Глава 7
Черный шеврон
– Ладно ты обращаешься с иглой.
Сергею вовсе не нужно было поднимать голову и отрываться от своего занятия, чтобы понять, кто именно обращается к нему. Этот голос он хорошо запомнил. Сержант Полен по старой привычке решил проинспектировать, как молодняк справляется с оборудованием обмундирования.
С другой стороны, а почему бы и нет. Полен в форте был кем-то вроде старшины и личного порученца коменданта. Он заведовал всем имуществом и продовольствием, он выступал связующим звеном между капитаном и солдатами, помимо офицеров, он же был готов выполнить любое личное распоряжение капитана Блажека. Словом, и чтец, и жнец, и на дуде игрец, эдакий незаменимый кадр или во всех дырках затычка, это уж как кто понимает.
– Чего молчишь, парень? – нахмурился сержант, и новобранцы, и без того находившиеся в сторонке, тут же постарались дистанцироваться от вызвавшего неудовольствие начальства.
Игнорировать сержанта не рекомендовалось. Новобранцам это было известно доподлинно. За то время, что эти десять растерянных парней провели в армии, они уже успели понять, что их мнение о собственной значимости в среде своих знакомых здесь никого не интересовало. Дома они, может, еще собой что-то и представляли, но с того момента, как оказались на призывном пункте, они стали никем и даже меньше. Уважение к сержантскому составу и просто старослужащим вдалбливалось в них жестко, настолько, что порой казалось проще отдать концы, чем выдерживать все это.
А ведь по уставу солдата, не принявшего присягу, не может наказать даже военный министр. Ну да. Делать ему нечего, кроме как наказывать солдат, для этого в армии вполне хватает капралов и сержантов, а они, похоже, об этом положении ничего не знают. Или знают? Тогда страшно подумать, что начнется после присяги. Но тут уж ничего не поделаешь, уродился мужиком, терпи. Это в других государствах в армии все больше наемники, а в Рустинии каждый мужчина должен отслужить два года, потому как защита отечества – святой долг каждого рустинца. Были и здесь люди, пожелавшие службу в армии сделать своей жизнью, в частности все сержанты были именно из таких.
Вообще-то считалось, что попасть служить на границу куда предпочтительнее, чем во внутренние области. С одной стороны, опасно и можно вполне реально сложить голову, но с другой – здесь куда веселее и нет той муштры. Хм. Как видно, тот, кто это придумал, решил от души повеселиться, не иначе. Уже два дня как они в форте, вот только послаблений никаких не заметно.
День-деньской пропадают на плацу или отбивают задницы о седла. Четверо-то из крестьян, им хорошо, к лошадям они привычны, а как быть городским? Эх, повезло все же местным жителям. Тех, кто проживает в пределах пятидесяти верст от границы, в армию не призывают. Вот только тот, кто поглядывает на них с завистью, упускает одну маленькую деталь – государство никогда никому и ничего не дает просто так. Да, местные не отправляют своих сыновей в армию, да, они имеют послабления в налогах. Вот только случись набег дикарей, и они фактически останутся один на один с этой напастью. Форты неспособны перекрыть границу непроницаемой стеной. Так что у всего есть своя цена, и подчас она очень велика.
После целого дня, проведенного на морозе, не смотри, что уж весна началась, новобранцы не могут расслабиться даже в казарме. Свободное время у них вовсе не для того, чтобы бить баклуши, – нужно привести в порядок казарму, выполнить целый ряд хозяйственных поручений, оборудовать свою форму. Сейчас они все еще треплют собственную гражданскую одежду, потому что, пока все новобранцы не оборудуют надлежащим образом свои мундиры, никто не переоденется.
И все это на фоне откровенного безделья, наблюдаемого у старослужащих. Нет, те не совсем бездельничают, у них время от времени проходят занятия, и службу они несут. А еще регулярно выезжают в патрулирования, откуда возвращаются усталые, обветренные, промерзшие и злые. Буквально вчера вернулся очередной патруль. Но ведь это не идет ни в какое сравнение с муштрой. С другой стороны, всему свое время.
– А чего говорить-то? – откусив нитку, все же поднял глаза на сержанта Сергей.
– Ты задницу-то оторви, коли к тебе сержант обращается, – вперив строгий взгляд на своенравного бойца, велел Полен.
Варакин хотел было послать его по матери, как он это зачастую делал во время срочки, сдерживаясь только при наличии поблизости офицеров, но потом передумал. Как говорится – здесь это вам не там. В местной армии сержант имел реальную власть, а не предоставляемую уставами и практически ничем не подкрепленную на практике. Если сержант решит, что ты должен отработать, то ты будешь пахать как миленький, а если не преуспеешь, то очень даже можешь познакомиться с неуставными отношениями. Разбитое лицо и даже выбитый зуб – это только цветочки, ведь можно и на больничной койке оказаться, а то и вовсе Богу душу отдать. Здесь это запросто, и сержанту в девяноста девяти случаях ничего не будет.
Разумеется, это не означает, что старослужащие всячески измываются над молодыми в самой извращенной форме. Вовсе нет. Если кто себе подобное и позволяет, то только сержанты. Старичкам дозволено учить уму-разуму, но не переходить некую незримую грань, определяемую капралами и сержантами. Кстати, у каждого обладателя нашивок она проходит по его собственным представлениям, поэтому рядовые до той грани стараются не доходить приличное расстояние.
Варакин не испугался, еще чего, но и нарываться посчитал глупым. Все же ему представился шанс вывернуться из сложной ситуации и пройти мимо виселицы. Хм. Пришить шестерых бандитов, за которых была объявлена награда, причем за живых или за мертвых, и за это оказаться на виселице – чудны дела Твои, Господи. Впрочем, судили его не за них, они были первопричиной, о которой, кстати, отчего-то не упоминалось. К двум годам Вестемской каторги его приговорили за убийство по неосторожности полицейского. К слову заметить, столько там не выдерживал никто. Так что, как ни кинь, все одно смертный приговор, только с оттяжкой, долгой и мучительной.
– Иди за мной, – приказал сержант, когда Сергей все же поднялся, даже не попытавшись изобразить нечто похожее на стойку «смирно», чем вверг молодняк в благоговейный ужас.
Варакин только сегодня вышел из острога и узнал, что теперь является не кем иным, как черным шевроном. Это что-то вроде штрафбатовца местного. Было дело, иногда создавали такие отряды, куда записывали висельников и каторжан. Правда, он еще не понял, радоваться этому обстоятельству или нет, потому как этих парней использовали в откровенно безнадежных мероприятиях, где вероятность сложить голову была куда выше, чем вывернуться.
Как ни странно, но сержант вывел его не для того, чтобы устроить выволочку по отдельному плану. Да и не нужно ему этого, если рассудить. На миру-то и смерть красна, это факт, но если особо много о себе думающему отшибить рога перед сослуживцами, то тут для всех урок получится, наглядный и доходчивый. При имеющейся власти сержантского состава – ничего удивительного.
Можно, конечно, с апломбом утверждать, что сержант, ведущий себя подобным образом, рискует в самое ближайшее время оказаться трупом. Вот только такое мнение будет ошибочным. В трудную минуту, и в особенности в бою, все смотрят не на своего товарища и собутыльника, не на офицера, а на своего сержанта и верят, что именно он вытащит их задницы из очередной передряги.
Исключение, когда по ошибке офицеры выводят в сержанты откровенных садистов. Эти меры не знают ни в чем и не способны остановиться, дойдя до определенной черты. Вот таких как раз стреляют, нередко и сами оказываясь под судом.
Словом, несмотря на то что жизнь в армии расписана и регламентирована уставами, здесь есть масса обычаев, толкований и взаимоотношений, делающих армейскую жизнь уникальной и во многом саморегулирующейся. Уставы же рассматриваются не как догма, а скорее как руководство к действию. Впрочем, могут и вовсе не рассматриваться, это уже от подразделения зависит.
Так вот, Сергей был готов к выволочке и, случись, собирался показать этому дядьке, который, к слову, был лет на двадцать старше его, где раки зимуют. А что такого? Терять-то ему по большому счету нечего, а если еще вспомнить и тот факт, что он считал себя жертвой интриг дознавателя, нагло подставившего его под статью… Вот бы кого он с удовольствием пришиб. Жаль, как раз он-то и отделался мелочовкой – только шишкой на лбу.
Словом, Варакина сейчас лучше бы не трогать, а то сорвется, как камень под кручу, только держись. С другой стороны, этого вроде как и не хотелось бы, все же надежда выкарабкаться из передряги была.
А еще… Ему очень хотелось разыскать того самого бандита, что убил Алексея. Варакин даже не представлял, насколько может расстроиться из-за потери еще недавно незнакомого человека. А чему, собственно, удивляться, если ближе Болотина у него никого и не осталось.
