Глава девятая
На следующий день Крымов проснулся с головной болью. С досадой вспомнил все случившееся вчера. Ему казалось, что он совершил недостойную, мальчишескую выходку.
Было сравнительно рано. День выдался снова хмурый. Солнце, обычно озарявшее его комнату по утрам, еще не появлялось.
Одевшись, Крымов сел за письменный стол.
Перед ним лежала толстая папка с чертежами. Он медленно раскрыл ее.
— Что же теперь делать? Что нужно делать, чтобы проект как можно быстрее начал осуществляться? — Олег Николаевич перебирал чертежи. — Вот первое препятствие… А сколько их еще будет! В тяжелых муках рождается машина, подвергаясь бесчисленным изменениям… Здесь что-то не то, — пробормотал он, лихорадочно перелистывая синие листочки бумаги.
И вдруг вспомнил свой разговор с директором: сейчас институт работает над осуществлением проектов других машин. Каждая из этих машин необходима стране. Нельзя всего сделать сразу. Существует план работы. Должна быть очередность. «Но… — Крымов даже поднялся из-за стола, так неожиданна была мысль, промелькнувшая в голове. — Может быть, мои чертежи, расчеты недостаточно убедительны? Может быть, именно поэтому директор не слишком торопится с сооружением первой модели машины?»
Он снова сел и углубился в изучение синек.
— Ну да… Вот тут… Это совершенно недопустимо, — говорил инженер сам с собой, быстро делая карандашом заметки в тетради. Он так увлекся работой, что не заметил, как часы пробили девять ударов. Было ровно 9 часов, время, к которому он обязан быть на работе.
Все быстрее и быстрее бегает карандаш. Крымов с размаху перечеркивает накрест некоторые листы плотной синьки.
— Не то, не то… — бормочет он. — Это не убедительно… Все расчеты требуют проверки…
Внезапно им овладевает чувство неуверенности. То ли он делает? Надо посоветоваться, обсудить…
Перелистав чертежи, Крымов останавливается на одном из них, маленьком прямоугольном кусочке синьки, и находит небольшую ошибку, сделанную им при составлении чертежа. Просто удивительно, как он не заметил ее раньше! Следовательно, и другие расчеты могут быть тоже неверны…
Крымов не слышит стука в дверь, не видит, как в комнату входит секретарь комсомольской организации Ермолов.
Между тем вошедший застывает на пороге от изумления: инженер Крымов рвет какие-то чертежи.
— Олег Николаевич, что вы делаете! — кричит он и бросается к столу.
— А? Что? — Крымов отрывается от чертежей и растерянно смотрит на неожиданно появившегося перед ним человека.
— Вы рвете чертежи… Разве так можно?
— Чертежи… Ну да… Но ведь они мне не нужны, Сергей Иванович!
— Вам не нужны? Вы думаете только о себе?
— Я уничтожаю те чертежи, которые меня не удовлетворяют. А взамен их буду делать новые! Понимаете?
— Не понимаю…
— Что же тут непонятного?
— Не понимаю, зачем рвать старые! Разве это помешает делать новые?
— Я хочу решительно все делать заново. Нужно полностью отрешиться от старого… Эти чертежи не удовлетворяют меня. Они будут держать меня в плену, мешая думать.
— Подождите. Стоит ли принимать серьезные решения, ни с кем не посоветовавшись. Сейчас вы расстроены. Оно и понятно…
— Нет, Сергей Иванович, не так уж сильно я расстроен, как вам кажется… А что касается советов, это верно… К сожалению, сейчас я даже не знаю, с кем мне следует советоваться. Разве с инженером Цесарским?
— Вы думаете, что, кроме инженера Цесарского, в институте нет людей? Ошибаетесь! Подождите до вечера принимать какие-либо решения. Кстати, я только что был в конструкторском бюро и видел вашего начальника, Трубнина. Он просил передать вам, что если вы плохо себя чувствуете, ну, переволновались, что ли… то можете утром на работу не приходить. Ведь вы последние дни очень много работали в неурочное время.
По тому, как директор вошел в свой кабинет, резко распахнув дверь, Нина Леонтьевна поняла, что предстоит напряженный день. Торопливо схватив папку с бумагами, она немедленно последовала за ним.
— Немедленно вызвать Трубнина! — бросил Гремякин, усаживаясь на свое место. — В двенадцать тридцать совещание начальников сборочных и механических мастерских… Где почта?
Нина Леонтьевна принесла и молча положила на стол пачку телеграмм и писем. Гремякин принялся их просматривать.
Да. Изменений никаких нет. Новые распоряжения из центра говорили о том же. Работа над скоростным шахтным буром должна быть закончена в самом срочном порядке. Предлагалось выполнить это задание во что бы то ни стало, любыми средствами, любой ценой.
Самое неприятное было то, что необходимость ускорить сдачу в эксплуатацию бура требовала временного прекращения некоторых других работ. Уже по тому, что подобные меры приходилось принимать в институте, обладающем мощным оборудованием и большим резервом людей, можно было судить, насколько важно задание.
Своей спокойной походкой в кабинет вошел Петр Антонович. Он уселся в глубокое кожаное кресло, закинул ногу на ногу и принялся наблюдать за директором.
— Петр Антонович! Сроки нас сжимают с каждым днем. Вот посмотрите… проговорил Гремякин, порывисто протягивая инженеру телеграфный бланк.
— Странно… — неопределенно произнес Трубнин, рассматривая бланк через роговые очки.
