Америкой правит религия – и в 1938 году ее ярким представителем был отец Кин из Чикаго. Его еженедельную церковную службу посетило в общей сложности более двухсот тысяч людей – прихожане лично просили о помощи. Кин публично за них молился – в церкви, на радио, а также в еженедельных брошюрах, которые печатались по всей стране, чтобы католики из любых уголков США могли молиться за нуждающихся. Это был настоящий культурный феномен.

У Кэтрин больше не было сил читать: это делал для нее Том, так что вряд ли она знала про эти опубликованные молитвы – однако золовка Перл Пэйн знала. «Я предлагаю всем вам, девушки, написать отцу Кину, – сказала она. – Уверена, что всем вам это значительно пойдет на пользу, и чудеса действительно случаются, даже теперь, Перл, так что не теряй надежду».

Кэтрин терять было уже нечего. Каждую секунду, проведенную вместе с Мэри Джейн и Томми, у нее разрывалось сердце. Ей нужно было больше времени… ей нужно было намного больше времени с ними. Таким образом, по указанию своей дорогой подруги Перл, 22 июня 1938 года Кэтрин призвала всю свою храбрость и веру и написала от самого чистого сердца:

Это «пожалуйста» говорило о многом. Кэтрин умоляла о помощи. У нее не осталось стыда или гордости – она просто хотела выжить. Прожить еще хотя бы месяц. Хотя бы еще неделю. Хотя бы еще день.

Она стала настолько известным лидером Сообщества живых мертвецов, что ее письмо сразу же попало на первые полосы. Реакция на него была колоссальной даже в сравнении с популярностью молитв Кина. Последовал «масштабный ответ… со всей страны». Вся нация ежедневно молилась за Кэтрин. Сама Кэтрин получила почти две тысячи писем. «Хотелось бы мне ответить на все, – сказала она, потрясенная, – однако, разумеется, мне это не под силу».

Конечно, к новостным сообщениям следует относиться с долей скептицизма, однако это сработало. Уже в следующее воскресенье Кэтрин сидела и впервые за долгие месяцы обедала вместе со своей семьей.

«Врачи сказали мне сегодня, – объявил третьего июля Леонард Гроссман, – что они не знают, что поддерживает в ней жизнь. Отрадно, что Кэтрин находит утешение в молитвах. Отрадно, что она христианка и может прощать – но забыть она никогда не сможет».

Кэтрин считала каждый прошедший день; до десятого июля оставалось совсем немного. Она продолжала жить ради своих детей, ради Тома – но также и ради правосудия. Она молилась, чтобы оно свершилось.

Шестого июля 1938 года ее молитвы были услышаны. В этот день – на четыре дня раньше назначенного срока – апелляция компании Radium Dial была отклонена ПКИ. Они оставили в силе назначенные Кэтрин выплаты; более того, они добавили к ним 730 долларов (12 271 доллар), чтобы покрыть медицинские расходы, понесенные ею с апреля. Это было единогласное решение всех пятерых членов комиссии. «Это была, – с ликованием писала Кэтрин, – блестящая победа».

«Я так рада за Кэтрин, – восторженно написала Перл Гроссману, услышав хорошую новость. – Я искренне надеюсь, что она сразу же получит свои деньги, чтобы у нее была возможность оплатить всю необходимую медицинскую помощь, а также исполнить свои желания».

Вместе с тем главному желанию Кэтрин – возвращению утраченного здоровья – сбыться, казалось, было не суждено. В середине июля ей стало плохо, и пришлось вызвать врачей, однако Кэтрин Донохью не собиралась сдаваться. Заглянув к ней в гости на следующий день, Олив застала Тома спящим после ночной смены, в то время как Кэтрин сидела и уплетала свой обед в милой ночной сорочке, подаренной Перл. «Она выглядела в ней прелестно, – с нежностью заметила Олив. – Бедное дитя, у меня болит за нее сердце».

