Глава 75
Ребенок в обмен на вердикт.
Этого Энди Уиппл добивался с самого начала. И хотя мне претило, что он добьется своего, получить Эмму обратно целой и невредимой было гораздо важнее. Уипплу придется терпеть приставленный к его уху пистолет, пока она не окажется в безопасности.
У него была своя страховка, у нас своя – в виде «смит-и-вессона».
Обмен решили провести у нас на ферме. Перед тем как мы выехали к нам домой, чтобы все подготовить, Уиппл позвонил македонцам. Мы условились, что он будет сидеть в «Бьюике» до тех пор, пока похитители не привезут Эмму. И уйти сможет только после того, как ее отпустят.
А потом, в понедельник, когда адвокаты закончат представлять свидетелей по делу «Пальграфф против АпотеГен», я отправлю в канцелярию написанное за меня решение. Подтверждением того, что я буду сотрудничать, Уипплу служили убийственные документы, которые он мог пустить в ход, если я отступлю от плана.
То обстоятельство, что его вердикт представлялся совершенно справедливым, мне помогло – меня не мучили угрызения совести, и я был готов принять его условия.
Не желая тащить через весь суд избитого человека, привлекая к нему лишнее внимание, мы оставили Марка у меня в кабинете. Джереми согласился его караулить. Кроме того, он должен был попросить Джин Энн распустить заседание, сославшись на то, что судья серьезно заболел.
В итоге в машине нас было трое. Я сел за руль, Элисон с Уипплом – на заднее сиденье. У меня было ощущение, что я – личный водитель дьявола.
Время от времени я бросал на него взгляды в зеркало заднего вида. Он вел себя совершенно спокойно. Никогда я еще не испытывал к человеку такой ненависти. Мне было мерзко уже оттого, что этот человек – точнее, не человек, а нелюдь – прикасается к обивке моего автомобиля. В какой-то момент я услышал, что он вздохнул. Когда я подумал, что дышу с ним одним воздухом, изнутри поднялось отвращение. Только безумная любовь к дочери помешала мне выплеснуть на него свой гнев одним из многочисленных способов, о которых я размышлял, пока мы ехали по автостраде.
Не подозревая о моей ненависти – или, скорее, не принимая ее во внимание, – Уиппл просто глядел в окно. Я не понимал, как он мог смотреть на себя в зеркало, когда брился по утрам.
Какое-то удовлетворение мне приносила лишь мысль о том, что он, считая себя победителем, на самом деле был проигравшим. Да, у него были деньги и то, что на них можно купить, но еще неудовлетворенность, которую неизбежно влечет за собой подобный образ жизни. Он считал, что, наращивая свое состояние, обретает счастье. Но этот так называемый финансовый гений забывал об одном из простейших принципов экономики – о законе убывающей доходности, который все это время работал против него. Каждый заработанный или украденный им доллар делал его чуть менее счастливым. И, продолжая в том же духе, он в конце концов придет к нулю.
Чего он и заслуживал.
По крайней мере, это суровое испытание открыло мне глаза на то, что действительно имеет значение. Простые радости семейной жизни. Любовь чудесной женщины. Счастливые дети. И хорошее здоровье. Хорошее здоровье особенно.
Я и раньше никогда не принимал это как данность, а теперь знал, что буду ценить до конца своих дней. Никогда еще Блинный День и День Плавания с Папой не казались мне прекраснее.
Череда светофоров на автостраде 17 округа Глостер казалась бесконечной. Если Уиппл наберется смелости, чтобы дать тягу, то остановка на светофоре предоставит ему прекрасный шанс. Но он, похоже, испытывал удовлетворение, уверенный, что у него все под контролем.
Наконец, после долгой напряженной поездки, я свернул на нашу тихую подъездную дорогу. Когда мы пересекли границу нашего участка, стервятников над лесом я не заметил.
«Бьюик» сбавил ход, когда асфальтовое покрытие осталось позади и под колесами зашуршала мягкая грунтовка, семьсот ярдов которой, как мне казалось раньше, ограждали нас от внешнего мира. Впредь я не допущу такой ошибки. Мне оставалось только надеяться, что когда-нибудь мы сможем жить без ощущения нависшей над нашим домом угрозы. Я обдумывал эту приятную мысль всю дорогу через лес до нашего дома. Тем мучительнее было возвращаться с небес на землю, когда мы приехали.
