На самом деле это была не совсем клетка. Марсиане вырыли для заключенных с Венеры что-то вроде бассейна, неглубокой цистерны с непроницаемыми резиновыми стенками. У налитой в нее воды был красный оттенок марсианской растительности. Над ямой была натянута серебристая сетка, укрепленная с обеих сторон дополнительными кольцами, врытыми в землю. Сетка была шестиугольная, с ячейками размером с пенни – достаточно крупными, чтобы в камеру попадали свет и дождь, и достаточно маленькими, чтобы китерийцы не могли выбраться на волю: они могли просунуть в отверстия разве что пальцы своих перепончатых рук. Но мы тем не менее видели китерийцев, а они – нас; они следили за нами своими маленькими черными глазками на гладких лицах.

Рядом, словно на страже, неподвижно стояла многорукая машина, но марсианина-наездника не было.

Мы осторожно подошли поближе, чтобы лучше разглядеть пленников. Я была обязана китерийцам жизнью и провела рядом с ними какое-то время, но меня вряд ли можно было назвать экспертом в их психологии. Впрочем, их общее настроение и так было понятно. Большинство этих горемык просто лежали в воде лицом вверх, без движения; на животах некоторых – душераздирающее зрелище – примостились их детеныши. Один крупный самец плавал туда-сюда, но ему хватало лишь пары мощных гребков, чтобы пересечь водоем от края до края. Так ведут себя тигры в слишком маленьких клетках в зоопарке. Еще одна взрослая особь, самка, пыталась прорвать сетку – тыкала в нее пальцами, грызла ее.

– Ничего она не добьется, только зубы сломает, – проворчал Кук. – Хотя я могу ее понять: я сам тоже попытался бы выбраться оттуда.

– В воде красные пятна, – заметила я. – Следы кормления?

Кук пожал плечами.

– Похоже, это всегда происходит, когда китерийцев держишь в чистой воде – так же как зеленая ряска появляется в застойном пруду. Но этих долго не держат – скоро их вытащат и отправят в банк крови, ну или в сток, – что это значит, он так и не объяснил. – Марсианам нет смысла их кормить, но им нравится получать со своей добычи что-то ценное. Так что, скорее всего, эту партию к завтрашнему дню уже переработают тем или иным способом, а на их место завезут новых. Прежде чем забирать их отсюда, марсиане пустят по воде ток – что-то вроде электрошока. Так китерийцы становятся более податливыми, но остаются в сознании.

Верити, привыкшая иметь дело с ранениями, скривилась.

– А они вообще понимают, что с ними происходит? Они чувствуют боль?

Кук пожал плечами и повторил:

– Долго их не держат.

Я покачала головой:

– Надеюсь, они все не из Мисборна.

– Какая разница? – грубо сказал Кук. – Мы ничего не можем для них сделать – и никогда не могли… Пойдемте.

И он повел нас дальше, в глубь марсианского комплекса.

В следующей яме сидели люди.

Писатель должен быть аналитиком. Он должен описывать, что видел, а не что чувствовал. Но случались моменты, даже во время написания этих мемуаров, когда я завидовала Уолтеру Дженкинсу и его самопровозглашенной отстраненности от проблем человечества!

Вообразите себе условия содержания, схожие с клеткой китерийцев: яма в земле, поверх нее сеть, закрепленная по периферии кольцами. Но воды в этой яме не было, и она была гораздо глубже. Рядом с ней тоже стояла многорукая машина, как охранник в тюрьме.

Изнутри на нас глядели лица, подобные монеткам на дне фонтана, – на этот раз человеческие. Лица были бледные, грязные, некоторые – дерзкие, некоторые – испуганные, некоторые – заплаканные. Пленников было чуть больше десятка. В яме было так темно, а люди были настолько чумазыми, что их тел практически не было видно. Я видела лишь лица – и эти лица возникают в моей памяти каждый раз, когда я вспоминаю о тех событиях.

Они заметили, что мы подошли, – скорее всего, со дна ямы были видны лишь силуэты на фоне рассветного неба. При нашем появлении они заметно разволновались и начали выкрикивать:

– Эй! Вы кто такие? Можете нам помочь?

Некоторые голоса явно принадлежали образованным людям.

– Пожалуйста, заберите мою дочь, ей всего три года…

Я увидела, как ребенка на руках поднимают к свету.

– Не переживайте, – пробормотал Кук, – дотянуться до вас они не могут. Марсиане специально сделали яму такой глубокой – они усвоили урок. У людей сильнее воля к жизни, чем у китерийцев, и они более изобретательны в нанесении ущерба. Так что решетку поставили повыше, чтобы эти хитрые обезьянки не могли до нее дотянуться.

Верити, кажется, вернула себе хрупкое подобие самоконтроля.

– Я не о своей безопасности пекусь, Кук. Там, внизу, маленькие дети.

Он посмотрел на нее и рассмеялся:

– Что ж, придется вам стать пожестче. Мы правда ничего не можем сделать. К тому же они не будут особенно страдать. С ними поступят так же, как с пленниками с Венеры, – долго их здесь не продержат. Через них тоже пропустят ток, их парализуют или оглушат и вытащат из ямы как полудохлую рыбу.

