Следующая неделя у Трая выдалась трудной. Вначале надо было расписать всю посуду, что вышла из горна не растрескавшейся. Потом они с мастером Капошем ездили копать глину в излучину Берестянки за двадцать вёрст от города. Затем привезённую глину следовало обработать. Затем… в общем, о Ламавине и его мене Трай и думать забыл. Пока однажды, ближе к вечеру, во двор гончара не вбежал Ардис.

– Трай, пошли скорее! Рыжий, оказывается, вчера вернулся. Сидит в своём новом доме и нос не кажет. Наверное, к брюху бакалейщика привыкает.

Посмотреть на приятеля в новом обличье было любопытно, потому отнекиваться, ссылаться на недоделанную работу Трай не стал. Да и работа была нудная и утомительная – разминать и просеивать глину, очищая её от камней и прочего мусора. Такая работа вполне могла подождать до завтра. Или до послезавтра. Куда спешить? И те горшки, что он уже расписал, госпожа Капошева не скоро распродаст.

Бакалейная лавка была заперта, потому приятели обогнули её, поднялись на крыльцо двухэтажного, беленного известью дома. Траю было чуть боязно. В домах городских богатеев бывать прежде ему не доводилось. Товар мастер Капош доставлял сам, а в гости они, ясное дело, нищебродов не приглашали. Даже стоять на крыльце перед дубовой в резных узорах дверью боязно. А ну как околоточный на улице объявится: «Вы что там делаете? Воровство замыслили?!» И дубиной по спине!

Ардис забарабанил в дверь. Удары получались глухие, не расслышишь.

– Наверно, в окно лучше стучать? – неуверенно предложил Трай.

Ардис покосился на ближнее окно, за которым виднелись горшки с геранью, тюлевая гардина, угол серванта, но постучал опять в дверь. Оно и понятно: стёкла в окнах громадные, ровные, прозрачные. Расколешь ненароком – вовек не расплатишься.

– Кто там безобразничает? – донеслось изнутри дома.

Дверь медленно отворилась. На пороге стоял господин Фальнар. Красномордый лысоватый дядька лет пятидесяти, на голову выше Ардиса, и в два, а то и в три раза шире, чем Трай. Он хмуро посмотрел на парней:

– Зачем дверь ломать? Звонок вона, ослеп?

Ухватил пухлой волосатой лапищей за висевший справа от двери шнурок, потянул. Из глубины дома раздалась мелодичная трель.

Ардис почесал затылок.

– Мави, это ты или не ты? – поинтересовался неуверенно.

– Я, кто ж ещё? Или тебе именную грамоту показать? Заходите, коли припёрлись!

Это в самом деле был рыжий. Да только совсем не рыжий теперь! Называть дородного дядьку «Мави», хлопать по плечу было как-то неловко. Трай знал – неловкость скоро пройдёт, надо лишь привыкнуть к новому обличью человека, месяц-другой и станет казаться, что он всегда таким был. Но поначалу коробило.

Ламавин провёл их через переднюю, затем они поднялись на второй этаж по широкой каменной лестнице с деревянными перилами. Ардис то и дело вертел головой, рассматривая богатое убранство. Одобрительно цокал языком, а когда увидел огромное зеркало в золочёном окладе, охнул. От столь явных знаков восхищения хмурое лицо хозяина дома немного посветлело.

На втором этаже Ламавин завёл их в крайнюю слева – угловую – комнату. Здесь стояли здоровенный стол с двумя тумбами, пара кожаных кресел, кожаный же диван, шкап под самый потолок. Дверцы у шкапа были сплошными, что хранится внутри, не понять. Одно окно комнаты выходило на улицу, из него открывался вид на крыльцо, где давеча стояли Трай и Ардис. Прямо под другим алела черепичная крыша лавки.

– Ты тут спишь? – немедленно поинтересовался Ардис, плюхаясь на диван. – Неудобно, жёстко. Богатеи могли бы и помягче постель стелить.

– Во невежа, ни разу не грамотный, – презрительно выпятил нижнюю губу Ламавин. Прежде такой привычки Трай у него не замечал. – Эт кабинет, я здесь работаю. А спальня – дальше, по коридору.