В конце подъездной дорожки нас ждали четыре машины: неприметный «Форд Краун Таурус», седан с эмблемой судмедэкспертов штата и два автомобиля из офиса шерифа.
Уиппл на заднем сиденье тут же ожил.
– Что, черт возьми, происходит? Что это? Вы что…
– Заткнись, – прошипел я, – мне об этом известно не больше, чем тебе. Только их сейчас не хватало.
– Тогда что они здесь делают?
– Не знаю.
Элисон выругалась.
– Сидите тихо, – велел я. – Я сам разберусь. Их появление ничего не меняет. Они сейчас уедут.
Я преодолел половину расстояния, отделявшего лужайку от того места, где стояли полицейские автомобили, и остановился на обочине. Ехать дальше я не осмелился – они могли увидеть, что Элисон держит Уиппла на мушке. Потом заглушил двигатель, вышел и последние пятьдесят ярдов прошел пешком.
Я говорил правду – я действительно понятия не имел, что здесь делают полицейские. А присутствию судмедэкспертов и вовсе не находил никакого объяснения.
Ярдов через двадцать пять я увидел бритую голову Харольда Карри-младшего, который вышел из нашего дома и остановился на крыльце. За ним появился крупный помощник с младенческим лицом, а потом и еще один.
Карри спустился с крыльца на лужайку и поздоровался со мной.
– Надеюсь, у вас есть ордер, – сказал я.
– Есть.
– Покажите.
Он вытащил из кармана пиджака два сложенных втрое листка бумаги и протянул мне. Я прочитал его: документ был оформлен по всем правилам и предоставлял полицейским право обыскать мой дом, равно как и остальные помещения, которые они сочтут нужным. В точности как в прошлый раз.
Но сейчас было кое-что еще.
– Орудие преступления?… Убийство Герберта Трифта? – сказал я. – Ребята, вы что, в самом деле думаете, что я убил Герберта Трифта?
– Понимаете, он был один из нас, – ответил Карри. – В отставке, конечно, но тем не менее. У него в департаменте осталось много друзей, которые сейчас очень расстроены.
– Ну а я-то здесь при чем? Вы совершаете страшную ошибку.
– Неужели? – возразил Карри. – Тогда скажите мне, судья Сэмпсон, вы были клиентом Герберта Трифта?
Я знал, что должен держать рот на замке. На скамье подсудимых регулярно сидели люди, которые попадали под арест, а потом и за решетку за свои собственные слова, когда пытались выпутаться. Все это было мне хорошо известно.
Но в тот момент мне просто хотелось, чтобы полицейские убрались восвояси. В результате я пополнил список идиотов, уверенных, что достаточно сказать что-нибудь в свое оправдание – и все будет хорошо.
– Да, он работал на меня.
– Вел частное расследование?
– Да.
Карри вытащил из нагрудного кармана небольшой блокнот.
– И в чем же оно заключалось?
– На то оно и частное, что никого это не касается, – ответил я.
– Ладно, когда в последний раз вы с ним виделись?
Я напряг память.
– Вероятно… в четверг. Да, в четверг две недели назад. Точнее, две недели и один день.
– Где?
– У него в офисе. Он назначил мне встречу. У него наверняка есть ежедневник, думаю, вы без труда можете проверить.
– Больше вы с ним не встречались?
– Нет, – ответил я, стараясь отогнать воспоминания о мертвом теле, от которых мне теперь не избавиться до конца жизни.
– Может быть, разговаривали по телефону?
– Да, несколько раз. Обсуждали работу, которую он для меня делал.
– Когда состоялся ваш последний разговор?
– Я точно не… Думаю, в понедельник. Нет, постойте, в субботу. Да, в первую субботу после того, как я его нанял. То есть тоже примерно две недели назад. Думаю, вы можете проверить его телефон и во всем убедиться.
Все эти сведения Карри заносил в свой блокнот. Помощник с детским лицом тоже ловил каждое мое слово.
Детектив небрежно задал следующий вопрос:
– В его офис вы после этого заезжали?
Меня охватила внезапная слабость. Записка. Они нашли записку, которую я засунул ему в дверь.
– Да, я… Он не выходил со мной на связь, поэтому я поехал к нему в офис, – отрицать это не было смысла, – и оставил ему записку.
– Где конкретно?