Странно. Выйдя в прихожую, они прошли дальше, за дверь, где располагалась сержантская часть казармы и их комнаты. Помещение здесь явно уступало общей казарме эскадрона. Узкий коридор, по обеим сторонам которого находятся четыре двери, за каждой небольшие комнаты на четырех человек. В одной располагаются только двое, это сержант-медик и сам Полен. К слову сказать, он старший сержант, просто тут никто с этим не заморачивается.
Так, например, сержантами как таковыми тут являются взводные сержанты и медик. Командиры десятков, их по трое во взводе, уже младшие сержанты. И есть один старший сержант. Всех их называют сержантами, так проще, и язык не надо ломать. Есть еще и капралы, но это те же солдаты, и живут они в общей казарме, никак не выделенные среди остальных, хотя и являются самым младшим командным звеном.
Сержантское жилье не поражало воображение. Конечно, это не казарма, но все же добавь в эту комнату еще парочку коек, и станет уже куда как тесно. К примеру, чтобы устроить застолье, придется узкий столик ставить в проходе, а садиться уже на койки. Для проходящих службу по призыву неслабо, вот только призывник не может подняться выше капрала, весь сержантский состав представлен профессиональными военными.
Впрочем, половина сержантов были женатыми и имели свои дома в поселке, так что, возможно, насчет чрезмерной тесноты Сергей и ошибался. Да и бог с ним, с бытом сержантским. К чему этот старый лис притащил Варакина в свою комнату? Получается, не для того, чтобы поставить его на место.
– Присаживайся, Сергей. Пить будешь?
– Если пиво, то не откажусь, оно здесь хорошее, а если что покрепче, то ну его к лешему, несусветное пойло.
– Насчет пойла это ты в точку. Пива нет, оно, знаешь ли, не хранится слишком долго, а потому держать его про запас не стоит. Но есть отличная зобрятка. Пробовал?
– Нет.
– Вот и попробуешь. Ну и я с тобой опрокину стаканчик. Чего так смотришь? Никак в толк не возьмешь, что происходит?
– Не скрою, непонятно.
– Капитан просил с тобой поговорить, да и сам я… Ну, ты чего греешь? Будем. Как? Во-от, это тебе не то пойло, что на факториях да в харчевнях наливают, это настоящий напиток.
– Согласен. И крепок, и обратно не просится, даже где-то приятно. Как будто на травах настояно.
– Там много чего, я толком не знаю, но ведь и как сделать порох, я тоже не ведаю, хотя всю жизнь только и делаю, что стреляю.
– Ну да, порой знания бывают и ненужными. Так о чем ты хотел со мной поговорить, сержант? Может, нужно еще какое преступление на себя взгромоздить, раз уж так-то все срослось и у вас заимелся собственный висельник.
– Не висельник, а каторжанин, – оглаживая свои пышные усы (ну прямо Буденный, да и только), поправил Полен. – И не у нас, а вскорости будешь отправлен в Крумл. Давай так, ты меня сначала выслушай, а там будешь вопросы задавать.
– Добро.
– В том, что случилось, ничьей вины, кроме твоей собственной, нет. Погоди, не перебивай. Что там тебе наплел дознаватель? Начал обвинять в убийстве шестерых мирных бандитов, да еще и на пинкской территории? Ты вроде не глупый мужик, и как только мог на это купиться? Да пришей ты их при таких же делах даже на востоке, тебя никто не обвинил бы в убийстве, потому как ты вправе убить любого, кто без твоего ведома вторгся на твою землю с оружием в руках. Да даже без оружия – и то есть разные варианты. А ты вдруг решил, что тебя тащат на виселицу, и начал махать руками.
– Он первый. И потом, откуда же мне было знать? Если бы я знал закон, то и не дергался бы. Да и не хотел я его убивать.
– Не хотел. Но убил. А насчет знал и не знал… Вам с Бедричем капитан что сказал, когда вызвал в форт? – внимательно глядя на собеседника, спросил сержант и тут же сам и ответил: – Ничего не опасайтесь, я во всем разберусь. Так?
– Разберется он…
– Ты не ерепенься. Ты кто такой, чтобы в словах капитана сомневаться? Он за двадцать лет никого еще не подвел и слова своего не нарушил. Ты думаешь, он тут порядок только силой своего эскадрона держит? Люди ему верят, и ту веру он еще ни разу не обманул, хотя порой и бывает жестким до крайности. Будь он дурак… Народ тут горячий, давно уж порешили бы. Тот дознаватель решил вернуть деньги да по служебной лесенке подняться, вот и начал тебя стращать, чтобы ты не запирался. Правда, дурень молодой, еще и руками начал размахивать, совсем без ума. Но тебя это не оправдывает. Вообще же все с твоего дружка началось, не кинул бы руку на деньги или хотя бы сказал вам о том, так все по-другому было бы.
– Не мог он. Сознание потерял от раны.
– Ну так и вас никто не гнал в дорогу… Ладно, чего теперь о прошлом-то.
– Ну если я во всем кругом виноватый, то чего же ты со мной тут разговоры разговариваешь? Зачем капитан тебе велел со мной поговорить?
– Виноват-то ты, тут сомнений никаких. Но люди считают, что дознаватель вынудил тебя начать защищаться. Хорошо хоть, когда народ собрался да подтянулся, того и след простыл. А то беды не миновать.
– А разве не вынудил?
– Дурь твоя вынудила, за нее и расплачиваешься. Так вот, иного приговора, кроме как смертная казнь, комендант тебе присудить не мог. Но и казнить тоже не получалось. Вот и принял он решение серединка на половинку.
– Хороша серединка.
– Это да. Каторга у нас в Новой Рустинии одна – Вестемская. Там добывают руду и находятся заводы, вот на рудниках каторжане и трудятся. Говорят, что особо крепкие могут выдержать самое долгое полтора года, проживших больше вроде как нет. Считается, что лучше уж со старухой обвенчаться, чем попасть туда и медленно сдохнуть.
– Вот и я о том же.
– Да не о том ты думаешь, – отмахнулся сержант, как от назойливой мухи. – Если бы капитан тебе объявил смертный приговор, то ты уж давно в земле лежал бы, потому как приговоры военно-полевого суда приводятся в исполнение незамедлительно. А поскольку тебя приговорили к каторге, то с отправкой на рудники можно и не торопиться.
– Ну и чего тогда народ не поднял бузу, как приговор объявили? Ведь даже хуже виселицы получается.
– А того, что капитан, через нас, понятное дело, пустил слух, что, мол, вскорости должно прийти распоряжение о том, что будут набираться отряды черных шевронов. Вот тут народ и успокоился. Приезжий дознаватель тебя на смерть подвел, а комендант помог, насколько смог, понятное дело. Аккурат вчера мы и получили депешу, в которой говорится о наборе отрядов черных шевронов и куда всем комендантам надлежит направить подходящих лиц, если таковые имеются. Недостающие будут набраны на каторге и по тюрьмам. Я чего тебе сказать-то хотел, Сергей. Капитан человек строгий, но правильный. Ты пока сидел, содержали тебя по-человечески и кормили из общего котла. Вот и сейчас тебя все так же положено в остроге содержать, но капитан рассудил иначе, и ты в казарме.
– Так это же капитан все для своего спокойствия. Небось драгуны в харчевне подробно рассказывают, как тут со мной славно обращаются.
– Рассказывают. Да только ты из себя невинную жертву-то не строй. Хорошо, дознаватель хотел напраслину на тебя возвести и по морде съездил, но ведь ты не его убил. Ты ни в чем не повинного человека убил, отца семейства, который просто свой долг выполнял. Ты сглупил, едва бузу не поднял, а теперь еще и виноватых на стороне хочешь найти. Не-эт, парень, так не бывает. Каждый должен платить по своим счетам. И ты заплатишь. По справедливости заплатишь.
– Не хотел я его убивать, – понурившись, в который раз ответил Сергей.
– Не хотел и не хотел, но сделанного не воротишь. Вот только если у тебя в голове какая мысль насчет побега засела… Гнал бы ты ее. В черных шевронах не сахар, да в рустинской армии дезертирства нет. Дураки, которые порой решают попытать счастья, есть, а вот дезертиров нет. Не живут они долго. За голову дезертира, как за особо опасного бандита, назначается награда в тысячу крон. Это как подарок для охотников за головами, которые тут же начинают кружить стаями в погоне за наживой. Кстати, за убийцу своего друга можешь не переживать, я еще не слышал, чтобы тот, за кого пообещали награду в тысячу крон, сумел продержаться хотя бы два года, а по его следу охотники уж полгода ходят. Так что решишь податься в бега – дождись, пока тебя отправят к месту службы. Там тебе это сделать будет сподручнее, да и оружие тогда уж при тебе будет.
