Тот, кто стоял посреди Тронного зала Владыки Владык, выглядел юношей. И он был один. Правителя Гурама окружали высоченные телохранители в посеребренных доспехах, справа от его трона расположились самые сильные маги Красной Тверди, слева – Алчущие из Тайдуана, сильнейшие из Алчущих. У тронного возвышения ярились на цепях черные южные кугурры… А ладони Владыки Владык повлажнели от страха. Потому что за спиной этого юноши еще не осела пыль, поднятая сорванными с петель золотыми дверьми (каждая створка – в три человеческих роста), недостаточно проворно распахнутыми перед пришельцем, а справа еще дымился, распространяя смрад горелого мяса, скрюченный труп одного из придворных магов (остальные отодвинулись от него подальше), опрометчиво пославшего в пришельца огненный шар.

Взгляд юноши скользнул по окаменевшему под слоем грима лицу Владыки Владык и переместился на кучку Алчущих. Тайдуанцы зашевелились. Владыка Владык испытал кратковременное облегчение, когда пришелец не удостоил его вниманием, но уже через мгновение волосы правителя Гурама зашевелились под золотой диадемой: Алчущие (Алчущие! Гордые чародеи, презирающие всех и вся, не удостаивающие владык Мира даже поясным поклоном) медленно поднимались со своих мест и один за другим простирались долу перед незваным гостем.

«Меня предали!» – вспыхнуло в раскисшем от страха мозгу Владыки Владык.

Но он ошибался. Алчущие не предавали его, поскольку никогда не принимали в расчет интересы Гурама. Только свои собственные. А их собственные интересы недвусмысленно требовали пасть ниц. Ибо в облике смертного юноши пред ними стоял тот, кого боялись сами боги. Владыка Владык. Не владык ничтожного Гурама, но Владык самой древней, сокрушенной и несокрушимой Империи Махд-Шагош. Пусть границы ее исчезли, а народы смешались, но главное, Магия,– осталось. И скованный тысячи лет назад хозяин ее возродился и пришел, чтобы повелевать преданными.

Но и Алчущие ошибались. Владыка не собирался повелевать ими. И убивать – тоже не собирался. Он обошелся с ними страшнее. Просто поднял правую руку – и всосал в себя силу распростершихся на полу чародеев. Всю без остатка. А вместе с их силой – и силу тех Алчущих, кто был с ними связан. Поглотил, как поглощает волна брызги и лужицы на береговой скале.

Затем повернулся и вышел.

К немалому облегчению Владыки Владык Гурама.

Последний, впрочем, тоже не долго оставался на троне. Спустя час Владыка Владык в сопровождении государственной казны и десятитысячной охраны отбыл из столицы. В Хушене становилось слишком жарко: с моря надвигался конгайский флот, а с суши – войско эдзаков. Владыка бежал, утешая себя надеждой, что два захватчика сцепятся между собой. Но он снова ошибся.

Поток магхаров захлестнул подножие холма. Более проворные прыгуны вырывались вперед. Маленькие нескладные уродцы. Обученный воин запросто прикончит дюжину. Но одна такая тварь способна в считанные мгновения отправить в Нижний мир дюжину поселян. Поэтому каждый убитый магхар – чья-то спасенная жизнь.

Так думал Нил Биоркит, готовясь умереть. Умирать страшно. Нил знал это, потому что уже умирал. А теперь рядом не было и друга, который опустил бы мертвые веки сына вагара. Впрочем, скорее всего, опускать будет нечего. Лицо магхары точно обгрызут.

Страшно умирать одному. Но еще страшнее умирать напрасно.

«Каждая убитая тварь – спасенная жизнь».

Нил Биоркит, командующий разбитой армии, разминая кисть, крутанул восьмеркой тяжелый, выточенный из хармшаркова бивня меч и приготовился в последний раз встретить врага.

Когда меч Данила вспорол шею Дорманожа, монах не ощутил боли. Он даже попытался снова атаковать врага, но светлорожденный сделал молниеносный выпад, и его клинок с точностью иглы вышивальщицы пробив кольчугу, прошел между ребер и разделил надвое преданное Величайшему сердце Дорманожа.

На сей раз Дорманож ощутил боль. Ужасную боль.

И все же он умер молча.

Последней мыслью его было:

«Почему я не слышал шума битвы?»