Ардис почесал затылок. Снова оглядел комнату, особо задержался на шкапе.

– Работаешь? И что ж ты тут делаешь? Неужто по-прежнему сапоги тачаешь? А я-то думал, богатеям работать не нужно.

Да, в шкапе вполне могли поместиться и дратва, и колодки, и обрезки кожи, и банки с канифолью, и всё прочее, что может понадобиться сапожнику. Но Трай очень сомневался, что оно там есть.

У Ламавина оттопырилась губа.

– Я здесь бумаги просматриваю, счета всякие, накладные. Ну, сколько товара продано, сколько на складе осталось, сколько прикупить надобно, у кого и по какой цене.

– И ты в этом кумекаешь?! – недоверчиво вытаращился Ардис. – Да ты и читаешь-то еле-еле. Цифры складывать не умеешь!

Ламавин враз насупился, отвернулся. Трай подумал, что приятель – бывший приятель? – погонит их взашей. Поспешил заговорить о другом:

– Мави, расскажи, как в Небесном Городе было?

Ламавин помолчал с минуту – дулся, – затем пожал плечами.

– Да как? Как люди рассказывают, так всё и есть. Прилетели мы туда, пошли к писцам, что во Дворце Прошений сидят. Подали прошение, грамоты предъявили. Ну, расспросили нас, к лекарям направили, чтоб проверили, здоровы ли, в трезвом ли рассудке меняться хотим. А народищу там, народищу! Всюду очередя, всюду ждать надобно. Хочешь без очереди – плати мзду сверх положенной пошлины. Ну, господин Фальнар, он прижимистый, переплачивать не захотел. Так мы полдня там промыкались, пока разрешение на мену получили. Потом во Дворец Ожидания нас пустили. Там тоже очередь. Ну, хорошо, хоть сидеть есть где, и пожрать дают. Не от пуза, знамо дело, но зато даром, представляете? Потом выкликнули нас, на второй ярус повели. Ух и лестница там! Мою видали? Так в Небесном Городе – в четыре раза шире и раз в десять выше. А главное – идти по ней не надобно. Ступеньки сами едут, во!

– Про чудеса с самодвижущейся лестницей все болтают, – пожал плечами Ардис. – А вот что она в десять раз выше твоей… Какая ж это высота у дворца получается?

– У дворца обыкновенная. Лестница не на второй этаж, а на второй ярус ведёт, уразумел? Дворцы, в которых мы до того побывали, они на нижнем ярусе стоят. А на второй поднялись – там всё иначе. И описывать не возьмусь, своими глазами увидеть надобно. Блюстители нас довели до… ну, как бы зала большая, только она не внутри дома, а снаружи… но там и наружи нету! Довели, значит, и передали с рук на руки господину Небожителю.

Трай так и подался вперёд:

– А какой он, Небожитель?

– Какой? – Ламавин задумался. – Ну, одежда на нём светится вся. Не разберёшь, то ли золотом, то ли серебром, то ли перламутром, но светится. Повёл он нас по улице неширокой… или по коридору широкому? Не понял я. Да там и идти не понадобилось – мостовая сама движется, как ступени на лестнице. Доехали мы до какой-то двери, господин Небожитель её отворил, а за ней зала, надвое перегороженная. На каждой половине – кушетка жёсткая. Лёг я, господин Небожитель мне на голову штуку золотую тяжёлую приладил, и всё, заснул я. А проснулся на другой половине, вот в этом обличье. Небожитель нас обратно к лестнице проводил – она как первая, только у этой ступени вниз едут. Спустились, а у писца уже новые грамоты именные лежат – с новыми портретами. Ну и дарственная на дом и на лавку как уговаривались. Очередя назад не такие длинные.

Ламавин замолчал. И Трай с Ардисом молчали. О том, как меняются в Небесном Городе, они слышали не впервые, но представить это чудесное место, пока собственными глазами не увидел, не получалось, тут рыжий прав. Тьфу ты, не рыжий больше!

