Один старец благочестивыми подвигами столько угодил Богу, что каждый день ему предлагаема была пища невидимой рукой. Входя по вечеру в один из своих вертепов, он обретал мягкий и чистый хлеб и, когда ощущал, что плоть его требует подкрепления, поклонившись Богу, вкушал и опять начинал утешать душу свою песнопением и славословием Бога. Таким образом, пустынножитель день от дня возрастал в совершенстве человека по образу Божию.

Уже чудный старец не сомневался в будущем воздаянии и как бы в руках имел оное; а это и было причиной его падения. Ему начало приходить на мысль, будто он имеет у Бога благодати более всех отшельников и более всех других, а что всего опаснее, он возомнил, что отнюдь не может поскользнуться от столь высокого жития в добродетелях. От этого чрез некоторое время родилось в нем какое-то уныние; от уныния возросла леность: старец начал ранее ложиться и позже вставать на псалмопение, и молитвы его были короче прежних. Он смущался, волновался мыслями и тайно от самого себя, часто помышлял нечто нелепое; хотя прежний навык иногда исторгал его от лености и смущения, но он опять низвергался в оные.

Однажды, войдя в вертеп после молитв, при закате солнца, он по обыкновению нашел посылаемый ему от Бога хлеб, но уже не такой чистый, как прежде; и хотя испугался этой перемены, однако, подкрепив свои силы, не отверг нечистых помыслов и даже находил в них услаждение. На другой день, также после обыкновенных, хотя и нарушаемых помыслами молитв, он обрел хлеб свой, но черный и черствый. Взалкавший ³⁰⁸ старец, вкушая, тужил духом, но вместо того, чтобы в изменяющемся хлебе узреть образ своей изменяющейся души, он умножил пагубные помышления и сам, кажется, старался согревать их, как змею в недрах. Однако же и на третий день, хотя с трудом, он совершил «правило» и вечером пошел в вертеп. Но как ужаснулся он, когда увидел одни остатки хлеба, раздробленные и разбросанные по земле, покрытые зеленью и пылью!

Старец вздохнул и прослезился, но не столько сокрушился в сердце своем, сколько бы довлело к обузданию страстей, на него воюющих. Он собрал валяющиеся крохи и, немного вкусив, лег уснуть. Вдруг нашло на него облако гнуснейших помышлений, влекущих его из уединения в мир, тягота их давила его и не давала ему прийти в чувство. Наконец, не помня сам себя, он встал и ночью пошел глухой пустыней, желая достигнуть жилищ человеческих, чтобы свергнуть там с себя одежду Ангельскую.