Оглушительный лязг прокатился над местом поединка – сотни латных рукавиц ударили в стальные кирасы. Всадники Конга приветствовали победителя. Данил махнул мечом, сбрасывая капли крови с гладкого металла. Светлорожденный не чувствовал обычного удовлетворения, вроде того, что испытывает столяр, глядя на сработанное им кресло. Рус, запрокинув голову, смотрел ввысь. Что-то произошло с ним, светлорожденным Данилом. Что-то, навсегда лишившее его жаркого ликования битвы. Данил ощутил сладостную тоску. Противоречивое чувство. Вероятно, то же ощущает маг, наконец обретший бессмертие.

А небо Хуриды оставалось таким же мертвенно-серым. Заморосил дождь. Черные падальщики урги вились над войском. Время от времени один из них испускал долгий стонущий крик…

Данилу вдруг стало трудно дышать. Захотелось домой, в Хольд, чтобы – зеленые деревья, синь и прозрачный воздух. И уходящий в небо горный хребет, как спина прекрасного дракона…

Данил вздохнул. Воины ждали. Десять тысяч тяжелых всадников. Как он и предполагал, вполне достаточно, чтобы разгромить отборное войско Хуриды. Правда, захваченное врасплох и лишенное военачальников, о которых позаботилась магия Турфанга. Зато теперь судьба тысяч пленных хуридитов зависела не от магии, а только от светлорожденного Данила Руса.

Данил еще раз вздохнул, сделал знак, чтобы подвели парда.

Оказавшись в седле, светлорожденный подозвал старшего из тысячников.

– Солдат разоружить – и пусть катятся,– распорядился он.– Монахов повесить.

– Всех? – уточнил конгай. Капли крохотными глазками усеяли его смазанную жиром кирасу.

– Всех,– отрезал светлорожденный.

Он поклялся, что уничтожит Братство,– и он его уничтожит.

Когда месяц спустя сам сирхар Урнгура Биорк предложит Данилу пощадить тех, кто готов сбросить с плеч коричневый плащ, вместо ответа Рус вынет из ножен и протянет отцу своего наставника меч, подаренный его сыном Нилом. Острием – к своей груди.

И урнгриа покинут Хуриду, а Данил, опираясь на черноповязочников и воинов Империи, которые сменят конгаев, будет выискивать и истреблять. Спустя год по предложению Управителя Конга Керанраона (в отсутствие истинного Владыки Сантана-Освободителя) Совет в Глориане провозгласит сына светлейшего Волода наместником Императора в Хуриде. И Император одобрит предложение Совета. И Данил Рус, которого в Хуриде называют Демоном, еще три долгих года не увидит родины. И первенец его, погодок сына кормчего Руджа, родится в Воркарском дворце Наместника.

Латные рукавицы Нила потемнели от проклятой крови. Левая рука, кинжал, боевой браслет, налокотник – в бурых потеках. Кривые когти в тысячный раз с визгом проехались по кирасе. Нил перехватил меч, пырнул назад не глядя, услышал визг, поймал на кинжал прыгнувшее спереди пучеглазое чудовище. Поймал, стряхнул, отступил назад, с поворотом – описавший дугу меч разрубил надвое змееподобное тело еще одного магхара. Сын вагара оказался слишком быстрым для порождений Проклятых земель. Но уродливые твари лезли со всех сторон, а силы Биоркита не бесконечны. Нил знал: рано или поздно чей-нибудь коготь достанет его ногу, или ядовитая слюна угодит в глаз. Или какая-нибудь тварь попрытче остальных вцепится в руку. Или уставшие мускулы утратят быстроту. Последнее, впрочем, случится не скоро. Владеющий Мангхэл-сёрк способен сражаться много часов. Поворот, прыжок – надо же, шип на хвосте! – отсекающее движение. Выпад влево, перехват когтистой лапы боевым браслетом – жалобный вой, тут же оборванный коротким движением кинжала. Еще одна тварь, срубленная мечом на лету… Нил давно перестал обращать внимание на внешний облик магхаров. Он реагировал только на движение. Вернее, реагировало тело. Мысли сына вагара оставались свободными, и печаль его была глубока: Страж Севера не сумел защитить свой край. Одно утешение: каждый убитый магхар – спасенные человеческие жизни. Три шага в сторону – чтобы не мешали бьющиеся в агонии твари. Пугающая мысль: Это, всосавшее сотни северных воинов, сокрушившее стену копейщиков,– страшнее орды магхаров… Мысль, тут же изгнанная. Удар, поворот, тычок, еще поворот, три шага вперед – от корчащихся на земле магхаров… Кажется, солнце перевалило через зенит. Интересно, доживет ли он до заката? Впервые сын вагара подумал о том, хорошо ли это, быть мастером Мангхэл-сёрк? Не лучше ли умереть сразу?

