Вопреки ожиданиям, Оливье Нокс на все соглашается. Он только добавляет:

– На ваш страх и риск. В сущности, это ваши личные дела со Священным деревом. Возможно, вы будете в большей безопасности, если предстанете перед ним без оружия и без охраны. В любом случае у вас будет радиосвязь.

– А спасательное оборудование?

– На борту все есть. Степень зараженности покажут детекторы. Но по информации самолетов-разведчиков, летающих над Христианией, опасности больше нет.

– Объясните, – просит Бренда.

– Вы можете дышать без опаски. Когда растениям некого убивать, они перестают передавать вирус. По прошествии пятидесяти лет выбросы пыльцы и распространяемые деревьями радиоволны адаптировались к новой среде. Это закон эволюции, ничего нового: природа устраняет функции, которые стали бесполезными. Вы готовы? Вот ваш план полета.

На парадном въезде, рядом с вертолетом министра, мы видим военный вертолет цвета хаки – большего размера и оснащенный боевыми орудиями.

– «Бритва-12» на арахисовом топливе! – радуется Бренда. – Восемьсот лошадиных сил, десять часов автономной работы, глушитель радиолокаторов, спусковая установка боеголовок и механизм отклонения ракет! Томас, я тебя обожаю!

Я бы предпочел, чтобы она обожала меня за что-нибудь другое, более личное. И я снова задаюсь вопросом: кто передо мной – Бренда или Пиктон, тайно пробравшийся на борт?

Но во время полета мои сомнения быстро рассеиваются. Конечно, это она: в темных очках и бейсболке, надвинутой на ухо, с ее манерой жевать жвачку, не закрывая рта. Стараясь перекрыть шум мотора, она продолжает делиться воспоминаниями, полными горечи и ненависти. Наконец-то у нас есть время, чтобы поговорить. Пусть даже только для того, чтобы пожаловаться друг другу.

Она рассказывает мне о приюте, о приемных семьях, об уроках бокса, которые она брала, чтобы давать отпор приемным отцам, о решении пойти в армию, чтобы получить льготу на оплату медицинского образования. Рассказывает о своих бывших: о разочарованиях, изменах, о том, как оказалась на дне пропасти. После врача она встретила художника, тоже Женатика и еще большего Умника. Потом на показе мод – фотографа, типичного Маразматика. Этот был слишком глуп, чтобы надолго разбить ей сердце, зато она оставила себе на память его записную книжку с рабочими контактами. Так Бренде удалось получить вторую профессию – топ-модели крупных планов. Ее ноги, руки, грудь снимали для рекламных роликов. Но и здесь она считает себя такой же неудачницей, как во врачебной карьере. Зато каждый несчастный роман дал ей полезный урок.

Я рассказываю Бренде о своем детстве. Об алкоголизме отца и холодности матери, о запретной культуре, которой он исподволь пичкал меня, а она пыталась от этого «лечить», чтобы я мог интегрироваться в общество. Упоминаю с деланым равнодушием о том, как тяжело отбиваться от влюбленной Дженнифер. Потом рассказываю о Заветном лесе, о сцене из прошлого, свидетелем которой случайно стал внутри Райского тиса, и заканчиваю историей об отце и Лили Ноктис. Я осторожно намекаю Бренде, что был потрясен, узнав об их связи. Так я надеюсь вызвать у нее ревность, но она гораздо больше интересуется чувствами моего отца.

– На самом деле, Томас, мужчинам нужно, чтобы их волновали, а не успокаивали. Они восстанавливают силы с бесхитростными девчонками, а потом идут к тем, кто лишает их покоя, вот и все.

– Мужчины бывают разными, – замечаю я скромно.

Бренда просит рассказать, какими словами отец говорил о своей любви с первого взгляда. Я отвечаю что-то в пошловато-поэтическом духе, торопясь сменить тему. Не хватало еще, чтобы она тоже запала на интеллектуала, разговаривающего с деревьями!

Мечтательно погладив пулемет рядом с приборной панелью, Бренда улыбается:

– Хотела бы я внушить кому-нибудь такую любовь…

Я еле сдерживаюсь, чтобы не ответить: «Так и будет, когда я вырасту. Если только мы выйдем из этого приключения живыми».

Вместо этого я рассказываю, как отменил программу, превращавшую Дженнифер в растение. Но Бренда уже не слушает. Наверное, решила, что я вешаю ей лапшу на уши, как Умник. Что просто пускаю пыль в глаза. Чтобы она приняла меня всерьез, я начинаю подробно описывать команды, которыми отменил программу, и вижу, что она слушает с интересом.

Потом мы замолкаем, потому что приближаемся к государственной границе. Километры сгоревшего леса, брошенные танки, горы трупов… Я закрываю глаза. И по-моему, она тоже, потому что вертолет вдруг начинает падать. Бренда выравнивает курс и извиняется.

– Командный пункт – Пепельной Пуме, – раздается сквозь треск голос по рации. – У вас проблемы?

Одним движением Бренда вырывает кабель из гнезда и швыряет его в окно. Ошарашенный этой выходкой, я спрашиваю, что на нее нашло.

– Не верю я им. Армия научила меня одному, Томас.

Не дождавшись объяснения, я спрашиваю, чему именно.

– Никому не доверять.

Помолчав, она добавляет:

– Мы должны выполнить задание, ты и я. А потом выберем направление, не предусмотренное планом полета.

– Почему?

– Потому что я не хочу, чтобы меня арестовали, когда мы приземлимся в Нордвиле. У нас есть вертолет. Я им воспользуюсь. В гуманитарных лагерях на Востоке у меня осталось несколько друзей, они помогут мне укрыться. К тому же там пустыня. Сменю обстановку.

Я бормочу:

– А как же я?

Сдвинув очки на кончик носа, она смотрит мне в глаза:

– Ты? Ты мой заложник. Они видят в тебе нечто вроде флешки с записями Пиктона, ты им слишком дорог. Это отобьет у них охоту бомбить нас.

Глядя на мой потерянный вид, она смягчается и весело тычет меня локтем в бок:

– Ты мой заложник, но остаешься моим другом. Идет?

– Идет, – бормочу я, мысленно поклявшись, что если я выберусь из этой истории живым, то больше никогда не буду иметь дела с женщинами.

Тут Бренда очень крепко сжимает мою руку. Но это пожатие предназначается не мне – заложнику и другу. Оно означает, что мы пересекли непреодолимый ранее рубеж, где до утра среды находился Аннигиляционный экран. Не считая военных самолетов-разведчиков, мы, наверное, оказались первыми, кому позволили на свой страх и риск проникнуть на секретную территорию планеты. Ту, которую изъяли из школьных атласов пятьдесят лет назад. Ту, на которой, по официальным сведениям, человечество вымерло.

Первые десять минут полета мы не замечаем никакой разницы. Такой же лес, как у нас. Правда, более густой и дикий, но все-таки лес, знакомая картина.

Все меняется, когда мы приближаемся к тому, что раньше было городом.