Это было давно. Приехал в Саровский монастырь новый архиерей. Много наслышан был он об угоднике Божием Серафиме, но сам не верил рассказам о чудесах батюшки. А может, и люди зря чего наговорили ему?..

Встретили архиерея монахи со звоном, честь-честью, в храм провели, потом в архиерейские покои. Ну, угостили его, как полагается. На другой день служба. Осмотрел все архиерей и спрашивает: «А где же живет отец Серафим?»

А батюшка тогда не в монастыре жил, а в пустыни своей. А была зима, снегу-то в Саровских лесах — сугробы во какие!

С трудом проехал архиерей. Да и то последнюю дорожку и ему пешочком пришлось идти…

Батюшку предупредили, что сам архиерей идет к нему в гости. Угодничек Божий вышел навстречу без шапочки (клобука) и смиренно в ноги поклон архиерею положил. «Благослови, — говорит, — меня, убогого и грешного, святой Владыка! Благослови, батюшка!» Он и архиерея-то все звал: батюшка да батюшка.

Архиерей благословил и идет впереди в его пустыньку. Батюшка под ручку его поддерживает.

Свита осталась ждать. Вошли, помолились, сели. Батюшка-то и говорит:

— Гость у меня высокий, а вот угостить-то у убогого Серафима и нечем.

Архиерей-то, думая, что батюшка хочет его чайком угостить, и говорит:

— Да ты не беспокойся, я сыт. Да и не за этим я к тебе приехал и снег месил. Вот о тебе все разговоры идут разные.

— Какие же, батюшка, разговоры-то? — спрашивает угодник, будто не зная.

— Вот, говорят, ты чудеса творишь.

— Нет, батюшка, убогий Серафим чудеса творить не может. Чудеса творить лишь один Господь Вседержитель волен. Ну а Ему все возможно, Милостивцу. Он и мир-то весь распрекрасный из ничего сотворил, батюшка. Он и через ворона Илию кормил. Он и нам с тобою, батюшка, вот, гляди, благодать-то какую дал…

Архиерей взглянул в угол, куда указывал угодничек, а там большущий куст малины вырос, а на нем полно ягоды спелой.

Обомлел архиерей и сказать ничего не может. Зимой-то — малина, да на голом полу выросла! Как в сказке!

А батюшка Серафим взял блюдечко чайное да и рвет малинку. Нарвал и подносит гостю.

— Кушай, батюшка, кушай! Не смущайся. У Бога-то всего много! И через убогого Серафима по молитве его и по Своей милости неизреченной Он все может. Если веру-то будете иметь с горчичное зерно, то и горе скажете: «Двинься в море!» Она и передвинется. Только сомневаться не нужно, батюшка. Кушай, кушай!

Архиерей все скушал, а потом вдруг и поклонился батюшке в ножки. А батюшка опередить его успел и говорит:

— Нельзя тебе кланяться перед убогим Серафимом, ты — архиерей Божий. На тебе благодать великая! Благослови меня, грешного, да помолись!

Архиерей послушался и встал. Благословил батюшку и только два-три словечка сказал:

— Прости меня, старец Божий: согрешил я перед тобой! И молись обо мне, недостойном, и в этой жизни, и в будущей.

— Слушаю, батюшка, слушаю. Только ты до смерти моей никому ничего не говори, иначе болеть будешь…

Глядит архиерей, а куста-то уже нет, а на блюдечке от малинки сок кое-где остался — значит, не привидение это было. Да и пальчики у него испачканы малинкой.

Вышел архиерей. Свита-то его дожидается. И чего это, думают, он так долго говорил с батюшкой Серафимом? А он, без шапочки, опять под ручку его ведет до самых саночек. Подсадил и еще раз в снег поклонился.

А архиерей, как только отъехал, говорит своим: «Великий угодник Божий. Правду про него говорили, что чудеса может творить». Но ничего про малинку им не сказал. Только всю дорогу молчал да крестился, а нет-нет и опять скажет: «Великий, великий угодник!»

А когда скончался батюшка, он и рассказал всем про малинку.

Родом он был из городской мещанской простой среды: мать была давно вдова. Кроме него был у нее еще другой сын. Вся семья была очень религиозная. А в Академии все мы (и Виктор) были под сильным влиянием аскета инспектора, архимандрита Ф. Колечка, со свойственной ему сердечностью, сразу увлекся им. Потом мы создали, под руководством того же архимандрита Ф., святоотеческий кружок. И все это вместе склонило Колечку к мысли о монашестве.

Но перед ним стал острый вопрос — выдержит ли он! И началась мука сомнений…

Так прошел год, другой. Вопрос все не решался. Тогда по совету архимандрита Ф. он съездил к одному старцу посоветоваться. А тот ответил ему двойственно:

— Можно идти, а можно и не ходить. Хочешь, будь монахом, но и хорошим батюшкою тоже был бы.

Не удовлетворился Колечка. И снова тосковал по монашеству.