– А если побегу отсюда, то капитану твоему проблемы, так?
– Так. А он, видит бог, этого не заслужил.
– Куда отправлять-то будут, не знаешь?
– Знаю. Решено выставить заставы для охраны реки Мравы, по которой идет основная торговля с Новой Валенсией. Политики долго бодались, как быть. Наши хотели расширить территорию до слияния Мравы и Изеры, по которому пароходы потом идут в Новую Валенсию. Те тоже не дураки, хотели сами продвинуться. Но тут уж наши на дыбы. А пинки тем временем купцов щипали. Вот терпелка и лопнула. Решили поставить по четыре заставы, валийцы по Изере, мы по Мраве. Когда с тобой закрутилось, все как раз к этому и шло, потому капитан и тянул с трибуналом, а потом присудил каторгу. Так что не гадил бы ты ему. Хочешь посчитаться с убийцей или еще кем, сбегай, разыскивай да предъявляй счет, только не отсюда.
– Это обязательно. Но сначала я посчитаюсь с тем уродом, что Алексея… Вот доберусь до него, а тогда уж… В общем, видно будет.
– Вряд ли ты успеешь добраться до него раньше, чем охотники.
– А меня и это устроит, лишь бы только знать, что этот урод на тот свет отправился не по старости.
– Тогда лучше сосредоточься на том, как выжить. Вдруг случится чудо и Ирман будет бегать, пока ты не придешь за ним.
– Думаешь, будет так тяжко?
– А ты думаешь, отчего туда такую компанию подбирают? Арачи уж привыкли, что им время от времени перепадает богатая добыча, захватить же пароход с купцами – это большая удача. И вдруг появятся заставы с солдатами. Вовсю будут стараться, чтобы вас извести. Но тут какое дело. Если соберется толпа идиотов, то всех вырежут, а если взяться за дело с умом… Нет, потери конечно же будут, тут никуда, но выжить вполне реально. Это я тебе основываясь на собственном опыте говорю.
– Так ты…
– И капитан. Об этом вспоминать не принято, тем более что перед законом мы уж давно чисты, но было, чего уж там.
– А за что, если не секрет?
– Я тогда двоих порешил. Защищался, но судья посчитал иначе. Да и свидетели нашлись. Вот прямо из-под петли капитан, в то время еще лейтенант, меня и вытащил. Он тогда погорел на мухлеже в карты. Осужден судом чести и отправлен командиром штрафного взвода. Двадцать лет прошло. Нас тогда как раз закладывать Опань отправили. Потом началось строительство железной дороги, так на нас и ее повесили, да еще и хуторяне. Те же куроки, что сейчас с нами в мире живут, набеги устраивали. Так вот, мы выстояли. Все взводные сержанты из того, первого гарнизона. А еще четверо свои хутора поставили.
– Выходит, капитан о пенсии волнуется.
– Волнуется, но только не о пенсии. Ему только сорок, так что он еще может сделать карьеру. В генералы не выйдет, но до полковника вполне, а там и пенсия куда более достойная. Кстати, этой весной он должен получить майора и убыть в другую часть. И в личном плане наметились перемены, есть весьма достойная партия.
– Не прошло и двадцати лет, как жизнь снова налаживается?
– Что-то вроде того.
– Получается, если тут хоть намек на волнение, то плакала его карьера. Плевать ему на меня, о себе думает.
– Главное, что тебе с того польза. Будь иначе, ты уже раскачивался бы на веревке или по твоему следу рыскали охотники за головами.
– Или до сих пор гонялись бы за бандой Агилара.
– Но ведь ты же сам пришел сюда. Оставь уже пустые разговоры.
– Убедил. Ну а ты с ним, так?
– Нет, не так. Он-то меня зовет, да только привык я на границе, в тыловых частях закисну. Я и семьей-то не обзавелся, потому как точно знаю, смерть меня в степи найдет и растащат мои косточки падальщики. Так что дальше он без меня.
– Значит, платишь за то, что он тогда вынул тебя из петли?
– И за это, и за то, что еще мальчишкой сумел показать себя и заставить нас служить, а не пить безмерно и по-глупому подставляться под пинкские выстрелы.
– Понятно. Ты передай капитану – беды от меня он может не ждать. Но только не потому, что я ему гадить не хочу, а потому, что вину за собой чую за того полицейского. С этим ладно, а оружие-то мое мне вернут, или ему уж ноги приделали и выдадут какую-нибудь кремневку?
– Ты напраслину-то не возводи. Тоже мне удумал. Все честь по чести вернут, и все свои деньги получишь.
– Значит, оружие мое мне вернете?
– Сказал же.
– А там не отберут?
– Нет. Казну вполне устраивает, если солдат способен служить со своим оружием. Другое дело, что оно должно входить в перечень одобренного. Твои револьверы и «дятлич» под этот перечень подпадают, что касается другого карабина, то он как дополнительное оружие, а оно может быть хоть кремневым, только бы не было помехой. Правда, сослуживцы могут пожелать поменяться, по обоюдному согласию или без такового.
– Понятно. Тогда мне нужно посетить хутор Кафки. Ну чего ты на меня смотришь? Забрать мне кое-что нужно. Раз уж так случилось, что два года нужно продержаться на пинкской территории, то подготовиться не мешает.
– И что хочешь забрать?
– Там у него остался запас патронов, каких тут не купить.
– Это к твоему карабину со зрительной трубкой?
– К нему. Да и дела нужно в порядок привести, мало ли, вдруг что не так пойдет, что же добру пропадать, а у меня вроде как иных наследников-то и нет. Опять же деньги не помешают, а там кое-какая сумма есть, что-то продать можно будет.
– Тебе сейчас не о деньгах думать нужно, – покачав головой, возразил сержант.
– А кто о них думает? Деньги только средство, чтобы шкуру мою сберечь.
Казалось бы, плюнь на все, положи на всех с прибором и вали со службы. Но правда заключалась в том, что в этом случае его дни и впрямь были бы сочтены. Тысяча крон – завидная награда для любого, не только охотника за головами. Кстати, фото Сергея уже имеется, так что искать будут не только и не столько по имени, сколько по личности.
Не менее важно и то, что не было дня, когда бы он не корил себя за смерть того полицейского. Не хотел он этого, но прав Полен, это Варакин лишил семью кормильца, мужа, отца. Вот представься сейчас шанс сбежать без последствий, и то не уверен, что поступил бы таким образом. Самый страшный суд мы подчас выносим себе сами, разумеется, если выносим. А перед собой обелиться куда труднее, чем перед людьми.
Когда Сергей вернулся в казарму, застал окончание разбора полетов. Один из взводных сержантов, выстроив переодевшихся в форму новобранцев, в красках расписывал, какие они тупицы и идиоты, неспособные толком держать в руках даже иголку, а им еще и оружие собираются выдать. Итог – всем было велено срезать нашитые погоны, шевроны и петлицы и еще до отбоя все переделать, представив на строгий сержантский суд.
Ясное дело, Сергея это действо не коснулось никоим образом. Впрочем, теперь было понятно почему. Он был отрезанный ломоть, не имеющий никакого отношения к гарнизону форта, мало того, по существу он не имел никакого отношения даже к рустинской армии, будучи представителем ее отбросов. Ну и чего тогда на него терять время? Пусть им занимаются те, кому до этого есть дело.
Хм. Такие нашлись, и очень быстро. К нему подошел капрал Рехор и предложил сходить в харчевню, мол, у харчевника пиво удалось на славу. Хотел было отправиться в своей одежке – хотя и потасканная, но вполне приличная, содержали его все же не как скотину. Но капрал настоял, мол, имеешь отношение к форту, не имеешь, но коли уж в армии, будь добр – форму надень.
Сергей в ответ только ухмыльнулся и согласился. Ясное дело, что приглашение Рехора – это некое продолжение разговора со старшим сержантом. Вот появится он в форме с черными нашивками, и все посетители, сколько бы их ни было, смогут со всей ответственностью клятвенно заверить, мол, сами видели, не осунувшийся, вполне здоровый и в форме, все как и говорил комендант. Ладно, чего уж. Мужик он вроде и впрямь нормальный, а насчет бегства… Зря он волнуется по этому поводу. Не побежит Сергей. Впрочем, чужая душа – потемки. Так что капитана понять можно без труда.
– Разрешите, господин капитан?
– Входи, Полен. Что наш черный шеврон? – с ходу задал интересующий его вопрос комендант.
– Беды вроде ждать не след, но и особо доверять я ему не стал бы.
– Ясно. И откуда только свалился на мою голову этот идиот?!
