Горы, регион Хадрамаут. Населенный пункт Шаббир. 01 августа 1949 года

Велехов — не терял даром времени с тех пор, как они ушли из Адена. Будучи изгнанным с племенного совета в связи с неприятным инцидентом, в котором не было его вины — просто сын шейха по каким-то причинам хотел стрелять в него, но выстрелил в самого шейха и убил его наповал — он привел своих людей на земли сильного клана Мунассир южной племенной федерации Мусабеин из которого происходили шейхи этой земли, правившие до того, как власть узурпировал нечестивец Абу. Аль-Авад — были южанами, ставленниками федерации Мусабеин, в то время как им противостояло объединение из группы кланов аль-Салех, из которого происходил нечестивый Абу и племенная федерация Фатима (клан Наджи Алауи). Клан Мунассир — держал выгодные и в военном, и в земледельческом отношении земли в вади Шакраб. Это узкое опасное место с крутыми горными склонами, покрытое зеленью из-за бьющих тут родников — истинного богатства этих мест. Из рода Мунассир — происходила мать князя Касима, обвиненная в ведовстве и наведении порчи после государственного переворота в Шук-Абдалле и забитая камнями до смерти. Люди Мунассир помнили это — и не выдали бы того, кто пришел мстить. Конфигурация Вади Шакраб была такова, что та деревня, где жил этот клан — с обеих сторон прикрывалась опасными узостями в скалах. Опытных и хорошо вооруженных людей, засевших здесь, возле воды — не смогла бы выбить отсюда целая армия…

Как сказал ему напоследок князь Касим это — последнее укрытие на землях Бейхан, на которое он мог рассчитывать

Велехов, придя со своими людьми в это место — сказал, что пришел с миром и пожелал видеть шейха. Двое молодых, вооруженных винтовками людей — отвели его в двухэтажное, жмущееся ко склону горы как ласточкино гнездо зданию — и представили шейху: пожилому человеку с длинной, седой бородой, одетому не в белое, как то положено — а как крестьянин. На носу у него — к изумлению казака красовались очки.

— Ас саламу алйкум… — поздоровался Велехов.

— Уа алейкум, — ответил шейх. — Ты ведь неверный, так?

— Я — человек Книги — сказал Велехов — а в твоей книге, уважаемый шейх, сказано: когда вас приветствуют, отвечайте лучшим приветствием или тем же самым. Воистину, Аллах подсчитывает всякую вещь.

— Откуда ты пришел? — спросил шейх

— От твоего родственника по имени Касим — большого человека в Адене. Он сказал — если тебя будут преследовать в горах, или ты будешь страдать от голода или жажды, воистину, никто не примет тебя гостеприимнее, чем мои родственники по крови.

— С миром ты пришел — или с войной?

— С войной, шейх. Настало время восстановить справедливость на земле.

— С войной… — шейх перекинул в пальцах четки — война это хорошо… Хоть ты и неверный, будь здесь как дома.

Григорий поклонился. Достал пистолет — настоящий североамериканский Кольт, один из тех, которые они взяли в крепости.

— Рахмат, шейх. Пусть это оружие послужит тебе.

— Я слишком стар — сказал шейх — чтобы держать такое в руках. Отдай это моему внуку, и пусть он поблагодарит тебя от чистого сердца.

Молодой парень с винтовкой — шагнул вперед. Осторожно принял пистолет.

— Рахмат, неверный — сказал он, пряча в глазах недоверие…

Следующие несколько суток — казаки одновременно пытались найти некую формулу совместного существования с местными племенными ополченцами, учили местных некоторым приемам войны в горах — но без фанатизма и укрепляли свои позиции в этом районе. Велехов — выслал несколько разведывательно-снайперских групп с местными проводниками, строго наказав им не удаляться более, чем на один день пути. Надо было провести разведку ближайших окрестностей и определить места для скрытых постов. Кроме того — Григорий приказал искать место, пригодное для постановки вынесенного лагеря. Он не хотел злоупотреблять гостеприимством местных и хорошо помнил правил, общее для Востока: гость может рассчитывать на три дня гостеприимства, потом еще на один — Аллах сосчитает это, а все что свыше — уже саадака. Не доверял он до конца и своим людям: одно дело командовать родной полусотней, в которой нет никого, с кем бы ты не рос бок о бок, с кем бы не играл в игры и не дрался с чужаками — а совсем другое, командовать отрядом собранных неизвестно где наемников. Григорий объявил только, что если кто намеревается совершить какое непотребство в отношении местных — то лучше ему застрелиться сразу.