Я взглянула на него:

– Как вы можете быть таким бессердечным, Берт? Даже вы…

– А какой у меня выбор…

– Эй, это же Берт Кук! Чудовище, ты предал нас! Давайте, ребята…

Из глубины ямы будто бы вздыбилась людская волна. Я увидела одного человека, потом другого, потом стену облепил целый рой тел, и третий человек поднялся по спинам товарищей и попытался схватиться за сетку, за которую в итоге зацепился. Эти действия были явно отработаны заранее, и импульсом к началу стал выпад против Кука. Упомянутый третий мужчина был грязен и плохо выбрит – но я заметила, что у него прекрасные черты лица и умные глаза: может быть, я мыслила предвзято, да и внешность обманчива, но он выглядел как мыслитель, юрист, учитель или писатель. При этом лицо его было искажено ненавистью, и я представила, как он раздирает Берта Кука на части голыми руками. Но все, что он мог, – отрывисто ругаться из-за сетки.

Машина, охранявшая заключенных, громко загудела и двинулась по направлению к яме. Но Кук проворно встал на ее пути, загораживая проход. Он вынул из кармана куртки горсть каких-то черных камешков и принялся бросать их в яму, целясь в карабкающегося наверх мужчину.

– А ну назад в яму, дикарь! Я сказал, назад!

Несколько камешков отскочили от решетки, другие упали внутрь ямы, не причинив пленникам никакого вреда. Но один из камней попал карабкающемуся мужчине прямо в лоб, и тот с воем упал назад. Вновь раздался яростный рев, смешанный с мольбами, которые стали еще более отчаянными, когда Кук потащил нас прочь от ямы и мы исчезли из поля зрения пленников.

Верити схватила меня за руку и сжала ее что есть силы.

Кук шел и ухмылялся, явно довольный собой.

– Нам еще многое предстоит увидеть.

– Эта галька, которую вы бросали… – начала я.

– Это не галька.

– Можно посмотреть?

Он оглянулся, чтобы удостовериться, что марсиане за ними не наблюдают, потом вновь засунул руку в карман куртки. Камни, которые он вынул, были черными, переливающимися и заостренными.

– Кремни, – произнесла я.

– Не просто кремни. Посмотрите на них. Посмотрите на их грани…

Верити взяла один из камней и повертела в руках.

– Кто-то их раздробил, – она взглянула на Кука. – Вы?

– Нет, не я. Я пытался – в конце концов, кремневые отложения здесь в буквальном смысле под ногами, – но только палец повредил. Может, когда-нибудь научусь. Нет, я стянул их из музея.

– Из музея? – переспросила я. – То есть они доисторические. Лезвия топоров и наконечники копий.

– Именно. Однажды я попробовал пронести один из таких камешков внутрь прямо под носом у марсиан… Если ты пытаешься пронести оружие, они всегда тебя останавливают. Даже лук со стрелами. Однажды я чисто для проверки взял набор маленького лучника в магазине игрушек – так они и его забрали. Но камни они игнорируют – даже заостренные. Они не распознают их истинной цели.

– Не видят в них инструментов, – изумленно произнесла я. – Не понимают, что это оружие каменного века. Оружие, которым человек пользовался на протяжении большей части своей истории.

– Ха. Берите ближе. Матушка моей Мэри всю жизнь провела здесь неподалеку, и дедушка рассказывал Мэри, что в его детские годы рабочие, плотники и тому подобный люд, когда хотели сделать работу быстро, а ножа под рукой не было, не видели ничего лучше, чем подобрать кремень, отломить кусочек и наточить его хорошенько. Один оригинал даже умудрялся с его помощью бриться.

– Но марсиане их не распознают как оружие, – повторила Верити. – Не считают инструментами.

Я кивнула.

– Может быть, они и помнят что-то о своем прошлом – это сохранилось в облике машин, в странной искусственной экологии, которую они сами изобрели. Но свой собственный каменный век они позабыли…

– Если, конечно, он у них вообще был – не факт, что геология Марса это позволяет, – сказала Верити. – А вы, Берт, – вы кричали, что человеческим заключенным никак не поможешь, и в то же время бросали им заостренные камни прямо на глазах у марсиан!

– Этого слишком мало, – ответил Берт, слегка смущенный тем, что его план раскрыли. – Даже кремень не сможет разрезать металлическую сетку, я проверял. Ничто не может ее разрезать.

– Не понимаю, – недоуменно сказала я. – Зачем же тогда нужны эти камни?

Верити терпеливо произнесла:

– Кремень не может разрезать решетку. Но он может резать человеческую плоть, Джули.

И тут до меня дошло.

– Это наилучший выход, – произнес старый артиллерист. – Для тех, у кого хватит силы воли это сделать. Или спасти таким образом детей. Так что, можно сказать, я бросаю им своего рода вызов.

Переварить такое было по-настоящему тяжело – вероятно, потому, что у меня не настолько богатое воображение, как у Кука или, например, Уолтера.

– Что ж, в таком случае вы делаете доброе дело, Берт, – произнесла я.

– Это все, что я могу.

– У вас все-таки есть сердце…

– Не смейте никому об этом рассказывать.

– Со стороны и не скажешь.

Он взглянул на меня неприветливо.

– Марсиане об этом тоже пока не знают, но если догадаются, то моей маленькой игре конец. Они пытаются нас понять. Ставят эксперименты. Вы сказали, что пришли сюда, чтобы поговорить с марсианами. Тогда для начала вам стоит увидеть, чем они занимаются. И понять, что к чему. Именно это я вам сейчас покажу.