Мы столкнулись на лестнице – обе в чужих ночных сорочках.

– Ты слышала, – сказала Верити.

– Да. Одеваемся и уходим.

– Согласна.

Я поспешила назад в комнату. К счастью, накануне вечером мне хватило здравомыслия разложить дорожную одежду, а сумка у меня и так была почти собрана. Эту сумку с ремнем я нашла очень кстати, потому что любимый рюкзак пришлось оставить в гостинице Мариотта. Я оделась, упаковала остатки вещей, натянула ботинки, но Верити даже со сломанной рукой все равно собралась быстрее меня.

Мы поспешили вниз, прошли через кухню – даже в момент опасности я успела прихватить со стола коробочку с чаем – и выбрались на веранду, где накануне провели вечер. Веранда выходила на запад: небо было ясным, все еще серым, солнце пока не взошло. Перед нами простиралась затопленная местность, зловещая в своей неподвижности вода, поверхность которой покрывали плоские листья красных водорослей. Китерийцев нигде не было видно, и крики тоже стихли. Казалось, будто их и не было никогда.

– Исчезли! – сказала я. – Но, думаю, им пришлось собирать даже меньше вещей, чем нам…

– Нет, – Верити указала на воду здоровой рукой. – Смотри, вон один.

Скользя под самой поверхностью воды, к нам стремительно приближалась тонкая фигура. Хотя движения ее рук и ног были едва заметны, скорость она развила изрядную. Оказавшись перед нами, китериец вынырнул из воды, окатив все вокруг брызгами. Это был Чарли – распятие все так же сверкало у него на груди. В прыжке он издал странный протяжный крик, затем ударил себя кулаком по виску и указал нам за спину, на восток. Потом плюхнулся на спину, нырнул в воду и исчез.

– Голова, – пробормотала Верити. – Он хотел сказать «голова». Предупреждал нас. Потому что китерийцы так называют…

Солнце наконец взошло, и нас накрыло длинной тенью, очертания которой было нетрудно узнать: знакомый колпак, три длинные ноги, щупальца, сжимающие камеру, и свисающая сеть, внутри которой что-то извивалось.

Голова. Что есть марсианин, как не голова без тела? Китерийцы очень верно это подметили. И верно поступили, что сбежали.

Боевая машина возвышалась над домом, черная на фоне восхода. Мы только и могли, что стоять и смотреть на нее. Я видела, что марсианин намерен скорее схватить нас, чем прикончить. В его сетях уже болтались люди, будто пойманные рыбы, сваленные прямо друг на друга. Кто-то безвольно обмяк, кто-то боролся, хватался за сети, словно пытаясь разорвать их или выбраться наружу. До меня доносились едва различимые голоса, рыдания, крики, вопли ярости.

Затем я заметила в сотне футов еще одну сеть, свисающую прямо с колпака. У других марсиан я подобного не видела – казалось, будто огромная капля слюны вытекает из гигантского рта.

Насчет этой второй сети мне в голову пришла одна догадка. Я изо всех сил постаралась не поддаться панике, глядя, как существо наклоняется к нам и извлекает из-под корпуса длинное щупальце – металлическое, сверкающее, гибкое, не похожее ни на один механизм, созданный руками человека.

– Ленивая я дура! – яростно выпалила Верити. – Нужно было догадаться! Не смыкать глаз, как китерийцы, по очереди держать дозор. Ну, теперь-то бежать уже без толку. Если, конечно, ты не предпочтешь кровопусканию тепловой луч.

– Нет, – я схватила ее за руку. – Стой.

Марсианин наклонился с некой зловещей грацией – он казался очень тяжелым, но совершенно не шатался, – и теперь щупальце было всего в нескольких ярдах от нас. Я уже различала кольца, из которых оно состояло, видела зазоры между ними; оно приближалось в клубах зеленого дыма, гибкое, извивающееся, и в его движениях виделась какая-то странная нежность.

Я снова бросила взгляд на сеть, свисавшую с колпака. Настал решающий момент. Во все горло я заорала:

– Кук! Альберт Кук!

Верити изумленно посмотрела на меня.

– Альберт Кук!

Щупальце замерло метрах в трех над нами. Казалось, вся боевая машина застыла на месте. Даже пленники, пойманные в сеть, отвлеклись от попыток спастись – я видела, как они ерзают и извиваются, движимые любопытством. Может быть, мои крики пробудили в них надежду – увы, тщетную, насколько я могла судить.

Вторая сеть, похожая на каплю слюны, стала медленно и плавно опускаться на удлиняющемся кабеле. Вскоре я заметила, что в ней находится всего один человек, причем он не бултыхался внутри как рыба – нет, он сидел на мягком сиденье, как пилот в кабине биплана. Одет он был весьма странно: на нем было нечто вроде дорогой кожаной куртки, белый парик, как у судьи, и тяжелый золотой медальон на шее, как у мэра.

Он приблизился и увидел мое лицо, а я – его.

– Это вы! – сказала я.

– Это вы! – отозвался артиллерист.