Сегодня инженер Цесарский пришел домой значительно позже обычного.

Наспех поужинав, он сослался на срочное дело и немедленно заперся в своем рабочем кабинете.

В действительности никакого срочного дела у него не было. Он принялся ходить из угла в угол, мучительно размышляя. Его постоянно жизнерадостное лицо приняло грустное выражение.

Подойдя к окну, чтобы задернуть штору, Модест Никандрович на минуту остановился. С высоты четвертого этажа было видно поле, залитое лунным светом, и забор испытательной площадки, посреди которой чернел силуэт шахтного бура.

— Да, вот оно что… — промолвил инженер, отходя от окна.

События сегодняшнего дня взволновали Модеста Никандровича и в то же время навели на грустные размышления. Расхаживая по кабинету, он продолжал думать о неожиданном появлении из-под земли маленькой модели машины Крымова и о бурном восторге присутствовавших при этом людей.

Цесарский немного завидовал успеху, выпавшему сегодня на долю Крымова. Этот маленький, внешне очень симпатичный человек был самолюбив.

Одна за другой следуют неудачи при разработке подземного звуколокатора, которым он занимается уже два года. А тут, на глазах, такой успех молодого инженера.

Цесарский начинает вспоминать прошлое. Мысли его неизменно возвращаются к разработке дефектоскопа «ЦС-37» — прибора, принесшего ему славу крупнейшего специалиста. Модест Никандрович подходит к стене, на которой развешаны фотографии.

Фотографий много. Вот, например, на одной из них он вместе с министром на испытании аппарата «ЦС-37» в поле. Правда, фотограф уловил не совсем удачный момент. Министр на снимке смотрит куда-то в сторону, как бы не обращая внимания на рядом стоящего инженера.

На другом снимке Модест Никандрович видит себя в окружении ближайших помощников. Внизу четкая, выведенная каллиграфическим почерком надпись: «Модесту Никандровичу Цесарскому — на добрую память о славном дне окончания работы». Дальше следуют росписи.

Взгляд Цесарского останавливается на следующей фотографии. Вот он и довольно известный иностранный ученый, стоящие рядом.

Отчетливо проносятся в памяти все подробности посещения иностранным гостем Научно-исследовательского института. Вспоминается, как изысканно вежлив был с ним этот слащаво улыбающийся дряхлый старик.

Сколько лестных и, как казалось Модесту Никандровичу, удивительно остроумных комплиментов выслушал он в присутствии многочисленных сотрудников института.

Гость обворожил Модеста Никандровича.

— Вы необычайно талантливый инженер! О-о!.. Даже более чем талантливый, говорил старик. — Очень жаль, что я не могу расспросить вас обо всем. Я понимаю, что это может нарушить секрет вашей фирмы… Будем говорить о мелочах.

«Очень корректный и скромный…» — подумал тогда Цесарский. А жажда рассказать о достижениях, еще больше удивить заграничного гостя томила инженера, и он с трудом сдерживал это желание.

Модест Никандрович отходит от стены и снова начинает шагать по кабинету. «Что тормозит работу? — мучительно думает он. — Результаты, и неплохие, налицо. Лабораторная модель подземного звуколокатора уже работает. Она «просвечивает» землю на глубину до пяти метров. На маленьком флюоресцирующем экране телевизора уже можно видеть картину геологических наслоений. Еще немного усилий, и можно будет увеличить расстояние просвечивания до пятидесяти… до ста… до двухсот метров. Немного усилий… А может быть, их потребуется много? Может быть, ограничиться пока достигнутым и начать эксплуатацию аппаратуры, пригодной для просвечивания толщи земли на пять метров.

Ведь это так просто!.. Через месяц-два можно будет выпустить в какой-то мере нужный прибор. Да, но… — Модест Никандрович вдруг останавливается от неожиданно пришедшей ему мысли. — Тогда станут говорить: «Подумайте, Цесарский-то!.. Мы от него ждали, и вправе были ждать после такой замечательной конструкции, как — «ЦС-37», чего-нибудь необыкновенного! А он…» Нет! Надо добиться значительных результатов и создать прибор, который произведет буквально революцию в геолого-разведывательной технике.

Советская геолого-разведывательная техника должна получить и получит самый совершенный в мире прибор», — решает Модест Никандрович.

Он идет к письменному столу и усаживается в мягкое кожаное кресло.

Цесарский вспоминает, что вот уже прошло два месяца с тех пор, как им подано в отдел снабжения института требование выписать из-за границы специальный, недавно появившийся измерительный прибор. Этот прибор должен помочь довести работу над звуковым локатором до конца.

Когда в лаборатории впервые явилась необходимость в подобной измерительной аппаратуре, Модест Никандрович без особого труда произвел соответствующие расчеты и придумал схему такого прибора. По его указанию прибор построили в первом, черновом варианте, обычно называемом макетом. На основе опыта работы с макетом можно было, произведя небольшие изменения и доделки в конструкции, построить настоящий, вполне доброкачественный аппарат.

Сначала Модест Никандрович очень гордился придуманной им аппаратурой и даже поместил в научном журнале теоретическую статью. Но с течением времени увлекся другой работой, более важной, и оставил измерительный аппарат в виде лабораторного макета, несмотря на то, что старый и опытный конструктор Павел Павлович Чибисов неоднократно просил Цесарского разрешить ему самостоятельно довести разработку до конца.