Капитан был раздосадован последними событиями и не скрывал этого. Впрочем, было от чего. Он двадцать лет провел в этих диких местах, прибыв сюда по решению суда чести. Ошибка молодости, желание выиграть любой ценой, хотя сумма на кону была и не такой уж значимой, перечеркнули все его будущее.
Однако молодой офицер обладал поистине волевым характером и, оказавшись в голой степи, в окружении самых настоящих висельников, сумел не только выжить, но и навести порядок. Тогда здесь было только два хутора со злыми, клацающими зубами на всех и вся многодетными семьями хуторян. Ценой больших усилий, немалого риска для жизни и небывалого напряжения ему удалось завоевать не только их уважение, но и доверие остальных. Породить слухи об островке, где можно жить в относительной безопасности, и привлечь готовых рискнуть крестьян.
Именно благодаря ему удалось наладить первый контакт с куроками и прийти к мирному соглашению еще с отцом нынешнего вождя, Вольного Ветра. Пограничье всегда представляло адскую смесь, готовую полыхнуть от малой искры, и этот участок не был исключением. Его отличие состояло только в том, что он был единственным, имеющим коменданта с таким стажем службы на одном месте и пользующегося таким авторитетом.
Признаться, капитан Блажек и подумать не мог, что тот дознаватель позволит себе нечто подобное. Кто знает, может, он даже не догадывался, что на самом деле представляют собой местные жители. Возможно, решил, что Кафка и его батраки, недавно появившиеся в этих краях, не успели проникнуться местными настроениями. Но вести себя подобным образом здравомыслящий человек попросту не мог.
А потом нужно было уже просто разгребать все то дерьмо, что полезло из всех щелей. Если бы ему было проще прибить всех этих полицейских, то он именно так и поступил бы. Но максимум, что он мог себе позволить, это лишить их инициативы, вынудив действовать в плотном контакте и под присмотром его людей. Потом он сумел выпроводить это беспокойство за свою юрисдикцию и начал наводить порядок.
Его будущее, в котором наконец наметился просвет, несколько месяцев висело на волоске. Если бы его сведения оказались неверными и он зря столько тянул с приговором, да еще и реально обрек бы одного из этих крестьян, представляющих собой помесь с неведомым хищником, проблем не миновать.
Но все сошлось именно так, как он и предполагал. Это не могло не радовать, его ждали майорское звание, новая должность в губернском городе, невеста, хотя и не молоденькая девушка, а зрелая вдова, но с кругленьким состоянием. Сам он также не был бессребреником, на границе получали двойное жалованье, а вот тратить ему практически не приходилось, так что в банке успел скопиться изрядный капитал. Словом, появились кое-какие перспективы.
– Господин капитан, он хотел бы навестить хутор Кафки. Хочет привести свои дела в порядок, – между тем продолжил сержант.
– Ты думаешь, я могу его отпустить?
– Я бы не стал так рисковать. Даже если он не сбежит, есть вероятность нарваться на неприятности, а вам это может дорого стоить.
– Ты прав. Тогда пусть приводит дела в порядок отсюда. И без того вместо острога живет в казарме с честными солдатами, да еще и выпивает. Как там, Рехор повел его в трактир к своему тезке?
– Да, вместе со своим отделением. Не переживайте, парни проверенные, так что они за ним присмотрят.
– А я на этот счет и не переживаю.
– Господин капитан, я тут что подумал. Ведь он должен быть доставлен в Крумл через две недели…
– Хочешь сказать, что времени предостаточно и он может обернуться и на хутор, и до Крумла?
– Так точно.
– Уж не сам ли хочешь отконвоировать?
– Если разрешите. А в качестве конвоиров возьму Рехора и его отделение. Местные увидят еще одно проявление заботы к тому, кого подставил дознаватель, а если что случится, то ответ держать мне. Отклонился от маршрута.
– Полен, а оно тебе надо?
– Так скучно в форте. А потом, что мне сделают, отправят на одну из застав на Мраве?
– Ты прав, тебя этим не испугать. А может, все же заведешь хутор? Денег у тебя достанет, чтобы сразу большое хозяйство поставить.
– Поздно мне уже меняться, капитан.
– Ладно. Делай как знаешь.
Опять батюшка кличет. Вот же неймется ему. Она со всем своим уж управилась, так чего опять-то. На хуторе все давно утряслось, и каждый четко знает круг своих ежедневных обязанностей. Зимой их не так чтобы и много, поэтому и свободное время выпадает, можно отвлечься от повседневной жизни и посидеть за каким рукоделием или почитать.
Было у нее несколько книжек, спасибо Сергею. Она, когда на него с Алексеем заклад поставила, на подаренные ей деньги купила книжек, имелись таковые и на фактории, и в школе. Оно лучше бы купить новые, но у тех цена больно кусается, да и не было таких в наличии. И потом, в книге главное не внешний вид, а что и как в ней написано.
А написано там… Боже, как там все написано! А как этот писатель понимает все! Как сумел все описать! Возможно ли все это высказать словами? Ей казалось, что нет таких слов. Но, похоже, тот писатель был умудренным опытом человеком, потому как, когда она поцеловала Сергея после того, как он всех бандитов положил… Ну прямо как в книжках… Голова кругом, дышать нечем, ноги подкашиваются… Ой, а стыдно-то как было… Но как благостно…
И чего она так много думает о Сергее? Было дело, она над Саркой посмеивалась, мол, положила глаз на старого, и так ей от этого становилось весело. А вот когда она о Сергее стала думать не как о дядьке – и сама не поняла. Когда на ярмарку поехали, вокруг парни гоголями расхаживали, все в темный уголок старались уволочь, ну и поцеловаться, а как же без этого. Оно, правда, и рукам волю пытались давать, лапнуть за какие выпирающие места, но она не больно-то много позволяла.
На тех гульбищах Сарка, похоже, окончательно позабыла об Алексее, бегающем от нее как лукавый от ладана. У сестры вроде как все налаживалось с Анушем, он всего-то на год старше ее. А вот возлагавшая такие надежды на ярмарку Эмка была откровенно разочарована. Сама не ведая отчего, она всех парней начинала сравнивать с Сергеем, и те неизменно ему проигрывали. А когда она увидела, как он на кулачках аки богатырь былинный… Оно конечно, батюшка ту картину слегка смазал, но опять-таки стоял ее избранник как вековой дуб под могучими ударами батюшки… И вновь наполнилось гордостью сердечко девичье.
А потом она решилась на это… Когда целовалась с парнями, было приятно, отрицать глупо. Но те неумелые и страстные поцелуи не шли ни в какое сравнение с плотно сжатыми, неподатливыми и сухими губами Сергея. Одного прикосновения было достаточно, чтобы это затмило весь пыл ее сверстников, хотя он того и не желал. А еще… Захочет о чем приятном подумать, так Сергей тут как тут. Читает роман – обязательно в героине себя видит, а возлюбленный непременно на Сергея похож.
Вот и сейчас, только она разохотилась, только окунулась в книжный мир, только ощутила себя графиней, против которой козни строят и надежда у нее только на верного избранника… как раздался зов отца. Оно и раньше бывало, что батюшка не вовремя звал, отрывая от куда более приятных занятий, но тогда такого раздражения не было. Впрочем, ничего удивительного. Тогда она просто и беззаветно любила отца, а вот после Богоявления, по завершении суда над Сергеем…
Как он мог?! Ведь говорят, это из-за его слов дознаватель эдак все лихо закрутил, что Сергей подумал, будто ему уж конец пришел, и решил вырываться из плена. А там полицейские ему путь заступили, а он… Настоящий боец… Иным до него… Одним ударом того полицейского срубил. И во всем том батюшкина вина. Да будь она на месте отца, она показала бы этому дознавателю! Он бы у нее поплясал кабру вприсядку. Вот только не было ее там, а тятька все не то и не так рассказал. Ей, конечно, говорили хуторяне, что в том вины ее тятьки нет, что то дознаватель все закрутил, да только ничего она с собой поделать не может и винит отца в случившемся.
После того суда и мамка тоже косилась на батюшку. Эмка даже слышала, как она выговаривала ему, когда думала, что они одни: мол, оговорил ни в чем не повинного человека. Вот именно, что оговорил! Но что она может? Сказано в Писании: почитай родителей своих аки святых. Плохой, хороший – он ее батюшка, и слушаться его во всем ее дочерний долг. Единственное, что она может, – не разговаривать с ним, повинуясь во всем. А как иначе-то, ведь тятька, не чужой дядька.
Понимание отнюдь не способствовало налаживанию контакта с отцом. Ведь понимает же, что батюшка ничего плохого против Сергея и в мыслях не держал. Видит, как тот мается. Ему премию выплатили за бандюков, так как он единственный остался из тех, кто к тому касательство имеет, а он ее в банк положил и ни гнедка оттуда не взял. Все, что Варакина и Болотина, отложил отдельно и трогать не велит. За лошадками как за своими ходит, всю сбрую починил – куда своей. Собачек обихаживает. Ко всему этому никого иного не допускает, так ведь еще и по хозяйству больше всех делает.
