16

…Подполковник Пылаев дорого бы дал, чтобы узнать сейчас истину о событиях почти десятилетней давности.

Тогда Савченко, в ту пору молодой инженер, был командирован в одно из прибалтийских государств — принимать станки для Нейского комбината. Между тем из Москвы на запрос в главк пришел ответ, что дело инженера Савченко, работавшего на Нейском комбинате, неполно «в связи с эвакуацией главка в 1941 году». Пылаев прочел ответ и усмехнулся: «Дипломатично, нечего сказать! Растеряли документы, а выражаются куда как деликатно: „неполно в связи…“».

По странному совпадению, пропали именно те бумаги, в которых содержались сведения о работе Савченко за границей и о том, что он вообще был за рубежом.

А история заграничной поездки Савченко была такова.

В 1938 году он вместе с группой советских специалистов приехал в Терп. «Нордшталь» — крупная местная фирма — только недавно завязала деловые отношения с советским Наркомтяжмашем, и первые партии станков, уже подготовленные для отправки в СССР, стояли в испытательных цехах.

Савченко ехал за границу с чувством почти благоговейным. Однако это приходилось скрывать: его спутники, казалось, ничего подобного не испытывали.

Делегации не повезло. В Терпе проходила конференция промышленников, и все номера в гостинице были забиты ими, а также газетчиками, секретаршами и телохранителями. Хозяин гостиницы, разводя руками, вежливо говорил, что не может предоставить «дорогим советским гостям» ни одного номера. Но жить все-таки где-то надо было, и вся группа пошла в полицию.

Полицейкомиссар принял их сразу. Он посочувствовал им и тут же весело предложил:

— А вы обратитесь к администрации «Нордшталь». Или, еще лучше, прямо к работникам завода: они вам помогут найти пансионы. Правда, удобства не те, но…

Пришлось воспользоваться этим советом — другого выхода не было. К вечеру без жилья оставался один Савченко, и вся делегация с ног сбилась, разыскивая ему квартиру. Наконец в цехе к руководителю делегации подошел сухопарый красивый старик и, поклонившись, сказал по-английски:

— Я слышал, вам нужно снять одну комнату?

— Да, да!

— У меня комната есть. После работы можно посмотреть. Я из Англии, работаю здесь наладчиком. Вам будет у меня очень спокойно.

Руководитель обрадовался: лучшего не придумаешь. Он поглядел на огромные мозолистые руки старого рабочего, на его приятное, чисто выбритое лицо и кивнул: хорошо, квартирант сегодня придет. Про себя он подумал: «Старик, определенно, нуждается… Просто очень хорошо, что мы сможем ему помочь».

Так Савченко поселился у Катлей.

Катли жили скромно, в двух опрятных, но скудно меблированных комнатах. Жена хозяина — милая и когда-то, по-видимому, очень красивая женщина — приняла Савченко приветливо. Но все-таки он мечтал о другом: пожить в гостинице с телефоном, радиоприемником, ванной, встречаться с хорошенькими женщинами в уютных холлах. Оставшись один, он с неудовольствием осмотрел свою комнатенку и разочарованно подумал:

— Вот тебе и заграница!..

Первые дни прошли как обычно: с утра он был на заводе или ездил в порт, в таможню… Вечером все гуляли по городу. Город был древний, недавно ему исполнилось семьсот лет, и все в нем хранило следы средневековья — и эти нависшие над городом замшелые башни, где селились голуби, и готические шпили соборов, и невысокие, с острыми крышами, особняки.

Вскоре прогулки прекратились: на заводе уставали так, что впору было только добраться до дому и соснуть часок-другой.

Как-то раз, вернувшись домой, он увидел счастливую фру Катль. В квартире все было вверх дном, в прихожей стояли нераскрытые чемоданы, а из кухни доносились какие-то вкусные запахи.

— О, господин Савченко! У нас большая радость: приехала из Лейпцига наша Сьюзен. Идемте, идемте, я вас познакомлю.

Савченко пошел за фру Катль с бьющимся сердцем: он видел Сьюзен на фотографии, она казалась необычайно красивой.

И Сьюзен действительно была очень хороша собой. В легком спортивном костюме, тоненькая, изящная, она кокетливо протянула руку Савченко и сказала по-русски:

— Здравствуйте, господин Савченко…

— Вы знаете русский язык? — спросил Савченко, ругая себя за то, что смутился.

— О, да… Плохо еще, но знаю. Я учусь на отделении русской филологии. Очень люблю вашего Пушкина. Вы помните: «И сердце вновь болит и любит оттого, что не любить оно не может»? Это — гениально.

Сьюзен говорила без умолку о том, что она очень рада: теперь они будут разговаривать только по-русски, а это для нее отличная практика. А Савченко глядел на ее светлые пушистые волосы, на тонкий нос, пушистые же, загнутые кверху ресницы и чувствовал, что теряет голову.