– На… В двери черного хода. Сунул в щель над ручкой.
– В двери черного хода. То есть у входа в его личную квартиру.
Когда он сделал ударение на словосочетании «личная квартира», я без труда представил себе, как детектив-сержант Харольд Карри дает показания в зале суда: Все свидетельствовало о том, что это был личный мотив.
– Совершенно верно.
– Что говорилось в записке?
– Я только… Я просил его мне позвонить.
– Он вас чем-то разозлил?
– Нет. Я был… немного расстроен, что не могу с ним связаться.
– Расстроены?
– Да.
– Но не злились?
– Злиться?.. Нет, это сильно сказано.
– Вы стучали в его дверь?
– Да, конечно, думаю, стучал.
– Долго?
– Не знаю… Наверное, несколько раз. А какое это имеет значение?
– Ругались при этом?
О господи. Они, должно быть, поговорили с соседкой, на которую я тогда рявкнул.
Теперь она тоже даст показания. Он орал, бушевал и ругался как сапожник. Я так испугалась, что спряталась в доме.
– Не помню, – сказал я.
– За услуги мистеру Трифту заплатили наличными?
– Э-э-э… да.
– Он сделал свою работу?
– Нет. Именно поэтому я и хотел с ним поговорить.
– То, что вы заплатили, но ничего не получили взамен, вас разозлило?
– Нет, как я уже говорил, только расстроило.
– После этого вы с мистером Трифтом разговаривали?
– Нет.
– Но звонили ему?
– Наверное. Сообщения оставлял наверняка. Это тоже можно проверить.
– Не буду от вас скрывать – уже проверили. У нас сложилось впечатление, что начиная с субботы вы перестали оставлять сообщения. И звонить тоже. Если раньше вы так хотели с ним поговорить, почему вдруг прекратили всякие попытки выйти с ним на связь?
Я почувствовал, что лицо помимо моей воли залилось краской. Такие детали просто обожают присяжные заседатели – они доказывают, что подсудимый лжец, и накрепко привязывают его к преступлению. Улика, конечно, косвенная – а в отсутствие тела прямых быть не может, – но сама по себе очень мощная.
– Я сдался и решил, что он не собирается перезванивать, – неубедительно сказал я.
– А домой к нему вы больше не приходили?
– Вы имеете в виду офис?
– Это одно и то же.
– Нет, – ответил я, – не приходил.
– Потому что больше не надеялись с ним поговорить?
– Да, наверное.
Карри записал еще несколько слов. Он никуда не торопился, и я его за это ненавидел. Мне нужно было, чтобы он уехал. Пока он сосредоточенно строчил в своем блокноте, я рискнул бросить взгляд на «Бьюик». Уиппл, казалось, сидел на том же самом месте. Элисон тоже. Я был уверен, что она по-прежнему держит его на мушке, но старается не поднимать пистолет высоко, чтобы его никто не заметил.
И в этот момент Карри, дождавшись, когда я собственноручно построю себе виселицу добровольным признанием, предложил заодно и затянуть петлю.
– Итак, – сказал он, – вы можете объяснить, каким образом труп Герберта Трифта оказался на принадлежащем вам участке?
От этих слов у меня внутри все перевернулось. Только что Карри при мне выстроил дело: я нанял Герберта Трифта, разозлился, что он не выполнил обещанную работу, оставил ему несколько сообщений, потом стал его разыскивать, явился домой, оставил записку. А в субботу вдруг отказался от всех попыток с ним связаться – потому что к этому моменту уже убил его и закопал у себя в лесу. Людей сажали за убийство и с меньшим набором доказательств.
Теперь мне стало ясно, зачем приехали судмедэксперты, – они собирали улики с того, что осталось от Герберта Трифта.
– Его вырыла стая бродячих собак, – сказал Карри, качая головой. – Представляете, какая-то дама едет мимо на машине и видит, что дворняга тащит в пасти человеческую руку.
Карри перестал писать и попытался встретиться со мной взглядом. А я старательно отводил глаза.
Эта маленькая драма до такой степени меня поглотила, что я не сразу услышал шум двигателя со стороны дороги. Наконец мое внимание привлек быстро движущийся объект.
Из леса вырвался белый минивэн, тот самый, что нам описывал Сэм, тот самый, который мы видели на записи Карен.
Приехали македонцы.