Незадолго перед этим совершилось прославление преподобного Серафима и открытие его мощей (19 июля 1903 года). Мне уже года два спустя захотелось поклониться Угоднику, и я отправился в Саров. А оттуда, накупив монастырских подарочков, приехал в Академию к началу учебного года. Между прочим, Колечке я привез небольшую иконочку преподобного. А он давно чтил Саровского чудотворца (еще ранее канонизации его). Я совершенно не имел никаких особых намерений при этом, и вот что случилось с Колечкой.

Получив от меня приятный подарок, он, как сам рассказывал мне потом, решил обратиться к преподобному с просьбою покончить так или иначе мучивший его вопрос о монашестве. Ему хотелось узнать только одно: есть ли воля Божия идти ему в монахи, или нет.

— И вот, — передавал он, — положил я твою иконочку перед собою и сказал Угоднику вслух: «Батюшка, преподобный Серафим, великий Божий Чудотворец! Ты сам при жизни говорил: „Когда меня не станет, ходите ко мне на гробик… Все что ни есть у вас на душе, все, о чем ни скорбели бы, что ни случилось бы с вами, придите ко мне, как к живому, и расскажите. И услышу я вас, и скорбь ваша пройдет. Как с живым со мною говорите, и всегда я для вас жив буду! “.

Батюшка дорогой! Я уже замучился своим монашеством. Скажи мне: есть ли воля Божия идти мне в монахи или нет! Вот я положу тебе три поклонника, как живому, и открою твое житие, и там, где упадет мой взор, пусть будет мне ответом».

Все это вслух. После этого он положил три земных поклона прей. Серафиму, взял житие, открыл приблизительно к середине и с левой стороны сразу начал читать… Я после лично осмотрел книгу, а теперь и переписываю нужное место.

«В 1830 году один послушник Глинской пустыни, чрезвычайно колебавшийся в вопросе о своем призвании, нарочно прибыл в Саров, чтобы спросить совета у о. Серафима. Упав в ноги преподобному, он молил его разрешить мучивший его вопрос: „Есть ли воля Божия поступить ему и брату его Николаю в монастырь?“

Святой Старец ответил послушнику: „Сам спасайся и брата своего спасай“. Потом, подумавши немного, продолжал: „Помнишь ли ты житие о. Иоанникия Великого? Странствуя по горам и долам, он нечаянно уронил из рук жезл свой, который упал в пропасть. Жезл нельзя было достать, а без него святой не мог идти дальше. В глубокой скорби он возопил к Господу Богу, и Ангел Господень невидимо вручил ему новый жезл“. Сказавши это, отец Серафим вложил в правую руку послушника свою собственную палку и продолжал: „Трудно управлять душами человеческими! Но среди всех напастей и скорбей в управлении душами братии Ангел Господень непрестанно при тебе будет до скончания жизни твоей“.

И что же оказалось? Послушник этот, просивший совета у о. Серафима, действительно принял монашество с именем Паисия и в 1856 году был назначен игуменом Астраханской Чурлинской пустыни, а через шесть лет возведен в сан архимандрита, получив таким образом, как предсказал о. Серафим, управление душами братии. Родной же брат о. Паисия, о котором святой старец говорил: «спасай и брата», окончил свою жизнь иеромонахом в Козелецком Георгиевском монастыре».

Можно представить себе и радость, и благодарность, и умиление, которые охватили душу Колечки. Преподобный сотворил явное чудо: св. Серафим ответил прямо и даже на совершенно тот же вопрос о «воле Божией». Так преподобный благословил Колечку идти в монахи… Мучения кончились раз и навсегда. И скоро Колечки не стало, вместо него клобуком покрылся инок Серафим, названный так при постриге почитатель преподобного, удостоенный от него чудесного ответа.

Но в приведенном рассказе о Глинском послушнике было еще и два других чудесных указания от преп. Серафима Колечке. Одно, что и ему придется не только быть монахом, но и «управлять душами человеческими», хотя он и не вопрошал его тогда о сем. Ныне бывший ласковый студент — епископ…

Впрочем, это еще естественно. Но более примечательно другое: «спасай и брата». Колечка, занятый лишь своею мукой, забыл тогда на молитве все и всех, кроме преподобного и себя самого. Не до брата ему было. А нужно нам знать, что его младший брат страдал невыносимыми головными болями, так что не раз доходило даже до крайних отчаянных мыслей. Но он любил своего старшего брата, который всячески укреплял его в вере, терпении, уповании на Бога. И можно сказать — братом больше и жил страдалец.

И вдруг получается теперь ответ: не только «сам спасайся», но и брата своего спасай.

И действительно, как только кончил учебу иеромонах Серафим, он взял к себе брата своего, а потом и мать-вдову. Брат тоже пострижен был в монашество и назван Сергием. Ныне он уже в сане архимандрита. Болезнь у него, кажется, совсем прошла, но все же он и доселе живет с братом, и спасаются они вместе…

В 1920 году, в день Покрова Божией Матери, о. Серафима в Симферополе рукоположили во епископа с титулом Дубенского. На обеде я сказал ему речь и припомнил об этом чудесном случае указания пути ему в монахи.