В Антиохии по случаю необходимо нужных новых податей для наступающего тогда военного времени произошел бунт, в котором даже статуи Феодосия Великого и покойной супруги его Флакиллы были с ругательством низвергнуты. Суд о столь неслыханной дерзости производился с надлежащею строгостью. Посланные от Феодосия чиновники лишили Антиохию наименования Восточной столицы; запретили даже общенародные бани; наполнили темницы не только виновными, но и теми, которые показались им подозрительными; описали имения у большей части знатных особ и повсюду расставили вооруженную стражу. Пораженные ужасом граждане непрестанно имели пред очами своими образ смерти и ожидали часа казни.

Здесь-то сострадание пастырей и учителей христианских проявилось в высшей степени. Флавиан, архиепископ злосчастной Антиохии, невзирая на худую погоду, на беспокойства в пути, на свою старость, отправился в Царьград ходатайствовать за преступников у Феодосия. Святой Иоанн Златоуст утешал народ душеспасительными поучениями: представлял им необходимость истинного покаяния после столь жестокого злодейства и пагубные следствия отчаяния, которому после минутной дерзости предались антиохийцы. Пустынники, жившие близ города, стекаясь отовсюду, уверяли граждан, что они или испросят им милость, или умрут с ними. Проводя целые дни у входа в судилище для умилостивления судей, ночью они ложились около дверей темниц и готовы были предать жизнь за избавление братий своих: то обнимали колена судей, то обращались к ним с именем Божиим.

Один из таких человеколюбивых старцев, по имени Македоний, человек простой и не знавший светского обращения, но славный благочестием и святостию, встретил двух судей посреди города и приказал им сойти с лошадей. Судьи рассердились было, но, услышав о беспримерной жизни пустынника, исполнили его требование, обняли его и просили прощения. Тогда этот старец, исполнившись Божественной премудрости, воздвиг глас свой: «Пойдите, друзья мои, и сделайте государю от меня следующее представление: ты — император, однако человек; ты обладаешь людьми, которые суть образ Божий. Бойся гнева Создателя, если истребишь Его создание. Ты раздражен, что твои образы разрушены: менее ли прогневается Бог, когда ты разрушишь Его образы? Твои изображения бездушны и бесчувственны, а Его одушевлены и разумны. Твои медные образы опять восставлены и учреждены; но, когда умертвишь людей, чем можешь вознаградить твое преступление? Воскресишь ли их?» Сей глас ревности и любви сильно потряс сердца судей, равным образом и просьбы прочих иноков нередко исторгали у них слезы. Но они должны были в ответ и свое оправдание представлять им волю императора, опасность послабления государственным преступникам и необходимость исполнять требования правосудия.

Уже настал ужасный день, когда хотели читать решительный приговор обвиненным… Пустынножители опять собрались в судилище и неотступно просили отложить дело на некоторое время и ожидать новых от Двора повелений. Они принимали на себя идти к императору и умилостивить его своими слезами и, наконец, столько успели, что получили желаемое. Судьи дозволили им подать представления свои на письме и отослали оные к императору.

Достойные удивления пустынники, увидев, что дело, столь близкое их сердцу, находится в лучшем состоянии, возвратились в свои кельи. Их слезы и моление пред судьями имели то спасительное действие, что Флавиан успел между тем явиться пред Феодосием и преклонить сердце его на жалость. Это происходило следующим образом.

Прибыв в палаты, где находился Феодосий, архиепископ остановился от него вдали, как бы удерживаемый страхом, стыдом и печалью. Он стоял безмолвно, потупив глаза в землю; казалось, сам был виновен и просил помилования себе самому; только слезы и воздыхания говорили за него. Пораженный этим, Феодосий подошел к нему и с кротостию сказал: «Не погрешая против Неба, могу жаловаться на жителей антиохийских; я предпочитал их город всем городам моего государства: за столь многие милости и благодеяния мог ли ожидать от них столь злодейского воздаяния? Я не думаю, что сделал им какую-либо несправедливость. А если иногда и был столько несчастлив, то могли бы они восстать на меня одного. Для чего же оскорблять умерших, которые против них не погрешили?» Он остановился на этих словах, и архиепископ, отерев слезы, наконец прервал молчание.

Он начал речь истинным признанием преступления антиохийцев, исповедуя, что нет соразмерного оному наказания. Но, сравнив их неблагодарность с благодеяниями императора, представил ему, что чем больше оскорбление, тем славнее прощение; привел в пример Константина Великого ³⁶, который, будучи побуждаем царедворцами жестоко наказать мятежников, обезобразивших одну из его статуй, осязая рукой лицо свое и улыбаясь, ответствовал: я не ощущаю никаких язв; напомнил ему собственную его милость, когда он, на праздник Святой Пасхи, даровав жизнь заключенным в темницах преступникам, воскликнул: «О, если бы Господь дал мне силу воскрешать и мертвых!»; представил, что иудеи, язычники и варвары теперь смотрят на него и ожидают приговора виновным, чтобы, судя по его милосердию или жестокосердию, заключить о силе и святости веры Евангельской. Но, дабы истребить из сердца его опасение дурного примера, если столь великое преступление останется без наказания, представил ему, что прощение в этом случае не будет следствием малодушия и невозможности мстить, но действием веры и милосердия. И что злосчастная Антиохия страхом и угрызением совести уже наказана более, нежели сколько могли бы наказать ее меч и огонь.

Слезные просьбы и угрозы Суда Господня в устах человека Божия были столь действенны, что Феодосий не мог противиться силе убеждений. Не в силах удержать слез своих и сколько можно скрывая внутреннее смущение, он сказал только: «Если Господь благоволил простить убийц Своих, я ли не должен простить моих оскорбителей, — я, который такой же смертный, как и они, и раб того же Господа?» Тогда благочестивый старец повергся к ногам государя и умолял Небо о его благоденствии. «Иди, отец мой, — обняв его, продолжал Феодосий, — и принеси скорее утешение сетующему народу; обрадуй его на праздник Христова Воскресения ³⁷ отпущением преступления его. Моли Бога, да благословит оружие мое, и будь уверен, что я по окончании войны приду сам утешить граждан антиохийских». Оказав всевозможное благоволение Флавиану, Феодосий вскоре отпустил его.

Возвращение святителя в Антиохию было подобно торжеству. Весь город встретил его за несколько стадий ³⁸; дорога усыпана была цветами. Радость и молитвы были единое и общее чувство граждан.