Видит она это все, чай, не слепая. Да только ничегошеньки с обидой, занозой засевшей в сердечке, поделать не может. Вот только увидит батюшку или услышит голос, тут же в памяти голос коменданта, объявляющего приговор: «Два года Вестемской каторги». И сердцу тут же больно и тоскливо делается. Поначалу-то обрадовалась, каторга не виселица, вернется. А как сказали, что столько там еще никто не продержался, да смертушка там долгая, мучительная и лютая, так едва не обеспамятела.
– Эмка, не слышишь, тятька кличет. – Мать стоит в дверях, руки тряпицей вытирает и внимательно на дочку смотрит.
– Слышу, мама. Иду уж.
– Дочка, ты бы перестала себя изводить. И отца не вини, нет в том вины его. Тот дознаватель его словесами опутал, вот и получилось, будто он Сергея оговорил.
Ну да. Обманывать можно кого угодно, даже себя, но вот обмануть любящее материнское сердце – тут постараться нужно. Оно ведь все видит и все чувствует. Вот Эмка, лишь когда потянулась к губам Сергея, только и поняла, что дорог он ей, а Даска уж давненько к ним присматривается. Не в чем их попрекнуть, но и блуждающей искры нельзя не заметить. А после того, как бандюки напали, так девку и вовсе словно подменили.
– Тогда отчего же ты батюшке высказывала? Я слышала.
– Каждый мнит себя самым умным, глядючи со стороны, а как до дела доходит, то куда все и девается. Вот то, что я тятьку ругала, ты углядела, а того, что уж и повинилась и простила, не замечаешь. Пойми, глупая, не гнус и не тать твой тятька и никогда таким не был. Лучше смирись с тем, что случилось, и живи дальше.
– А как жить-то, мама?
– Ты мне это брось, девка. Книжек больно много начиталась, да дури через это у тебя в голове засело изрядно. Жизнь – это не книжка красивая, и здесь все проще. Ты молодая, жизни еще не видела. Любовь-то оно хорошо, но чаще все иначе случается. Вот нас с батюшкой твоим родители окрутили, а уж почитай жизнь душа в душу прожили. Не дело живым с мертвецами оставаться.
– Он жив!!!
Эмка сначала вскинулась, переполняемая возмущением, а потом вдруг зарыдала и, хотя злилась на слова, произнесенные матерью, уронила голову на ее же грудь. А как быть, если роднее и ближе нет никого? Кто пожалеет, поймет и приласкает? Вот и рыдает на груди материнской.
– Жив, дочка, жив, – оглаживая непокрытую голову Эмки, приговаривала мать. – Да только считай, что уж и мертв. Так что ты бы начинала жить наново.
– Мама, ну почему так-то?
– Эх, доченька, жизнь, она злодейка такая, что еще не раз обернется болью в сердечке, но ты у меня сильная, ты справишься.
– Эмка, я кого…
Ввалившийся в дом рассерженный отец вдруг осекся на полуслове, увидев жену и дочь, стоящих в обнимку посреди комнаты. Бросив на них взгляд, полный боли, сожаления, вины и нежности одновременно, он тяжко вздохнул и вышел на улицу, тихо прикрыв за собой дверь. Что он мог поделать?
Ведь он сам себя до сих пор винит в том, что из-за его слов дознаватель вцепился в Сергея и вынудил на драку. А как не было бы показаний Бедрича, глядишь, и ничего бы этого не сталось. Э-эх. Наворотил, что вилами не раскидаешь да быками не растащишь.
Вот поднимутся на этот увал и сразу увидят и чащу, которая до этого только небольшими лоскутами просматривалась на горизонте, и хутор Кафки, что на опушке примостился. Места эти Сергею уже хорошо знакомы, так что ориентируется он свободно. Странное дело, отчего-то в груди холодок засел, то вверх поднимется, то вниз опустится, словно в родные края возвращается, которые давно покинул.
Хм. Родные края. Далековато отсюда его родина, и расстояние это в километрах или верстах не измерить. Вообще непонятно, есть ли такие параметры, с помощью которых можно определить, сколько именно отделяет его от известной ему Земли, где остались родители. Господи, хорошо хоть не женился и сирот не оставил за собой, как чувствовал, все бегал от матери, как черт от ладана, пока она пыталась устроить его жизнь.
Но как видно, человек все же стал доминировать над другими не только своим разумом, а еще и тем, что куда легче иных существ приспосабливается к изменяющейся среде обитания. Вот и Сергей приспособился, успев даже привыкнуть к этим холмам и чаще, как-то внезапно начинающейся и уходящей сплошным ковром на север и восток, отделенной от бескрайней степи могучей рекой Изерой. Сергей ее еще не видел, но, судя по рассказам, она ничем не уступит Волге.
Вот они наверху. Ну так и есть. Не ошибся он, хотя все вокруг и белым-бело. Погода сегодня по-весеннему теплая, и снег под копытами стал рыхлым. Но он пока чист, земля все так же укрыта под его толстым слоем, и грязи взяться неоткуда.
Окинув представшую картину начинающейся чащи и хутора, примостившегося на берегу скованной льдом речки, путники вновь пустили своих лошадей шагом. Будь сухо или хотя бы просто сыро, остаток пути можно было бы проделать и на рысях, но талый снег по-своему опасен, а на склоне холма и подавно, животное вполне может оскользнуться. Губить лошадь из-за нетерпения? Вот уж глупость. Тем более времени у них с запасом.
Их заметили загодя. Впрочем, было бы странно, если бы этого не произошло, все же склон растянулся не меньше чем на версту. Все верно, появление посторонних в этих местах вовсе не означает прибытие долгожданных гостей. Скорее уж наоборот. Ладно бы в пределах рустинской территории, где хутора почаще встречаются, но здесь… Сюда и военные-то не забредают, делать им тут нечего, не их территория. Поэтому засуетившиеся на подворье люди, а потом появившееся у них в руках оружие никого не удивили.
Когда пятерка всадников в драгунской зеленой форме подъехала к хутору, во дворе уж никого не было, окна закрыты массивными ставнями, а из бойниц торчат стволы ружей. Хозяева приготовились к встрече дорогих гостей и были намерены показать им все свое радушие. И только собаки с радостным лаем кружили возле лошади Сергея. Тот в свою очередь, не удержавшись, спустился на землю и стал радостно теребить их за холку.
– А ничего так Кафки вооружились, твоими стараниями, – намекая на взятые с бандитов трофеи, произнес старший сержант Полен.
И впрямь, по выглядывающим стволам можно было составить представление об арсенале хуторян. Три «дятлича», причем два из них нового образца, кавалерийский карабин, двустволки. Далеко не всякий хутор может похвастать таким обилием стволов.
– Эй, Бедрич, ты смотри сдуру-то не пальни, – решил все же не испытывать судьбу и терпение хуторян Сергей.
Совсем недавно эта семья пережила нападение бандитов, так что не следует слишком уж рассчитывать на нерешительность с их стороны. Они теперь предпочтут сначала выстрелить, а потом уж поинтересоваться, кто там, собственно, припожаловал. Наличие формы рустинских драгун – это конечно же хорошо, вот только не стоит слишком уж на нее полагаться в этих местах. Личное знакомство, оно куда надежнее будет. Правда, удивительно, как это они по реакции собак до сих пор не сообразили, что тут что-то не так.
Сергей, вполне довольный собой и тем, какая реакция будет у семейства Кафки, а в том, что они обрадуются, он вовсе не сомневался, с улыбкой от уха до уха стоял перед дверью, ожидая появления главы семейства. И Кафки не заставили себя долго ждать.
Массивная дверь вдруг отозвалась звуками суетливо дергаемого засова, потом как-то уж очень лихо провернулась на петлях и с глухим стуком впечаталась в бревенчатую стену. Но не успело это действо завершиться, как из темного провала выскочила какая-то стремительная фигура, выронившая двустволку, тут же отозвавшуюся дуплетом. Картечь с визгом пролетела мимо и загрохотала по стене конюшни. Драгуны с быстротой, свойственной только ветеранам, побывавшим во множестве передряг, тут же укрылись за лошадьми.
Сергей на одних только рефлексах еще успел дернуть из кобуры револьвер. Но ни поднять его, ни уж тем более навести не сумел, так как тут же был атакован. Вот только что делать при подобном развитии ситуации, он и понятия не имел, а потому стоял как истукан, выронив револьвер и изо всех сил стараясь удержаться на ногах, пока повисшая на его шее Эмка осыпала его градом поцелуев. Неудержимой атаке горячих, влажных и мягких губ девушки, перемежаемой невнятным бормотанием, подверглось все его лицо, включая подбородок, щеки, нос, веки, лоб, и даже уши. Как ни странно, но при всем ее пыле губы остались без внимания.