Кэтрин была в настолько хорошем состоянии, что семнадцатого июля женщины решили собраться, чтобы отпраздновать свой успех; они «чудесно провели время», обсуждая свою невероятную победу. Остальные девушки вовсю планировали собственные иски. Благодаря триумфальной победе Кэтрин в суде они тоже теперь могли обратиться в ПКИ. Гроссман сказал, что немедленно займется делом Шарлотты. Остальные прошли медицинское обследование в Чикаго для официального подтверждения своих претензий; Перл начала наблюдаться у доктора Далича. «Лично я, – написала она ему, – думаю, что сам Бог послал вас в Оттаву ради дела Кэтрин Донохью».

Перл почувствовала незнакомое ощущение; с некоторым удивлением она поняла, что это было приятное ожидание будущего. «Я живу, – просто сказала она, – с надеждой жить».

Кэтрин чувствовала то же самое. Вместе с тем ее жизнь не наладилась. В пятницу, 22 июля, Том был настолько обеспокоен ее состоянием, что вызвал отца Гриффина для проведения последнего причастия. Кэтрин, безжизненно лежа в своей кровати, «с надеждой» спросила своего мужа: «Неужели все так плохо?»

Хотя Том и не смог ответить, на самом деле все было не так уж плохо. Кэтрин продолжала жить, день за днем – казалось, судебное решение поддерживало ее. Оно подарило ей еще один час, еще один рассвет; еще один день, когда она могла поприветствовать утром Тома, поцеловать Мэри Джейн перед сном, увидеть еще один акварельный рисунок Томми. Кэтрин жила.

А затем, 26 июля, компания Radium Dial пошла в обход ПКИ и подала апелляцию в окружной суд. Они утверждали, что комиссия должным образом не рассмотрела «юридическую позицию компании».

Это стало шоком: ложкой дегтя в бочке надежды, которую так питала Кэтрин. Это был удар исподтишка, от которого Кэтрин попросту не могла оправиться. «Она держалась, – сказал Гроссман, – за хрупкую соломинку жизни, пока могла, однако вчерашняя попытка лишить ее того, что полагалось ей по закону, стала для нее последней каплей. Ей пришлось ее отпустить».

Кэтрин Вольф Донохью умерла в 2.52 утра в среду, 27 июля 1938 года, на следующий день после новой апелляции, поданной Radium Dial. Она скончалась у себя дома на Ист-Супериор-стрит; Том с детьми были рядом. Она оставалась в сознании до последнего, а затем попросту ушла. «Те, кто был с ней до самого конца, сошлись на том, что она умерла в умиротворении». Кэтрин весила менее двадцати семи килограммов.

В соответствии с традицией, семья оставила ее тело дома. Они помыли ее и одели в симпатичное розовое платье, просунув между неподвижными пальцами дорогие ей четки. Ее хоронили в сером гробу, выстланном шелком цвета слоновой кости и накрытом вуалью. Лежа в нем, она и правда выглядела умиротворенной. Гроб был окружен венками и высокими свечами, освещающими темноту в ее последние несколько ночей, проведенных в том месте, которое она называла своим домом.

Появились и соседи. Некоторые избегали ее прежде, но теперь пришли помочь. Весь день напролет Элеонор, их домработница, принимала предложения о помощи и коробки с едой. «Все были крайне добры», – сказала она, возможно, немного натянуто. От такой доброты было бы больше толку, когда Кэтрин еще жила.

Подруги Кэтрин тоже пришли. Они принесли цветы, они принесли свою любовь и скорбь. Перл облачилась в тот же наряд, в котором она была, когда они с Кэтрин ездили в Чикаго в тот затянувшийся летний день, когда они убедили Гроссмана взяться за их дело; возможно, она выбрала его в качестве символа более радостных времен. Тем не менее платье не помогло. Склонив колени перед гробом своей подруги, чтобы помолиться за нее, Перл была «чуть ли не в истерике» от понесенной утраты.

Том держался на удивление стойко, хотя его голова была опущена, а щеки ввалились. Присутствовавшие заметили, что его дух казался «сломленным», однако он должен был продолжать жить ради детей. В дань памяти Кэтрин он надел черный костюм с галстуком, но его туфли были обшарпанными и не начищенными: возможно, раньше за такими мелочами следила его жена. Вместе с Элеонор он подготовил детей к предстоящему дню, повязав ленточку на голову Мэри Джейн и пригладив волосы Томми (это не помогло; они продолжали местами торчать). Том уделял детям максимум внимания, позволив Мэри Джейн поиграть с непривычным пиджаком на плечах своего отца; обняв Томми, когда тот обхватил шею своего отца рукой.

