Мир номер один. Реальность. Дракон и Засранец в одном лице

— У тебя тут что? Не убираются?

— Почему не убираются? — Я удивленно окидываю взглядом комнату и внезапно вспоминаю: да, таки не убираются! Дня три назад я попросил горничную пока не приходить, наверное, это было ошибкой, потому что я внезапно вижу все глазами Киры: бумаги на полу, на столе, возле кровати… стаканы от кофе…

Я воровато подпихиваю под кровать носки, но это бесполезно, потому что сброшенные вчерашние трусы взирают на мою гостью прямо от двери в душ. Рядом — футболка. Неподалеку — измазанные глиной штаны для утренних пробежек и еще одна футболка. Это я свалился в ручей, прямо как Дракон Семнадцатый! Хорошо хоть никаких хищников рядом не оказалось! Я некстати вспоминаю не выдуманного, а реального Серого Волка — Светлану и проведенную в ее номере ночь и краснею еще и за это… Кровать не убрана и смята так же, как и моя виноватая физиономия.

— Я только что встал… — мямлю я. — И… я велел горничной ничего не трогать. У меня… м-м-м… кое-что пропало.

— Что пропало? — тут же настораживается Кира.

— Да так… в общем-то, чепуха… пара исписанных страниц из рукописи… но меня это как-то напрягло, понимаешь?

— Я заметила, — саркастически говорит она. — Напряг налицо! Вообще-то тут никогда ничего не пропадает. Может, ты сам их куда-то сунул, эти страницы, и забыл?

Я много чего хотел бы забыть, поэтому спешу согласиться:

— Может, и сам…

На мгновение мне кажется, что все так и было: взял, чтобы еще раз перечитать, а потом где-то положил… И они там и остались: в парке на скамье, в столовке… у кофе-автомата, когда я взял сразу два стаканчика, а бумажки пристроил сверху…

Я совсем теряюсь, и мне очень нужна хоть какая-то похвала, поэтому я докладываю:

— Вот, бегал сегодня. — Я указываю на грязные штаны. — По парку… до самого озера… и немножко упал.

— Ты осторожнее, пожалуйста! — говорит Кира так мягко, по-домашнему, что у меня начинает не то щемить, не то сжиматься что-то внутри. — Знаешь, сколько я тут за сезон шин накладываю?

— Да? — удивляюсь я.

— Ага! И с лошадей падают, и с мостков на рыбалке, и даже на пробежках! В основном простые переломы — ключицы там или что называется перелом луча в привычном месте… Ну, тебе это неинтересно!

— Мне все интересно! — заверяю я.

Все случившееся у меня со Светланой внезапно отодвигается куда-то очень далеко, становится несущественным, неважным, ничего не значащим… Главное — что Кира тут, у меня. Она пришла. Сама. Без всяких там вызовов. Пришла не как к больному… просто… просто пришла!

— Мне интересно! — еще раз повторяю я. — Но… тут действительно ужасно! Потому что я… как бы это помягче сказать? Да, засранец! Причем я засранец одновременно в нескольких смыслах. Тебе надо узнать об этом заранее. Потому что я… разбираюсь… в смыслах… — Я бормочу это как бы про себя, лихорадочно расталкивая, расставляя, утрамбовывая, застилая, подравнивая, смахивая, разгребая… — Да, в смыслах! Я хорошо в них понимаю! И в засранцах тоже! Которые устраивают тот еще бардак…

Она просто сидела, не пытаясь ни помочь мне, как поступило бы большинство женщин, ни сделать вид, что все так и надо. Было видно, что ей сейчас просто хорошо… хорошо вот так запросто забежать на минутку, чтобы вернуть прочитанное и перекинуться парой слов. Хотя из меня лично слова неслись просто потоком.

Она смотрела на меня, и ее глаза смеялись.

— Да ладно, брось! — сказала она. — Когда-то я работала на «скорой». Так что бардаков навидалась. Всяких. Ты мне лучше скажи — Ошибочный Дракон… он кто?

— Не поняла? Это я. — Я улыбаюсь. — Меня вечно заносит куда попало! Так что я и Дракон, и Засранец в одном лице!

— Да неужели? — Кира делает вид, что удивлена, но глаза ее смеются. — И что теперь с этим делать?

— Вы ж сами знаете, доктор, это не лечится! — бодро и придурковато рапортую я. — Это хрень хроническая!