– Живой!.. Милый!.. Жив!.. Я уж и не чаяла… Ладушка…
– Эмка, ты чего?.. – с трудом проталкивая внутрь вдруг выросший в горле комок, только и сумел выговорить Сергей.
Правда, очень скоро он сумел настолько прийти в себя, что, схватив девушку за плечи и превозмогая ее сопротивление, умудрился отодрать ее от себя, чтобы взглянуть в лицо. Ох, итить твою в пазахата душу мать нехай, это когда же он успел так вляпаться, йок макарёк. Чтобы не понять, что за огонек сейчас плещется в полных слез глазах девушки, нужно было быть не просто идиотом, а клиническим, причем в самой тяжелой стадии.
Нет, девушка хорошая, правильная. Мало того, он вроде как и сам очень даже уже начинал на нее заглядываться. И все бы ничего, если только позабыть о парочке немаловажных моментов. Она еще не доросла до возраста невесты и на десять лет младше Сергея. Но, как говорится, нет ничего невозможного, и разница в возрасте не так чтобы и страшная, и недостаток в годах невесты сам собой устранится, но вот как быть с тем, что Сергей вроде как ничего обещать-то и не может.
Два года на пинкской территории. Причем не на землях дружественных куроки, с которыми также время от времени случались недоразумения. А во владениях арачей, откровенно враждебно настроенных ко всем соседям. И ведь они будут стараться всячески извести гарнизоны фортов, тут к гадалке не ходи. Будь иначе, не направляли бы туда откровенных висельников. Ну и как тут давать какие-то обещания?
Но похоже, семейство, в полном составе вывалившее на крыльцо, и думать об этом не желало. На лице Бедрича откровенное облегчение, смешанное с чувством вины и раскаяния. Бабы с умилением утирают глаза уголками платков и смотрят… Нет, не на него, а на Эмку. Три брата Кафка светятся как новенькие пятигнедовики. Хм. А младшенький, Синек, за три месяца изрядно так подтянулся в росте.
– Ты чего? – утирая слезы и всхлипывая, произнесла Эмка, недоумевающе глядя то на руки Сергея, отстранившие ее, то ему в глаза.
– Я чего? Эмка, ты это…
– Ты не рад?.. Я тут… А он… Да как… А…
Если он вдруг надумает жениться на этой бестии, нужно будет учесть, что уродилась она в тятеньку. Нет, нормально?! Он что, пообещал звезду с неба, а сам в кусты? Ну мало ли что он там думал, но ведь не говорил же. А ему… Хм. Тяжела рука у девки, а как еще подрастет…
– Эмка!
Но девушка уже не слышала крика матери, возмущенной ее поведением. Влепив Сергею смачную затрещину, прозвучавшую что твой выстрел, она бросилась прочь, за конюшню и дальше к деревьям. Как ни странно, но правильнее всех среагировала ее старшая сестра. И когда только успела? Схватив в охапку два полушубка, она молча простучала каблучками по крыльцу и устремилась за сестрой. А вот еще – пробегая мимо Сергея, ожгла таким взглядом, что, казалось, испепелит похлеще печи в крематории. Ага. Ну вот и свиделись, значится.
– Кхм. Паря, ты когда успел-то так вляпаться? – с понятливой ухмылкой, пряча карабин в седельный чехол, поинтересовался сержант.
Вот что значит ветераны. Все трое уж вооружены и готовы к бою. Главный залог выживания – это умение быстро ориентироваться и принимать решение. Пусть ты не всегда прав, но об этом можно подумать позже, сейчас главное остаться в живых, а значит, действовать.
Вот так взглянешь на них и не вдруг поверишь, что они служат по призыву. Ну да, на границе иначе никак. Это на востоке солдаты зачастую плохо обучены и могут только печатать шаг на параде, имея бравый вид. Здесь, на границе, такого лоска нет, но зато ты или в кратчайшие сроки становишься бойцом, или ложишься с сырую землю.
– А я откуда знаю? – сконфуженно ответил сержанту Сергей.
На его счастье, Кафки наконец зашевелились и приступили к организации встречи гостей. Будь драгуны одни, то ничего такого, скорее всего, не было бы, но если уж так-то сложилось и они приехали с человеком небезразличным семейству, то без застолья не обойтись. По счастью, недавно удалось подстрелить лося и мяса было в достатке, а когда есть мясо, то организовать праздничный стол и проще и быстрее. Что с того, что гости заявили о недолгом пребывании на хуторе и скором отбытии? Оно и в дорогу сытно поесть не помешает.
– Это как такое случилось-то, что ты драгун? Не иначе как помиловали? – пока домашние организовывали застолье, поинтересовался Бедрич, и видно было, что мужику явственно полегчало.
– Можно и так сказать, – не удержавшись, ухмыльнулся Сергей. – Стараниями коменданта срок на каторге заменили службой в армии.
– А разве такое возможно? – искренне удивился старший Кафка.
– Возможно, если служба, как у меня. Ты в форме отличий не замечаешь?
– Так вроде похожа. Только на твоих нашивках нет желтых галунов да значков латунных.
– Угу. Про черные шевроны слышал?
– Это те, которых еще смертниками кличут? – Вот только что Бедрич сидел слегка сгорбившись, а тут словно кол проглотил, а вместо облегчения – опять неодолимое чувство вины.
– Именно, что смертниками. Так, Бедрич, ты в голову-то не бери. Нет в том твоей вины. Дознаватель – тот дело иное. Но тут уж ничего не поделаешь. Если тут кто и постарался от души, так это я сам.
– Думаешь?..
– А тут и думать нечего. Я да Лешка. Я – потому что без ума начал кулаками махать не к месту и не ко времени. А Лешка… Последним-то я как раз главаря и завалил, когда он убежать хотел. Стал бы он бездумно убегать, без денег? То-то и оно. Лошадь его поймал Алексей, это он уж потом сознания лишился. Так что все одно к одному.
– И как ты теперь?
– А как ты думаешь? Бежать остерегусь, тогда на меня все охотиться начнут. А выжить вполне даже возможно, если с умом. Ничего, повоюю пару лет, а там, бог даст, по всем долгам рассчитаюсь.
– Того, что Алексея… искать будешь?
– Его в первую очередь, да только не успею. Мало что за него большая награда обещана, так ведь при нем еще и куш солидный. Так что ищут его очень серьезно, боюсь, мне и не хватит. Я чего приехал-то. Оружие наше, не то, что из трофеев, а другое, в сохранности?
– Все как есть. Алексей-то с собой трофейное взял, а это оставил.
– Это хорошо. Если ты не против, я оставлю его здесь, сейчас мне от всего этого богатства проку мало, а после, может, и сгодится.
– Все сберегу в лучшем виде.
– Ты те три карабина отложи, а трофейное забирай себе, тут от них пользы будет побольше. Алексей деньги-то свои тогда все забрал?
– Нет. Сотню крон оставил.
– Ладно. Эти деньги да револьверные патроны я заберу, остальное ваше. Сбруя, кони – все что взято с бандитов. Мне это, пожалуй, уж и не понадобится. Денег на патроны с избытком, мне столько за всю жизнь не расстрелять, а если еще и сам снаряжать буду, то и подавно. Только одного коня и возьму.
– Так ведь тебя еще и твоя премия дожидается. Правда, без меня ты ее не получишь, я те деньги в банк положил, но я вместе с вами поеду в Олбам, и мы все оформим.
– Так те же деньги на тебя выписали, – искренне удивился Сергей.
Чтобы Бедрич, с его прижимистой натурой… Поди пойми человека. Ох, видать, и запала же в него вина за случившееся с Варакиным. А тут еще и дочка, и жена наверняка свое слово сказала, да и сам, если не сволочь… Да-а, мужику не позавидуешь. Ясное дело, что при таком раскладе он к деньгам не прикоснулся.
– Ты вот что, Бедрич. Ерундой не майся. Пользуй те деньги по своему усмотрению и в мою сторону даже не косись.
– Да как же так-то? То твои деньги, тут с какой стороны ни взгляни.
– Мне пока и моих достанет, а больше и не нужно. Ну а чтобы тебе нормально себя чувствовать, считай, что взял ты у меня в долг. Без роста, просто так, и срок отдачи – когда сможешь, хоть до скончания века.
– Так не бывает.
– Ну какие уж тут счеты между родней. Дочку-то отдашь?
– Ты… А…
– Спокойно, Бедрич. Дыши. Все нормально. Пошутил я.