Григорий ждал караван с пополнением и боеприпасами. Но караван не пришел…

Через два дня — пришедший в село путник рассказал о том, что гвардейцы — сильно обогатились, разграбив караван, и теперь об этом — судачат по всему рынку, ибо у гвардейцев появились деньги. Судя по описанию того, что предлагалось на продажу — этот караван был как раз тем, который и ждал Григорий.

Григорий — думал целый день, и думы его были невеселыми. А на следующий день — с самого утра он пошел к шейху. В доме его не было, испуганна женщина — горянка, прикрывая лицо платком, сказала, что все мужчины в горах, работают…

Шейха — Григорий нашел на одной из горных плантаций, образованных каменными заборами и принесенной неизвестно откуда землей: он работал наравне со всеми. На просьбу Григория выслушать его — он откликнулся, они отошли в сторону — и он послушал все, что сказал ему казак, не перебив ни разу. Потом он спокойно заметил.

— Ты умнее, чем ты казался. Хотя и неверный.

— Почему?

— Потому что ты пришел ко мне. Глупец бы — начал действовать сам, и оглянуться бы не успел, как бы потерпел поражение, а его останки — растащили бы звери. Умный отличается от дурака тем, что умный знает, что он не знает. И обращается к знающему человеку, чтобы учиться.

— Так что же мне делать? — спросил Григорий

— А что ты хочешь делать?

— Сражаться с людьми Абу.

— Для этого тебе нужно оружие, казак. Нам всем нужно оружие, так?

— Но его у меня украли! — начал нервничать Григорий

— Не кричи, казак. Смири коня гнева своего уздечкой благоразумия. Его украли — но разве уничтожили? Оно есть — просто на базаре, а не у тебя. Верни его себе.

— Напасть на базар?

Шейх поцокал языком

— Я, наверное, переоценил твой разум. Кто же тебе даст напасть на базар, ведь базар — в умах людей не уступает по святости мечети. И если ты нападешь на базар, то восстановишь против себя все племена и всех людей до единого!

Григорий знал, что это было правдой. Какими бы ожесточенными не были столкновения — базар всегда оставался территорией мира. Ограбить базар — дело просто немыслимое. Базар — место, где прекращались все споры и дрязги, базар — место, где никто не посмеет обидеть неверного, будь у него деньги. Базар — наверное, будущее Востока.

Старый шейх лукаво посмотрел на Григория

— Ту крепость, которую не возьмет тысяча сильных воинов — возьмет всего лишь один осел, нагруженный золотом. Если ты не можешь прийти куда-то как воин — приди туда как покупатель и ты не лишишься ни толики уважения в глазах людей. Даже наоборот — умело торгуясь, ты приобретешь его, неверный…

— Но у меня нет денег.

— Тогда опять — поступи как воин. Возьми их.

— У кого же?

Шейх почесал бороду

— На твое счастье, неверный — нечестивый Абу, убийца и узурпатор — собирает деньги с тех, с кого сможет один раз в месяц. Он говорит — платите. И все платят…

— И вы платите?

Шейх вздохнул

— И мы, платим. Где-то я слышал одну мудрую мысль: если тебя заставили поклониться, и ты ничего не можешь сейчас сделать — поклонись очень и очень низко. И помни об этом до тех пор, пока не представится шанс отомстить. Наших денег будет недостаточно для тебя, неверный. Но я тебе расскажу, где ручейки сливаются в одну реку.

Григорий покачал головой — он все-таки был русский.

— Но это грабеж. Право же, я пришел сюда не грабить.

— Ты разочаровываешь меня, русский. В шариате сказано, что мусульманин должен платить закят и давать милостыню — саадаку. Вместо этого нечестивый Абу — а он, кстати, учился в самой Мекке и знает шариат — берет с нас столько, сколько сможет, гореть в аду его черной душе. Значит — он вор и все эти деньги — украдены. А ты, отобрав их и купив на эти деньги оружие, которое у тебя отняли — не только восстановишь справедливость — но и заслужишь уважение в глазах людей. Все знают, что люди нечестивца, вместе с проклятыми англизами ограбили тебя, забрали то, что принадлежит тебе. Это не прибавит уважения ни одному мужчине, если его ограбили. Но если ты отнимешь деньги у нечестивца и на эти же деньги купишь то, что у тебя отняли — право же, люди будут слагать легенды от твоей находчивости. А уважение людей — это то, что тебе поможет победить.