— Ничего странного нет. Мы должны выполнить приказ, и мы его выполним.
— Существует предел. Существует прочность и запас прочности в любом механизме. В данном случае механизм переводится за предел прочности. Может произойти авария.
— Чепуха… Чепуха! — громко воскликнул директор, вскакивая со своего места. — Мобилизуем весь коллектив института!
— Чрезмерное количество народа будет только мешать.
— Все зависит от расстановки сил. Сейчас же с вами решим…
Константин Григорьевич наклонился над столом и начал быстро перебирать папку с чертежами и расчетами.
— Эта деталь уже готова… Тут предстоят изменения… Цех номер три… Запишите: цех номер три! Агрегат с новыми резцами уже проверялся?
— Проверялся. Результаты лишь немного лучше, чем при старых резцах.
— Это ничего. На днях придет партия резцов из более твердого сплава. Так…
Спокойный и, казалось бы, равнодушный ко всему на свете инженер Трубнин оживает, его движений становятся энергичными. Он пододвигается ближе к столу, начинает быстро перелистывать чертежи, писать на листке бумаги какие-то цифры. Из кармана извлекается маленькая толстая книжка-справочник — неразлучный спутник Петра Антоновича. Белая логарифмическая линейка мелькает в воздухе, словно палочка в руках виртуоза-жонглера. Трубнин производит вычисления.
И справочник, наполненный всевозможными формулами, и логарифмическая линейка составляют как бы неотъемлемую часть Трубнина. Однако не следует думать, что Петр Антонович не знает на память формул и комбинаций больших цифр. Логарифмической линейкой он пользуется только потому, что это облегчает работу.
Однажды, когда один сотрудник попросил его возвести в третью степень большое трехзначное число, а логарифмической линейки случайно не оказалось, Петр Антонович, как говорится, не моргнув глазом и подумав совсем немного, произвел вычисление в уме, то есть три раза помножил трехзначное число само на себя.
В кабинет вошел Батя.
— Наконец-то! — произнес директор, отрываясь от чертежей. — А я уже собирался посылать за тобой… Ты задержался на целых пять минут!
— Пять минут — время большое, не спорю… — Батя улыбнулся.
— Сейчас положение такое, что и минутой надо дорожить! Ты только посмотри, что тут делается! Расскажите, Петр Антонович.
Через час общий план перестройки работы был готов. Предстояло еще уточнить его в мельчайших деталях, провести совещание с начальниками мастерских и общее собрание сотрудников института, на котором следовало рассказать о важности предстоящей работы.
— Да! Как быть с вашим новым… с поэтом? Может быть, перевести его в бюро Цесарского, а оттуда взять более надежного конструктора? — обратился директор в конце совещания к Трубнину.
— Нет, — твердо ответил тот.
— Он вам не помешает?
— Наоборот, — еще тверже сказал Петр Антонович.
Директор неопределенно пожал плечами, как бы говоря: «Ну что же… ваше дело!»
— Кстати! Ты что-нибудь слышал о вчерашнем литературном вечере? — с легкой улыбкой спросил директора Батя, после того как Трубнин оставил кабинет.
— Нет. А что?
— Да так, ничего… Я потому и задержался, что советовался тут с одним человеком… Значит, ты ничего не знаешь?
Гремякин с удивлением посмотрел на Батю.
— Я не понимаю… — проговорил он. — Сейчас такое время, каждая секунда должна быть рассчитана, а ты с литературным вечером!
— Ладно, ладно… Не буду больше. Успокойся! Давай лучше подумаем о пятом цехе.
Однако о пятом цехе говорить не пришлось. В кабинет вошла Семенова.
— Я получила дополнительные распоряжения, — начала она, — проследить за тем, чтобы приспособление для взятия проб земли в шахтном буре работало автоматически через каждые десять минут.
Пришлось заняться вопросом автоматического приспособления.
— Я не могу! — твердил директор. — Не могу… То, что вы требуете, задержит работу. Поймите сами!
— А вы хотите останавливать бур через каждые десять минут, чтобы геологи могли брать пробу? И эта машина будет называться скоростным буром? спрашивала Зоя Владимировна.
— Действительно! Вот тут сбоку имеется место для автомата, — вмешался Батя, внимательно разглядывавший чертеж.
Сраженный этими доводами, Гремякин согласился, что для бура необходимо автоматическое приспособление.
— Кстати, Константин Григорьевич… Собирается ли институт в ближайшее время строить модель машины Крымова? — пользуясь наступившей паузой, задала директору вопрос Зоя Владимировна.
— Что? — тихо спросил директор. — Он уже успел обратиться со своим проектом и к вам?
— Я слышала его выступление…
— Какое выступление?
Тут Семенова заметила, что Батя делает ей какие-то таинственные знаки. Нетрудно было догадаться, что он предлагает ей молчать и не продолжать разговора о проекте Крымова.
— Я не понимаю, товарищи, — продолжал Гремякин. — Сейчас такое напряженное время… Я ведь не отрицаю, проект Крымова представляет большой интерес. Но разве мы можем им заниматься сейчас? Это очень смелый проект… Почти фантастический! Несмотря на это, повторяю… заниматься им будем. Но какой разговор может быть теперь, когда приходится временно приостановить уже ведущиеся работы, более реальные и близкие к практическому осуществлению!
— Кончено с этим вопросом, — строгим, не допускающим возражений голосом проговорил Батя.