– Шуточки тебе все. А вот отдам. Только мала она еще, но ничего, пока отслужишь, как раз в возраст взойдет.
– Э-э, ты чего? Я же это так, для примера, чтобы тебе совесть в голову сильно не била.
– Да? А о том, что мне жизни от баб моих нет, ты знаешь? Что Эмка слово через губу не выплюнет, ты знаешь? А то, что я спать ночами не могу, потому как вину за случившееся с тобой за собой чую, знаешь? Давай так, парень. Положа руку на сердце скажи: по нраву ли тебе дочка моя? Ты уж не юнец безусый, жизнь пожил и чего тебе надобно знаешь.
– Бедрич, ты чего? Да меня могут сто раз убить.
– Значит, Эмка тебе по нраву, и дело только за тем, чтобы вернуться. – И не вопрос ведь, а утверждение.
Сергей вдруг почувствовал, что вот сейчас его начнут лишать свободы. Нет, не так. Процесс уже запущен. Мало того, Бедрич с самого начала к ним с Алексеем присматривался. Да Сергей-то в принципе и не против, тем более двухгодичная отсрочка есть, а там уж и впрямь пора придет остепениться. Но ведь есть и вопросы. Для Эмки-то это будет не просто сговор ее родителей. Ведь видно, что девка исстрадалась, да и он как бы тоже уж не так на нее смотрит. А убьют его? Каково это для нее будет? А может быть такое, что сейчас у нее просто детская влюбленность? А почему бы и нет. Вон каков – и высок, и статен, и силен, и ловок, и уж десяток бандитов положил. Ну и кто, спрашивается, из ее сверстников сравнится с этаким кавалером?
– Бедрич, да ведь дочка твоя еще сущий ребенок. Ну а повстречает она какого парня, что лучше меня будет, что тогда? Держа свое обещание, станет отвергать ухаживания? А там, глядишь, и меня грохнут.
– Да что ты заладил, словно призываешь костлявую. Если знать будешь, что ждут тебя, то беречься станешь, думать о том, как заживете потом. А это уж немало, поверь. Вон, когда война была, моя меня ждала с детками на руках, и я о том знал и стерегся, сберегая себя для семьи. А мне куда труднее было уберечься, потому как нас строем на строй бросали, и бомбы вокруг рвались, и отвернуть не моги, потому как в трусости обвинят и суду предадут. А тут… Тут своя голова в первую очередь, а она у тебя соображает, так что управишься и те два года отслужишь. А насчет Эмки… Словом, тут тоже не сомневайся. Сарка, она боится в девках засидеться, от того так и торопится. Глупая, того не может понять, что мужиков тут куда больше, чем баб. Эмка, она другая. Эта если что решит, все… Быками не выкорчуешь. С младых лет такая. Да и ты мне как зять давно уж глянулся.
Ну и что тут делать? Вроде и вопрос глупее не придумаешь в его положении. Не о том сейчас беспокоиться нужно. А с другой стороны – с того самого поцелуя как подумает о девушке, так тепло по груди расплывается. А как представит, что она с другим, так вроде и свербеть что-то начинает. Нет, при встрече он очень даже удивился и повел себя достаточно глупо, но с другой-то стороны, на глазах посторонних и всей ее семьи…
Эмку он нашел за конюшней. Ну как нашел, Сарка, злая как мегера, пальцем ткнула, в какую сторону нужно идти. Стоит девчушка в накинутом на плечи полушубке, носом шмыгает, платочком слезы утирает. И откуда столько берется-то…
– Эмка.
– Чего пришел? Иди отсюда, – глухо буркнула она, отвернувшись к стене.
– Эмка, ну чего ты там себя накручиваешь? Ну сама подумай, ты еще молодая, найдешь пару по себе.
– А я уж нашла. Только он остолоп, – опять буркнула в стену девушка.
– Вот и приехали. Отчего остолоп-то?
– А оттого, что не видишь ничего. Потому что и в себя не заглядываешь, а я ведь вижу, что засматриваешься на меня, – вдруг обернувшись, с пылом заговорила она.
– Э-э-э…
А вот больше сказать он ничего не успел. Девушка, как это уже однажды было, ужиком юркнула к нему и повисла на шее, впившись в его губы. Только на этот раз она не поспешила сбежать. Хм. Да и он в общем-то… Руки как-то сами собой заключили мягкий, податливый и вместе с тем упругий стан в объятия и прижали к себе. Даже сквозь кавалерийскую шинель чувствовалось, какое у нее горячее тело. Тело?..
Он опять отстранил от себя девушку, и та вновь налилась было гневом, но в следующее мгновение прыснула в ладошку. Незадачливый кавалер быстро нагнулся и, схватив упавший на снег полушубок, начал пристраивать на ее плечах. Дело уж к вечеру, и начало быстро холодать, лучше бы поберечься.
– Ну чего веселишься? А заболеешь? Зачем мне больная баба?
– А что, как больная, так и не нужна буду?
– А ты не больно-то радуйся. Я, между прочим, еще не решил, нужна ли ты мне и здоровая.
– Опять?
– Господи, да угомонись ты.
– Чего угомонись? Я же вижу, что ты тоже…
– Ну тоже, и что с того? Я ведь не вольный человек. Меня на пинкскую территорию служить отправляют.
– Так и мы на пинкской.
– Вы тут по уговору, да еще и с куроками, с которыми мир. А там будет против воли, да еще и земли те арачей, а они со всеми враждуют. Словом, случиться может все что угодно.
– Надолго?
– На два года, те, что мне каторгой присудили.
– Я подожду. Два года не так чтобы и много. Как раз в возраст взойду. Все равно эдак только под уговором ходить сможем.
– Без меня меня женили. Ладно, только давай так. Ну раз уж у нас все не как у людей. Если ты за это время встретишь кого, кто тебе по сердцу будет… Спокойно!.. – Приобняв девушку, Сергей прикрыл ей губы ладонью, пресекая на корню готовое вырваться возмущение. – Я же не говорю, что непременно встретишь. Но если вдруг… то ты не станешь вспоминать об обещании, данном мне. Ты вообще вольна выбирать кого угодно.
– А ты? – Сколько же подозрительности, еще и прищурилась эдак многообещающе.
– А я нет, – заявил он, вкладывая в свои слова всю убежденность, на какую только был способен. – Ты молодая, вполне можешь ошибаться, а я уж точно знаю, чего мне от жизни надо.
– Значит, ты меня тоже любишь?
– Ну-у…
– Так любишь или нет?
– Эмка, ну что такое любовь? Ведь ответа на этот вопрос никто из мудрецов так и не нашел.
– Не нашел. Вот только когда находишь свою любовь, то точно знаешь, что это она. А ты, получается, точно не знаешь?
– А может быть такое, что люди должны сначала побыть вместе, чтобы понять это?
– Конечно, может, – с видом знатока и все так же подозрительно глядя на своего избранника, явно проявляющего растерянность, подтвердила она. – Но тогда получается, что ты согласен на сговор, только чтобы не обидеть меня?
– Нет, – поспешно ответил Сергей, сам толком не зная, а так ли это на самом деле, или девушка права.
– Тогда любишь?
– Эмка, ну чего ты заладила, любишь не любишь. Вот так взяла и огорошила, сама в возраст еще не взошла, но ответа уж требуешь. Гляди, напугаешь напором своим, вообще сбегу.
– А ты и так сбегаешь.
– То по приговору.
– А возьми меня с собой!
– Молода еще, меня потом и за это по суду привлекут.
– Трус!
– Бешеная!
Хрясь! Он, конечно, мог и увернуться, и перехватить руку, но отчего-то не стал этого делать. Зря. Нет, этому нужно положить конец. Все же рука у девки тяжелая, а если еще и скалкой вооружится… Хотя… такой скалка ни к чему, и так управится.
Потом навестил могилку Алексея. В том, что под холмиком лежит его друг, у него не было никаких сомнений. Эмка, вцепившись в его руку, прильнула к плечу. Постояли. Помолчали. Глядя на последнее пристанище Болотина, Сергей поклялся себе, что обязательно выживет и разыщет его убийцу, если его кто раньше не прибьет, чему было множество предпосылок.
Ужин удался на славу. Предусмотрительный Полен озаботился парочкой бутылок зобрятки, по качеству она, конечно, была так себе, не сравнить с той, которой он угощал Сергея у себя, но и не такой уж и отвратной. Впрочем, едва пригубив, Варакин предпочел обойтись пивом, которое варил сам Кафка, и, кстати, очень недурственно.