Григорий кивнул — теперь он понял

— Хвала Аллаху, свят Он и велик, что он послал на моем пути такого мудрого человека как Вы, уважаемый шейх.

— Аллах над всякой вещью мощен — поднял назидательно палец шейх — и даже ты, неверный орудие в его руках. Может, он послал тебя для того, чтобы мы смогли — таки избавиться от позора и унижения, которое мы испытываем каждый день от нахождения под несправедливой и нечестивой властью. А может — и нет. В любом случае — пусть все будет так, как задумал Аллах…

Нечестивый Абу — принимал дань деньгами, желательно золотыми — но не отказывался и ни от чего другого, в частности — в качестве средства расчета подходил опиум, который выращивали тут во множестве. Их охраняла гвардия, груз — грузили на ослов и доставляли из горных селений в центр мухафаз, административного аналога провинций княжества. Собирали дань феодалы, у которых были собственные бандитские группы и отряды наемников, при необходимости — им придавалась гвардия. Каждый феодал — был хозяином в своей мухафазе, но только до тех пор, пока сдавал оговоренную часть добычи в общую казну. Все остальное — а доля этого остального не оговаривалась никем — оставалось ему и его воинству. Смена наместников происходила очень просто: кто хотел им стать, тот должен был или пообещать Абу сдавать больше, или убить предыдущего наместника — но в этом случае Абу мог «утвердить назначение», а мог и послать войска. Что касается техники сбора дани — где-то дань привозили сами данщики, показывая тем самым покорность и претерпевая унижения — а где-то за данью ездили. Причем те, кто ездил — нередко тоже брали больше, чем приказано — на свою долю. Каждый — получал в этой системе свое — кроме тех, кого безжалостно обирали. Их мнение — не интересовало никого…

Григорий — а он должен был идти впереди — твердо ступал по иссушенной солнцем, каменистой земле, приближаясь к небольшому, грязному городку, присутствие которого ощущалось по дыму и непередаваемой вони. Он — а с ним еще трое и двое местных — сопровождали двух мохнатых осликов, нагруженных переметными сумами. Ослики — покорно трусили по дороге, везя положенную от племени дань феодалу по имени Абу Хурайша — бывшему купцу, который собрал банду наемников, скупил некоторое количество земли и стал землевладельцем. На его земле — не выращивалось ничего, кроме ката и люди судачили о том, а платит ли Абу Хурайша подать со своих земель или все-таки нет. Судачить можно было много — вот только время разговоров прошло. Настало время действовать…

Рядом с ним, чуть отставая на шаг — ступал парень по имени Джасим. Молодой, необычно высокий для горца — он не скрывал свое лицо, а помимо винтовки — у него был теперь пистолет на поясе, тот самый Кольт, который он носил с большой гордостью…

— Скажи, рус… — говорил он — а почему вы почитаете пророка Ису, но не отдаете должного Пророку Мухаммеду, да приветствует его Аллах. Разве это правильно, ведь Пророк Мухаммед родился позже и был последним из тех, кого послал на землю Аллах…

— Нас крестили по вере Исы — ответил Григорий — и разве ты не знаешь, что запрещено обращать в религию ислам насилием.

— Да, я знаю это — ответил Джасим — потому я и говорю с тобой, надеясь, что ты уверуешь…

— А разве хорошо это — отказываться от веры отцов?

— Наверное, нет — смутился Джасим — но все равно, каждый человек должен принять ислам, только тогда мы будем жить в мире. Ты лучше скажи мне, рус, правда, что у вас женщины ходят, не закрывая своих лиц…

— Правда. А откуда ты знаешь?

Джасим немного смутился

— Мой брат уезжал… работать. Он говорит, что там есть много такого, чего нет в горах. И что там женщины не закрывают лиц, что харам.

— Почему же это харам?

— Потому что лица не закрывают только рабыни — сказал Джасим — и проститутки…

Но по голосу его — было понятно, что сам он — был бы не прочь хотя бы посмотреть на женщин руси, не закрывающих лиц…

— Послушай, Джасим… — сказал Велехов — у каждого народа есть свои обычаи, и мой народ — ничуть не хуже других и вправе иметь свои. Вы закрываете своим женщинам лица — а мы не делаем этого, и знаешь, почему? Потому что мы уверены в верности своих женщин, даже если есть соблазны. Наши женщины любят нас и верны нам, даже когда мы ушли в долгий поход. Разве это не хорошо — иметь такую жену?

