Мир номер один. Реальность. Все хорошо
— Стасов, зачем я тебе? Я меня дурной характер… я очень тяжелый человек!
— Не слишком, — сказал я. — Максимум килограммов семьдесят. Я справлюсь.
— Ну уж нет! Пятьдесят три! За весом я слежу! И даже бегаю по утрам… иногда.
— Ах вот оно что… Вот почему на главной аллее все время валяются горшки с этими… которые деревья в кадках!
— Стасов!.. Это лошади иногда на них натыкаются!
— Ах, лошади. Ну ладно, пускай будут лошади!
— Не ладно, а действительно лошади! Слушай, это действительно смешно: каждый хочет молодую, стройную, красивую, умную, да еще и полкоролевства в придачу!
— Я не хочу! — быстро говорю я. — Мне полкоролевства ни к чему. Боюсь ответственности!
— Мне тоже ни к чему. Я убираться не люблю, окна мыть так особенно! Представь, сколько во дворце одних окон!.. Знаешь, мне тут местные принцы частенько рассказывают, как они начальный капитал приобрели. Было бы даже интересно, но я половину слов не понимаю! Офшоры там всякие, обналичка, безналичка… Я слушаю-слушаю, а потом думаю: может, мне им ход резекции язвы желудка пересказать, в изложении для младшего школьного возраста, конечно?
— Я тоже очень много интересного за эти два дня узнал, — говорю я. — Относительно финансов! Но только, кажется, все без толку, потому что мне это все тоже нужно пересказывать, как для младшего школьного возраста…
— А ты мне расскажи, может, что вдвоем и поймем, — говорит Кира и умащивается в кресле напротив, поджав под себя ноги. Очень стройные ноги, которые мне мешают не то что излагать, но даже связно думать.
Дождь, который лил три дня кряду, наконец прекратился, и ветер под вечер расчистил небо. Над водой пламенеет закат — багрово-антрацитово-сине, мощно и убедительно. Завтра будет, судя по всему, ясно и наступит настоящая осень. С утренними заморозками, неспешными рассветами и грибным запахом опавшей листвы.
— Ты любишь осень? — спрашиваю я у Киры, а сам указываю глазами на дверь и затем киваю в ее же сторону.
— Н-не очень, — осторожно говорит она. — Если честно, совсем не люблю!
— А я люблю, особенно такой великолепный закат, как сейчас! — восклицаю я даже излишне восторженно. — Пойдем пройдемся? — Я снова указываю глазами на дверь.
— Если хочешь, — говорит Кира осторожно. — Только зайдем ко мне, я куртку надену.
В коридоре она хватает меня за руку.
— Какие еще прогулки?! Терпеть не могу шляться под мокрыми деревьями в ветер! Да еще и на ночь глядя! И что ты хотел сказать вот этим своим подмигиванием?…
Внезапно она останавливается как вкопанная.
— У нас что, жучки, да?
— Только не говори, что у меня паранойя!
— Очень может быть, очень может быть! Да, не паранойя, а как раз жучки! С нее станется! В номерах она их всобачить не посмеет — сюда всякие приезжают, в том числе с личной охраной, и проверить могут — и тогда их сюда уж точно не то что девочками — никакими коврижками не заманишь! Но кто будет проверять в комнатах для персонала? Да никто! А разговоры всякие ведутся, я ж тебе толкую: некоторые ко мне приходят о здоровье поговорить, а сами начинают о делах! И сидят, и часами не выгонишь!
— Поэтому ни у тебя, ни у меня разговаривать не будем, и даже не потому что Света нас может слушать. Ее мы своим личным уже не удивим. А не будем, потому что нас может слушать… КТО УГОДНО!
— Ну… Стасов! Вот это уже точно смахивает на паранойю! Кто угодно!
— Надевай куртку и пошли на улицу. Бр-р-р… действительно холодрыга!
— А ты почему без шапки?
— А я ее не взял, я и не думал, что так похолодает!
— Лева, ну октябрь же месяц! Ты ведь знал, на сколько едешь!
— Я еще не лысый, у меня голова не мерзнет!
— Я тоже не лысая, но мерзну! И в уши дует! Кстати, у меня есть лишняя шапка, вполне тебе подойдет! Вот эта! Она спортивная, но… немножко красная. А я могу и другую пока поносить.