Не сказать, что его отказ от крепкого горячительного пришелся по вкусу Эмке. Вот уж странное дело. Девушка взирала на своего избранника с явным разочарованием. Это что же – если не пьешь напитки крепче пива, так и не мужик получаешься? Ну-у, дорогая, вот так вот тебе не повезло. Варакин даже полушутливо отсалютовал ей кружкой с пивом, на что она ответила, сжав губы в тонкую линию, применив свой излюбленный прием… Резко обернувшись, выскочила за дверь, предоставив остальным женщинам заниматься обслуживанием сидящих за столом мужчин.
Впрочем, тех было не так чтобы очень много, а женских рук вполне хватало. Но все же такое неподобающее поведение не осталось незамеченным Даской, бросившей вслед дочери осуждающий взгляд. Нет никаких сомнений, что той достанется. Даска любила своих детей и готова была их поддержать, но и спуску никогда не давала. Еще чего. Эдак вырастет потом не пойми что, и будешь удивляться, за что это тебя Господь наказал.
После ужина Сергей все же добрался до своих вещей. Оружие он обильно смазал и обернул бумагой. Под это дело нашелся отдельный ящик, и Кафка клятвенно заверил, что все будет храниться в лучшем виде. Из боеприпасов он забрал только патроны к «мосинке». Он не мог не использовать этот аргумент, равного которому, похоже, здесь еще не было. Возможность поражать цель на расстоянии до шестисот метров дорогого стоила.
Чтобы потом не жалеть о бесцельно прожитых годах, Варакин все же оставил пару десятков патронов для образца. Мало ли как все обернется, вдруг все срастется как надо и удастся втюхать местным новую винтовку. Если будет государственный заказ, то на этом можно будет неслабо заработать. Впрочем, кто будет с ним иметь дело… Но тогда всегда можно будет выйти на частного оружейника. В любом случае, доход с этого можно получить приличный. Ну не видел он среди местных образцов, даже армейских, достойной альтернативы.
– Собачек с собой заберешь? – поинтересовался Бедрич.
– Нет. Пусть с вами остаются. Они, конечно, умные, и я их люблю, но боюсь, что там они будут помехой.
– Как так-то?
– Разве не видишь, какие они шумные? А там нужно будет тишком да бочком. Хотя… Пожалуй, возьму с собой пару щенков. Попробую воспитать молчунов, правда, и трудно это будет, кровь-то в другую сторону тянуть станет.
– Остальных, стало быть, тут оставишь?
– Оставлю. Только вы уж не портите мне породу, на охоту с ними ходите. Здесь пушного зверя прорва, так что подспорье будет. Можете даже подзаработать, здесь таких нет, так что охотники купят. С деньгами-то что будешь делать, решил?
– Раз такое дело, с Вольным Ветром поговорю, чтобы еще один хутор поставить. Оно было у нас в мыслях, как здесь обустроимся и если все ладком будет, то верстах в трех к югу поставить хутор для Алеша.
– Разумно ли? Так-то вместе, случись, и оборонитесь.
– Ничего. Народ понемногу сюда тянется, так что работников найму. Хорошо бы с семьями, но это как получится.
– Да ты тут целое поселение задумал.
– Ну поселение не поселение, а нужно поднимать землицу. А потом, как только Радоса оженю, тоже выделять буду. Сдается мне, что в скором времени Рустиния на запад двинет, а к тому моменту лучше уж, чтобы у них свои хутора стояли, тогда послабления в налогах будут. Но ты не думай. Как вернешься, мы с тобой честь по чести рассчитаемся, все до последнего гнедка.
– А я и не думаю.
– Ага. А там, глядишь, тоже неподалеку хутор поставишь. Тут ведь пока землемеров нет, так что выбирать можно любой участок, только с куроками договаривайся.
– Думаешь, позволят стольким хуторам устояться?
– А чего не позволить? Мы в стороне от кочевья стад буйволов, так что помехой не будем. И потом, сдается мне, что куроки эти не так просты. Ты знаешь, что в школе пинкские дети только из куроков, хотя и арачей тоже привечают, но те не больно-то стремятся приобщаться к ученью.
– Хочешь сказать, задумали что-то?
– Если и задумали, то что именно – непонятно. Вольный Ветер, когда мы еще сговаривались, спрашивал, не хочу ли я обосноваться за Изерой, на открытом просторе. Мол, там много плодородной земли, и хутор можно поставить знатный. Я конечно же отказался, отсюда до Рустинской земли недалеко, а льготы обещаются те же. Но что-то это да значит.
– Может, сами хотят на земле осесть, да науку получить не от кого? А тебя вроде как за наставника приглашали?
– А что, я им тут науку не преподам? Пусть обращаются. Да только не слышал я, чтобы пинки на земле оседали или ремесла имели. Они даже скот не разводят, хотя пастбищ у них просто прорва. Лошади не в счет, да и появились они тут не так чтобы и давно. Опять же они все больше для кочевий.
– Ну а как с теми, что свои хутора имеют в новорустинских землях? Вроде вполне справные хозяева.
– Тем более, зачем им науку от меня получать, коли свои соплеменники есть? Они вроде как все куроки.
– Действительно странно.
– Вот и я о том же. Кстати, я тут с Поленом переговорил, он сказал, что если у тебя имущества будет побольше, чем в переметных сумах, то тебе разрешат одну вьючную лошадь пристроить в обоз. Вроде практика такая есть. Так что одну из пинкских лошадок ты бы лучше взял. В них дикой крови в достатке, они повыносливее будут.
– Бедрич, я же не колонист, чтобы имуществом обрастать.
– Сам сказал, что деньги тебе нужны для того, чтобы купить то, что может понадобиться. И на чем все это повезешь? В крайнем случае, продашь ее и накупишь леденцов.
– Чего-о?
– А что, там сладостей взять неоткуда будет. Опять же бросишь каким петушком в арачей, вот чем хошь поклянусь, они между собой передерутся.
– Бедрич, побойся Бога! – утирая слезы и все еще сотрясаясь от спазмов смеха, как и остальные домашние, взмолился Сергей. – Эдак я помру, еще не успев доехать до арачей.
– Опять! Ты когда перестанешь костлявую звать?!
– Эмка, а ну цыть! Ты пока никто и звать тебя никак, чтобы мужику холку мылить, – одернул дочь Бедрич, вгоняя ее в краску.
Ну слава богу. С приездом Сергея в семействе хуторян вроде опять установились мир и порядок. От этого у Варакина прямо на сердце потеплело. Мало ему было чувства вины из-за убитого, так еще и новость о разладе в семье Кафки лишним довеском на плечи легла. Но, судя по всему, хоть тут налаживается.
А это что? Сергей как раз заканчивал перетряхивать содержимое своего рюкзака, когда обнаружил, что в чистую пару портянок что-то завернуто. И каково же было его удивление, когда оттуда вывалились две пачки десятикроновых купюр.
– Что это? – вытаращил глаза Бедрич.
– Вы не проверяли содержимое рюкзака?
– Нет. То твое имущество. Я собирался его просто положить в сухое место. По весне Даска все проветрила бы, привела в порядок, и опять уложили бы.
– Похоже, это последний привет от Алексея. Не удержался все же, решил припрятать пару тысяч, а остальные вернуть. Если бы сразу знать… Черт!
– Успокойся, Сергей. Знал бы, где упадешь, соломки бы подстелил. Он ведь как лучше хотел. Вон, с остальными поехал в форт, не иначе как вернуть хотел и закрыть вопрос.
– Может, и так. Ладно, чего уж теперь-то. Ты это… Не дело эти деньги у себя оставлять.
– Хочешь вернуть?
– Кому? Казне? Чтобы из этих денег потом жалованье платили таким вот дознавателям?
– С тех денег и такие, как капитан, получают, и солдатики. Но правда твоя, возвращать в казну глупо. Вот отслужишь, вернешься, будет с чем начать.
– Нет, Бедрич. Одно дело – плата за тех гадов и их имущество. Другое – вот так. Мне эти деньги поперек глотки встанут. Да и тебе тоже добра не принесут.
– Так что же, выбросить их?
– Надо бы извернуться и в Бертам съездить, найти семью того полицейского, которого я… Деньги его не заменят, но там они точно будут к месту.
– Изрядный дар получится.
– А какой от меня получился урон?
– Кхм. Я все понял. Ты не переживай, как-нибудь с Божьей помощью все сделаю.
Ночевать гостей определили на сеновале, чему никто не удивился и не проявил и толики недовольства. А где, собственно, их еще-то размещать, если в доме семья хозяина едва умещается. Но ничего. Судя по заготовленному материалу, Кафка собирается ставить по-настоящему большой и просторный дом.
С другой стороны, и гостям кивать не на что. Сеновал – это совсем даже не парусиновая палатка или спальный мешок. Кто в зимнюю пору ночевал в подобных условиях, сумеет по достоинству оценить сухое и пряное сено, заключающее тело в мягкие и теплые объятия, да еще и дарящее аромат лета. Красота!