Дети стояли у гроба своей матери, однако не сознавали, что происходит. Они разговаривали с ней и пытались понять, почему она им не отвечает.

«Почему мамочка не говорит?» – наивно спросила Мэри Джейн.

Том не мог, просто не мог ей ответить. Он пытался, однако его слова прервались накатившими слезами. Он молча увел детей.

В тот первый вечер без Кэтрин монахини из приходской школы церкви Святого Колумбы пришли за нее помолиться. Они читали свои молитвы, оплакивая ее и провожая ее душу в последний путь. Они были все еще там, когда дети впервые без своей матери преклонили колени, чтобы помолиться перед сном.

Мэри Джейн, трехлетняя девочка, прочитала свою «высоким писклявым голосом», который разносился по всему дому. Пока ее мама лежала внизу – возможно, ее детскому разуму казалось, что она просто спит, – Мэри Джейн молилась, как ее этому учили.

«Да хранит Господь мамочку и папочку».

Вечером перед похоронами Кэтрин, в соответствии с законом Иллинойса для случаев отравления, было проведено дознание по поводу смерти. Том вместе с подругами Кэтрин присутствовал на заседании; Гроссман тоже. Он объявил ее смерть «хладнокровным, расчетливым убийством ради денег».

Каким бы громким ни было заявление Гроссмана, наибольшее впечатление произвели показания Тома из-за его неприкрытых эмоций; дознание проводилось на следующий день после того, как Кэтрин не стало.

Тома описали как «измученного невысокого мужчину с седыми волосами, потрясенного горем», – но, несмотря ни на что, он должен был дать свои показания. «Он говорил с большим трудом и потерял дар речи, описывая смерть своей жены, – сказал один из свидетелей. – Ему было тяжело дышать, и на последующие вопросы он отвечал кратко. Он покинул свидетельскую трибуну в слезах».

Коллегия присяжных из шести человек сохраняла молчание на протяжении всего заседания – следом за Томом показания давали доктор Данн и доктор Лоффлер. Коронер объяснил присяжным, что они должны «лишь установить причину смерти, а не определить виновного в кончине миссис Донохью».

Тем не менее они все равно это сделали. «Мы, присяжные, считаем, что [Кэтрин Донохью] скончалась от отравления радием, который был поглощен ее организмом во время работы на промышленном заводе в Оттаве». По предложению Гроссмана в официальный вердикт было добавлено название компании Radium Dial.

«Это единственный промышленный завод, – решительно сказал он, – на котором миссис Донохью когда-либо работала».

После вынесенного присяжными вердикта свидетельство о смерти Кэтрин было официально подписано.

Да.

Кэтрин Вольф Донохью похоронили в пятницу, 29 июля 1938 года. Ее дети были слишком маленькими, чтобы присутствовать на похоронах, хотя сотни людей собрались, чтобы отдать дань уважения этой необыкновенной женщине: тихому и скромному человеку, который только и хотел, что усердно трудиться и любить свою семью, однако ей удалось изменить жизни миллионов людей благодаря тому, как она отреагировала на свою личную трагедию. Ее тело отнесли на кладбище члены семей Донохью и Вольф: это последнее путешествие наконец-таки не причинило ей никакой боли.

Ее подруги выстроились на улице у ее дома, чтобы сопроводить ее к церкви; не было лишь Шарлотты Перселл, которая осталась под карантином в Чикаго из-за ее детей, подхвативших скарлатину. Женщины надели свои лучшие наряды – не черные, а цветастые платья. Они опускали головы, когда гроб Кэтрин проносили мимо, а затем направились следом, минуя Дэвидсон-стрит, по улице Колумба, где неспешная процессия повернула налево. Они прошли до самой церкви Святого Колумбы, которая всегда была духовным пристанищем Кэтрин: здесь ее крестили, здесь она обвенчалась с Томом, здесь она в последний раз преклонила голову в молитве.