— Угу! И я буду Красной Шапочкой мужского пола! Немножко! Боже, какая богатая идея! Но я ею уже не воспользуюсь… поздно! У меня она уже девушка. Давай вот здесь, на лавочке, сядем?
— Лучше не надо, тут все мокрое. Ну, так что ты хотел рассказать?
Я обнимаю Киру за плечи, и на мгновение все становится совершенно не важным: и то, что с деревьев действительно сыплет холодными каплями; я забываю и то, что, выслушивая, складывая, вычитая, умножая, а иногда и деля на тридцать три, лихорадочно пытаюсь вычленить зерно истины из откровенных разговоров с Золушками. Почти недавнее убийство почему-то перестает меня тревожить. Кроме того, Золушки два, три, четыре, пять уже опрошены, остальные у меня по плану завтра. Если быть честным, я пока не могу понять, что из полученной информации можно отнести к полезной. Разве что теперь можно полностью исключить из списка подозреваемых господина Синюю Бороду — бегающего в любую погоду старца. Прыткий дедуля, схоронивший уже пятерых жен, зря времени не терял — закадрил сразу двух Золушек! С одной из которых и провел ночь убийства. У неприятного Карабаса-Барабаса, который нажился на рейдерстве, алиби нет. Более того, человек, сломавший девушке руку и склонный к насилию, для меня лично — кандидат в убийцы номер один. Глядя на этого детину под два метра ростом, даже не сомневаешься, что перенести труп ему — раз плюнуть. Однако подойти ближе я пока не могу… и обоснованно опасаюсь, да! Посоветовать Светочке действительно поставить в его комнату жучок, что ли? Нужно торопиться, если мы хотим узнать правду: еще немного, и, несмотря даже на усиленное женское внимание — наверняка хозяйка велела оказывать, — гости начнут разъезжаться. Хотя Светлана Владимировна каждому лично принесла извинения за моральные неудобства и предложила в качестве компенсации целую неделю бесплатного обслуживания! Пока клюнули все, тем более что погода обещает снова наладиться… Но успею я хоть что-нибудь за эту неделю? Да, и завтра я иду ловить рыбу! Вот это действительно новость так новость! Я даже не знаю, с какого конца за удочку браться!
— Завтра буду рыбачить! — говорю я. — Приглашаю на это… самое… что из нее готовят? Уху? Терпеть не могу уху, если честно!
— Ее хорошо запекать, — со знанием дела говорит Кира. — Я как раз рыбку очень люблю, но… наверняка ты будешь кормить ею Светлану!
Хотя уже совсем темно, я чувствую, как она напрягается, когда произносит имя той, которую ни я, ни она предпочли бы больше не видеть… но…
— Это же только для дела… и очень недолго!
В глубине души я радуюсь, что Кира никогда не бывает в ресторане и не видит, как мы со Светочкой разыгрываем на публику пару воркующих гулей и как иногда я… ну, скажем прямо, забываюсь, и начинаю так подыгрывать, что у Серого Волка вспыхивают глаза, а улыбка становится такой, что… Нет, лучше не надо! Потому что если я начну разбирать свое поведение дальше, то окажется, что и с Кирой я тоже во что-то играю. Просто играю в настоящее и все? А на самом деле уеду, помаюсь недельку, да и выброшу из головы их обеих, и даже вспоминать не буду. Потому что в городе совсем другие приоритеты, и масштабы, и дела…
Нет, неправда! Я все равно ее отсюда вытащу, потому что я нуждаюсь в ней не только сейчас, когда мне плохо, и кризис жанра, да еще и надо искать убийцу! Потому что это тоже не дает покоя! Но… только я его не найду, убийцу! Я совсем не детектив и не криминалист, или что там для этого нужно? А… дедуктивные способности, вспомнил! Макс всегда выезжает только на них! Ну, иногда просит помочь знакомого… И откуда они у него, интересно, берутся, эти всяческие полезные знакомые? Да еще с целой переносной лабораторией в придачу?! Мне, например, сейчас тоже бы не помешала помощь.
— Скажи… — вдруг спрашивает Кира слегка дрогнувшим голосом, — а про Дракона… это что-то очень личное, правда?