— Нет, нет! — обычно отвечал Модест Никандрович. — Все равно это будет отвлекать мое внимание от основного дела. Вот немного разгружусь и займусь прибором сам…

Когда на страницах прейскуранта одной иностранной фирмы Цесарский увидел рекламу аппаратуры, предназначаемой для той же цели, он захотел узнать, как там решили эту техническую задачу.

В целях сравнения и сопоставления научно-исследовательские институты нередко приобретают заграничную аппаратуру. Поэтому в требовании Цесарского выписать из-за границы небольшой измерительный прибор никто не увидел ничего предосудительного. Заявку приняли, и инженеру обещали доставить необходимый прибор в самый кратчайший срок.

И вот теперь Модесту Никандровичу кажется, что работу тормозит именно отсутствие заказанного прибора и что пользоваться имеющимся лабораторным макетом не следует: он, по-видимому, менее точен, чем ожидаемая аппаратура.

«Это возмутительно… — думает Цесарский. — Два месяца прошло, а прибора все нет. Неужели я должен отвлекаться от непосредственной работы и заниматься доделкой своего измерительного прибора! Нет, сейчас это немыслимо…»

Модест Никандрович подходит к столу и замечает среди бумаг толстую бандероль. Он разрывает пакет и видит журнал, на обложке которого изображены геологические машины, раскрашенные во всевозможные цвета. Это заграничный ежемесячник, посвященный вопросам геолого-разведывательной техники.

Инженер лениво перелистывает плотные страницы, скрипящие между пальцами. И вдруг на лице его появляется нечто среднее между гримасой и улыбкой. «Ишь ты! С чего бы это? А вообще интересно… Интересно…» — беззвучно шепчут его губы.

Он распахивает окно и начинает ходить по комнате. Наконец неторопливо, нерешительным шагом направляется к дверям.

Через несколько минут Модест Никандрович уже шел по парковой аллее, прилегающей к дому. «Не слишком велика честь, но все же — еще одно признание…» — продолжал он шептать на ходу.

Луна, поднявшаяся высоко над горизонтом, заливала дремавший парк ярким серебристым светом.

— Зоя Владимировна! И вы тоже гуляете? Какая чудесная ночь! — радостно произнес Модест Никандрович, увидев идущую навстречу Семенову.

— Ночь действительно хороша, — ответила Зоя Владимировна, останавливаясь. — Я только что была у Трубнина… — добавила она, разглядывая Цесарского.

— Ну, как он? Наверное, тяжело переживает неудачу. Надо же, чтобы так получилось!.. А я ведь собирался к нему зайти! Как это вышло, что не зашел? забормотал Модест Никандрович, силясь вспомнить обстоятельства; помешавшие ему навестить своего коллегу. — Право, неудобно… очень неудобно…

— То, что вы его не навестили, это еще простительно, — задумчиво продолжала Семенова. — А вот некоторым товарищам должно быть стыдно…

Зоя Владимировна запнулась, словно раздумывая, следует ли ей говорить дальше.

— Кого вы имеете в виду? — участливо осведомился Модест Никандрович.

— Крымова…

— Вот как!.. Понятно, понятно. Кстати, сегодня я обнаружил очень смешную вещь. Представьте себе, прихожу домой и вижу на столе июльский номер иностранного журнала «Геологические машины». Просматриваю и, к удивлению, замечаю свою фамилию. Что за черт! Я ведь не писал! Буду я еще писать в журнал, который, как вам известно, в угоду различным иностранным фирмам только и делает, что перевирает научные и технические истины! Оказывается, перевели мою статью, опубликованную еще год назад в «Вестнике геолого-разведывательной техники». Перевели и даже не спросили разрешения! Почему бы это? Притом, обратите внимание, — поместили на самом видном месте!

— Ну и что же?.. — рассеянно спросила Зоя Владимировна.

— Да так, ничего особенного! Интересно все-таки, что считаются с научными работами советских ученых… Вот когда наш институт посетил известный иностранный ученый, — да вы, наверное, помните этот случай…

Модест Никандрович не договорил фразы. Послышались приглушенные голоса, шорох шагов, и вслед за этим из-за поворота появилось два человека. Сильно хромая на левую ногу и еле передвигаясь, шел Крымов. Его поддерживал вахтер Панферыч.

— Олег Николаевич! Что случилось? — заволновался Цесарский, бросаясь навстречу.

— Сущий пустяк… — с трудом преодолевая боль, ответил тот. — Просто нелепый случай.

Семенова с удивлением смотрела на приближавшихся.

— Что же все-таки произошло? — промолвила она, когда весь перепачканный в земле Крымов остановился рядом с ней.

— Провалился в какую-то яму… — глухо ответил Олег Николаевич, стараясь не глядеть в лицо Семеновой.

— Очень странно…

— А чего странного! — вмешался Панферыч. — Научный закон притяжения земли, только и всего. Ежели бы вы там были, и вы бы провалились…

— Вам больно? — спросила Зоя Владимировна, стараясь также поддержать Крымова.

— Немного, кажется, вывихнул ногу.

— Я не помню, чтобы тут поблизости были ямы, — задумчиво сказала Семенова.

— Какое это имеет значение, Зоя Владимировна! — заволновался Цесарский. Перед нами факт!

— Научный факт! — поправил его Панферыч и предложил трогаться дальше.