— Все хронические хрени можно вылечить, переведя в стадию обострения, — медленно говорит она и так же медленно, словно нехотя, поднимается. — Ну, мне пора. Наверное, и тебе тоже скоро нужно будет собираться на эти твои… уроки.

— Сегодня — нет, — быстро говорю я. — Сегодня какие-то решающие встречи по гольфу, и почти все дамы отпросились — в качестве не то болельщиц, не то они мячи подают или такими жуткими штуками размахивают… как их… помпоны? Балабоны?

— Балабол! — беззлобно бросает Кира. — Они ничего такого не делают. Наверное, просто сидят в тенечке и скучают, и им подают напитки.

— О господи! — говорю я. — Напитки! Может, и нам чего-нить такого выпить? Кофе? Или затребовать лимонаду со льдом? Жарко…

— Да, погода просто чудесная, — соглашается Кира. — Но… мне надо быть на посту.

— У тебя хорошая работа, — заявляю я без всякой задней мысли, просто чтобы она пока не уходила.

— Да… — медленно говорит она и встает. — Хорошая… и этим я обязана ЕЙ. Светлане… Владимировне.

— Это она тебя сюда устроила? — Я еще не чувствую того, что просто ДОЛЖЕН был бы почувствовать, но…

— Это ее клуб, — бесплотным голосом сообщает Кира. — Она здесь хозяйка.

— Что?…

— Она меня сюда взяла. После того, как… — Кира снова садится. — После всех моих неприятностей. Так что я ей… обязана! — еще раз повторяет она.

— Та-а-ак… — не до конца понимая, говорю я. — А… что с тобой случилось?

— Я работала хирургом, и у меня умер пациент. Знаешь, — говорит она и отворачивается к окну, — у каждого хирурга свое… кладбище. Пациенты умирают, и от этого никуда не денешься. Хирурги… они ошибаются даже чаще, чем принято думать. Но многие ошибки можно исправить… быстро. На другие тебе указывают, когда ты еще учишься, и ты этого больше не повторяешь. Но очень много так и остается… навсегда. Я была хорошим врачом… наверное…

— Ты и сейчас хороший врач! — горячо начинаю я, но она не слушает.

— И я бы не ушла из хирургии, это было мое… не то что здесь!.. Но… он умер-таки по моей вине. День был очень тяжелый, ургент везли с утра до ночи, я уже еле на ногах стояла… Операция была сложная, и я чувствовала, что просто отключаюсь. Оставалось только наложить швы, и я доверила это ассистенту. Ординатору… практиканту. Ты этого не знаешь, я скажу по-простому: швы накладываются везде по-разному: внутренняя часть зашивается одним способом, наружная — другим… много разного и по отдельным органам… нюансов, — но нельзя ничего делать не так, как положено. И я должна была не уходить или хотя бы спросить, как он зашил. А этот молодой идиот… он тоже устал… и сделал как проще и быстрее. Это было первого января. Очень тяжелое время для больницы скорой помощи… всегда. И… в отделении тоже пили. Новый год, — она тяжело сглотнула, — и все такое… Короче, у пациента ночью открылось внутреннее кровотечение, и никто не пришел проверить. Его еще можно было спасти, но никто не пришел. И я… я тоже не пришла. Хотя это был МОЙ больной. Я… я просто сдала смену и уехала домой. С облегчением. А потом мне позвонили. Он умер. И к тому же оказался сыном очень непростого человека. Да какая разница, главное — умер. Хотя мог бы жить и радоваться… Он был совсем молодой, единственный сын у родителей. Только женился, ребенок должен был родиться через два месяца… Родился… Без отца. А меня уволили и должны были судить. Но неожиданно возникла она — Светлана. Не знаю, что она сделала и где… надавила или договорилась, но меня оставили в покое. А потом она приехала и пригласила меня работать здесь. Это было не по профилю, но лучше, чем ничего. И я обязана ей, понимаешь?

Я понимал. Пожалуй, я даже СЛИШКОМ понимал. Светлана желала владеть информацией, и врачебные тайны наверняка тоже входили в этот круг. К тому же удобно иметь своего человека, а заодно и опытного медика под рукой, когда работаешь с молодыми и порой неосторожными в связях женщинами. Венерические заболевания, может быть, аборты, а она ведь не была — она ОСТАВАЛАСЬ хорошим хирургом, Кира! И она будет молчать, потому что обязана! Благодарна. Признательна. Зависима. И, наверное, еще и порядочна, а такие молчат ВСЕГДА.