— Наверное, хорошо… — неуверенно согласился Джасим — но ты должен знать, руси, что мы закрываем своим женщинам лица не только для того, чтобы заботиться об их верности. Нечестивец и его люди — нередко требуют дань женщинами. И лучше, чтобы люди нечестивца не видели их лиц…

— Почему же вы терпите такое…

Они уже шли по улице

— Мы не терпим! — вскинулся Джасим! — я сам…

И осекся

— …вступил в Идарат — продолжил за него Велехов — верно? Это ты хотел сказать?

Джасим угрюмо молчал — Велехов уже знал, что в Идарате лишние разговоры караются смертью.

— Пообещай мне одну вещь, Джасим — сказал Велехов — поклянись могилами предков, что если мы останемся живы, ты сведешь меня с людьми Идарата

— Зачем тебе это, руси?

— Хочу поговорить с ними.

Джасим немного подумал.

— Хорошо. Я скажу им, что ты хочешь их видеть.

— Поклянись могилами предков, что сделаешь это…

В отличие от клятвы Аллахом — клятва могилами предков была обязательна для исполнения неверному

— Хорошо… клянусь могилами предков…

Абу Хурайша — жил в большом доме прямо в центре городка, дома, огороженного большой стеной. Он был каменный, как и все богатые дома — камень и цемент, замешанный на кизяке и глине. На первом этаже — как и положено, были казармы личной стражи, на втором — жил сам Абу Хурайша вместе с родственниками, прислугой и гаремом…

Они остановили своих ослов прямо перед воротами. На них — не было даже кольца, и они были обиты редкой в этих местах сталью — стальными листами.

— Готовность… — негромко сказал Велехов

Джасим — поднял камень и трижды стукнул в ворота. Через какое-то время — отозвались.

— Кто?

— Джасим. Сын Абу, внук Джалиль-Хана, правнук Али-Хана

— Зачем?

— Привез положенное.

Что-то лязгнуло. Выглянул человек, подозрительно осмотрел их. Бросилось в глаза, что у него — пистолет-пулемет, а не обычная для гор винтовка.

— Почему с тобой так много?

— Это для тебя много? — презрительно бросил Джасим — в горах бандиты…

Страж ворот еще раз осмотрел небольшой караван и решил, что шестеро — в любом случае ничто против более чем пятидесяти человек.

— Заходи. Только быстро…

Они вошли во двор, мощеный камнем — и с этого момента все пошло наперекосяк.

Во дворе были лошади. Невысокие, почти пони, неприхотливые горные лошади — но они были и не одна, и это значило, что в доме были гости. Это первое. Второе — у самого дома, в тени какого-то дерева — стояли и разговаривали люди. Бросились в глаза светлые волосы одного из них — и висящий за спиной пистолет-пулемет с магазином в рукоятке, богемский.

Кровь бухала в ушах, Велехов считал секунды — он не собирался ввязываться в бой с ходу. Но это — был явно англичанин, и ничего хорошего от него — ждать не приходилось.

И, правда — они были где-то на середине довольно узкого мощеного камнем двора — когда англичанин настороженно обернулся… скорее даже не обернулся, а просто глянул назад, привычка постоянно контролировать ситуацию. Глянул… и начал поворачиваться уже всем телом, что показывало — увиденное ему не понравилось.

— Аллаху Акбар! — выкрикнул Велехов и, выпростал из-под куртки кургузый пистолет — пулемет Маузера…

Длинная очередь на весь магазин — раскидала стоящих, не выбирая, кто есть кто. Крик «Аллаху Акбар!» был сигналом к нападению…

При внезапном нападении — у нападающего всегда есть несколько секунд, прежде чем обороняющиеся — любой численности — очухаются и начнут предпринимать что-то осмысленное. Это правило действительно при любом превосходстве противника — десятикратном, стократном — неважно. Главное — что за это время успеешь предпринять ты.

