Как я узнала позже, Фрэнк большую часть субботы провел в квартире на Гоуэр-стрит. К нему заходил только почтальон, который, как Фрэнк и предполагал, принес повестку, предписывающую на следующий день, в воскресенье, явиться на службу.

Утром Фрэнк сделал все необходимое – до того, как люди услышали новости и началось столпотворение. Он купил всевозможные мелочи, нужные любому солдату, даже медику вроде него: печенье, сухофрукты и фляжку для воды, носки, бинты, мазь от мозолей – и так далее. Фрэнк не курил, полагая эту привычку, вопреки расхожему мнению, губительной для здоровья, но позже жалел, что не купил сигареты: солдатам они служили валютой. Поскольку банки были еще открыты, он снял со счетов внушительную сумму. Также он приобрел толстую тетрадь, ручки, чернила и карандаши. Именно в этой тетради, купленной между делом за несколько пенни, он в последующие годы вел хронику событий, стараясь писать так мелко, как только возможно.

Когда он снова вышел на улицу, уже после объявления, он с удивлением обнаружил, что в магазинах успели ввести карточную систему.

В субботу днем невозможно было найти свободное такси или омнибус, и Фрэнк пешком прошелся по городу, который готовился к войне. На крупных вокзалах Чаринг-Кросс и Ватерлоо уже возвели баррикады с колючей проволокой, а к входам приставили солдат и полицию. Похоже, к поездам допускали лишь некоторых гражданских, и возле вокзалов то и дело случались сердитые перебранки и слезные сцены. Но за проволокой Фрэнк увидел огромные толпы солдат, которые ехали из одной части страны в другую. А на вокзале Виктория он заметил, как к станции подъезжает поезд, груженный гигантскими пушками. Лондон, как обычно, стал средоточием всего, распределительным пунктом для всей страны, как и предсказывал Альберт Кук.

Солдаты были повсюду.

Лондонские парки превратились во временные лагеря, автобазы и пастбища для лошадей. По улицам маршировали жизнерадостные солдаты; мальчишки свистели им вслед, девушки посылали воздушные поцелуи. Мимо Фрэнка прошло подразделение добровольческого резерва Королевского флота – они направлялись к океану, чтобы в его водах принять бой. А на ступенях собора Святого Павла, под куполом, на котором до сих пор был виден след от теплового луча, играл военный оркестр – и старший офицер, кажется полковник, выступал перед толпой с пламенной речью, обращая особое внимание на мужчин в штатском: «А вы к нам присоединитесь? А вы?»

В ту субботу Фрэнк не чувствовал ни подлинного страха, ни беспокойства. Скорее, им овладело возбуждение. В каком-то смысле, как он говорил позже, казалось, будто все ждали этого момента с самого 1907 года. По мнению Фрэнка, Марвин и его правительство могли считать это своим триумфом. Какими бы циничными ни были причины всеобщего оживления – годы милитаристских речей явно не прошли даром, – каким бы кратким и необоснованным оно ни оказалось, в такой момент лучше быть оптимистом и чувствовать решимость, а не страх.

Одна из первых записей в дневнике Фрэнка гласит, что он восхитился при виде открытых полицейских участков – в субботу! «Должно быть, ввели чрезвычайное положение», – заметил он.

К вечеру он достал свою форму. Фрэнк хоть и был обычным добровольцем Фирда, имел почетное звание капитана Медицинской службы сухопутных войск, но особенно этим не хвалился, даже я мало об этом знала. Но я знала, с какой гордостью он носит на своем темно-синем берете отполированную кокарду с посохом Асклепия.

По словам Фрэнка, он хорошо спал в ту ночь, несмотря на гомон снаружи. Вопреки официальным указаниям, уже начались стихийные незапланированные эвакуации. К тому же по городу разносился шум буйных празднеств – люди веселились в последнюю мирную ночь.

У меня нет причин не верить ему, хотя мне в лесной тиши Стэнмура не спалось.