Неизвестно, как долго длилось бы молчание, но в дверь тихо постучали. Раньше, чем Ламавин успел буркнуть: «Ну что там ещё?» в комнату вошла русоволосая женщина в синем с золотыми узорами халате до лодыжек. Не старая, но и не так, чтобы молодая – под тридцать. А то за тридцать – у богатых тела изнашиваются медленнее. Красивая. Не той пышной красотой знойного лета, что нравилась Траю, но всё равно красивая. Длинные ноги, узкая талия – слишком узкая для высокой, почти как у Кветтины, груди, прямой нос, тонкие губы, глаза цвета майского неба. Женщина несла серебряный поднос с тремя маленькими чашечками с тёмным дымящимся напитком.

– Добрый день! Кофе для гостей. Или, может быть, принести херес?

– Не нужно, – совсем уж хмуро ответил Ламавин.

Женщина улыбнулась, поставила поднос на стол, кивнула гостям на прощанье и вышла. Ардис проводил её взглядом до самой двери. Трай готов был поклясться, что смотрел он не куда-нибудь, а на маленькую округлую попку женщины.

– Ну, пейте уж, раз принесла, – пробормотал Ламавин. Показывая пример, поднял чашечку, поднёс ко рту.

Трай взял угощение. Чашечка была из настоящего фарфора, белого, гладенького, приятного на ощупь. Не то что пить из такого, но и держать в руках подобную красоту ему прежде не доводилось. Лишь издали видел, на витринах самых дорогих городских лавок. Осторожно – не уронить бы! – пригубил. Кофе он тоже прежде не пивал – заморский напиток, дорогой. Капоши в последнее время даже чай себе не позволяли, сушёную траву заваривали. Кофе оказался горьким и горячим. Но вскоре Трай ощутил во рту приятное послевкусие и передумал отставлять чашечку.

Ардис к изысканному напитку не прикоснулся. Вместо этого набросился на хозяина с расспросами.

– Погоди-ка, Мави, это ж не служанка приходила, а? Это жена бакалейщика… тьфу ты! Жена Фальнара?

– Угу. – Ламавин и глаз не поднимал. – Госпожа Эдаль.

– Ты ж говорил, они в Княжград ехать хотели?

– Фальнар и уехал. А жену не взял с собой, развелись они. Детей у них нет, подали прошение градоначальнику, тот гербовую печать шлёпнул, и вся недолга.

– А тут она чего делает?

– Живёт! Фальнар ей за развод половину дома и половину лавки отписал.

Трай чуть не поперхнулся от такой новости.

– Вот дела. – Ардис почесал в затылке. – Выходит, облапошил тебя бакалейщик, а? Ты ж говорил, он тебе всё имущество оставляет?

– Он всё и оставил – всю свою недвижимость. Только не знал я, что он перед самым отлётом в Небесье располовинил его! Если б он раньше развёлся, хотя бы на пару деньков! До того, как я его бумаги глядел…

Ламавин тяжело вздохнул, шумно отхлебнул кофе. И Трай сделал глоток. С менами всегда так – того и гляди обмишурят, в них каждый свою выгоду ищет. Насильно заставить меняться нельзя, но обхитрить – можно, этого Небожители не запрещают. Удача, она удача и есть.

– И чего ты делать станешь? – допытывался Ардис. Ламавин молчал. – Так ты с ней поделись! Раз у вас по половине, то пусть она тебе отдаст свою часть дома, а ты ей – лавки.

– А жить я с чего стану? Без торговли-то?

– Тогда наоборот, дом ей отдай.

– А где жить, пока на новый заработаю? В лавке ютиться? Несолидно это, клиентов растеряю. – Ламавин помолчал, нехотя добавил: – И не смыслю я пока во всех этих бумажных делах, а она здорово соображает. Фальнар как женился на ней, так торговля у него разом в гору пошла, и дом новый отстроил, и на Княжград монет накопил. И мне надобно накопить побыстрее, чтоб назад меняться. А если я ей дом отдам – она его продаст, новую лавку откроет, всех покупателей к себе переманит. Не, врознь нам пока никак нельзя.

Правильно он рассуждал, умно, но был в его словах какой-то подвох. Ардис не почуял, зато Трай, пусть не мгновенно, но уловил:

– Послушай, как же ты сам торговать собирался? Или не сам? Так ты знал, что госпожа Эдаль с мужем в Княжград не поедет?