Все кончилось неожиданно.

В выходной день они остались дома вдвоем: Савченко и Сьюзен. Они сидели в комнате Савченко и как ни в чем не бывало болтали обо всем, что придет в голову. Внезапно Сьюзен, поднявшись, подошла к нему, обняла, крепко прижалась губами к его губам, взлохматила ему рукой волосы. Савченко поначалу растерялся. Но едва он, в свою очередь, захотел ее обнять, как девушка, схватившись за сердце, упала на ковер.

— Сьюзен! — Савченко, нагнувшись, приподнял ее.

Но девушка не отвечала. Очевидно, ей стало плохо — и Савченко в полной растерянности выскочил на лестницу, сбежал вниз, забыв, что он не дома и не знает, где ему искать врача.

На улице он подбежал к полицейскому. Тот недолго слушал его, подошел к висящему на стене телефону и куда-то позвонил. Через пятнадцать минут Сьюзен увезли в карете, и Савченко остался один, мучительно раздумывая над тем, что же произошло.

А вечером его вызвали на Вильгельмплац…

Уже знакомый ему полицейкомиссар встретил Савченко подчеркнуто сухо. Он предложил ему сесть и, раскрыв папку, спросил:

— Как вы могли пренебречь гостеприимством нашей страны и ее людей, господин Савченко?

— Простите, я не понимаю вас… — пробормотал тот.

— Не понимаете? А вы понимаете, что ваше покушение на девичью честь Сьюзен Катль карается по закону?

— Это неправда! — Савченко растерянно глядел на комиссара. — Я не виноват.

— Ах, так! Но вот показания Сьюзен Катль, а вот выводы медицинской экспертизы. Кстати, полицейский, к которому вы обратились, сообщил, что вы были взлохмачены, в растерзанном виде. Это понятно: ведь Сьюзен Катль сопротивлялась…

Савченко, подавленный этим потоком лжи, не знал, что ему говорить. А комиссар протянул ему фотографию.

Она была сделана, очевидно, из окна противоположного дома. Савченко увидел себя целующимся с Сьюзен, причем ясно было видно, как она вцепилась ему одной рукой в волосы, а другой держит, отводя в сторону, его руку…

— Ну как? — усмехнувшись, спросил комиссар. — Любой ребенок поймет, в чем тут дело, не так ли? Но я помогу вам выпутаться из всей этой истории.

…Савченко не сказал никому из своих товарищей о том, что произошло с ним. Сьюзен не появлялась, она уехала в горы.

Через четыре дня Савченко вновь встретился с полицейкомиссаром. Тот, пожав руку инженеру, весело сказал:

— Вот и все. Мы уговорили Сьюзен не поднимать шума.

— Спасибо большое, — пробормотал Савченко.

— Но, — перебил его комиссар, — я надеюсь, что господин Савченко не окажется неблагодарным? Мне нужен сущий пустяк: расскажите нам о своем отце.

Савченко вздрогнул. То, что он скрывал многие годы, оказывается, здесь известно! Откуда? Что знает этот полицейкомиссар?

— Я отказался от своего отца. Мне о нем почти ничего неизвестно.

— Вы не знали, что он был крупным промышленником? А потом министром у Колчака? И в 1930 году вы не скрывали его у себя в студенческом общежитии под видом дальнего родственника?

Савченко молчал. Комиссар убеждающе положил свою ладонь ему на руку и посоветовал:

— Не надо волноваться. Незадолго до смерти ваш отец успел передать за границу списки активных антибольшевиков, а в них было и ваше имя. Отец верил в вас.

Савченко поднял на комиссара темные, но уже спокойные глаза:

— Я уже все понял, господин комиссар.

Тот пододвинул ему листок бумаги с отпечатанным на машинке текстом, и Савченко, просмотрев его, расписался…

Он получил сразу много денег. Несмотря на то, что Сьюзен была замешана в эту историю и Савченко поначалу возненавидел ее, — они скоро помирились. Сьюзен, очаровательно улыбаясь, сказала ему:

— Ты мне очень нравишься. Мне жалко тебя терять — ты скоро уедешь. Но, мальчик, я всегда буду ждать тебя.

Он был покорен.

Как-то вечером, не постучавшись, вошел Катль. Он резко повернулся к Савченко и сказал на чистейшем русском языке:

— Сегодня у нас будет первое занятие. Преподавать вам буду я. Кстати, познакомимся. Моя фамилия — Дорн. Доктор Дорн. Я сотрудник отдела «Остен» германского генштаба… И, поверьте мне, я счастлив встретиться с вами. Мы возлагаем на вас большие надежды, Савченко. Такой конспирации, как ваша, позавидует любой агент. Вы — клад. Мне приказано подготовить вас к большим делам, учтите это. Вы входите в нашу систему разведчиков дальнего — как знать, быть может, очень дальнего — прицела…