Велехов — успел сменить магазин на длинный, сорокаместный, и оказаться у самого здания. Первый этаж — был построен нетипично для местных зданий, окна были очень маленькими и напоминали скорее бойницы. Вот туда — Велехов и пропихнул переделанную противотанковую гранату — ее заряд взрывчатки в один и четыре килограмма в закрытом помещении был смертелен: люди погибали от мгновенного повышения давления и контузии внутренних органов.

Сам он упал на землю — и неспроста: долбануло так, что даже каменная стена не выдержала. Часть стены — вывалило взрывом, камни — полетели во все стороны, часть на него. Он оглох и подумал — все, отбегался вольный казак…

Потом — он почувствовал прикосновение рук и трепыхнулся… подумал, что враги. А они… если они добрались до него, то явно сейчас отрежут голову.

Но это — были не враги. Казак по имени Маркел, его земляк по Дону с одиннадцатого донского полка — схватил его и потащил куда-то.

Окончательно — он пришел в себя через несколько секунд. В голове шумело, как после хорошей попойки, да саднило голову в одном месте, где ее рассекло летящим камнем — но в глазах не двоилось. От ослов — один из которых был убит и сейчас использовался как баррикада — по второму этаже длинными очередями хлестал пулемет — на подавление, не давая высунуться…

Надо идти. Приходи в себя… сколь раз с коня падал, тютя! То-то же. Вставай и дерись…

— Что… там… — прокаркал он

— Несколько на втором этаже засели. Автоматы у них…

— Вставай… за мной.

Свой автомат он перезарядил. Где Джасим и второй горец — он не видел.

Пыль и дым — частично прикрывали их. Они вышли из-за угла… дымом курился пролом, сделанный взрывом гранаты. Григорий перекрестил темноту автоматными очередями, и сунулся в него… нога попала на что-то мягкое, но разбирать было некогда. Ничего не было видно, автомат гремел где-то совсем рядом, потом — загремели пистолетные выстрелы, так часто, как будто тоже стреляли из автомата. И наступила тишина…

Они попытались пройти дальше — и не смогли. Обвалился пол.

Кашляя… пыль, дым, дышать было дюже тяжело — они выбрались назад, на улицу. Казак — пулеметчик — молодец, без команды развернулся, прикрывая ворота. С пулеметом Браунинга — он мог наделать немало дел…

Они начали обходить дом в поисках пути наверх — и нашли, что с другой стороны есть каменная лестница, и она то и есть путь наверх, на второй этаж. Без команды — казаки выстроились в короткую штурмовую колонну: первый все внимание и ствол оружия вперед, второй — на сорок пять вправо, третий — на сорок пять влево. Дружинным шагом — тронулись…

Дверь на второй этаж — настежь, внутри — удивительно нежарко для такой жары за дверьми. Внутри — дверей нет, а есть занавеси, завешивающие дверные проемы. Опаснее их — нет. Они ни от чего не защищают, и то, что внутри комнаты — не видно, а вот из комнаты в коридор смотреть — видны ноги. Пулю послать — запросто…

— Справа дверь — негромко сказал Григорий.

Двое — ворвались внутрь, он остался в коридоре прикрывать. Для зачистки такого здания — необходимо человек восемь — девять, но если совсем приперло — можно справиться и втроем…

— Чисто…

Они продвинулись дальше. Это было медленно — но только дурак спешит во время зачистки помещений

— Слева дверь…

Два казака — нырнули туда.

— Господин сотник…

Поняв, что происходит что-то неладное — Григорий оставил без прикрытия коридор и вошел в комнату…

Комната. Похоже, женская половина. Пахнет благовониями и кровью, тюфяки на полу — это тут вместо кроватей, арабы не спят на кроватях. Какие-то мешки, в углу — что-то, наподобие места для еды. Один из горцев — держит сгрудившихся в углу женщин, черных как ворон под прицелом пистолета, Джасим, зажав одну из женщин меж ногами и держа ее голову за волосы, деловито, как барашку, режет ей горло кривым фамильным кинжалом. Еще две женщины — лежат у его ног в расплывающейся луже черной как нефть крови. Самое удивительное — что все это происходит почти в полной тишине, ни та, которую убивают — не кричит, а только хрипит и булькает горлом, ни те, которые ждут своей участи — не сопротивляются.

