Некоторый старец из Рима пришел в скит и поселился в одной из лучших келий подле церкви. Здесь, провождая жизнь богоугодную, он не наблюдал, однако же, всей строгости пустынножителей: имел раба, одевался чисто, ел только умеренно, а не один хлеб с водой и имел хотя не мягкую, но покойную постель. Этим образом он прожил двадцать пять лет и сделался так славен сколько благочестием, столько и духом прозорливости, что отовсюду приходили посетители, чтобы у него чему-нибудь научиться.

Все уходили от него с удовлетворением и пользой. Но один, также великий, египетский пустынник, посмотрев на его житие, соблазнился. Прозорливый старец тотчас узнал мысли египтянина; однако же, невзирая на то, приказал рабу своему уготовить праздничную вечерю. Хозяин и гость вкусили чистого хлеба, плодов, елея и вина и, прочитав несколько псалмов, пошли ко сну.

Наутро египетский пустынник простился с хозяином и отправился в путь свой, не получив для души своей пользы. Но старец, сокрушаясь о заблуждении брата, приказал слуге возвратить его и, опять приняв с радостью, спросил: «Где твое отечество, авва?»

Гость. В Египте.

Хозяин. Из какого ты города?

Гость. Я из села.

Хозяин. Чем там занимался?

Гость. Пас стада.

Хозяин. Имел ли у себя дом?

Гость. Нет; я день и ночь проводил на поле.

Хозяин. Была ли у тебя постель?

Гость. Трава — обыкновенное ложе для пастухов.

Хозяин. Какую употреблял пищу и какое пил вино?

Гость. Пищей был сухой хлеб, иногда с солью, а вино и на мысль не приходило: вода заменяла оное.

Хозяин. Жизнь довольно неудобная, но для омовения была ли у тебя баня?

Гость. Возможно ли? Когда было нужно, я мылся в реке.

После этого старец, вздохнув, сказал: «Ты довольно потрудился и потерпел, любезный о Христе брат! Благодарю Бога, что Он в старости лет даровал тебе жизнь лучшую. А я, бедный, дни моей юности провел посреди блеска и обилия. Отечество мое — древняя столица вселенной; служба моя была у престола царского и в Сенате». При этих словах египтянин познал свое заблуждение и, сравнивая прежнее состояние старца и свое с настоящим его и своим состоянием, увидел, кто из них более отрекся от мира и переменил удовольствия на Крест Христов. Между тем старец продолжал: «Но теперь, слава Богу, устраивающему спасение наше, я оставил столицу и двор и пришел в пустыню; оставил богатые дома и роскошные сады и вступил в тесную келью; оставил одры, изваянные из слоновой кости и золота и устланные драгоценными коврами, и принял от Бога это ложе; совлек с себя пурпур и багряницу и ношу видишь какие одежды; даровал свободу множеству рабов, и вот, вместо них, внушил Господь этому старцу, чтобы не оставил меня без помощи. Сверх того, вместо роскошных бань я возливаю несколько воды на мои ноги; ношу сандалии по слабости, а вместо мусикийских орудий и пения читаю Псалтирь. Итак, умоляю тебя, авва, прости мне, если имею что-нибудь излишнее против других пустынножителей. Дух мой бодр, но плоть немощна». Выслушав это, египетский инок едва мог прийти в себя от удивления. «Увы мне! — воскликнул он. — Я от бедствий мира пришел в место покойное, а ты после стольких удовольствий принял удручение плоти, после богатств и славы — нищету и уничижение».

После этого с душеспасительным уроком он отправился в путь свой, всем рассказывал о мудром и человеколюбивом наставлении истинного крестоносца, убогого паче всех трудников, как говорил он (он иначе и не называл его). Когда же какой-либо вредный помысел возмущал его душу, он всегда ходил к мудрому наставнику, чтобы явственнее узреть, что один приобрел с пустынной жизнью, а другой — чего лишился.