь почти неподвижная, инертная, и поэтому я очень удивился, когда почувствовал, что батискаф слегка закачался. Батиметр показывал глубину около девятисот метров. Я включил прожектор и невольно отшатнулся от иллюминатора: яркий луч уперся прямо в тупорылое существо с мощной верхней и маленькой нижней челюстями. Я узнал кашалота и догадался, что это первый акт трагедии, конец которой, много лет назад, мне довелось видеть вблизи берегов Камчатки. Видимо, кашалот погрузился на эту глубину, преследуя гигантского кальмара. Что было дальше, я так и не увидел.

Минут через сорок я выключил прожектор и попросил Румянцева сделать то же самое. Мы были почти на двухкилометровой глубине и оба одновременно подумали, что никогда до сих пор, даже приблизительно, не представляли себе, что такое тьма! "Темно, как ночью", говорят там, на земле, — смеялись мы вслух. Но, по сравнению с тем, что окружало нас, ночью на земле все видно! Я даже не могу сказать, что вокруг нас была чернота. Нет, эта темнота не имела цвета, это был настоящий мрак — густой, непроглядный, однообразный — ведь никогда за всю историю нашей планеты не проникал сюда луч света!

В глубине этого мрака перемещались какие-то светлые пятнышки; их можно было бы сравнить со звездами в ночном августовском небе, но звезды озаряют небо, а свет пятнышек не распространялся за их пределы.

Продолговатая красная полоска приблизилась почти вплотную к иллюминатору, и вдруг поблизости взорвался небольшой огненный шар. Я сразу же включил прожектор — и не опоздал: мне удалось рассмотреть, что полоска только украшает длинную и гибкую рыбу, вернее, является приманкой на кончике ее хвоста. На этот "крючок" попалась вторая, рыба, чуть поменьше размером, и первая немедленно проглотила ее.

На глубине около трех километров мимо иллюминатора батискафа проплыли какие-то странные рыбы, похожие на известных науке "удильщиков". У каждой из них было плоское, сжатое с боков тело, а от головы, словно антенны, отходило вверх два тонких длинных уса со светящимися шариками на концах.

"Удильщики" вдруг исчезли, как показалось мне, без всякой на то причины; и сейчас же сквозь луч прожектора промчалось веретенообразное существо, разглядеть которое я не успел. Очевидно, усики-антенны "удильщиков" улавливают колебания воды и помогают ориентироваться в темноте: если колебания сильные, — значит, приближается большое животное — враг, и надо спасаться; если же колебания слабые, — вблизи добыча, и можно нападать самому…

…Через четыре часа после погружения батискаф достиг дна на глубине 8470 метров, и мы начали медленно всплывать. Сильное нервное напряжение притупило нашу наблюдательность, и мы мечтали только об одном: поскорее вернуться на палубу судна и отдохнуть. Однако мы и дальше продолжали механически следить за показаниями приборов, смотреть в иллюминаторы. Когда до поверхности осталось около трех километров, в темноте снова появились две огненные полоски. Неожиданно они метнулись в сторону батискафа. Я включил прожектор — и огромное веретенообразное чудовище, на моих глазах перекусило владельца двух огненных цепочек.

— Он! — словно от боли вскрикнул я, и прежде чем Румянцев успел глянуть в мой иллюминатор, чудовище и его жертва исчезли.

— Кто — "он"? — спросил Румянцев, напуганный моим криком.

— Он, — слабым голосом повторил я. — Он… На ихтиозавра похож…

Румянцев еще раз взглянул в иллюминатор и пожал плечами.

— Может, померещилось?

Я ничего не ответил. У меня уже не было сил доказывать и спорить…

И тогда я решил рассказать про свои наблюдения и догадки всем. Если этой тайной океана заинтересуются тысячи людей в разных уголках земного шара, можно не сомневаться: скоро она перестанет быть загадкой.

Вот почему, вернувшись в Москву, я отложил на некоторое время экспедиционный отчет и научные статьи и написал то, что вы прочитали, хотя тайна так и осталась нераскрытой.

Сетевой перевод Семена Гоголина.

Иллюстрации М. Туровского, А. Туровского, А. Гети.