Ламавин опять вздохнул:

– Фальнар сказал, что она останется, поможет торговлю начать. Я ж не знал, что он ей половину имущества отпишет!

Ардис захохотал:

– Так ты сам себя перехитрил, выходит? Ты думал, она на тебя задарма работать станет? Хитрован! Слушай, а чего она сама-то хочет?

– Я почём знаю? Тока зубы скалит и помалкивает. Ну, ужином вчера покормила, как я сюда переехал. И нынче – завтрак, обед, полудник.

– Спали вы тоже вместе? В одной кровати?

– Не, у них две спальни, отдельные… у нас, вернее.

– Да? – Ардис лукаво посмотрел на него, потом на Трая. Предложил: – Слушай, Мави, а ты женись на ней. Конечно, она не молодка, но баба в соку, теперь тебе в самый раз. А то для сестрёнки ты староват, пожалуй.

Ламавин засопел с такой яростью, с такой злостью уставился на приятеля, что чуть ли не зарычал. И Трай понял – они с Кветтиной сговорились о женитьбе. Ардис не ошибся тогда, в овражке, желание сестры угадал. И желание это сбылось – с таким богатым женихом девушке меняться надобности нет… Ха, сбылось! Это пока вилами по воде писано. Вряд ли бывший рыжий рассказал невесте о госпоже Эдали. И вряд ли Кветтина обрадуется такой соседке по дому.

Кофе больше не казался горьким. Трай допил его и улыбнулся.

Откладывать дела в долгий ящик он не стал, в тот же вечер отправился на Грязную улицу поговорить с Кветтиной. Улица вполне заслуживала своё название. Узенькая, немощёная, на каждом шагу – кучи отбросов, вонючие сточные канавы, домишки такие убогие, что рядом с ними и жилище Капошей казалось почти дворцом. А сразу за ней – погост, чтобы покойников далеко не возить. На Грязную улицу переселялись законченные безудачники, которым катиться дальше некуда, кроме как в могилу.

Впрочем, умирали не только жители Грязной улицы. Родители Трая сюда не переселились, до последнего цеплялись за свой домик на Голубиной. Словно надеялись – не переселятся на Грязную, значит, успеют выкарабкаться, накопить монет. Не успели… Там же на Голубиной до сих пор жили и родители Ламавина. Зато мама Ардиса и Кветтины после смерти мужа сдалась быстро. Вырастить в одиночку двоих – какая уж тут надежда?

Приходить на Грязную Трай не любил. Из-за вони, грязи… и вообще. Плохо здесь было. Вокруг – одни дряхлые больные старики, ожидающие смерть, да их дети, спешащие повзрослеть и найти мену. Друзья тоже его сюда не звали, предпочитали сами приходить на Глиняную. И уж тем более не приглашали зайти в свою халупу, где в единственной комнатушке ютились всей семьёй. Но сегодня случай был особенный. Ждать до утра, подстерегать Кветтину у рынка, где та подрабатывала разносчицей кваса, Трай не мог. Он должен опередить Ламавина, пока тот раздумывает, что делать.

Однако новоявленный бакалейщик оказался на диво проворным. Едва Трай свернул в Мясной переулок, как увидел: Кветтина и Ламавин стоят под старой акацией и о чём-то разговаривают. Пухлая волосатая рука бакалейщика обнимала девушку за плечи, чего доброго, и целоваться начнут. Представить, что Кветтина целует толстого пятидесятилетнего дядьку отчего-то было особенно противно.

Трай поспешно юркнул за угол ближайшего дома. За забором тут же звякнула собачья цепь, пёс тявкнул было, но лаять всерьёз не захотел. Видно, решил, что Трай на воришку не похож. О чём говорят те двое, слышно не было, потому Трай старался догадаться по выражениям лиц. У Ламавина оно было хмурым и просительным, у Кветтины – хмурым и возмущённым. Нет, целоваться точно не станут.

– Ты же обещал! – выкрикнула девушка так громко, что в нескольких ближних дворах тявкнули псы.

Ламавин снова принялся что-то втолковывать. Кветтина слушать не захотела, дёрнула плечом, вывернулась из объятий и, бросив что-то обидное кавалеру напоследок, быстро пошла вдоль переулка. Ламавин помедлил, потом, опустив плечи, поплёлся в обратную сторону.