Григорий — шагнул вперед, ударил со всего размаха. Несмотря на то, что Джасим выше и сильнее его — против казака, поднаторевшего в жестоких кулачных схватках стенка на стенку — он жидковат. Тем более что арабы драться совсем не умеют, в их культуре не принято драться. Внук шейха — тяжело падает на пол, пытается встать, что-то шипит — но Григорий повторно отправляет его на пол увесистым пинком. Тишина…

— Что ты делаешь, друг? — спрашивает Григорий — разве Аллах велит тебе делать именно это? Разве так — ты должен поступать по шариату? Или для тебя весь шариат — ограничивается пятничным намазом, а?

— Ты ничего не знаешь про шариат, русский… И про нас ты тоже не знаешь…

От запаха крови, то ли от чего другого — к голове подступает боль. Звенит в ушах.

— Так расскажи мне, друг, про шариат то, чего я не знаю. Где, в какой суре Корана — сказано, что надо резать женщин как свиней? Только не лги, потому что я прочитал Коран весь. Пусть я даже и неверный…

Перед глазами — красноватая пелена, но рука, сжимающая автомат — по-прежнему тверда. Джасим смотрит на направленный на него ствол — и, наверное, понимает, что нажать на спуск и перепилить его пополам — секунда…

А может — ему плевать. Арабы фаталисты, они верят в то, что если Аллах что-то предопределил, то значит — так тому и быть…

— Ты ничего не знаешь про нас, руси… Когда эти люди — хватают наших женщин на дорогах и продают их в рабство в прибрежных городах как скотину. Когда на нас охотятся как на диких животных. За все за это — придет расплата… нашей рукой. Я мужчина и я знаю, что делаю…

— Ты мужчина? Разве ты отличился в бою? Или ты мужчина, потому что можешь зарезать женщину?

— Я убил немало врагов, руси, и сегодня тоже. Они в другой комнате… просто мы зашли с тыла. А теперь — я убиваю этих женщин, чтобы они не понесли от наших врагов и не родили тех, кто будет убивать нас. Так надо…

Григорий вдруг почувствовал, что пол уходит из-под ног…

Он пришел в себя уже почти сразу же, когда его тащили наружу. Видимо, долбануло его взрывом намного сильнее, чем казалось. Он свалился прямо там, в комнате — и только это оставило Джасима в живых. Он пристрелил бы его — несмотря на последствия.

— Господин сотник. Господин сотник…

Григорий оттолкнул руку

— Цыц. Цыц, говорю…

Хреновое дело. В горах будет еще хуже — от нагрузок…

— Обыскать дом до конца… Ищите … за чем мы пришли. Меня здесь оставьте…

— Господин сотник…

— Цыц. Выполнять…

Стало немного полегче, как только он сунул под язык коричневый катышек опиума. Звон прошел, в голове осталась какая-то приятная пустота и спокойствие. Этому — он научился на Востоке на действительной — и хоть знал, что будет, если начать злоупотреблять — иногда это было на самом деле необходимо.

Вышли двое казаков, затем — один из горцев. Они несли мешки… довольно тяжелые, уже подготовленные к транспортировке. Следом за ними — вышел Джасим. Как ни в чем не бывало — подошел к Григорию.

— Не получилось… шайтан его забери. Ушел.

— Кто? Ушел?

— Этот мерзавец, Хурайша. Его не было в доме. Уехал утром со своей стражей. Нам надо поторапливаться уйти в горы, пока гонец не нагнал и не сообщил. А гонца — уже отправили.

Григорий поднялся — на удивление твердо.

— Между нами кровь, Джасим… — сказал он — мы на одной стороне, но между нами кровь.

— Кровь этих женщин? Разве они твои?

— Не мои. И все равно — между нами кровь.

Джасим опустил глаза, подбирая ответ. Казак был неверным — но явно не из тех, кого следовало делать своим кровником. К тому же — Джасим был почти вдвое младше казака и искренне не понимал, что он такого сделал.

— Война будет долгой, Руси — подобрал он, наконец, ответ — и не все из нас обмакнут пальцы в кровь поверженного врага. Аллах рассудит, кто из нас прав…

— Аллах рассудит… — согласился Григорий — но если ты так сделаешь еще раз, я не буду ждать Его решения…

Минут через пять — они вышли на улицу, с оружием, своим и трофейным, погоняя нагруженных ослов. Никто не посмел их остановить…

Сомлел Григорий — уже в дороге и в ущелье — прибыл уже в бессознательном состоянии. Горцы не знали лекарств — но знахари у них были и неплохие. Сотника казаков Григория Велехова отдали знахарям и те взялись за его лечение…