Она не возвращалась сюда с тех пор, как заболела. Только в день своих похорон Кэтрин Донохью снова проделала медленный путь к церковному алтарю и в очередной раз оказалась в руках Божьих под возвышающимся сводчатым потолком, который был так хорошо знаком ей при жизни, в разноцветных лучах света от витражей – купить их в свое время помогла семья ее мужа.

Отец Гриффин провел мессу. Он «говорил об облегчении, которое принесла миссис Донохью смерть после ее долгих и терпеливых страданий». Служба показалась Тому слишком короткой – потому что, когда она закончилась, оставалось лишь положить Кэтрин в могилу. Похороны, а затем вся оставшаяся жизнь без нее. Он был «на грани обморока», прощаясь со своей женой.

Остальные скорбящие присоединились к нему в его безутешном горе. «В тихие, но при этом трогательные мгновения, – писал один из присутствовавших, – лучшие подруги Кэтрин – девушки, работавшие вместе с ней на заводе и точно так же получившие отравление, – сказали ей свои прощальные слова. Эта сцена вызвала в памяти слова древнего гладиатора великого Рима: “Moritamor te salutamus [орфография сохранена] – идущие на смерть приветствуют тебя”». Кэтрин наполняла их мысли и сердца, даже когда они покинули церковь, не глядя на бывшую школу через дорогу, где ее отравили. Она оставалась в их сердцах, когда Перл написала Гроссману позже в тот день:

Она закончила письмо «молитвой и пожеланиями дальнейших успехов», потому что даже в день похорон Кэтрин Гроссман был в суде, отстаивая ее интересы. Апелляцию компании отклонили, однако она подала апелляцию и на это решение. Они подавали апелляции снова, и снова, и снова. На самом деле Radium Dial довела это дело до самого Верховного суда США.

Другие адвокаты, может, и бросили бы все, сославшись на нехватку денег – потому что Гроссман по-прежнему брал на себя все судебные издержки, – но Леонард Гроссман дал клятву защищать этих женщин, и он их не подвел. «Он просто обессилел, перетрудившись над этим делом», – говорила Трудель. Возможно, в Radium Dial таили надежду, что либо он, либо девушки наконец сдадутся, либо у них закончатся деньги, но они теперь сражались в память о Кэтрин, а это был мощнейший источник решимости.

Гроссману пришлось приобрести специальную лицензию, чтобы его допустили в Верховный суд. «[Эта] лицензия навсегда осталась в рамке под стеклом у нас дома, – сказал его сын. – Он говорил про [это дело]. Он гордился им, и альбом с газетными вырезками всегда лежал на книжной полке. Я слышал некоторые истории снова и снова; я вырос с этим делом».

«Когда дело дошло до Верховного суда, – продолжал он, – мои родители вдвоем отправились на слушания в Вашингтон. Я разузнал, чем все закончилось. После прений сторон итоговый результат сообщили единственной фразой: “Отклонено в связи с отсутствием возражений по существу”. По сути, тем самым решение нижестоящих судов было оставлено в силе, и на этом судебные разбирательства подошли к концу».

Кэтрин Вольф Донохью выиграла свой иск. В общей сложности она выиграла его восемь раз. Но окончательная победа состоялась только 23 октября 1939 года.

Газеты назвали ее борьбу за справедливость «одним из самых зрелищных сражений против производственных рисков». Теперь же это сражение подошло к концу – к долгожданному концу. Это была чистая победа, не омраченная никакими обязательствами.

Никакого подписанного соглашения. Никакой комиссии врачей, которая бы тыкала своими иглами, отрицая само существование отравления радием; никаких фирм, уклоняющихся от внесудебного соглашения, сделанного на добровольной основе. Больше никаких юридических уловок; никаких играющих словами адвокатов, больше никакого связывающего по рукам и ногам своими неточными формулировками закона. Это было абсолютное торжество правосудия, в своем самом чистом виде. Эти женщины отстояли свои права. Красильщицы циферблатов одержали победу.

И к победе этой их привела, в конечном счете, Кэтрин Донохью.

«Если на земле существуют святые, – сказал один из современников, – и вы верите в них, то, думаю, Кэтрин Донохью была одной из них. Я правда так считаю».

Ее похоронили на кладбище Святого Колумбы. На ее могилу поставили простое плоское надгробие, скромное и такое же чистое и аккуратное, какой она сама была при жизни.