Убедившись, что приятель не оглядывается, Трай выскочил из укрытия и припустил вслед за девушкой. Догнал в самом конце Мясного, там, где тот упирался в пустырь, отделяющий его от Грязной улицы.

– Квета, погоди!

Девушка быстро обернулась, удивлённо приподняла брови. Улыбнулась:

– Ты откуда здесь взялся?

Врать, зачем он здесь, Трай не собирался:

– Хотел рассказать тебе новости о Мави, а ты, наверное, и сама знаешь. Я видел вас там, под акацией.

– А-а-а… – Улыбка сошла с лица девушки. – Знаю. Вот свинья! Ты представляешь, что он предложил? Пусть, говорит, госпожа Эдаль у нас в доме поживёт, комнат, мол, много. А то ей, видите ли, идти некуда, а имущество разделить они пока не могут!

– И ты что, не согласилась?

– Нет, разумеется! Что я, эту Эдаль не знаю? Как облупленную! Я ж два года назад, когда они дом новый отстроили, ходила помогать прибираться. Я всё видела! На неё все городские вельможи маслеными глазками смотрят, даже градоначальник. Да он самолично приезжал у неё в лавке сахар и кофей покупать! Можешь себе такое вообразить?!

Трай покачал головой. Такое он себе вообразить не мог. Чтобы сам градоначальник в бакалейную лавку ходил… Что ж в этой госпоже особенного? Красивая, но мало ли женщин красивых в городе! Будь она лет на десять моложе, ещё туда-сюда… да и то! Или она чарам каким обучена? Да нет, на него же они не подействовали, ему Квета как нравилась, так и нравится…

– Спать с ней в соседних комнатах, – продолжала изливать душу девушка, – ишь чего удумал! Видно, нацелился под юбку к ней залезть. Нет уж! Я ему так и сказала – либо она, либо я!

– И что он ответил? – затаил дух Трай.

– А что он ответит? Прячет глаза и бормочет: «Ты, понятное дело! Только подождать годик придётся, или два. Чтоб монет заработать и откупиться от неё». Да я не выдержу два года в этой убогости! Что мне теперь делать?

У Трая было предложение – что делать. Нужно решаться, сейчас или никогда! Он набрал в грудь побольше воздуха и выпалил:

– Квета, я тебя люблю!

Девушка улыбнулась. Придвинулась ближе, положила ладошку ему на грудь.

– Я знаю. Я тебя тоже люблю. И дальше?..

«И дальше»? Трай осторожно обнял её, привлёк к себе, наклонился, коснулся губами губ. Губы у Кветы были такие вкусные!

– Погоди… – Девушка отстранилась. – Ты ведь мне ещё что-то хотел сказать? Кроме того, что любишь.

– Да! Давай поженимся!

– Я согласна, – тут же кивнула Кветтина.

Трай опешил. Он готовился долго и красноречиво уговаривать избранницу, заранее смирился, что с первого раза ничего не выйдет, и он будет просить её не отказывать с ходу, подумать. И вдруг – согласна!

– Надо подыскать тебе менщика. – Кветтина не давала опомниться. – Чтобы состоятельный был, нежадный и не сильно старый. Найдём, ты вон какой красавчик!

Трай под таким напором лишь рот успевал открывать как рыба на берегу. Еле сумел возразить:

– Зачем мне меняться? Мы и так…

– Как это – «так»? А жить мы где будем?

– Я поговорю с мастером Капошем…

– Что?! В той халупке? И чем она лучше мамкиной? А дети народятся? Нет, Трай, не говори глупости. В молодости все меняются, чтобы подзаработать.

– А я не хочу.

Кветтина отступила на шаг, упрямо стиснула губы. Кивнула:

– Что ж… пусть будет по-твоему. Я себе мену найду! И если ты потом откажешься от своих слов, мол, я слишком старая для тебя… Клянусь Небесами, я уйду к этой свинье Ламавину и стану жить и с ним, и с его…

Она не договорила, развернулась и побежала к Грязной улице. Трай не решился бежать за ней.