Взмах меча – и наскочивший прыгун, дергаясь, отлетел назад, раньше, чем его достал клинок. Нил не успел удивиться. Наметанный глаз воина засек мелькнувший в воздухе арбалетный болт. Удивился он чуть позже. Когда увидел, что поток бегущих и скачущих мимо тварей (лишь немногие наталкивались на меч сына вагара) остановился. Остановился и повернул вспять!

А еще через несколько мгновений сквозь вопли и визг пробился знакомый звук разрубающей плоть стали, перемежаемый сочными ударами стрел. Натиск тварей ослабел, Нил оглянулся – и увидел стальную стену щитов, наступающую цепь воинов. Наступающую бегом!

Еще мгновение, и цепь поравнялась с командующим Севера, разомкнулась, огибая – закованные в сталь воины, гребни шлемов на уровне локтя Нила – сомкнулась и покатилась дальше. Только одна-единственная шеренга! За ней – бегущие вроссыпь, бьющие навскидку такие же маленькие арбалетчики.

Вагары!

Из груди Нила вырвался хриплый ликующий рев. Никто из его спасителей не обернулся. Они не нуждались в помощи одного, пусть и могучего воина. Шеренга катилась вниз по холму, гоня перед собой вал отброшенных магхаров. И остатки войска Нила все еще дравшиеся там, у входа в ущелье, тоже не нуждались в его помощи. Нил огляделся, увидел скрюченную мохнатую тушу обезглавленной твари, уселся прямо на нее, положил на колено меч. Он был счастлив.

Тот, кого прежде называли Повелителем Махд-Шагош, затем – Спящим Драконом, а позже – Сантаном-Освободителем, лежал, опершись на локоть, в густой траве на вершине холма и глядел рассеянно на красные крыши имперского города магов Руны. Так присевший отдохнуть путник смотрит на оказавшийся поблизости муравейник.

Совсем не таким был взгляд Троя-Странника. Единственного из магов, рискнувшего подняться на холм, над которым возникла из небытия Окрыленная Колесница.

Да, не таким был взгляд Троя, сидевшего, скрестив ноги, в двух локтях от хозяина Колесницы и с восхищением созерцавшего чудо трех Миров. Но даже ему, Трою, смотревшему в глаза богам, было трудно удержать взгляд на том, что вне времени и пространства. Но – получалось. Потому что хозяин Колесницы велел ей поспособствовать магу в его усилиях.

Впрочем, будь на месте нынешнего ее хозяина тот, прежний, Великий и Сильный, маг Трой уже умирал бы в страшных мучениях, умирал долго, очень долго, потому что тот, прежний, никогда не простил бы ничтожного, вмешавшегося в замыслы Великого и исказившего его желания.

Но нынешний хозяин Колесницы был снисходителен. Потому что он не собирался возвращать Прошлое. Он собирался творить Будущее. Как творили его те, кто несколько веков назад создали Меч Асенаров и позаботились о том, чтобы в жилах Разбуженного Дракона текла благородная кровь светлорожденного Асхенны. И был среди них, творивших, маг Трой, уже не первый век полагавший себя одним из сильнейших чародеев Мира и не ведавший, что на языке Махд-Шагош имя его – хоб. Ничтожный.

Нынешний хозяин Колесницы не называл людей хобами. Он еще не забыл, как сам был человеком. Сантаном, сыном Тилода. Санти…

Он не забудет об этом никогда. Века будут сменять века, и тот, кто воплотился в теле сына Тилода, будет все меньше и меньше интересоваться людьми. И это – великое благо и для людей, и для него самого. Но сейчас ладонь того, чья десница могла бы повелевать Миром, покоилась на мягкой зеленой живой траве. И это было – чудо. Но мудрейший из магов Трой-Странник не понимал этого. Он не видел ладони, он видел лишь потрясающую ум и чувства Окрыленную Колесницу. И не знал о том, что рождена она из этой ладони, так же как некогда была рождена из Существа фарангского певца Санти, сына Тилода, великолепная тень, Серый дракон. Великий Дракон Конга…

КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ ЛЕТОПИСИ