– Что с тобой происходит, Томас? Посмотри на меня! Томас! Отвечай!

Я прихожу в себя и отстраняюсь от дубового ствола. Желудь. Надо посадить желудь.

– Что случилось там, внутри дерева? Оно тебе сказало что-нибудь? Ответь наконец!

Я отталкиваю ее. Лопата. Надо копать землю. Мои руки сжимают черенок лопаты.

– Мне не нравится выражение твоего лица, Томас. Ты сам на себя не похож. Отдай-ка лопату… Нет!

Она резко отступает, выставив вперед локоть. Я откладываю лопату, поворачиваюсь к дубу и нащупываю место между торчащими из земли корнями. Кусочек рыхлой земли между растрескавшимися обломками асфальта. Теперь вырыть ямку.

Меня крепко обхватывают руки Бренды. Я высвобождаюсь, отталкиваю ее. Она падает. Я продолжаю рыть. Забвение. Забвение. Я должен спасти мир, который умирает от любви. Который умирает из-за любви. Забвение. Рыть глубже. Я больше никого не люблю. Я свободен. Забвение освобождает.

Ямка уже достаточно глубока. Вот здесь, под переплетением корней. Место, где он начнет расти. Молодой дуб выпьет соки из старого. А став большим, вытеснит из земли. Забвение. Теперь посадить желудь.

Я оборачиваюсь. Ее пальцы копаются в горшке, она ищет, вырывает из земли желудь. Нет! Она бежит, я за ней. Слишком быстро. Трава, ветки… Стена. Она останавливается, прижимается к стене, смотрит на меня с вызовом и улыбается. Улыбается и жует.

– Нет! Это мой желудь! Отдай! Выплюни сейчас же!

Я бросаюсь на нее, мы катимся по траве. Я колочу по ней кулаками, она сопротивляется, хватает меня за руки. Тяжесть ее тела. Открытый рот… Последние кусочки хрустят у нее на зубах… Она проглатывает Желудь забвения…

– Нет, Бренда! Зачем ты это сделала?

Она смеется. Смеется и сопротивляется. Забвение… Любовь… Забвение…

Ее смех замирает. Она дрожит. Глаза закрываются. Ее тело наваливается на меня мертвой тяжестью. У меня перехватывает дыхание. Я стараюсь высвободиться.

– Бренда! Бренда!

Нехватка воздуха, паника и в то же время – чувство избавления… Что со мной случилось? И что происходит с ней? Бренда!

Мне удается высвободиться, я встаю и поворачиваюсь. Она не двигается. Дышит, но это единственный признак, что она жива. Я поднимаю ее руку – падает. Приподнимаю веки – опускаются. Я трясу ее, щиплю, бью по щекам. Ничего. Это не сон. Она в коме.

Я встаю. Надо мной с криками летают птицы, хлопают крыльями. Они приближаются, кружат, садятся на землю… Что будет с нами, единственными человеческими существами в этом мире? У нас есть вертолет, но как мы улетим, если она не проснется?

Я сгоняю ворону, которая села прямо на Бренду, и опускаюсь рядом. Бренда. Никогда еще ее лицо не было таким красивым и спокойным. Торжествующая улыбка еще не сошла с губ… Будто она меня спасла. А может, так и есть. Я не понимаю, что произошло там, внутри дуба. Я попался в ловушку, меня околдовали? Но кто?

Выясню позже. Нельзя оставаться в этом диком лесу, наполненном бесчисленной живностью, которая только и ждет, чтобы нас сожрать. От вида сотен ворон и чаек, готовых наброситься на непрошеных гостей, у меня стынет кровь. И я без труда представляю себе змей и прочую нечисть, которая ползет сюда под покровом высокой травы.

В такой атмосфере я не смогу сконцентрироваться и попытаться оживить Бренду изнутри, мысленно войдя в ее тело. К тому же после того, что произошло со мной в Священном дереве и о чем у меня нет никаких воспоминаний, я больше не верю в свою силу. Если у меня и есть шанс спасти Бренду, то лишь забрав ее отсюда.

Я приподнимаю ее и пытаюсь сдвинуть с места. Никогда не думал, что женщина может быть такой тяжелой. У меня не хватит сил добраться до вертолета. А даже если и хватит, что толку? Я же не смогу самостоятельно научиться им управлять. Выход один: я должен оживить Бренду. Надо найти воду, может, какие-нибудь таблетки, инструменты, не знаю. Хотя вряд ли тут что-то уцелело за пятьдесят лет.