— Да… — чуть помедлив, отвечаю я. — Личное…
Наверное, не нужно было писать про ЭТО. Которое и впрямь очень личное. Но если своих личных, собственных драконов не выпускать наружу, если держать взаперти, они в конце концов сожрут тебя.
Да… мой мальчик… он такой. Он родился ДРУГИМ, и с этим уже ничего не поделаешь. Я принял это почему-то гораздо менее болезненно, чем бывшая жена, и это был еще один камень, брошенный в меня. Очень трудно осмыслить, еще труднее — принять… Да, женщинам тяжелее. У них внутри своя, другая программа, и трудно думать, что твой единственный ребенок уже не понесет дальше твои гены, что ты — тупик, поезд дальше не идет, освобождайте вагоны. Но он наш мальчик! И я люблю его таким, какой он есть… И хотя обаятельного недотепу, ботаника-Дракона, я списал не с него, это все же вырвалось… мое личное. НАШЕ личное. Нет, это нужно будет убирать, совсем убирать! Ну, не-е-ет! Этого ВЫ от меня не дождетесь! Ханжи, моралисты, тупицы, которым зачастую и гордиться-то нечем, кроме того, что они ПРАВИЛЬНЫЕ! Я не буду ничего убирать! Я и так слишком долго носил все в себе… И почему мы не имеем права быть другими и любить ДРУГИХ?!
«Он был такой хороший мальчик!» — как-то сказала жена, и вот этого я ей так и не простил… того, что она перенесла сына в прошедшее время, чтобы не брать с собой в будущее! Ошибки надо хоронить, забывать о них… забывать! И она сочла нашего ребенка ошибкой…
«Мама, а зверятам кто чистит уши?»
«Давай возьмем эту кошку к нам, у нее такое грустное лицо!»
«Костик дрался и машинку мне не давал, но я все равно его люблю, он же мой друг!»
Он все равно наш… наш сын, мой друг, мой улетевший в другое королевство Дракон, плод еще студенческой любви… первой… самой сильной! После нее были и другие любови, и даже скоропалительный брак, не продержавшийся и года. Потому что ей нужны были дети… А мне? Что было нужно мне? Просто покой?
Я не захотел больше детей не потому, что боялся — вдруг все повторится… нет! Но потому что тогда ОН бы подумал, что я стараюсь все исправить… что тоже считаю его ОШИБКОЙ — так же, как выкрикнула ему вслед мать, моя жена… моя первая любовь… Как удобно все посчитать ошибкой и забыть!
Но ничего не забывается!
Ничего!
— Все хорошо? — спрашивает Кира и поднимает ко мне свое чудное, светящееся в сумерках, почти в темноте, лицо с чуть раскосыми, темными глазами.
— Да, — отвечаю я, — все хорошо…
Мне хочется обнять ее, но руки почему-то не слушаются. Я стою в темноте как бесчувственный истукан… как тогда, в тот день, когда он сказал мне, рассказал мне ВСЕ. Я стою и переживаю все это снова… сызнова: шок, неприятие, гнев… свою собственную, ЛИЧНУЮ косность — вот какой я, оказывается! И вот как бывает, когда это случается С ТОБОЙ… Когда твой ЕДИНСТВЕННЫЙ ребенок… Именно поэтому распался и мой второй брак — я категорически не хотел больше детей, и она ушла. Потому что я с самого начала стал ставить между нами барьеры… подсознательно я все же не хотел ПОВТОРЕНИЯ! Хотя все это оказалось не так уж и страшно… потом, когда все рушится и все твои барьеры падают… но уже некому об этом сказать! Ты остаешься один… почти один! Потому что твой мальчик, твой Дракон — он уже так далеко, в другой стране… и он счастлив… Надеюсь, он по-настоящему счастлив.
Я не замечаю, что у меня, кажется, текут слезы… хорошо, что темно! Вот еще один штамп: мужчина не должен плакать! Да почему же?! Когда есть о чем… о ком… но прежде всего — о себе!
Она вдруг обнимает меня, прижимается всем телом, приникает, стискивает меня руками… они у нее действительно очень сильные, эти врачебные руки… ВРАЧУЮЩИЕ руки!
— Все хорошо! — говорит она. — Все хорошо… да?
— Да, — отвечаю я. — Все хорошо!