Собрав сухие ветки, я сооружаю над Брендой подобие шалаша, который защитит ее от хищных птиц, а сам иду в ремонтную мастерскую. Посмотрю хотя бы, может ли она послужить нам убежищем.

На пороге я застываю как вкопанный. Целое облако шершней кружит над старым драндулетом, в котором они устроили себе гнездо, доверху наполнив его сотами. Вокруг подъемной платформы покачиваются гамаки из паутины, сотканные гигантскими пауками. Сверху мир без человека выглядит очень живописно, но здесь, на земле, он просто ужасен. Лучше бы я увидел крыс, хищных зверей, волкодавов… А может, эти твари исчезли, потому что были слишком близки к человеку и дышали с ним одним воздухом?

Я уже собираюсь уходить, но вдруг замечаю какую-то штуку на колесиках, которую при ремонте подставляют под автомобиль. Пластмассовая поверхность полностью искрошилась, но ржавая рама, кажется, еще крепка. Для уверенности стучу по ней ногой и осторожно сдвигаю с места, подобрав полусгнившие кожаные ремни.

Хищные птицы уже растащили верхние ветки. Я отгоняю их, размахивая ремнями, и разбираю шалаш. Бренда лежит в той же позе, все такая же спокойная и красивая, несмотря на ползающих по ней красных муравьев, которых я смахиваю с ее кожи и одежды козырьком бейсболки. Надо бы снять с нее все и как следует вытряхнуть, но раздетая она станет еще более уязвимой. Так что потом.

Я втаскиваю Бренду на слишком короткую раму с колесами, привязываю, как могу, и тяну эту импровизированную телегу через кустарник и развороченный асфальт. Тяжесть для меня по-прежнему неподъемная, но по крайней мере ею можно управлять. Правда, я плохо представляю, как заберусь с таким грузом в кабину.

Я останавливаюсь, чтобы отдышаться, и, усевшись на покрышку, поднимаю глаза. Из-за крыши станции на фоне палящего солнца, словно издеваясь надо мной, виднеется наш вертолет. И пусть. У меня есть цель, надежда, и это не даст мне удариться в панику, даже если я схожу с ума.

Я снова встаю, хватаюсь за раму, которая уже сильно расшаталась. Спасибо ржавчине. Ремни, по крайней мере, еще держатся. Я наклоняюсь и украдкой целую Бренду – все-таки надо воспользоваться случаем! – а затем снова тащусь по адской жаре, обливаясь потом.

Добравшись наконец до входа в здание, на крыше которого стоит наш вертолет, я падаю на нижней ступеньке. Я и так уже совершил невозможное. Здесь хотя бы прохладно и нет птиц. Можно передохнуть.

В висках пульсирует кровь. Опустив голову на колени, я стараюсь унять бешеный стук сердца. Наконец внутри наступает тишина, и я начинаю прислушиваться к тому, что происходит у меня в голове. Лео, ну пожалуйста, отзовитесь! Не бросайте меня! Только не сейчас! Может, я какой-то особенный, ладно, но мне ведь еще нет тринадцати! Как им управлять, этим вертолетом?

Нет ответа. Я вскакиваю и поворачиваюсь к Бренде. Слава богу, она ровно дышит, хотя это единственный признак того, что она жива. Что привело ее в такое состояние? Не знаю, что за дрянь всучил нам Нокс, но это явно не простой желудь.

Я не решаюсь рыться в своей памяти, пытаясь понять, что же произошло. Сейчас это опасно, ведь я должен быть доступным, если Пиктон соизволит объявиться у меня в голове. Может, он экономит силы и ждет, чтобы я сел за штурвал и выполнял его указания?

Этот проблеск надежды придает мне силы. Я берусь за ремни и мысленно прикидываю, достаточно ли широка лестница для моего груза. Нет, я не смогу втащить раму, даже боком. Лифт? Но обгрызенные электрические кабели лишают меня последних иллюзий.

Я отвязываю Бренду от рамы и взваливаю себе на спину, как матрас. Ее ноги стукаются о ступени, но все-таки я поднимаюсь, метр за метром, вскрикивая сквозь сжатые зубы, чтобы придать себе сил.

День уже клонится к вечеру, когда я выбираюсь на крышу. Мне еще повезло, что Бренда выбрала самое низкое здание в квартале. Я даю себе минутную передышку и сажусь на мшистый гравий. Мышцы сводит судорога, а спина отзывается резкой болью, но ничего. Осталось втащить шестьдесят кило моей любимой в кабину вертолета. И это пустяки по сравнению с тем, что ждет меня потом.